Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления

Когда папа уходил на работу, мама в коридоре его целовала на прощанье, и меня звала …папа был гладко бритым… но когда он возвращался из какой -нибудь поездки, то при встречах ощущалась иногда легкая небритость… И вот как-то, когда мы с мамой уже спали, приезжает из командировки папа и включает свет, сам взбудораженный, радостный, срывает упаковку. И я вижу огроомную, можно самому сесть в кузов, грузовую, точнее- изготовленную из очень толстой, добротной фанеры, грузовую мамину, с тупой, как у Шкоды, мордой красной кабины, просторным зеленым кузовом и коричневыми колесами! Это было здорово!

У меня было два дяди Алеши, но в детстве я больше общался с Алексеем Спиридоновичем Мещеряковым, замначальника, и.о. начальника финансового отдела Средне- Уральского Совнархоза. Плотный с умными карими глазами лысоватый седовласый под шестьдесят солидный мужчина, дядя Алеша очень любил детей, хоть своих у них с тетей Тосей и не было. Он, финансист по вузовскому образованию и профессии, до того работал администратором Свердловского театра музкомедии, имел интересные знакомства среди финансистов, хозяйственников, актеров, режиссеров и всяческих начальников. Он вовсе не был ловкачом, торгашом, наоборот- добрый и честный дядя Алеша был отличным человеком… фронтовиком- офицером с боевыми орденами… Мне было около трех с половиной, когда у дяди Алеши случился инфаркт.., но опасность уже миновала, хотя врачи колдовали вокруг у них с тетей Тосей дома на Ленина. Мы зашли к ним с мамой и папой, бабой Женей. Я с апломбом наследника престола, но весело и с интересом, увидев бригаду скорой помощи, воскликнул: " Айболиты?! Вы на ките приехали? "– " Нет, на ЗИМе! " – улыбнувшись, ответила за всех опытная врач. Тогда врачи и правда приезжали на роскошных черных лимузинах – ЗИМах. И мы еще говорили о медицине, о дяде Алеше и о многом другом!..А дядя Алеша лежал в постели и улыбался. Было уже поздновато, в коридоре светло, в комнате, где дядя Алеша горел приглушенный свет, за окнами темно, зима встречалась с ранней весной! Иногда все встает перед глазами, считаю себя еще вполне молодым человеком, это не что-то возрастное, просто память так работает!..Слава Богу!

Мамина мама, баба Женя, человек в ту пору очень энергичный, передовых взглядов, всегда несла в наш дом заряд оптимизма, новости, какую-то научно- популярную информацию. А еще она помнила наизусть всего Лермонтова, от которого была без ума! И не только от Лермонтова, но и от других русских и зарубежных поэтов. Обожала Драйзера, перечитала и его книги, и о нем. Но при все прогрессивности бабы Жени (ей в эту пору было ровно пятьдесят, очень моложавая… возраст свой скрывала) у нее была повышенная тревожность в отношение детей. И вот она решила про меня, что малыш ходит на горшок как-то редко…) У меня был прекрасный, цвета как и мой велосипедик – малахитовый, горшок. И вот бабушка решила, совершенно безосновательно, показать меня врачу. И мы пришли в нашу детскую поликлинику на Тургенева …холодно, поздно, баба Женя после работы – она работала на ВИЗе инженером, старшим инженером отдела оборудования и все от директора завода Ожиганова Владимира Сергеича до самых простых рабочих этого» гиганта металлургии» ее знали прекрасно, всегда заговаривали и советовались с ней – поэтому работала она допозна, но тут пришлось уходить пораньше.

Темнота в фойе поликлиники какая-то уютная, коричневая в цвет девчоночного школьного платья, в регистратуре горит изумрудным огнем как луч света в темном царстве зеленая настольная лампа, дверь в ближайший от фойе кабинет почему-то открыта и я вижу голый зад какой-то старше меня плачущей девчонки, которой ставят укол!) Стало чуть страшновато, хотя бояться уколов я еще не научился. Чем-то чуть садомазохистским повеяло… как будто я увидел пыточную. Или несколько театрализованный ад в круге первом у Данте, которого еще не знал. Мы с бабой Женей прошли в кабинет к худощавой пожилой врачихе, которая посадила меня на белый холодноватый здешний горшок и я почувствовал, что ничего у меня в этой казенной обстановке не получится. И даже после клизмы почти ничего не получилось… Я встал с горшка с легким смущением импотента, но пожилая доктор никак не пристыдила меня, а по- доброму улыбнулась и выписала нам какой-то порошок. Но баба Женя на этом не успокоилась и водила меня еще куда-то.

