Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления

Маленький шустрый дошкольник Андрей, тоже из татарской семьи, но светленький, говорит без запинки- они с отличным папой (брюнет, оптимист, похож на артиста Свердлина в тридцать восемь лет) и мамой жили в подъезде домоуправления, упитанный Андрей Шувалов (живший с нестарой еще бабушкой в третьем корпусе), Серега Зябликов из пятого корпуса, светленький интеллигентик- второклассник, тоже из пятого, Андрюша Петров. Так много Андрюш! Дети росли, становились подростками.

Не в нашем дворе, но вокруг обозначилась шпана – всякие там Грига, Гуся, Выча, Чира и прочие. Нас тоже изредка придирчивые взрослые принимали за шпану, но это по ошибке. Мы тоже могли так из бравады себя разок -другой назвать. На самом же деле всё совсем не так. Настоящая шпана злобна и безжалостна. Их мир как переломанные упавшего с большой высоты человека кости Накрепко сросшиеся криво. Наверно, некоторые из них и вышли в люди, если помогла война или какие-то большие встряски жизни, если встретили какого-то макаренко. Но подавляющее большинство из них ушли в тюрягу или на дно и на тот свет. Наиболее «удачливые» трудятся в наши дни черными риэлторами и наркобарыгами. Только на самом деле это не жизнь, а мерзкий отстой. От этих тварей приходила в подростковый мир и мат, и алкоголь, и папиросы. Они не ругались матом, а разговаривали им. Я никаких таких слов не говорил и сейчас не говорю. Раз принес с улицы анекдот про Пушкина, плывшего на корабле «Звезда». Там у поэта упала за борт шляпа, но ни капитан, ни матросы не захотели ее из воды вытащить. Прыгнул в море только боцман, доставший шляпу и очень обрадовавший Александра Сергеича. И тут великий поэт ответил, так сказать, стихом на злобу дня: « Плыл корабль Звезда… один боцман – Человек!» Я всё это рассказал с незнакомыми словами бабе Вере. Она ахнула и наказала мне больше такую гадость не повторять. Как будто я чем-то заразился. Маме, правда, об этом кратко сказала. Конечно, в подростковом и постарше возрасте от этого никуда не денешься, но потворствовать зтому я не желал и не желаю. Некоторые анекдоты, песенки, стишки застревают в памяти на годы. До сих пор помню, как наизусть рассказывала нам в своем подъезде между четвертым и пятым этажом стихотворную вариацию на тему некрасовского «Однажды в студеную зимнюю пору» Ленка, сестра Макарона. В смягченном варианте, конечно, не то, но по-другому не хочется.» Здорово, парнище!» -«Пошел-ка ты на фиг!» – " Ты че ж материшься?» -«А че ж ты пристал?» -«Откуда дровишки?» -«Забор разобрали! Отца слышишь… лупят, а я убежал!» И дальше в том же духе!) Кто-то здорово, конечно, умеет рассказать с острым словцом весело про других и про себя. Просто уже кишки болят от смеха! Одна наша соседка нынешняя вспоминала про взрыв на Сортировке. Это, как говорится, туши свет!

