Полная версия:
Космоса хватит на всех
– Мне нужно на Благодать!
– Что? – с тупым выражением на лице посмотрел на нее пилот.
– Я вроде на галакто изъясняюсь. Мне. Нужно. На. Благодать. Отвези меня.
– Мэм, у нас жесткий график. Мы не можем просто так…
Волна жара снова окатила с головой. Лингвистку бросило в пот, перед глазами заплясали красные пятна.
Проклятье…
Саманта схватила парня за грудки и что есть силы приложила об обшивку челнока:
– Почему меня никто не слушает? Мне нужно! Понимаешь или нет? Нужно!
Пару минут она трясла парня, словно щенка, не замечая, как по щекам катятся слезы.
– Я… Я освобожу челнок. Забирайте. Только не сажайте его где попало. Пожалуйста. Там в базе загружены координаты госпиталя. Нужно будет забрать несколько пациентов к нам сюда… А медикаменты им мы доставим в следующий раз. Завтра или…
– Извини, – ярость тут же отступила, и Саманта отпустила парня, растерянно рассматривая свои ладони, словно они только что отдубасили пилота по своему хотенью. – Извини. Я… Я подожду. Грузите все, что необходимо. Я доставлю. Обещаю.
– Хорошо, мэм, – парень, не взирая на ее агрессию, с пониманием посмотрел на лингвистку и вдруг мягко улыбнулся. – Спасибо, мэм.
* * *
Когда же все пошло не так?
Наша любовь казалось вечной,
И я думала, это никогда не изменится.
Теперь мы здесь, под проливным дождем,
И я почти не могу справиться с этой болью (пер. с англ.).
Doro – «Love’s gone to hell»Через два часа лингвистка выполнила все поручения, и оставив челнок у больницы, отправилась к морю. Пешком. Забыв про душ, про трехдневную голодовку и сон. Ноги не слушались, подгибались, норовили сбросить ее на землю. Каждый следующий шаг давался с трудом. Но Саманта продолжала идти, сцепив зубы.
Еще через полтора часа она наконец добралась до моря. Стоял штиль, и вода выглядела зеркалом глубокого синего цвета. Дойдя до этой синевы, Сэм оторвала коммуникатор от воротника брони и зашвырнула его в воду. Ноги наконец решили, что с них хватит, и женщина рухнула на колени в песок. Закрыла глаза.
Пахло солью, йодом и сладостью невидимых цветов. Плывущее к горизонту Ярило ласково касалось лица золотистыми лучами. Светило этой системы так похоже на земное Солнце.
Покой. Тишина. Лишь безмятежный неторопливый плеск волн. Гармония. Саманта блаженно вздохнула и растянулась на песке. Запахи и звуки наполняли ее, заменяя собой тоску.
Только идиллия длилась недолго. Вездесущие беспокойные блажники насторожились от зрелища лежащей в песке обессиленной женщины и засуетились рядом. Сначала что-то ворковали на своем, затем залопотали на галакто.
Саманта шикнула на них, и они, поняв, что перед ними не труп, отплыли подальше, встревоженно наблюдая, но больше не нарушая ее личного пространства.
Женщина даже уснула под крики местных «чаек» и перешептывания людей-тюленей. Проснулась на рассвете, потянулась и обнаружила рядом с собой поднос из тростника, на котором лежала горка лепешек и глиняная пиала с маринованными водорослями. Рядом кувшин с пресной водой. Легким кивком поблагодарив косящихся на нее блажников, она притянула поднос поближе к себе.
Лепешки из местной тростниковой муки были чуть сладковаты и пахли тиной, но Саманта наконец почувствовала, что желудок просто разрывается от трех с половиной дней голодовки, потому умяла их все. Как и салат из водорослей. Зеленые нити были жестковаты, но приятный пикантный соус и помолотые специи с лихвой окупили этот недостаток.
Опорожнив кувшин наполовину, Саманта улеглась поудобнее, закинув руки за голову, и вперила взгляд в небо. Мыслей не было. Вообще никаких. И это радовало.
Когда темную синеву неба разбавили сиреневые и розовые краски, женщина вдруг порывисто встала, с остервенением стянула с себя грязную броню, и, в чем мать родила, ничуть не смущаясь блажников и вдруг-мимо-проходящих людей, бросилась в воду.
С ожесточением размахивала руками, ныряя в волны. Уходила на глубину, испытывая легкие на прочность, и выныривала, лишь когда они готовились вот-вот разорваться.
