Цирковая мышь

– С тем, что мы ее не перекармливаем! – Б. округлил глаза, будто дед спросил, почему небо голубое. – Вы не подумайте, Юрий Александрович. Вика сама за всем следит, я ее ни в чем не убеждаю! Но она сами знаете, сколько работает, – он пожал плечами с беспомощным видом, – так что мы решили, что заботы о Наде частично перейдут мне. Нам ведь еще и работа над книгой предстоит…

– Книгой?

– Да! До того, как мы с Викой… – он запнулся, как бы испугавшись, что сделает деду больно – в общем, раньше я работал над книгой один. А теперь мы продолжим вместе. Когда издадим, обязательно принесу вам экземпляр. У меня знакомый есть, у него частное издательство… Сами знаете, сейчас в крупное сложно попасть, всем только сказочки подавай, да анекдоты. А наша книга будет про здоровье, про правильное зачатие и воспитание детей.

Дед не нашелся, что на это ответить. Весь этот разговор был странный и ни к чему не привел. Зато выяснилось, что Надю еще и в музыкальную школу отправили, на пианино. Директор не хотела ее брать – конкурс большой, но Б. буквально пропихнул Надю на прослушивание, и учительница нашла ее очень способной.

«Слух у нее там какой-то нашли! То ли абстрактный, то ли абсолютный», – хвалился он. Весь раздулся от гордости, будто этот слух там благодаря ему появился.

Мы, конечно, ничего не имеем против музыки. Но ведь это дополнительная нагрузка, как она выдержит? Надеюсь, Вика знает, что делает…

Глава 5. Мама сломалась

– В смысле ты не решила? – страшно зашептал Б.– Да ты даже двойку написала неправильно, чучело!

Я скорчилась над тетрадкой, где было написано «8:2».

Недавно Василиса Сергеевна пожаловалась Б., что я ничего не понимаю на уроках, и он решил позаниматься со мной сам. Я пыталась уговорить маму, чтобы лучше она со мной позанималась. Она весело улыбнулась и сказала: «Мышка, учитель из меня такой же, как боксер! Да и с математикой у меня так плохо, что я даже первый класс не объясню… А папа в ней шарит, вы мигом разберетесь».

Я тогда подумала, что это за слово такое: «шарит». Это было не ее слово. Как будто Б. передал ей его, пока они терлись друг об друга ртами.

Б. оставил меня с примерами и спустя время вернулся.

– Я не понимаю, как… – начала я, и тут он сильно ударил меня по затылку.

Я свалилась со стула и громко заревела. Было больно и горячо, от обиды свело живот. Б. наклонился и заскрипел зубами. «Он хочет откусить мне голову», – в ужасе подумала я и закрылась руками. Острая штука у него на шее ходила ходуном, повсюду вздулись жилы. «Шарль-Перро, не дай ему откусить мне голову!» – взмолилась я про себя и вытаращилась на пса-охранника. Тот сидел, грозно насторожив уши.

– Мама! Мама! Он меня бьет! – заорала я, колотя в стену кулаками.

– Че ты орешь! – взбесился Б., зашвырнув стул в другой угол. Между нами теперь не было никакой преграды. Я ревела, Шарль-Перро плавал перед глазами, и тут в коридоре раздался топот. Б. попятился.

– Ты чего?? – взвизгнула мама, распахнув дверь. Она дико взглянула на Б. и пихнула его в плечо. Потом села на корточки, быстро ощупала мою голову.

– Все, все. Не волнуйся, – повторяла она, укачивая меня, как маленькую.

Наступила тишина, только тоненькая ветка скрежетала об оконное стекло. Б. сел на кровать и стал приглаживать растрепанные волосы.

– Викуся, успокойся, – наконец сказал он, – ей надо дать понять, что лень поведет ее по плохой дороге.

– Зачем бить?? – голос мамы сорвался, пальцы дрожали.

– Что ты веришь всему подряд, я ее еле коснулся! Да и не понимает она словами!