А еще по поводу горла и ангин (это уже хоть небеспричинно) повела меня на частный прием аж к профессору Бродовскому. Мы зашли в его квартиру, просторную, на дермантиновой обивке которой блеснула медная табличка, очевидно с надписью» профессор Бродовский». Я и сам уже давно профессор и доктор наук, но медицинские профессора да еще старой формации это было нечто. Нас встретила в холле профессорская жена, очень улыбающаяся но не очень молодая женщина в зеленом платье с рюшечками. «Здравствуй, деточка!» – ласково взвизгнула она голоском довольной жизнью очень обеспеченной дамы. Нам навстречу вышел из домашнего кабинета сам Бродовский в сероватом стеганом коротком халате, расшитом гусарско- венгерской шнуровкой на груди. Он тоже, как и супруга, бал чуть полноват и невысок ростом, производил впечатление весьма сходное с Паном Профессором из появившегося несколько лет спустя сериала» Кабачок 13 стульев», но немного жестче своего теле- альтер- эго. Он надел на лоб докторское зеркала, потом положил мне на язык металлическую палочку, напоминающую палочку от сливочного мороженного, что -то пробурчал в свою, как у Пана Профессора, бородку и стал что-то говорить бабе Жене. Очевидно, что гланды в горлышке воспалены, надо пить такие-то лекарства, но ничего такого страшного здесь нет. Вроде бы еще он заглянул мне в горло посредством серебряной ложечки из их пузатенького, наполненного серебром и фарфоровыми супницами серванта.

Впрочем, может быть мне в ту пору уже было четыре года и я пошел в детский сад. Ведь именно с детсада (даже в то безмятежное время) дети начинают болеть и приносить в дом ангины и прочую детскую заразу. А вот перед садиком совершенно точно мы поехали с мамой, получается что где-то в июне шестьдесят второго, в Коуровку, в местный Дом отдыха на Чусовой. Несмотря на наступившее лето по приезде нашем было довольно холодно. И мама попросила папу привезти нам одежду потеплее и теплые одеяла. Папа это все привез и… погода сразу же наладилась! Мы с мамой гуляли, ходили по лесу …было очень много кусачих комаров. Помню как мы один раз купались в реке Чусовой. С нами была моя ровесница, тоже из отдыхающих, голубоглазая девочка Наташа, хорошая девочка, это было как-то видно! Мама там сдружилась с молодой, но старше мамы, чуть полноватой женщиной Зоей. Я какое-то время думал потом, что это и есть мамина подружка Зоя Тизякова, жена позже гендиректора Машиностроительного завода имени Калинина, я с Тизяковым Александром Ивановичем, бывшим членом ГКЧП, тоже знаком, но не с тех времен. Но жену его, тетю Зою помню тогда… и она немного слилась в моей памяти с той Зоей, нашей спутницей по Коуровке… Я с этой коуровской тетей Зоей играл, но иногда себя не по- джентльменски… пару раз довольно сильно ущипнул за руку над локтем. Я видел, что ей было больно. Но она меня по малолетству простила. А у меня позже, как фантомная боль, при этом воспоминании просыпался стыд. Мы потом у этой тети Зои были с мамой в гостях. Она жила в довольно просторной и на редкость уютной квартире. На Тургенева. От всего веяло русским, каким-то даже чуть (не по артефактам, а по атмосфере) дореволюционным …комната с розовыми обоями и летний день к обеду… на душе спокойно и уютно, у тети Зои волосы на затылке схвачены хвостом… хвост приглушенно-черный… Мы пили чай, наверно из самовара.