Однажды она нырнула так глубоко в попытке разглядеть Одиссея, что бдящие рядом блажники подняли переполох и чуть ли не силой вытащили ее на поверхность. Видимо решили, что она собралась топиться с горя.
Она бы посмеялась, если бы ей не было так тошно.
Потом сидела на мокром песке, опустив ноги в набегающие волны, и пальцами расчесывала спутанные, но уже относительно чистые волосы, словно немолодая помятая русалка, прошедшая битву за Атлантику.
И пусть кожа скоро застынет соленой коркой, это все же лучше, чем пот и кровь, свои или чужие – без разницы.
Замерзнув, покосилась на измочаленную броню и со вздохом, неохотно, облачилась в нее. И снова завалилась на песок, глядя на важную медлительность позолоченных облаков.
Два дня Саманта жила на берегу. Два дня ментальных усилий и попыток успокоиться. И все впустую.
Я пыталась связаться с Одди. Снова и снова. Что есть мочи напрягая каждый крохотный нейрон в своем мозгу. Ответа нет. Я отказывалась принять тот факт, что столь долгое молчание означает лишь одно – его гибель. Эту страшную мысль я гнала от себя изо всех сил, но она упорно возвращалась. Но я не готова в это поверить. Несмотря на кокон тишины, несмотря на пустоту внутри. Без Одиссея я никогда не смогу быть полноценной. Половину моей души выдрали с мясом, и эта страшная рана никогда не заживет.
Я плакала. Просто и без затей. Словно маленькая девочка. Потерявшийся ребенок, мимо которого равнодушно проходят взрослые. Пятилетняя Фредерика Гертруда Саманта, которой сообщили, что родители больше не вернутся домой.
Громко всхлипывая, не сразу заметила, что рядом со мной стоит какой-то мальчуган и изо всех сил старается на меня не смотреть, почтительно выжидая, когда же я настрадаюсь.
– Чего тебе, пацан? – вытирая слезы, спросила Саманта.
– Мисс Сун вас ищет, мэм.
– А ей чего надобно?
– Вас ждут на корабле «Полярная Звезда». Ваш друг пришел в себя после операции.
Оттолкнувшись руками от песка, я взвилась вверх, чем до полусмерти напугала мальчишку.
Не помня себя добежала до ждущего меня челнока. На этот раз никого подгонять не пришлось. Весь груз с медикаментами и продовольствием уже был погружен. Пилот взлетел, как только люк за мной захлопнулся. И он торопился не меньше моего – на борту «Звезды» очень ждали ящики с антибиотиками и гемостатическими губками*.
Саманта выскочила из шлюза корабля и помчалась в сторону лазарета. Чуть не сшибла выходившую оттуда Пати, которая при виде капитана закатила глаза.
– Ты б хоть помылась, что ли. Разочек-то можно.
– Потом, Пати. Все потом. Мне сказали, он очнулся. Это правда?
– Да, – кивнула подруга, не глядя на Сэм.
– Как он? Все плохо?
– Жить будет.
– Но?
– Но ты сама все поймешь. Заходи.
Саманте снова стало страшно. Но она толкнула дверь и вошла в медотсек. Оглядела комнату. Все было чинно и спокойно. Чистенькие пациенты, спящие, или читающие, или болтающие по выделенным линиям коммуникатора. Кто-то забинтован, кто-то покрыт заживающими корками шрамов. А в самом дальнем углу с закрытыми глазами лежал Ульф.
Верхняя часть головы в бинтах. На лице затягивающиеся шрамы после хирургических разрезов, на которые тратить повязки сочли нецелесообразным. Руки, лежащие поверх пледа, от плеч до кончиков пальцев усеяны паутиной точно таких же следов от скальпеля.
Саманта сглотнула ком в горле и подошла ближе. Сесть на койку рядом с ним не рискнула. Просто стояла рядом и смотрела, не решаясь сказать что-либо. Но Ульф, услышав ее тихий вздох, открыл глаза. Пару секунд равнодушно всматривался, пытаясь вспомнить. Потом, спокойно кивнув, так же равнодушно произнес:
– Здравствуй, капитан Корф. Слышал, ты закончила войну.
– Привет, старпом, – стараясь не разреветься, улыбнулась Сэм. – Ага, закончила. И даже умудрилась выжить. Но не всем повезло так, как нам с тобой.
– Да. Почти весь экипаж «Полярной Звезды» погиб у Эпсилона.