Андрей Бегичев нашел где-то дома отцовскую или дедовскую финку и показывал мне как бросать ее в дерево, чтоб попадала острием. Рассказывал про своего прапрадеда -покорителя Севера Бегичева, открывшего два острова где-то в море Лаптевых. В нашем дворе за спиной гипсовой девочки с зонтиком годами лежал массивный серо-сизый камень весом пуда полтора. Наверно, это был кусок железной руды. Но кто-то из наших сделал предположение, что это метеорит. И все ему поверили. Маме тогда нравилась украинская песня «Черемшина», и она ее дома постоянно ставила. Осенью здание Уралгипромеза уже действовало. А когда-то здесь была площадка для выгула собак, мимо которой мы ходили в садик и с бабой Верой или мамой из него. Теперь перед Уралгипромезом насыпали щебня и мы идем по нему. Откуда-то доносится песня в исполнении Бернеса. Наверно о молодых солдатах, где слова:" По площади Красной… " Зима начала семидесятого года была холодная. Чуть раньше, декабре у бабы Жени, дяди Вити и тети Люды сидели за столом с дядей Алешей, дядей Володей Мильчаковым и дядей Колей Богаткиным. Богаткин вспомнил:" Друзья мои, сегодня День рождения Иосифа Виссарионовича Сталина, 21 декабря, девяносто лет со дня рождения! Предлагаю конкурс- кто за минуту и похоже нарисует Сталина …И папа, Мильчаков, дядя Витя и Богаткин стали рисовать наперегонки! Победил сам Богаткин (видно, подготовился), в несколько секунд на белом листе начертав узнаваемый профиль с усами. Вторым был Владимир Алексеевич Мильчаков, хотя здесь все было еще лучше. А папа рисовал долго, но вышел точь -в точь, как на медали, в кителе. Рисовал шариковой ручкой, а не карандашом. Еще разбитую пластинку ломали на мелкие части. Здесь Богаткина с его стальными мускулами и всех обошел наш дядя Алеша, Алексей Спиридонович, ломавший под аплодисменты пополам совсем короткие кусочки того, что раньше было пластинкой! Все что пело, все, что млело… Новый год я встретил с родичами. Посмотрели «Свадьбу в Малиновке». Чудесный сюжет и музыка тоже! Создать фактически оперетту на тему гражданской войны, и при этом, вовсе не глупую, с колоритными героями!.. Яшка -артиллерист- Пуговкин, Попандопуло – Михаил Водяной! И что я в тебя такой влюбленный! А чудесный наш мультфильм «Русалочка» по Андерсену, конечно! И песня в нем Русалочки! Не должны умирать красивые, не должны умирать храбрые!.. Как рассказано здесь о любви! Она может еще уцелеть- подруги отдали морской ведьме все, что у них было! Свои прекрасные волосы. Вот тебе, подруга, раковина с морской бурей. Но… Она легко опускает раковину в воду, не воспользовавшись ее ядерной мощью. В этом легком движении руки твердое» нет». Зачем тогда мир, все сущее?

Из подарков я был рад серебристому брелку и носил его с собой в кармане пихора. После встречи нового года заходил в гости к Вовке Крысанову, мы с ним поиграли в пластилиновых воинов. Моих воинов я украсил темно-красной свинцовой фольгой с горлышка продававшихся тогда на новогодние праздники винных бутылок. Мы взрослели и, и эти игры потихоньку уходили в прошлое. По Вовкиному рецепту изготовили им пушечки из латунных желтых стержней шариковых авторучек, заряжая их порохом и очень мелкой дробью. Нагревали ствол пушечки на горящей таблетке сухого спирта, стрельба получалась точная.

Нам домой в респектабельных конвертах по подписке приходил журнал «Америка», издаваемый в США. Достать этот журнал можно было разве что в спецхране. На весь город строго двадцать подписок, мои родители и еще девятнадцать. Вообще, некое чувство Америки появилось у меня еще перед поездкой в эти дальние края моих родителей. У нас пацаны, в том числе – Илья и Радик- купили где-то белые пластиковые пистолеты (по форме напоминают стартовый), которые как пистонами стреляли очень громко заряженной в них простой бумажной белой лентой, на которой после каждого такого выстрела появлялась рваная дырочка. И мне тоже такой захотелось. Парни адреса магазина точно сказать не могли, но сказали, что это на Студенческой. И я поискать магазин вместе со мной папу. Жара послеполуденная первых дней июля. Мы с папой подходим на пересечение Первомайскй и Студенческой, подул горячий ветер, подняв в воздух над редкой травой немного желтого придорожного песка. И я почувствовал себя в американской прерии, но не во времена Дикого Запада, а в эти же шестидесятые, отчетливо. И вспомнил это чувство и сейчас. То, что искали, мы с папой не нашли, но зато побывали в почти незнакомых нам местах.