Мама вчера с улыбкой вспомнила, что директор Дома отдыха пытался как-то ей понравиться, окружить вниманием. Мама, кстати, нравилась всем… Как-то в Риме один мотоциклист, ехавший с товарищем за спиной, загляделся на нее (очень похожую на итальянку), и они (молодые итальянцы) …влепились в столб. Даже Игорь Эмильевич Кио, будучи в Свердловске на гастролях, приходил к ней на работу посмотреть на нее… а заодно и по делу (к аптечному за каким —то дюже редким лекарством)! Она окончила бухгалтерские курсы и работала бухгалтером в областном аптекоуправлении на Розы Люксембург. Великий маг и чародей добывал себе лекарство совершенно прозаическим, далеким от чародейства, путем. Нет бы телепартировал это лекарственное средство скрозь атмосферу!) У директора дома отдыха шансов не было, но очень многие его бы поняли. Впрочем, может просто хотел сделать приятное молодой красавице (23 года!) с четырехлетним сыном. Перед отъездом из Коуровки нам, отдыхающим, дом отдыха закатил отличнейший концерт. Я и сейчас помню как из распахнувшихся багровых плюшевых кулис выходят петь и танцевать, будто в» Кубанских казаках», не народные артисты, но артисты из народа. « Хороша земля, мой край дорогой… люблю тебя всей русской душой!», " Ой ты, рожь» (про рожь пела по радио Гелена Великанова). Я потом долго этот репертуар называл» коуровским». И когда пошел в детский садик, по приводу меня по радио звучала передача «Земля и люди», она мне не нравилась… но когда передавали песни, я говорил детям (и воспитателям): " Тише, это же коуровская песня!» При этом сразу после поездки, сильно покусанный комарами, я просил маму; «Мамочка, давай мы не поедем больше в Коуровку!»

Комаров я сильно невзлюбил. И когда баба Женя после шутливо -ласкового обращения «комарик» стала (то ли от детской обуви» гусарики», то ли оттого, что к моим красным итальянским брючкам добавилась тоже заграничная из вилюровой плащовки красная курточка с белыми никелированными пуговицами) вдруг стала называть меня» гусарик», я тут же отразил это в экспромте: " Был комарик – стал гусарик!» Так —то лучше. Очень уж эти мелкие комарики беспощадны, даже к детской нежной кожице… и рожице! Мои третьи, кстати, вирши после «дядюшки горгаза» и» дяди Серова». А вот и еще стишки моего собственного сочинения: " Мама бросила подушку на свое то место, но, увидев там лягушку, улетела в тесто!») Лихо получилось. Правда, выходит, что в тестоулетела мама, но я то имел в виду ту же… лягушку! Тогда, поди —ка кто —то помнит, продавались для детей зеленые резиновые прыгающие лягушки, очень смешные!

А еще в продаже для детей были металлические серебристые рыбки с магнитиком, которых можно было ловить из тарелки с водой удочкой с магнитным же крючком! Зимой мне попалась на глаза удивительная заграничная рождественская картинка, цветная, явно западного сказочного происхождения» Морис …в стране…» – мальчишка моих тогда лет с маскарадными заячьими ушами входит в освещенную разноцветными огнями комнату с наряженной елкой. И еще картинка, где много людей на санях катятся с горы. У них задорные, смеющиеся, но какие-то ирреальные, похожие на маски, лица! Вот ведь как можно изображать мир, людей!.. Накануне моего четырехлетия реально замаячил садик, но сначала там был карантин, потом мама решила потихоньку приучить меня к садичной еде в родных домашних стенах, и летом шестьдесят второго года мы с моей любимой прабабушкой бабой Верой ходили в этот садик номер шестьдесят на углу улиц Ленина и Восточная с зеленой кастрюлей в авоське. Впереди меня ждали испытания… Первые в жизни испытания на прочность и, в какой-то степени, на человечность!..

Глава вторая. Дестадовские будни и праздники

«Где ж, ты мой сад, летняя заря? Где же ты, подруга, яблонька моя?..» (песня)

Мы какое-то время приносили с бабой Верой обеды из садика домой. И совсем не потому, что ребенок в садик пока не ходит, а за него уплачено. Мы были люди обеспеченные, хоть никакие роскошества у нас были не в чести. Просто родители решили адаптировать меня к детсадовской еде. Тут еще и карантин случился, еду брать надо, а посещать сад нельзя.