– Мне жаль.
Ульф помолчал. И Саманта поняла, почему. Он не был сейчас способен на ложь. И что такое жалость, больше не знал.
Очень хотелось завыть в голос. Но лучше не пугать идущих на поправку людей. Им и так досталось.
– Ты помнишь своих детей?
– Да. Помню. И помню, что мы с тобой были вместе. Но теперь я не знаю, что это значит. Я не понимаю, что значит – любить. Пати Сун пыталась мне втолковать десять минут назад, но я ничего не понял из ее слов.
– Это ничего. Ничего. Главное, что ты жив.
– Я попытаюсь вспомнить, что значит быть отцом.
– Попытаешься, я знаю. Ты всегда был очень ответственным. Ладно. Я пойду. Выздоравливай.
– Спасибо, – равнодушный голос, равнодушный взгляд, и не успела Саманта отвернуться, как он снова закрыл глаза.
Глоссарий №001:
Гемостатическая губка – медицинское средство, выполненное в форме компактного блока из пористого натурального материала, внешне напоминающего губку или спонж. Применяется приспособление для купирования кровотечения и ускорения регенерации тканей при оперативном вмешательстве.
Изделие используется в качестве повязки на рану, закрывая полость, сохраняя стерильность лунки и стимулируя образование кровяного сгустка.
002
Июнь пятьсот тридцать девятого года.
Голубой сектор: Благодать
Дни сменяли друг друга. Для кого-то они ползли, а для кого-то – бежали. В случае Саманты – еле-еле волочили ноги. Чтобы хоть как-то себя занять, она пыталась координировать работы по восстановлению зданий. Но ее быстренько оттуда попросили, так как в этом деле капитан Корф не разбиралась совершенно. Хотела влезть в хозяйственные ведомости, чтобы заняться пополнением запасов, но этим ведала Пати, и делить свои обязанности с ничего не понимающей в этом подругой не собиралась. Дежурить в лазарете тоже не позволили – мало опыта работы с тяжелыми пациентами. Медленно, но верно шедшая на поправку Лия ковырялась в компьютерных системах корабля, и тоже не пожелала принять помощь Сэм, опасаясь, что после ее лапок «Звезда» взбрыкнет не по-детски.
Почувствовав себя ненужной, переключилась на занятия с детьми, но моих знаний хватало лишь для поддержания светской беседы, а никак не для подготовки к экзаменам. Ойра вежливо, но настойчиво попросила меня заняться чем-нибудь более полезным для экипажа. А Соммер, несколько дней с унынием внимая моим бормотаниям, наконец выхватила из моих рук учебник по алгебре и заявила, что математик из меня никакой.
Война кончилась, и в моих услугах ни Млечный Путь, ни остатки СПЕКТРа больше не нуждались. И мне стало страшно.
Что мне теперь делать? Чем заниматься? Ни солдатом, ни лингвистом я уже не являлась. Чужие людям не угрожают. Наоборот, следует поддерживать с ними добрососедские отношения, по временному мнению нашего временного правительства. Гражданских войн и восстаний в колониях тоже в ближайшую сотню лет можно не опасаться: воевать больше некому.
Сейчас галактика остро нуждалась в фермерах, рудокопах, строителях, врачах и фармацевтах. Из этого списка я могла бы участвовать в разработке бареллита, но не имела ни малейшего желания возвращаться в гааптский ад.
Затем, глядя на слоняющуюся без дела подругу, Пати напомнила ей об обещании, данном иглоплювам. Зверье томится в питомнике на Благодати, и ведь запас их терпения не безграничен. Что будет, когда они решат – их надули? Вряд ли стены и ограждения удержат медведей от расправы над мирным населением.
* * *Я могу рассказать тебе: я вечно была в цепях,
Только во снах чувствовала себя свободной.
Я бы хотела упасть в твои объятия,
Сбежать из темноты.
Просто возьми меня за руку и помоги подняться,
Освободи меня (пер. с англ.).
Doro – «Lift Me Up»Саманта с энтузиазмом погрузилась в решение этой проблемы. Тем более ей осточертело каждый раз натыкаться на сочувственные взгляды окружающих и каменное лицо Ульфа, которого она встречала по сто раз на дню. Его непроницаемый взгляд постоянно задерживался на ней, словно он пытался что-то вспомнить или решить для себя, и ее несказанно бесило, что она больше не могла читать по его глазам. А лезть к нему в голову не решалась, боясь увидеть пустоту на том месте, где раньше жили мысли о ней.