Глава шестая. На Бажова

В январе нам дали на Бажова новую квартиру в только что построенном доме. Квартира вроде как трехкомнатная, светлая, улучшенной планировки. Мне квартира не понравилась, что первый этаж (папа назвал его цокольным, но цоколь был с противоположного торца), высота потолка совсем не то, что в прежней квартире. По квоте предприятия отдавали в городской жилфонд не лучшие квартиры новостроек. Много входивших в жилплощадь стенных шкафов. Потом мама уговорила папу шкафы убрать, но стало даже хуже. Некогда на этом месте или где-то совсем рядом стоял дом известного в городе и стране с дореволюционных времен архитектора и страстного коллекционера живописи, старинного фарфора Константина Трофимовича Бабыкина. Мама ребенком, подростком часто бывала с родителями в этом доме, угощалась вареньем и печеньем, играла с Чижом – большим белым псом, любимцем хозяина. Здания по проектам Бабыкина известны всем. Это и Филармония, и здание УПИ- УрФУ, и Управление железной дороги, и железнодорожный Вокзал, и Оперный театр… Основатель архитектурной школы на Урале, первый профессор архитектуры, главный архитектор нашей железной дороги. Каждый месяц половину зарплаты, гонораров перечислял в детские дома и в фонд мира. Потом свою роскошную бесценную коллекцию живописи и фарфора передал нашей картинной галерее- ныне это Екатеринбургский музей изобразительных искусств. До революции был женат на дочери екатеринбургского миллионера, спичечного короля Кронгольца, но детей у них не было. После смерти еще до войны жены встретил прекрасную женщину, чертежницу и помощницу в его делах, в гражданском браке с которой прожил всю дальнейшую жизнь. Взял на воспитание дальнюю родственницу маленькую девочку Таню Криволапову. Ее родители Криволаповы были дворянами, они были расстреляны по обвинению в контрреволюционной деятельности, хотя вряд ли реально были виновны, скорее всего каким-то косвенным путем в горячее время что называется попали под раздачу.

Бабыкин оформил на Танюшу опекунство, всегда называл дочкой, хотел официально удочерить, но что-то не получалось, поэтому позже Таню удочерила его гражданская жена. Наверно году в тридцать шестом Татьяна вышла замуж за нашего дядю Алешу, не Мещерякова, а Клопова Алексея Борисовича -брата деда Германа. С дедом Германом и бабой Женей Бабыкин сдружились, вот и мама бывала у него в гостях. Он ушел из жизни в ноябре шестидесятого, отметив накануне восьмидесятилетие, дом завещал жене и Татьяне. В шестидесятые жена скончалась, а Татьяна, тоже работавшая чертежницей, очень классной, заболела раком и ее также не стало. Все архтиекторы города понимали культурно-историческую ценность этого дома, но не уберегли его от сноса, на месте которого и была построена типовая белая пятиэтажка, куда вселилась наша семья. Ранее Бабыкин еще, вроде бы, на улице Решетникова жил. Теперь домом Бабыкина считается капитальное одноэтажное здание красного кирпича – ул. Красноармейская 8, где он жил еще до революции с первой женой.

