Полёт японского журавля. Я русский

– Поздно, нас уже засекли на радаре японские службы. – Тору сбросил обороты и шхуна легла в дрейф. Когда Михаил вновь обратился к нему с вопросом, что делать дальше, тот молча сидел на полубаке и курил, глядя на воду за бортом. – Вы сойдёте со мной на берег, – неожиданно произнёс Тору. – Накинете рабочий плащ Кавагути, никто не заметит.

– Но это же опасно, вы рискуете.

– Не бросать же мне вас за борт. Я выйду на связь и доложу, что у нас всё в порядке, пограничным службам нет повода подозревать меня. Кроме рыбы у нас ничего нет, какой им резон сомневаться в моих словах. Не помню, когда они последний раз проверяли мою шхуну. Переночуете в моём доме, а послезавтра мы снова выйдем в море. Вот только, что сказать родителям Кавагути. Скажу, что он перешёл на время к другому капитану, у нас так иногда происходит. Но вам придётся быть незаметным, у нас все друг друга знают в городе. Представлю вас своим компаньоном. Вас как зовут?

– Меня зовут… – Михаил вынул свои фальшивые документы и задумался. Перед ним стояла дилемма, сказать правду или в который раз соврать. – Синтаро, – произнёс тихо Михаил, оглянувшись по сторонам и протягивая корочки Тору. – Спрячьте их, на всякий случай. Пока я буду у вас гостить. – Он почувствовал удовлетворение от того, что назвал своё настоящее имя. – Когда-то меня называли Синтаро.

– Не волнуйтесь. Мои ребята и звука не произнесут о том, что видели. Мы как одно целое. В море по-другому нельзя, – произнёс Тору, пряча у себя в куртке документы, даже не заглянув в них.

– Спасибо тебе, Исао.

– Не стоит, Синтаро.

В первые секунды он ничего не почувствовал, и когда ступал с трапа на берег, и когда шёл по шуршащей гальке мимо рыбацких лодок. Рядом суетились рыбаки, кто-то спорил по поводу чужого улова, чинили снасти, выгружали рыбу. Здесь же под погрузкой стояли небольшие грузовики, суетились перекупщики. Всё было оживлённо и вместе с тем буднично и спокойно.

– Так всегда у вас? – спросил Синтаро, бросая взгляд на жизнь вокруг.

– А у вас разве не так?

Михаил покачал головой. Ему вдруг стало стыдно за то, что у них всё совсем по-другому: с волокитой, неразберихой, и обязательно с теми, кто умудряется из этого сделать выгоду; с теми, кто привык не работать, а только делать вид.

– Так, – солгал Синтаро, пряча глаза.

После того, как Тору продал русский улов, они молча пошли по улице, неширокой, обставленной небольшими, но уютными домами с невысокими изгородями, за которыми творилась обычная мирская суета. Тору то и дело здоровался, отмахивался от лишних вопросов, иногда шутил невпопад, лишь бы не выдавать своего волнения. Михаил шёл рядом, и с каждым шагом ему становилось всё труднее идти и дышать, словно выброшенной на берег рыбе.

– Что с тобой? – спросил Тору, остановившись. – На тебе лица нет.

– Ничего, это пройдёт, – сказал Михалыч. – Давно не стоял на родной земле, разволновался.

Тору остановился и огляделся. – Значит, ты не соврал, назвав своё имя?

– Не соврал.

Тору жил неподалёку от гавани. Все, кто жили рядом, во многом зависели от моря. Его дом был небольшим, с потемневшими от времени стенами, и очень низким, как показалось сначала Михаилу, правда, зайдя внутрь, он почувствовал тепло и уют.

Тору сказал, что его гость занимается поставками рыболовных снастей, и приехал из Раусу. Не задавая лишних вопросов, хозяйка удалилась на кухню.

Ужинали молча. Лишь изредка Тору восклицал по поводу очень вкусного блюда, позволяя себе наполнять знакомую по форме чашечку. Он не настаивал, когда его гость лишь пригубливал, но был искренне рад, когда они выпили до дна. Это был тост за родителей, его предложил Синтаро.

– Почему ты не расскажешь мне свою историю? – спросил Тору, когда хозяйка удалилась. – Для Михаила было понятно, что так заведено. Японские женщины чувствуют, когда мужчины должны поговорить наедине.

– Это очень длинная история, Исао, – тихо произнёс Синтаро. – Я не могу тебе всю её рассказать, хотя очень этого желаю.

– Ты сильно переживаешь?

– Да, сильно. Я не могу поверить в то, что происходит, как будто это сон. После таких снов сердце готово выскочить из груди.

– Мне знакомо это, – кивнул Тору. – Когда я вернулся из заключения, то несколько дней ходил как в бреду, и со мной никто не здоровался. Меня не замечали, словно я был тенью. Но потом всё вернулось. Через год. Может, и с тобой так будет.