И вот какого -нибудь восьмого – десятого августа час в два дня мы идем от садика – Ленина 56, дом сталинского барокко немного замкового вида, где на первом этаже магазин» Мясо- молоко», переходим Восточную и держим курс домой, на Ленина 62/1. Начало августа, погода теплая, на небе солнышко ушло за облака, но безветренно и дышится легко. Мы проходим под мостом. Надо сказать что мост был тогда один – с двумя полотнами рельсов – туда и обратно- весь выстроен из серого камня, но не мышиного, а чуть буроватого будто в палитру серого добавили песка и глины (но не опять -таки мышиной, как и у скульпторов, а с какого-то обрыва, косогора). Это каменные блоки, намного крупнее кирпичей, уложены крепко- крепко друг к другу и в верхней части этого моста был вывожен на стороне, смотрящей на УПИ, год постройки -" 1949 г. «Лицо бабы Веры слегка загорелое, на голове под подбородком завязанный платок.

И в авоське довольно большая зеленая кастрюля с картошкой и котлетами. Мы говорим про игрушки и про садик и про паровозы, что постоянно» ездят» по мосту. Баба Вера в хорошем настроении, она любит меня и я с ней рядом. Проходим справа по борту зеленый сплошной забор, им огорожено пространство где потом возникла серая пятиэтажка института» Уралгипромез». А тогда (кто ж это помнит сейчас) тут была» площадка для выгула собак», о чем вот так буквально и возвещала полустертая надпись на жестяном квадратике. Вообще-то, это правильно, чтобы собакам в большом городе было куда выйти и где порезвиться.

Потом приходим домой, кушаем, играем. Или баба Вера, надев свои в коричневой оправе круглые очки, читает правнуку книжку. " …две Тони, только нет Тихони, есть у нас еще Олег – очень храбрый человек!».

В садик я пришел солнечным днем наверно первого сентября шестьдесят второго года. Меня сразу встретили и повели с собой играть стройная, высокая с видом чуть стервозной интеллигентки девочка (так и хочется сказать» девушка», несмотря на ее четырехснебольшимлетний возраст) с карими глазами на узком решительном лице с хвостом светлых волос и в клетчатом платьице, по имени Ирина и кругловатый крепыш в светлой хлопчатобумажной рубашечке с короткими рукавами со спокойными карими глазами Сережа Кобяшов.

Воспитательницу нашу звали Александра Александровна, лет пятидесяти, крупная, круглолицая, светловолосая, немного простоватая, но с высокой самодисциплиной. Она говорила: " Дети, строиться! «и мы строились. Хотя первый раз мне почудилась какая-то чушь. Что строиться надо в некую… пирамиду из детей, как акробаты в цирке – один на другом. Такая воспитатель детей не зажжет, но все будут одеты и накормлены как надо. Для младшей группы хорошо…

В первый же день я ошеломил воспитательницу, нянечек и многих детей одной короткой фразой, точнее вопросом. Все после сна оделись, а я сижу как барчонок, кто-то на бегу надел мне носочек и …все. Я ждал, ждал, да как произнесу гневно, громко: " А когда вы меня всего -то оденете?! " В группе возникла немая сцена! Мне воспитатель объяснила, что все одеваются сами и мне придется последовать общему примеру. Дети вообще не очень врубились в чем фишка. Для них раздеться и одеться после сна было совершенно естественным, шло уже на автомате. Я отстал от жизни!) С этого времени несколько дней меня после сна учил одеваться Сережа Кобяшов. Точнее говоря, он по просьбе Александры Александровны попросту надевал после сна на меня рубашечку… дабы я смотрел и учился этому нехитрому делу. Как сейчас вижу его, темноволосого, кареглазого упитанного мальчика, немного посапывающего от старательного застегивания пуговки на моей рубашке.

Помню хорошо портрет Пушкина работы Тропинина, нравящийся мне и сейчас. Пушкина как «детского» поэта, наряду с Чуковским, Маршаком и Агнией Барто я уже знал! На Пушкине домашняя атласная каштановая куртка и перстень на пальце. Помню девочку Олю Суворову, красивую, с волнистыми темно- пепельными волосами и голубыми глазами, стройную и для своих лет высокую, но лишенную всяческого обаяния… она плавно грозила нам тонким белым пальчиком и произносила нараспев, с ноткой меланхоличного злорадства: " Всее будет сказано!..» На что бывал шаблонный тогда ответ: " На столе намазано».