Наши соседи по подъезду и дому Бажова 99 нам понравились. Это пожилой подполковник или майор в отставке, военрук расположенной рядом с нашим домом 110-й школы Михаил Петрович, дядя Миша и его жена добрая рыжеволосая тетя Таня, этажом выше интеллигентные старики – дед и бабушка Чирковы с маленьким внуком Васей, позже другом по двору моей сестры Лены. У Васи еще сестра Наташа. Родители мальчика и девочки – доктора наук, люди занятые- подкинули детей своим родичам. Этажом выше -несколько колючая, остроносая, в очках дама средних лет дама Гунина с моей ровесницей Леной и сыном помладше. Подружка этой Лены- синеглазая крепенькая красавица Галя с родителями- из соседнего подъезда… Выше жили Ада Алексеевна и Евгений Иванович Казанцевы с сыном, вроде бы Сережей. Потом Казанцев стал ректором Свердловского лесотехнического института, потом дошел до первого замминистра Минвуза РСФСР. Через подъезд от нас жил папин хороший приятель Октябрин -кинооператор Свердловской киностудии. По утрам, выходя из подъезда, он взмахивал рукой издали папе: «Володя, привет!» И папа: «Привет, Октябрин!» Очень запоминающееся имя хорошего человека и киношника- Октябрин Балабанов. И сынишку его, моего ровесника- я припоминаю из тех лет. Теперь это имя почти культовое – Сергей Балабанов, режиссер фильмов «Брат» и «Брат-2». Желонкины с позже другом сестренки Лены по двору Вадиком, теперь талантливым актером Свердловской музкомедии. Другим неразлучным другом моей маленькой сестры был голубоглазый тихий худенький Женя Страхов в малиновом комбензончике. И тогда его папа занимал руководящий пост в областной газовой сфере (начальник областного управления газификации), а в девяностые Алексей Леонидович Страхов стал главой Свердловской области, пока не проиграл на губернаторских выборах Росселю и не ушел в Госдуму. В противоположном от нас крайнем подъезде жил с семьей тоже давний знакомый папы свердловский драматург Владимир Балашов, ведший много позже на свердловской телевидении очень интересные передачи. С внешней стороны дома в своем гараже незнакомый старый ветеран войны постоянно холил и лелеял свой трофейный» Мерседес-бенц». Тогда я впервые из папиных уст с иронично-добродушной интонацией услышал впервые имя этой автомарки. Двор был небольшой, но уютный. Под окнами спальни со двора блестящая крыша подвала, над которой можно сидеть, свесив ноги и лакомясь яблоком или грушей. У меня теперь была своя комната с отдельным книжным шкафом. В гостиную купили красивый темного дерева мебельный гарнитур. Помню, как холода отступили, и довольно теплым зимним вечером в момент переезда я еду среди вещей на каком-то мягком тюке в кузове полуторки. Моя любимая баба Вера также ежедневно с утра до вечера была у нас. И баба Женя после работы или в выходные постоянно приходила. Во дворе складывалась хорошая компания моих ровесников с той же Леной Гуниной и Галей и хорошими, вроде бы, парнями, но я туда не вступал, только иногда издали здоровался.

Нередко по двору пробегала стайка уличных собак, которых под водительством пса без части правой задней лапы Чарли я едва ли не всех вскоре разучил по обличью и повадкам. Мама в этой связи рассказывала мне тогда и про собак ее визовского детства. Она и зимним вечером не боялась идти до магазина, поскольку шла под охраной Кубаря, Музгарки и других любимых своих собак. У меня ж никогда такой собачьей охраны не было. Да и этот новый двор для меня лишь место жительства, всей душой я остаюсь в двух остановках отсюда.

Однажды вечером во двор забрели какие-то залетные хулиганы. Здешних ребят в тот момент во дворе почему-то не было. Наверно было их восемь или девять. Преградили уже в сумерках с наглым видом мне дорогу. Один подошел ко мне вплтную, изображая нож в руке. Но я смекнул-это не нож, блефует. Тут же с левой ударом-толчком в грудь откинул его вправо и рванул в свой подъезд. И сейчас слышу за спиной топанье их ног. Почти все в валенках. Так-то в валенках идешь-бежишь бесшумно, но если валенки подшитые и на асфальте снег давно утоптан, то шлепки бегущего человека будут слышны. А этот табун в шестнадцать или восемнадцать ног мне показался шумным очень. Я стремглав вбежал в свой шестой подъезд, но из осторожности в дверь звонить не стал. Поплотнее вжался за выступ стены перед квартирой нашей. Преследователи мои заглянули в подъезд, но заходить уже не стали. И больше здесь не появлялись. Такая информация разлетается мгновенно. Ребята во дворе смотрели на меня с каким-то чуть скрытым уважением. Я был чуть-чуть герой, который не то что бы удрал, а метким и решительным ударом пробил себе путь. Недели через полторы в такой же темный час ко мне на том же месте подошел некрупный по фигуре мальчишка с желанием познакомиться поближе и вместе общаться во дворе. Похоже, это вот и был сын Октябрина Балабанова и будущий культовый кинорежиссер… Вот сейчас по телевизору как раз идет этот фильм!