Мама стерла мне остатки слез, поцеловала в лоб, а потом увела Б. на кухню. Я скрючилась под секретером, обеими руками потирая голову. Дедушка научил меня, что любой ушиб надо сильно-сильно растирать, тогда он пройдет быстрее. Боль расползлась, стекла вниз и превратилась в тепло. Я выползла в коридор и стала прислушиваться.

Сначала был слышен только мамин звонкий голос. Потом примешался голос Б., и он был странно успокаивающий. Этот голос напомнил мне передачу на радио, которую бабушка включала, когда долго не могла уснуть. Вдруг мама зазвучала отрывисто, будто с помехами. Ее голос стал исчезать, остался только голос Б., а потом стало тихо.

Я залезла в тумбочку, где пряталась в первый день Трёша, и принялась думать. Папа никому не разрешал трогать меня и однажды устроил маме скандал, когда та шлепнула меня по попе.

«Ты что творишь??» – закричал тогда папа, выпучившись на маму поверх газеты. Он вскочил с кресла, газета взлетела в воздух, как испуганная птица. Мама даже смутилась, села среди разбросанных игрушек и стала оправдываться. Она объясняла, что я носилась вокруг нее с самолетиком в руке, и крылом зацепила ее новые колготки. Тогда она решила меня угомонить легоньким шлепком.

– Никогда. Ни по какой причине. Не смей бить ребенка, – дрожащим голосом сказал папа.

– Да она еще больше развеселилась, подумала я с ней играю… Вон, прячется. Сережа, посмотри!

Я топталась за шторой и хихикала, но папа не взглянул на меня. Он наставил на маму палец и произнес речь, полную длинных неизвестных слов. Я скрючилась в тумбочке, которая была мне мала, и вспоминала папины сверкающие глаза. Это было страшновато, но красиво. Если бы он был здесь, он бы очень разозлился. Он бы пнул Б. так, что тот улетел бы в окно.

– Надюля, ты тут? – в комнату на цыпочках вошла мама. Я надула губы, пытаясь закрыть дверцу до конца. Плечо и часть локтя все равно остались торчать. «Буду сидеть тихо, и меня никто не найдет», – подумала я и велела локтю не двигаться.

Мама тихонько открыла дверцу.

– Меня нигде нет! – я попыталась отвернуться, но уперлась щекой в коленку.

– Выходи, пожалуйста, поговорим! – она погладила стенку тумбочки. – Послушай, не обижайся на папу.

– Это плохой папа! – крикнула я, злобно ковыряя торчащий винтик.  – Он постоянно ругается, что я тупая и ленивая, как бы я ни старалась! Ты сказала, что я привыкну, но все становится только хуже!

– Мышка, не обижайся на него! Ведь он хочет, чтобы ты умной выросла, в правильные круги попала. Он мне знаешь, что сказал, по секрету?

– Что? – спросила я, упрямо скосив глаза в угол.

– Что он уже любит тебя, как родную. А любовь ведь никуда не денешь.

– Если любит, почему ударил? Папа говорил, детей бить нельзя!

– То, что говорил папа Сережа, может быть неправдой. Ты об этом не думала?

Я нахмурилась и молчала.

– Понимаешь, семьи бывают разные. Наша отличается от других, разве это плохо? Согласна, папа бывает резок, но ведь это от искренности! Кому нужна показная, фальшивая любовь?

– У дедушки не показная, – буркнула я.

– Давай посмотрим, что ты про это скажешь лет через десять, – мама подняла брови, будто знала какой-то секрет. – Тебе просто нужно привыкнуть, что все будет по-новому, а потом ты и вспоминать про старую жизнь не захочешь! Фу на нее! – она просунула руку в тумбочку и неуклюже щипнула меня за нос.

– За что он меня ударил? – я злобно уставилась на маму. Губы задрожали, хотя я собиралась злиться.