Кормили нас с утра манной или другой кашей. В манной каше иногда попадались комочки и мне это очень не нравилось. Один раз нам хорошие женщины – повара приготовили клецки, так меня стошнило… до сих пор стыдно за этот гастрономический демарш. Простите меня, добрые женщины. А компот я любил, как и все дети. Еще нас поили внешне похожим на молочный коктейль дрожжевым напитком. В наше время в садиках он совершенно неизвестен. А в моем детстве в нашем садике нас подчивали им постоянно. Еще я очень любил и с удовольствием пил рыбий жир. Мама недавно призналась, что не переносила рыбий жир даже на вид, не только что на вкус, но пришлось применить артистизм (что и им с папой этот полезнейший продукт очень нравится) чтобы влюбить меня в него. Вообще, ребенка в этих делах трудно ввести в заблуждение, но для моего здоровья было надо и они добились своего. Очень любил я детское лекарство пертусин, люблю и до сих пор. Не путать с появившимся позже пектусином… Как -то в марте (или 1 апреля?)) шестьдесят третьего я пришел в садик, а женский персонал с загадочной улыбкой говорит мне: " А ну -ка, Вадик, подойди к шторке! «Я подошел к пестрой занавеске напротив входа и, как предложили женщины, протянул к занавеске руки… и в этот момент почувствовал с той стороны …медвежьи лапы. Мишка небольно шлепал меня по рукам..от удивления и восторга я не знал что делать. А воспитательница, нянечки с улыбкой говорили мне: " Вот не будешь слушаться, так мишка тебя укусит!» На какие-то секунды мне казалось, что кто-то из молодых воспитательниц или поварих надел варежки из толстой шерсти и изобразил медведя, чтобы и я другие дети лучше слушались! Но нет… все же медведь был настоящий, из лесу.))

Весна, а потом лето шестьдесят третьего года наполнили меня новыми впечатлениями, яркими солнечными днями, я переходил в среднюю группу детского сада, стал чаще гулять с родителями и бабой Верой по городу и во дворе. Кроме своего первого друга и соседа за стенкой Кирюши Ситникова я уже знал из нашего дома Ирину Гудину, очень симпатичную сероглазую девочку лет на пять меня старше с хорошей спортивной фигуркой …ее отец известный живописец, участник войны Евгений Иванович Гудин и мама Софья Владимировна жили с Ириной и старшей Светой, впоследствии- кандидатом искусствоведения, преподавателем в университете, в нашем подъезде на втором этаже. Еще симпатичная девочка, еще более взрослая, Лена Волович, с лучистыми карими глазами и светлыми волнистыми волосами, дочь известного графика Виталия Воловича, жила с соседнем подъезде. Они со мной ласково общались, но именно как с малышом, а не как с молодым человеком!)

В нашем подъезде, в восьмой квартире жил благородный юный хулиган и симпатяга Пашка Глушков, с папой – живописцем Борисом Павловичем Глушковым и мамой – тетей Изидой Андреевной, выпускницей нашего художественного училища, двумя бабушками – худенькой, с иконописным чуть пергаментным лицом с синими печальными глазами и кругленькой – с седыми кудряшками, со старшей сестрой симпатичной синеглазой Наташей.

На первом этаже с мамой, старшим братом и отцом, художником, участником войны Иваном Нестеровым жил худенький, синеглазый Саша Нестеров, сам ставший художником. Выше жили преподаватель художественного училища лысый и глуховатый Федор Константинович Шмелев, живописец Николай Засыпкин, сотрудница мастерских добрая Людмила Тимофеевна, художник Александр Павлович Давыдов с женой – старой учительницей Маргаритой Аркадьевной и взрослой дочерью Лялей, художник Николай Алехин с сыновьями Алешей и Володей, скульптор Владимир Друзин с женой тетей Валей, учительницей и детьми Сережей и Ириной. В нашем подъезде жила веселая, уверенная, на два года меня старше отличная девчонка Ольга Симонова с младшей сестрой – светловолосой кареглазой красавицей Аленкой и мамой – яркой, полной, остроумной скульптором Валентиной Криницкой и живописцем Игорем Симоновым. Позже Валентина Владимировна и Игорь Иванович разошлись, и он переехал в другое место. Жила с ними и энергичная, хорошо общавшаяся с нами, детьми, бабушка, баба Зоя.