– У меня нет столько времени.

– Что, тебя тянет обратно? Ведь ты же на родной земле.

– Не знаю, но я обязан вернуться. Извини.

Тору понял, что позволил себе лишнего и тоже извинился. После этого в тот вечер они уже ни о чём не говорили, если не считать мелких бытовых тем.

Весь следующий день Михаил решил провести в путешествии по городу. В этом не было ничего опасного для него, если не считать волнения, с которым он вышел из дома. Город жил своей обыденной жизнью, люди не замечали его, отчего вспоминались слова Тору. Михаил понял, что это зависит не от людей, а от него самого. Вернувшись во второй половине дня, он уединился в маленьком саду. Непроизвольно глаза наполнились слезами. В этих слезах была горечь осознания того, что жизнь его пролетела как одно мгновение, и все, что окружало его на родной земле изменилось настолько, что вызывало в нём отчаяние. Он понял, что вернуть прошлое уже не в силах, и прежде всего, потому, что он не способен на обман самого себя. Это была его родина, но он уже принадлежал другой жизни и другой земле.

– Спасибо тебе, что взял меня, – произнёс Синтаро, когда к нему подсел Тору.

– У тебя слёзы? Могу я помочь тебе?

– Увези меня, пожалуйста, и чем скорее, тем лучше. Я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Боюсь не вернуться обратно. Увези меня.

– Хорошо Синтаро. Завтра мы отправимся обратно. Рано утром.

Ночью пошёл дождь. В эту ночь Синтаро не сомкнул глаз, наблюдая за тем, как вода стекает по оконному стеклу. В доме было тихо, но он почему-то был уверен, что хозяин тоже не спит. Потом ему стало душно, он не знал, как открыть окно, и вышел на крыльцо, стараясь передвигаться как можно тише. Там он неожиданно столкнулся с Исао, тот сидел на ступени и курил.

– Почему ты не спишь? – спросил Исао. – Если твои глаза будут воспалёнными, то Вайновский может что-нибудь заподозрить.

– Не думай о нём, он того не стоит. О предателях вообще не говорят.

– Я такой же предатель как Вайновский.

Синтаро долго глядел на то, как Исао молчит и курит. Сказать было нечего, он всё понял. Исао должен был сдать его властям, но он поступил, как повелело сердце, и потому переживал, увидев свой поступок со стороны. Он испугался оказаться изгоем, испугался тайны, которую отныне ему придётся хранить в себе. Так же, как и самому Синтаро.

– В сорок пятом году я попал в лагерь, меня осудили на пять лет, – тихо начал Синтаро.

– Ты сидел в России?

– Да, работал, валил лес. А попал туда, потому что… Ну, в общем, это не имеет отношения к тому, о чём я хотел сказать. Думаю, ты поймёшь меня. Там, в лагере я полюбил одну женщину. Она была старше, на много старше. И она меня тоже полюбила, а может, пожалела, но теперь это уже не так важно. Она была старше, намного старше, но для меня это не имело никакого значения тогда, да и сейчас. Русская женщина… наверное, ты сможешь понять это.

– Её дочь ты встретил?

– Её. Эта женщина спасла мне жизнь, я мог умереть там, но она меня спасла. Я грезил вернуться во чтобы то ни стало домой, сюда. Был ещё старик один. Он принял меня как сына, хотя японские солдаты убили его жену, замучили на его глазах. Я его тоже любил. Потом я полюбил Россию. Не знаю как это вышло, я даже не заметил, как она вошла в меня. – Синтаро надолго замолчал, по новой переживая прожитую жизнь. – До этого в Японии, я любил одну девушку из Хиросимы. – Михаил замолчал, и обратил свой взгляд на Торо, тот понимающе кивнул и вздохнул. – Мне семнадцать было тогда, семнадцать лет. Мы хотели пожениться. И Японию тоже любил, хотя она меня не пожаловала, сослав на каторгу. Но я всё равно любил её, и продолжаю любить, и в то же время люблю Россию. Там сейчас мои дети.

Синтаро заглянул в глаза Исао.

– Как ты думаешь, я предатель?

– Ты не предатель. Прости меня, я испугался. Твоя история научила меня, спасибо тебе.

– Не за что.

Они ещё некоторое время помолчали, потом Исао поднялся и пошёл в дом: – Завтра рано вставать. Я разбужу тебя в семь часов. Мне надо заправить «Цуки Мару» топливом, наша «Луна» просто так не поплывёт. Так что, спи, пока не вернусь.

Команда уже была в сборе, опытный Кайташи, ровесник Исао, копошился с дизелем, а Минору, ровесник Кавагути, перекладывал снасти. Почти всё было готово к отплытию.