– Он хотел как лучше! Ему стало обидно, что ты не слушаешься. Послушай, он обещал больше не выходить из себя. Ты просто будь с ним поласковей, ведь он сам переживает. Оттого и вспылил.

Я вдруг заметила, что ее ярко-синие глаза как-то изменились. Как будто стали бледнее и меньше. Я забыла про все, вылезла из тумбочки и в страхе ощупала ее лицо. Она засмеялась, и глаза вернулись обратно.

На следующий день Б. рано утром зашел ко мне. Я проснулась от звука щеколды и приготовилась сказать, что сегодня суббота, но слова застряли у меня во рту. Б. был в одних трусах. Он продвигался на цыпочках в мутном осеннем свете, и какая-то странная улыбка подергивалась на его лице. Я сдвинулась в угол, натянула одеяло до носа.

– Чшшш… – он присел на кровать. Та будто уменьшилась с его приходом, и отодвигаться было уже некуда. – Я пришел мириться. Мы с тобой вчера как-то глупо поругались… Не хочу, чтоб ты на меня обижалась.

Вдруг он стянул с меня одеяло, и я осталась в майке и трусиках. В комнате стало жутко холодно, хотя форточка была закрыта.

– П-пап, – пробормотала я. Чудовище поднялось из глубины и плавало вокруг меня на поверхности. – Я больше не обижаюсь! Не волнуйся!

Щеки у меня стали красными, а ноги – холодными и влажными, будто я вступила в грязную лужу. Во лбу катался тяжелый шар. Б. улыбался и гладил меня по коленкам, и это было куда страшнее, чем вчерашний подзатыльник. Он поводил вверх и вниз по моим ногам, залез под резинку трусов и начал гладить и щипать меня там. Потом приподнялся и спустил трусы с себя. Я тихо заревела, попыталась снова укрыться, но он отцепил мою руку от одеяла. На нижней губе у него тряслась капля слюны.

– Ну ты чего? – взгляд у него стал тяжелый и мутный, – я ж твой папа, я ничего плохого тебе не сделаю. Просто немного поглажу, и все.

Он схватил мою руку и начал двигать ей у себя между ног. Я хотела закричать, но внутри все сжалось. Я была будто шарик, из которого выпустили весь воздух. У него между ног было что-то горячее и мерзкое, покрытое волосами. Я тряслась от ужаса, слезы капали мне на майку, но он не обращал на это никакого внимания.

«Шарль-Перро, оживи сейчас!» – я скосила глаза на пса-охранника и стала быстро-быстро шептать: – «Пожалуйста, сделай так, чтоб он перестал. Сделай так, чтоб он перестал».

Шарль-Перро сидел на своем обычном месте, пластиковые глаза ничего не выражали.

Глава 6. Дедушка

Дедушка стоял у ближней скамейки. По станции носились люди с праздничными пакетами, кто-то запихивал в вагон елку. Было тридцать первое декабря, и наша тусклая станция повеселела.

На эскалаторе я вытягивала шею, как черепаха, чтобы поскорей увидеть дедушку. Сначала выехали его ноги. Потом руки, держащие меховую круглую шапку. Выехали клетчатый шарф и красивое лицо с прямым носом и высоким лбом. «Тебе тоже этот лоб передался», – часто вздыхала бабушка, – «у папы он, у деда он… Для девочки хорошо бы поменьше лобик… Ну, ничего. Еще выровняется».

«Это здорово, что у нас они одинаковые! Большой лоб – значит, умный человек!» – возмущалась я, все-таки поглядывая в зеркало с некоторым сомнением.

Дедушка расчесал серебряные волосы маленькой расческой и огляделся.

Почему-то последние секунды до встречи я любила даже больше, чем саму встречу. Из тоннеля со свистком выскочил поезд, дедушка наконец увидел меня, и в его глазах будто включили по лампочке. Я врезалась в дедушку на полной скорости, и он картинно зашатался, будто получил смертельное ранение. Я с радостным визгом запрыгала, но тут же сама себя остановила и принялась его обнимать.