В соседнем, втором, подъезде, в квартире 14 жил мой будущий друг детства Сева Кондрашин с папой – живописцем Борисом Кондрашиным, мамой – учительницей географии Софьей Васильевной и старшей сестрой Светой. Выше жили девочка сильно старше меня, добрая и симпатичная Люся Сажина с папой известным скульптором Петром Сажиным и мамой – четкой брюнеткой тетей Таней. Лариса Кушнер и Лена Вдовкина были потом соучастницами наших совместных детских игр. Активная кареглазая Лариска жила с еще более активной мамой Анной Яковлевной и старшим братом Сашкой. Их папа – художник Василий Кушнер трагически погиб (застрелился из ружья). Он в свое время написал отличную картину» Рождение булатной стали», где чернобородый, цыганистый уральский кузнец подносит Николаю Аносову – металлургу, возродившему в пушкинские времена – в Златоусте забытый на века секрет булатной стали – свежевыкованный клинок. Картина очень хорошая!

Лена Вдовкина – дочь художника Михаила Вдовкина – дружила с Ларисой и жила с папой, мамой – тетей Таней и братьями Вовой и Женей. Тут же жили председатель Свердловского союза художников Давид Маркович Ионин с женой и сыновьями Александром, будущим свердловским журналистом и, увы, слабоумным с детства Лёней. А когда-то, недолгое время председателем Союза был скульптор – анималист Анатолий Анатольевич Анисимов. Они с женой, тоже хорошим скульптором Татьяной Борисовной Онуфриевой растили двух сыновей от первых браков, один из которых – Андрей Онуфриев – потом тоже стал скульптором, написал небольшой буклет о творчестве моего отца, женился на Ларисе Кушнер. У них дочка Таня теперь уже девушка. На пятом этаже жили Алешка Павловский с родителями – профессором искусствоведом Борисом Павловским и оперной певицей Валентиной Нестягиной.

На пятом этаже соседнего подъезда жили живописец – старик Александр Макарович Минеев, легендарный благоустроитель нашего двора, с женой Марией Ивановной, работавшей в мастерских худфонда, Леша Мамонтов с сестрой Леной и мамой и пожилым папой – инвалидом и художник Геннадий Сидорович Мосин с женой Людмилой Михайловной и сыновьями Алешей и Иваном.

Во втором корпусе жили мой ровесник Илюха Шарипов с младшим братом Радиком и родителями тетей Фаей и дядей Колей, Сашка Макарон с сестрами Леной и Таней, матерью тетей Марусей и отцом – невысокого роста, кудрявым, всегда ходившим в кепке и коричневом пальто, Вова Крысанов – этот высокий мальчик с длинной челкой стал потом моим другом. Он жил со старшей сестрой Шурой и папой Васей и мамой Ниной, медработником. И тоже во втором корпусе жили Андрюша Вербов, интеллигентный постарше меня мальчик с симпатичной, стройной, с добрыми карими глазами мамой..они с мамой похожи внешне и вроде бы характером, со старшим братом, больше похожим на отца – крупного, с волевым лицом, начальника, стройный брюнет Алик Нинкин, веселый блондин Витя Яговитин. Люда Колобова, веселая и уверенная, позже ставшая моей одноклассницей, жила с родителями рядышком с Вовкой Крысановым.

В третьем корпусе дома, правой ножке буквы, «П» мои немногочисленные знакомые появились позже… это Андрей Бегичев с сестрой и родителями и бабушкой с дедушкой, Виталик Бабченко, моя дорогая одноклассница Вика Толстикова, позже ставшая журналистом, с братом Женей и родителям краеведом Павлом Поликарповичем и учительницей нашей школы №88 Тамарой Дмитриевной …и мой одноклассник Володя Кеткин и живший с бабушкой Андрей Шувалов.

К нашему двору относился и пятый корпус дома, серенькая, но довольно уютная хрущовка, где жили старый большевик и бывший председатель Свердловского горисполкома седобородый большой старик Анатолий Парамонов, замначальника областного управления культуры Петр Николаевич Бабкин, мой приятель позже Антон Потапенко, интеллигентный очкарик Андрюша Петров, участковый дядя Петя Тарасенко с женой и двумя дочками Валей а как другую я забыл, мой ровесник – белобрысый здоровяк Андрей Серый с родителями – научными работниками и бабушкой, нагловатый отличник и спортсмен Олег Мелюхов с родителями… они с отцом- инвалидом частенько чинили перед домом старенький» Москвич -401», Андрей Пшеничкин с мамой – блондинкой. Многих из этих ребят и взрослых я узнал не в детсадовском возрасте, а уже позднее. Но наш первый корпус я и в раннем детстве знал довольно хорошо.