Но оказавшись на Благодати и вновь увидев безмятежность водной глади, вспомнила, кого это море похоронило. И пожалела, что не осталась на борту «Звезды».
И лишь беседы с Монархом иглоплювов немного отвлекли ее от потерь. Она клятвенно заверила медведицу, что помнит и о ее племени, и о данных обещаниях. Сейчас нужно решить вопрос с транспортировкой и припасами для длительного путешествия. Троицы выживших мхуурров не хватит, чтобы перевезти всех медведей в Хогу. Тем более Пенни не горела желанием возвращаться на родину. Но зато сообщила, что к орбите Благодати из остальных частей СПЕКТРа вскоре прибудут другие корабли, которые сумели выжить благодаря успешной миссии Саманты.
Медведица пообещала успокоить свой народ и подождать еще. Но намекнула, что передышка не будет длиться вечно. И тогда они за себя не отвечают. И утихомирить всех подданных она не в силах.
Саманта вместе с несколькими десантниками и лингвистами, включая Ундину, которая тоже не находили себе места от безделья, занялась охотой. Животный мир Благодати был не слишком богатым и включал в себя в основном подводных жителей, прибрежных амфибий и водоплавающую птицу. Рыбный промысел поручили блажникам, а сами люди занялись стрельбой по летающим и шустро ползающим мишеням.
Не скажу, что охота пришлась мне по душе, но приятно ради разнообразия вновь ощутить себя полезной.
Пару раз я брала с собой девочек. Не в компанию охотникам, конечно. На пикники и прогулки по сохранившимся в целости побережьям. Но Соммер каждый раз горько плакала, когда смотрела на море, и я решила завязать с этими развлечениями.
К тому же они предпочитали общество отца. Обе с той наивной непосредственностью, что присуща всем детям, искренне верили, что смогут достучаться до его сердца. От которого мало что осталось.
Я не стала их разуверять или отговаривать, мысленно пожелав удачи. Хоть и не верила в успех затеи.
Но однажды, когда я шла поцеловать их перед сном, предварительно стерев с лица все следы уныния, мне открылась пасторальная картинка. В детской сидел Ульф и читал Соммер сказку. Несмотря на то, что Ойра считала себя выросшей из этих глупостей, она тоже внимательно слушала его.
И тут, на моменте спасения прекрасной Принцессы храбрым Принцем, Соммер с нежностью прижалась к руке Ульфа, а тот, с ласковой улыбкой и теплом во взгляде, погладил ее по волосам. Я оторопела. Тут дети заметили меня. Напряглись. Ульф, не понимая в чем дело, поднял взгляд, тоже увидел меня, и теплоту из глаз как ветром сдуло.
– Пора спать, – буркнул он, и вышел из детской.
А я устало плюхнулась в кресло, все ещё хранящее тепло его тела. Несмотря на восемьдесят процентов кибернетики, он всё ещё оставался живым. Теплокровным.
– Все меня избегают в последнее время, – с невеселым смешком произнесла Саманта.
– Нет, – ответила Соммер. – Но люди ощущают, что тебе плохо, и им подсознательно хочется держаться подальше. Ведь для большинства все плохое позади, и они хотят быть счастливыми.
– Папа тоже?
– Думаю, да. Тут ведь все дело в эмпатии, – поведала ей дочь.
Подумать только, ребенку от роду полгода, а туда же. Учит мать…
– Он считывает наши эмоции, чувствует нашу любовь. Учится понимать, что это значит. А от тебя исходит лишь печаль. Это ему никак не поможет. Наоборот, он сильнее замкнется в себе. Тетя Пати сказала, что ты опять скрылась в своем панцире из депрессии и желания, чтобы тебя пожалели. Я ведь не хуже тебя это чувствую
Пати… Угу, с ней мы ещё проведем ликбез по этому поводу. А пока же…
– Так, минуточку. С каких это пор ваш отец заделался эмпатом?
– Импланты ему собирали с миру по нитке, – пояснила Ойра. – В том числе и те, что извлекли из тел погибших охотников, неповрежденные, разумеется. Некоторые ребята после слияния с твоей ДНК стали эмпатами, как ты помнишь. Не такими сильными, как ты или Соммер, но тем не менее.
Саманта опешила.
– Почему врачи об этом молчали?