Их встретил свежий встречный ветер. Исао сначала переживал, что из-за этого ход шхуны будет замедлен, и потребуется больше топлива, чем он запланировал, но когда солнце поднялось над горизонтом, ветер ослаб и стал дуть уже со спины. Капитан повеселел, а вместе с ним и вся команда, включая Михаила. Несмотря на то, что спал он не больше двух часов, настроение было бодрое. В три часа капитан заглушил двигатель и лёг в дрейф. Для Михаила было непонятно, как Исао мог точно знать, что они пришли в то самое место, но когда на горизонте появилась точка, все сомнения отпали.

– Где твои пограничники? – спросил нервно Исао, поглядывая на приближавшийся траулер. – Что намерен делать? У тебя есть план?

– Плана нет, – сухо ответил Михаил. – Посмотрим.

– У вас русских всегда так, – недовольно высказался Тору. – Сначала делаете, потом думаете.

Синтаро усмехнулся, – щурясь от бликующей поверхности моря:

– На авось. Это называется «действовать на авось».

Тору недовольно отвернулся, угадать его мысли было невозможно, но то, что он волновался, это было видно. Когда суда поравнялись бортами, то несколько минут ничего не происходило, словно они принюхивались друг к другу, опасаясь подвоха. Члены команд молча стояли каждый у своего рабочего места, в любую секунду готовые к непредвиденной ситуации. Наконец, один из рыбаков «Запасного», так назывался русский траулер, словно узнав своего старого знакомого, крикнул:

– Кайташи, что за соляру ты залил? Дышать нечем. – Парня, как будто, не волновало, что Кайташи и половины слов не разобрал, но все дружно рассмеялись. Кайташи кинул швартовочный канат.

– Деньги при вас? – спросил Вайновский, оказавшись на борту «Цуки Мару». – У нас мало времени, рыба ждать не будет, и пограничники тоже.

– Ну, зачем же так спешить. Мы ждали вас столько времени, хотели угостить ваших друзей. Прошлый раз вы нас угощали, теперь мы, – Михаил учтиво показал в сторону общей каюты, где уже суетился Минору, разливая по чашечкам саке. – Не часто выпадает возможность поговорить с человеком из другого племени, но жизнь то у нас одна, не правда ли?

Вайновский долго стоял в раздумьях, явно не рассчитывая на японское гостеприимство. – Сначала покажите деньги, – сухо потребовал он, оглядываясь по сторонам.

– Ну что ж, деньги, значит деньги, – согласился Михаил, пожимая плечами. Пройдя в каюту капитана, он достал непромокаемую сумку на молнии, и ненадолго расстегнул её, при этом, по примеру Вайновского, тоже оглядываясь по сторонам. – Признаюсь, здесь не все, вы слишком большую сумму назвали. Если ваши карты действительно этого стоят, а я должен ещё в этом убедиться, то за этим дело не станет. Мы заинтересованы в сотрудничестве с вами, господин Вайновский.

– Ладно, вы правы по своему, – наконец согласился Вайновский, поглядывая на повеселевших товарищей. – Будь по-вашему.

– Зовите, зовите своих товарищей, дело никуда от нас не уйдёт, разве не так? – успокоил Михаил –Ямагути. Буквально за несколько минут до швартовки у него возникла идея усадить всех за один стол, для этого потребовалось извлечь из холодильника Тору все запасы еды, в том числе и припрятанное саке. Тору ещё не знал, во что выльется это предприятие, как и сам Синтаро, но с появлением этой неожиданной идеи он заметно повеселел, что было крайне важно для предстоящего дела. Да и сам Синтаро почувствовал особый импульс в теле. Это было состояние игры, и куда она могла вывести, уже было не так важно. Когда все были в сборе, заполнив всю кают-компанию, Синтаро попробовал одно из приготовленных лакомств, а потом предложил Вайновскому уединиться.

– Вы брезгуете нашими рыбаками, Ямагути? – спросил недовольно Вайновский.

– Дело не в брезгливости, а в соответствии. Мне просто не положено сидеть там. И вы это прекрасно знаете, – подыграл Михаил. – Предлагаю ознакомиться с картой.

– Там не одна карта, Их несколько.

– Почему же вы сразу этого не сказали?

– Вы откажетесь?

– Мы, японцы, не любим неожиданностей. У нас принято долго думать и проверять, и в этом нет ничего постыдного. Как у вас говорят, спешка нужна…

– Вы будете их смотреть? – нервно перебил Вайновский, остановившись у борта.

– Разумеется.

– Но сначала деньги, – потребовал Вайновский, когда они остановились, чтобы шагнуть на другое судно.