– Да-а-а! – протянул он, ощупывая мои бицепсы, – когда тебе было пять, ты наносила безопасные увечья…

– А феперь мне вофемь, и я нанофу опафные! – пробубнила я. Лицо у меня сплющилось о его пальто.

Мне казалось, что дедушка может взять и пропасть, как призрак. Еще за месяц я начинала в подробностях представлять нашу встречу, а когда мы встречались на самом деле, все казалось каким-то ненастоящим. Я ощупывала его лицо и руки, рассматривала ворсинки пальто, перекидывала из руки в руку кончик шарфа, и мне все равно казалось, что он вот-вот исчезнет.

Прилепившись щекой к его пальто, я покосилась на стену. Рекламная женщина ласково улыбалась с плаката, веселый белозубый ребенок подпрыгивал рядом. Даже холод в желудке пропал.

– Кто это пожаловал!! – по коридору к нам заковыляла бабушка, хлопая ладонями по фартуку. – Надюша, ну наконец-то. Сколько мы не виделись, с лета уже? Хосподи, похудела-то как! – ее глаза под толстыми очками забегали, как пойманные в банку жуки. – Все, что на даче набрала, все ушло… – Она сплющила низ моей ветровки и возмущенно взглянула на дедушку. – На улице новый год, а она в летнем!

Дома пахло лимонным пирогом, деревом и чуть-чуть паяльником. Теплая елочка паркета уходила прямо в коридор и налево в гостиную, где на столе ровной стопкой лежали чертежи. На подоконнике стояла елка, увешанная стеклянными зверями, фруктами, и космонавтами, чьи шлемы поблескивали в свете гирлянды. Дождика не было – бабушка никогда не вешала дождик, считая его безвкусным. Но я любила бы елку, даже если б она была украшена туалетной бумагой.

У нас дома нового года не было.

Ручку окна на кухне Б. обмотал лысой мишурой – ее он случайно нащупал под кроватью, когда искал банный веник. Потом достал из угла подоконника засохший пятнистый мандарин и водрузил его себе на голову. «Надька – баба без забот! Вот ей шоу на новый год!» – выдал он после небольшого раздумья, громко расхохотался и уронил мандарин в раковину.

В первый декабрь, когда мне было пять, мама пыталась повторить праздничную атмосферу. Дома за украшения отвечал папа, поэтому все у нее пошло вкривь и вкось. Сначала она, чихая от пыли, обмотала карниз мишурой. Разгребла полотенца и бутыльки, которые валялись у батареи, и в освободившийся закуток вставила игрушечного деда Мороза. Дед Мороз должен был петь «Джингл Белз» и махать колокольчиком, но батарейки сели, и вместо этого он низко замученно хрипел.

– Мам, ну пожалуйста, давай найдем батарейки! Они же должны быть где-то! Он тогда будет звенеть колокольчиком! – ныла я, наворачивая круги по комнате.

– Надюня, ты хотела деда Мороза – вот тебе дед Мороз. Где батарейки, не знаю… Спроси у папы.

Мама снова переключила рычажок на спине у деда Мороза, будто надеялась, что он починил себя сам. Тот попытался поднять колокольчик, и рука в белой варежке мелко задрожала. Я вспомнила, что у дедушки батарейки хранились в специальном ящичке, который задвигался в специальную стенку.

Первого января я спросила, что мне принес дед Мороз. Тем утром они сидели за компьютером, составляя план своей книги. Мишура размоталась и свесилась с карниза, ее кончик упал в пустой цветочный горшок. Я в волнении переминалась с ноги на ногу. Дед Мороз никогда не забывал про меня раньше. Наверняка ему сообщили, что я переехала!

Мама почесала нос:

– Надюня, ты понимаешь… У деда Мороза сейчас нет денежек.

– У нас есть дела поважнее, чем сидеть под елкой, как умственно-отсталые, – заявил Б., не отрываясь от экрана. – Если хочешь – иди посиди в лесу, там этих елок до чертовой матери. Там же и деда Мороза своего, может, найдешь… Викусь, а можешь так сделать, чтоб вот это жирным было обведено?