– Потому что… Ну… Некогда было ждать согласия родственников на изъятие органов. Попробуй их еще найти. Не факт, что выжили… Короче, поэтому официально не разглашалось.
– Какие, к чертям, родственники?! – рявкнула Саманта. – Какое они право имеют решать? Это же не почки и селезёнки. Проклятье. Эти импланты вообще-то из моей плоти и крови лепились. Так что это моя собственность.
– Мам, ну не совсем. Ты же понимаешь, – Соммер укоризненно на нее посмотрела. – Все эти кибернетические штуки срослись с их нейронами, стали частью организма.
– Ладно, проехали. Давно вы в курсе?
– Прости, мам. Где-то около недели. На меня никто не обращает внимания: взрослые думают, что я ничего не понимаю. А я везде хожу. И всех слушаю.
– Ты ж мой маленький шпион, – улыбнулась женщина. – Девочки, вы только что сделали этот день прекрасным. Что бы я без вас делала, а?
С этими словами она сгребла детей в охапку и по очереди расцеловала их.
– Все, а теперь точно – спать.
Вкусившая сладкого плода надежды, довольная Саманта отправилась на покой. Лежащий без сна в своей каюте Ульф ощутил теплую волну, рванувшую от нее во время детских обнимашек, и впитал ее без остатка.
* * *Верни меня назад, до того,
Как я перестану быть человеком.
Загляни в настоящее сердце,
Следуя химическому ритму.
Это больше не человек.
Разрывая связи,
Ползая у подножия наших пьедесталов,
Ты все еще человек по сути своей?
Загляни в настоящее сердце,
Не дай ему превратиться в камень
(пер. с англ.).
Miracle of Sound – «The Natural Heart»Он вспоминал. Но то, что было в памяти, не хотело уживаться с тем, что он наблюдал последние дни. Порой Линдквист не узнавал в Саманте ту женщину, с которой было связано столько воспоминаний. Столько негатива и отчуждения. Он не помнил таких эмоций в ней.
Но с каждым прожитым днем Ульф постепенно понимал, откуда это возникло. И что за этим кроется. Дети в силу возраста и отсутствия опыта были не правы. Для них важно было лишь то, что хорошо. Только позитивные эмоции.
Пока не познаешь отчаяния – не познаешь и счастья. Пока не вкусишь боли – не распознаешь облегчение, сравнимое с восторгом. Без горя не будет и радости.
Нужен контраст, чтобы познать всю гамму чувств.
Ее боль: потеря Гая и половины команды.
Ее облегчение: она поит Ульфа горячей кровью, текущей из оторванной лапы иглоплюва, и смеется, радуясь, что он дошел до них живым.
Ее отчаяние: прощание в порту Эсмодиуса. Как она тогда думает – навсегда. Она старательно прячет это ото всех, в том числе и от Ульфа, но он понимает.
Ее ужас: гибель ее родного мира.
Ее тихое счастье: она держит на руках только что появившуюся на свет дочь.
Ее радость: встреча на Луне. Тот эмоциональный взрыв проносится по всей галактике и привлекает мхуурров с дальних уголков СПЕКТРа.
Нейроны в мозгу танцевали, то аннигилируя друг с другом, то рождая новых соседей.
Он вспоминал. И частички, оставшиеся от проданной в обмен на жизнь души, радостно дрожали, когда дарили любой новорожденной клетке мозга зыбкую эмоцию, крепкими узами связанную с каждым новым воспоминанием.
И однажды, когда Ульф услышал, что Саманта возвращается с очередного охотничьего забега, отправился встречать ее в шлюзе.
Там, почувствовав опустошенность и усталость женщины, едва не отшатнулся. В порыве безрассудного желания остаться таким же невозмутимо спокойным, едва не уничтожил в себе то, что лишь начало возрождаться. Но теперь он помнил, что за ее болью прячется сердце, умеющее любить, прощать и верить. И шагнул навстречу.
Саманта, увидев Линдквиста, сама чуть не отпрыгнула от неожиданности. И вздрогнула, увидев в его глазах необъяснимую решимость.
Но коммандер, не взирая на ее робость, крепко обнял, зарываясь лицом в волосы. Да. Этот запах. Нейроны снова бросились в пляс. Умирая, и заново рождаясь.
– Я помню его, Сэм. И мне тоже его не хватает. Пусть я пока не знаю, что значит жалеть об утраченном, но знаю, что значит желание обратить время вспять.
И тут она наконец открылась. Ульф едва не захлебнулся в волне признательности, которую она излучала.