По окончании зимних каникул в школу какое-то время я не пошел. Мама сказала, что у меня немного воспалены гланды и, вообще, можно немного продлить каникулы. Я удивился, но не возмутился. Наверно, родителям виднее. Но моя любимая мама, а вместе с ней в таких делах доверявший жене папа, решили перевести меня в школу прямо через дорогу, то есть через улицу Бажова, от нашего дома. Через неделю или побольше папа повел познакомить меня со школой и записать в нее. Нас встретила завуч Луиза Петровна Копырина. Накануне она была директором, держалась с нами доброжелательно, но очень по-деловому. Вскоре ее сделали секретарем Октябрьского райкома партии. Лицо узкое белое, строгие карие глаза, волосы стянуты назад и вверх. Взгляд пронизывающий, она как будто хочет выглядеть поприветливее, да не выходит. Вскоре она стала секретарем Октябрьского райкома партии. С ее мужем папа был хорошо знаком. Василий Артемьевич Копырин заведовал отделом пропаганды Свердловского обкома партии, а после защиты диссертации на степень кандидата философских наук стал организатором отделения «Научный коммунизм» и заведующим одноименной кафедрой философского факультета УрГУ.» В нашей школе учиться трудно, спрашивают строго, а ты вовсе не отличник… оценки этой школы на балл примерно строже, надо учесть. На ней черное типа сарафана черное платье поверх ярко-желтого джемпера с высоким воротом. Я чувствую себя Пипом или Оливером Твистом или еще каким-то диккенсовским мальчиком на пороге приюта для бедных детей. Боже, по-моему в сравнении с этим наша школа даже в нагрузку с жуткой В.А.Уфимцевой- это рай земной. Но идти в родную школу, пропустив столько дней без уважительной причины, было бы очень стыдно.

И в начале семидесятого, зимой я пошел в 110-ю школу (ныне- гимназию математического профиля). В пятый «Г» класс. Народ встретил меня благожелательно, предупредительно. И классная руководительница мне понравилось. Меня посадили на вторую парту с симпатичной голубоглазой и русоволосой девочкой-отличницей. Волосы подстрихены и уложены на затылке гилляндой, как у нашей Вали Герасимовой. Но поговорить как-то не о чем. На литературе проходили отрывок из романа А. Фадеева «Разгром». Эта вещь меня не вдохновила, хотя героев помню. Мы проходили главу о молодом красном партизане Метелице. Учительница литературы помогала нам разбирать его портрет. Молодой человек с «„атласными бровями“», то есть красив собой. В нашей 88-й мы тоже этот роман проходили. В 110-й на уроке нам показали на большом экране цветной диафильм по роману. По литературе и другим гуманитарным предметам я был на высоте. А вот по математике сразу схватил пару по контрольной, как-то на последнем действии ошибся. Математичка, высокая в черном джемпере блондинка лет сорока шести, говорила со мной как бы приветливо. Но это была приветливость удава в общении с кроликом. «О, какое число получилось симпатичное!» – улыбнулась она, увидев краем глаза у меня в последнем действии неоправдано массивную пятизначную каракатицу. Я вымученно улыбнулся в ответ. Идиот, мне б насторожиться! Моя соседка по парте ничего не подскажет, да я и не просил. Помню отвечавших на уроках… Лейбензон… этому мальчику такие примеры, скорее всего, -сущий пустяк. Не черненький, а светленький, худенький, очки в пластмассовой бесцветной оправе с пружинистыми дужками. И чего его спрашивают, по глазам через очки видно его, так сказать, математическую потенцию. Ах, почему я – не Лейбензон! Куда я попал, с суконным рылом в калашный ряд. Остолоп, тварь безмозглая! А вот высокая, чуть сутулится, тоже в очках, девочка с длинными тощими косами до пояса по фамилии Игнатушко. Нечто среднее между мной и Лейбензоном!) Наверно, если немного повезет, добьется -таки четверки в четверти своим честным трудом! Вот такие пироги!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.