Оказавшись у дедушки с бабушкой, я никак не могла успокоиться: наконец-то меня ждал настоящий праздник! До Нового года оставался час. Из форточек влетал вкусный зимний воздух, смешиваясь с запахом мандаринов и запечённой курочки. За окном мама уговаривала ребенка вылезти из снега, иначе они никуда не успеют.

В телевизоре все чокались бокалами, летали завитые ленточки, потом запела женщина в пушистом воротнике. Бабушка крикнула из кухни, что сегодня все ждут прощальную речь от Ельцина. «Жалко, что Ельцин уходит! – огорчилась я, – «я прочитала в газете, что он любит кошек!»

Оставшийся час я носилась по кругу: подскакивала к елке, потом наваливалась на подоконник, потом залезала к дедушке на колени и повторяла все по новой. Дедушка смеялся и говорил, что сейчас у него открутится голова.

– Дедуля, смотри, смотри, это новый! – я опять вскочила и погладила елочного барашка. Барашек дрожал на ветке, выпучив стеклянные глаза.

– Надюша, это старый! Он еще Брежнева помнит!

– Тебе его Брежнев подарил? – выдыхала я между прыжками по комнате.

Бабушка завершала последние приготовления к пиршеству. Я еще не доставала дедушке до плеча, но настояла, чтобы мы несли раскладной стол вместе. Стол был коричневый, блестящий и неудобный – при каждом шаге он лупил свесившейся деревяшкой мне по ногам. В конце пути я пыхтела то ли от тяжести, то ли гордости, и чуть не уронила свою половину.

Бабушка водила над столом руками, как колдунья: повсюду расцвели розетки и блюдечки, на красной доске дымились куриные окорочка. Огромная миска оливье всеми гранями отражала свет люстры. Бабушка вонзила в салат ложку и уперлась кулаками в бока. Она была похожа на утку, считающую своих утят.

– Вальчона, да всего хватает! Мы это и за неделю не съедим, – встрепенулся с дивана дедушка. Он чинил проводки в гирлянде, а я сидела рядом, наслаждаясь запахами еды и паяльника.

– Ничего подобного! Я все одна съем! – возмутилась я.

– Надюша, а посмотри, свет в маленькой комнате выключен? – спросил дедушка, когда мы уселись за стол. Бабушка хитро взглянула на него и как-то особенно серьезно принялась раскладывать салат.

Я выбежала в темный коридор и остановилась, желая всей кожей впитать праздничные звуки и запахи. Было так спокойно, будто время растянулось. Ничего не нужно было решать.

«Интересно, коридору не обидно, что весь праздник достается основной комнате?» – подумала я. Слышался отдаленный шум петард, в полумраке поблескивали рамки фотографий. Казалось, все тут чего-то ждет. Я погладила теплые, чуть шершавые обои. В этом доме я одинаково любила и комнату, и коридор, и туалет. «Не вздумай обижаться!» – шепотом велела я коридору, – «помнишь, как мы с тобой в футбол весело играли??»

Потом прошла к маленькой комнате, ласково ведя рукой по стене.

– Дедуля, все выключено! – крикнула я, качнувшись на ручке двери.

– Отлично! Тогда зайди-ка, – сказал дедушка, который каким-то образом оказался за моей спиной.

Я не успела на него оглянуться, как в углу под потолком зажегся большой шар. Его поверхность была покрыта стеклышками – они вспыхивали, как маленькие костерки. По одной стали зажигаться разноцветные круглые лампы, и в воздухе образовалась парящая дорожка. Комната освещалась красным, зеленым и синим, на стеклах серванта плясали отблески.

– Они горят прямо в воздухе! – я ткнула в сторону гирлянды и восхищенно оглянулась на дедушку, но его уже там не было. Разноцветная дорожка пришла к верхушке книжной полки. Из темноты появился плюшевый медведь, снизу на него светили лампы, образуя что-то вроде сцены.