Пока еще рано говорить об ответном чувстве. Но он вспомнит еще больше. Пусть не сразу и не все. Но начало положено.
Больше они друг друга не избегали.
Врачи наконец дали Ульфу добро на физическую активность. Саманта предложила ему участие в охотничьих забегах. Местные жители активно готовили запасы для будущих путешественников в Хогу: солили, вялили, коптили, но при таком кулинарном подходе бóльшая часть мяса естественным образом терялась. Поэтому того, что уже приготовили, было ничтожно мало.
Саманта даже переживала, не вырежут ли они подчистую всю фауну Благодати. Правда, добродушные блажники (теряющие благодушие во время погонь за неуловимыми жовонями) уверяли, что уж этого-то добра в морях – пруд пруди.
Бывшие капитан и старпом Одиссея ужинали теперь вместе, в окружении детей. Соммер наконец собралась с мыслями, чтобы поведать о том, как ей удалось спасти «Полярную Звезду». До этого она наотрез отказывалась от объяснений. Саманта даже думала расспросить Пенелопу, но та была не слишком разговорчивой. Лишь одно существо могло повлиять на нее, потому что она безгранично ему доверяла – Одиссей. После его гибели Пенни замкнулась в себе, ни с кем не желая общаться.
Но в конце концов Соммер изъявила желание стать рассказчицей:
– Когда они ворвались в нашу каюту, я сперва так испугалась… А потом они поранили Ойру. И тогда я разозлилась. Никогда еще я такого не чувствовала. Даже когда убили прадедушку и Герду… Я не знала, что делать, просто… меня распирало от злости. И еще… хотелось позвать на помощь. Но я понимала, что экипажу сейчас не до меня… И тогда… кажется, я связалась с Пенелопой. То есть, не связалась… Потянулась к ней изнутри себя… не знаю, как объяснить… И мы стали одним целым. Я даже видела ее глазами! Смотрела на космос, звезды, планету. И видела «Полярную Звезду», которую облепили корабли тектобов. И от этого разозлилась еще больше. А потом… Просто было светло. Очень. Я даже испугалась, что ослепну. Не знаю, что было дальше. Помню только, как очнулась на руках плачущей Ойры. Тетя Пати и Серж носились по кораблю, перепуганные и грустные. Что-то происходило, но мне не говорили. Лишь потом я узнала, что это из-за тебя, пап…
Ульф с улыбкой похлопал ее по руке:
– Но ведь все обошлось, верно?
– Да, для тебя. Но не для остального экипажа.
Линдквист осекся и отвел взгляд.
Не на всех еще распространялась его возрождающаяся человечность.
А черноволосая девочка, переглянувшись с Ойрой, едва слышно вздохнула. Саманта не переставала удивляться тому, как быстро растет и взрослеет ее дочь. Ростом и статью она уже почти догнала Ойру. Ее рассуждения порой бывали совсем детскими, но чаще всего она размышляла, разговаривала и действовала, как сознательный взрослый. Лингвистка порой думала о том, что ей не мешало бы поучиться у своего ребенка. Например, спокойствию в поведении, разумности в мыслях и серьезности в разговорах.
Вот бы узнать еще, о чем этот ребенок думает. Хотя Саманта и поклялась давным-давно не лезть в головы близких людей, но в случае с детьми нужно порой делать исключения. Но увы, Соммер с рождения закрыта от матери. И лишь ее эмоции доступны для чтения. Но не всегда этого достаточно.
* * *На следующий день, когда бывшая капитан Корф с Ульфом выходили из челнока в порту Благодати, к ним подошел парнишка с нашивками сержанта:
– Лингвист Корф? Члены Правительства хотят видеть вас в штабе. Пройдемте.
Переглянувшись друг с другом, мы с Линдквистом одновременно пожали плечами.
Саманта, подходя к полуразрушенному зданию, в котором когда-то размещалась средняя школа Божьей Милости, а теперь заседали господа чиновники, недовольно поморщилась, предвкушая неприятный разговор.
«Святая Троица», как прозвали их выжившие, спустя две недели после того, как блажники нашли Саманту, сразу же объявили о необходимости снять военное положение. Дали обессиленной ВРИО Корф документы на подпись, и она тут же, не глядя, их подмахнула. Война окончилась, и лингвистка оказалась не нужна СПЕКТРу. В тот момент ей было все равно, но потом, когда она пришла в себя, стало обидно.