– Я вижу здесь одну любознательную девочку! – медведь склонил пушистую голову, – как ее зовут??

– Надя! – завопила я, вне себя от восторга.

– Хм-м-м, а мне как раз для Нади велели передать подарок… Так, ну что ж… Все сходится, – мишка задумчиво потер лоб. Потом раскинул лапы: – Раз ты Надя, следуй за огоньками!

Тут цветная дорожка изменила направление и потянулась к окну. Я шагала за ней, в нетерпении стискивая руки, медведь подбадривал меня с полки. Белый подоконник разукрасился мягкими разноцветными пятнами, а в углу обнаружилась коробка конфет. Я приложила прохладную коробку к горящим щекам, а потом торопливо запустила в нее руку. Конфеты были разные: гладкие и шершавые, круглые и вытянутые. Попалась даже одна целая шоколадка, и я в каком-то исступлении ощупывала ее, и мое лицо двоилось в оконном отражении.

– Не торопись накидываться на конфеты, впереди еще много интересного! – торопливо пробасил медведь, – а еще бабушкин Оливье!

Я все-таки сунула в рот первый попавшийся леденец и пошла дальше за цветной дорожкой. Теперь она вспыхивала у самого пола. Свет лампочек расплывался на дощечках паркета – они были такими теплыми и гладкими, что хотелось потереться о них щекой. Я преодолела это желание, чтобы дедушка не решил, что я сошла с ума. Огоньки привели меня к кружку, оборудованному подушками. В центре было место для сидения, застеленное пледом, а вокруг сидели все мои игрушки.

Я уселась в гнездо из подушек и огляделась вокруг – вся комната была заполнена огоньками, будто игрушечный город. Красные и зеленые пятна плавали на полках, скользили по стенам. От восхищения у меня защипало в носу.

– А тепер-рь, внимание на экран! – торжественно объявил медведь.

И тут на стене передо мной включилось кино. Проектор показывал маленького ребенка с гигантским лбом и блестящими круглыми глазами. Он пытался шагнуть вперед, и чьи-то длинные руки держали его сверху, не давая упасть. Ребенок пожирал глазами приоткрытую дверь и пыхтел от усилий.

Вдруг я поняла, что это – моя старая комната, а ребенок – это я. Когда изображение дернулось, в кадре мелькнул потолок и трещинки в виде буквы «Л».

Я прижала ладони ко рту и вытаращилась на экран. В этот момент камера отодвинулась, показался папа. Он был худее, чем я его помнила, и спереди еще не было залысин.

Ребенок наконец сделал шаг, а потом с упрямым восторгом высвободил одну руку. Его тут же закрутило, он осел на ковер, выставив подошвы туфелек. Лицо искривилось и немедленно подготовилось к рёву. Я с хохотом замахала руками – неужели вот так я и выглядела в детстве?

Экранный папа убрал со лба ребенка короткие волоски и нажал указательным пальцем ему на нос. Потом его губы зашевелились, он что-то заговорил, смешно выпучивая глаза. Звука не было, и мне ужасно захотелось узнать, что же он сказал. Ребенок засмеялся прямо сквозь рев и схватил папу за усы. Папа картинно прижал ладонь к усам, потом снова взял ребенка за обе руки и приподнял. Камера снова дернулась, он посмотрел в нее с какой-то испуганной улыбкой, и фильм оборвался.

Дневник. 1 января 2000г.

Наконец-то Надя провела Новый год у нас.

Ну и шоу ей Юра устроил, это что-то! Как узнал, что Вика ее к нам отпустит, готовиться начал: пыхтит, паяет проводочки, лампочки развешивает. Даже обедать не дозвалась.

Надя приехала вечером 31-го. Все, что мы ее откормили на даче – все ушло. Но веселенькая, прыгала по квартире и повторяла: «Это будет лучший Новый год!»

Ну и визгу было во время шоу! Я в комнату заглядывала из темного коридора, чтоб она меня не заметила, но она туда и не смотрела – с таким упоением ползала за лампочками. В конце, когда все гирлянды зажглись, стало так красиво, будто в сказке какой!

Деду, кстати, пришлось срочно менять задумку сюрприза. Изначально он предполагал нарядиться Дедом Морозом и явиться в конце с корзиной подарков. Но в прихожей у них состоялся такой диалог:

– Наденька, ты Деда Мороза-то ждешь? Мы ему написали, что в этот раз ты у нас Новый год встречаешь!

А она с куртки снег стряхнула, глаза подняла с какой-то пугающе взрослой усмешкой:

– Дедуля, расслабься. Можно ничего не придумывать. Дед Мороз читает только те письма, которые сам хочет.

У нас прямо челюсти отвисли.

«Расслабься?» Откуда она такое слово взяла вообще?

В восемь лет дети, конечно, уже не верят в деда Мороза, но часто подыгрывают взрослым. А Надя всегда с таким восторгом к любым сюрпризам относилась… Откуда вдруг циничность, как у сорокалетней вдовы? Тут она увидела, что дед расстроился, и страшное выражение ушло. Стала его утешать и обнимать, и все бормотала: «Дедулечка, мне же все равно приятно будет! Это нестрашно, что я теперь в него не верю!»

Пришлось Юре в срочном порядке Деда Мороза заменять каким-то другим персонажем. Но он хорошо придумал – взял ее любимого наручного медведя. Когда она маленькая была, он часто с ним спектакли ей показывал. Вышло, будто мишка на книжной полке стоит, вроде как на сцене. Во время шоу дед басом говорил, действительно на медведя было похоже. Я подглядывала и давилась от смеха.

В конце был еще сюрприз: дед кино показал, где она маленькая совсем первый шаг делает. Там еще Сережа молодой, симпатичный такой, хохочет. Надя смотрела, открыв рот. А в конце как давай рыдать! Мы с дедом напугались, свет включили, бросились к ней. А она спрашивает: «Что папа говорил? Там, в фильме?» Юра сказал, что не знает, ведь в кино нет звука, а она сильнее заплакала, и все повторяла: «Что он говорил? Что говорил?»

Насилу успокоили. Дед ей ванну набрал с пеной, положил туда уточек ее любимых для купания. Сережа уточек сразу после развода принес, и она каждый раз их требует, хотя они для маленьких совсем.

Потом за стол сели, она лимонный пирог увидела, развеселилась. Слопала и салат, и курицу, и два куска пирога. Так объелась, что живот заболел, но хоть румянец появился, глазки заблестели. Спрашиваю, Надюша, в пироге не слишком много сахара? А она на меня посмотрела, как на сумасшедшую.

Потом залезла на подоконник, встала на коленки, чтоб салюты смотреть. Салюты в этот раз красивые были – над павильонами ВДНХ все небо светилось и дрожало, желтые и красные цветы с грохотом раскрывались и опадали. Надя смотрела во все глаза и чего-то шепотом приговаривала, будто колдовать пыталась.

Новый век начинается, пусть он принесет ей счастье.

5 января 2000г.

Через пару дней вернулся Сережа. Куда-то в Грузию они катались, машина сломалась – еле доехали назад. А веселый, как первокурсник! Приключение, мол!

Он недавно с женщиной стал жить. Хотя, какая там женщина, девчонка еще, 25 лет. Симпатичная, сообразительная. По образованию математик, МГУ закончила, а сейчас еще и на юриста учится. Далеко пойдет! Один раз он нам эту Сашу показал, она вежливо и интеллигентно держалась, хотя на кухне помочь не предложила. Слегка высокомерной показалась. Я Сергею сразу сказала, что я против. У них разница 16 лет! Он больной весь, без одной почки, с пороком сердца, зачем он ей? Ему надо кого-то своего возраста, и не с такими амбициями…