– Нет, – рассмеялся Михаил. – Сначала карты, мне же надо на них посмотреть. Вы что, чего-то опасаетесь? Что из-за угла выскочит подводная лодка, и тогда…

– Хорошо, будь по-вашему, – выдохнул Вайновский. Они перешли на палубу «Запасного», который во многом повторял очертания «Цуки Мару», разве что краска была поновей. Вайновский вновь остановился, словно преодолевал незримый внутренний барьер, было заметно его волнение; Синтаро не торопил и терпеливо ждал. Они спустились по крутой железной лестнице в жилой отсек, Вайновский завел его в одну из кают. Это была одноместная каюта с иллюминатором, под которым был небольшой стол, с двумя стойками, вмонтированными в пол. В каюте было чисто, и немного душно от спертого запаха пота. На столе лежал вахтовый журнал, газеты, тетрадь, несколько фотографий, которые Вайновский сразу же убрал в шкаф, на полу лежала пара гантелей, там же, под столом покоилась пачка старых газет. У правой стены находилась лежанка, наспех заправленная клетчатым одеялом, стена напротив была приспособлена под встроенный шкаф, откуда Войновский достал туго завязанный брикет, какие обычно сдают в макулатуру, и таких брикетов в шкафу было не меньше десятка, пожелтевших и пыльных. Газета на столе была развёрнута, словно её недавно читали, как догадался Михаил, – для видимости. Действительно, в плавании, долгими вечерами другого занятия, кроме как читать старые газеты, на судне найти трудно. Это был очень хитрый, и в то же время, простой ход. Секрет лежал под носом. Развязав один из брикетов, Вайновский стал разворачивать газеты, в них прятались ватманские листы четвёртого формата. Михаил сразу оценил это оригинальное решение – перед тем как украсть карты, Вайновский порезал их на части, в соответствии с размером газеты, рассортировав их по нескольким экземплярам, при этом уголки этих листов он склеил с самой газетой, чтобы листы случайно не выпали, даже если эти газеты разбросать. Под видом старой подшивки он и вынес их из института, и вероятнее всего, привёз на остров.

– Все листы пронумерованы, десять карт, по двенадцать листов в каждой газете. Всё смотреть не будем, – недовольно произнёс Вайновский, вынимая два листа из первой попавшейся газеты, и бросая их на стол.

– Это оригинал? – спросил Михаил, заглядывая в карту. Он стал внимательно осматривать листы, пробуя их соединить друг с другом, умышленно низко наклонившись к столу. – А это что? – указал он пальцем в одну из точек. – Это знак соответствия с другим листом? – В каюте было темно, и Вайновский низко наклонился, чтобы разглядеть то, на что указывал Михаил, при этом сняв очки. Михаил какое-то мгновение рассматривал голый затылок, а потом что было силы ударил ребром ладони в основание черепа, и тут же обхватил рукой за шею, делая удушающий прием. Но Вайновский оказался на удивление крепким человеком, он сполз со столика на пол, а затем, оттолкнувшись ногами от стенки, придавил Михаила всей массой, неожиданно оказавшись сверху, одновременно высвободившись от захвата. Его глаза, странные и нелепые от того, что были без обычной оправы, растерянно смотрели на Синтаро, лицо его было бледным. Всей массой своего тела он навалился на противника, пытаясь подобраться цепкими пальцами к горлу. На секунду он ослабил хватку и полез в нагрудный карман куртки. У Синтаро не было сомнения, что там было оружие, в это время левая рука Синтаро нащупала одну из гантелей. Он со всего размаха ударил Вайновского в ухо, Вайновский качнулся в сторону, а потом завалился набок. Михаил вскочил, мгновенно перевернул его на живот, стянул с него ремень и туго связал кисти рук, потом сдёрнул с койки простыню и, порвав её на ленты, сделал верёвку, которой связал ноги. Остатки пошли на кляп.

Переведя дух, он поднялся на палубу и прислушался к происходящему: у Тору продолжалось братание. Он незаметно скинул швартовочный канат с кнехта, а потом так же бесшумно прошёл в рубку. Там у штурвала в наушниках спиной к нему сидел молодой паренёк и, наверное, слушал радио. Михаил спрятался за переборку и стал ждать. Через минуту борта судов разошлись, и между ними образовалась небольшая брешь. Сердце стучало в висках как отбойный молоток. Даже борьба с Вайновским так не измотала, как это ожидание. Его буквально трясло от волнения. Неожиданно парень вскочил и отбросил наушники. Михаил мгновенно среагировал. Подскочив к нему со спины, он подсёк его колени, надавив на них ступнёй. Парень опустился на пол, Михаил ухватил его за волосы и повалил как куклу.

– Только не рыпайся, – произнёс он прямо в ухо. Если крикнешь, убью. – Михаил приставил к его виску пистолет, который нашёл в нагрудном кармане Войновского. Это был маленький дамский пистолет, очень похожий на зажигалку, но выяснять, что это было на самом деле, он не стал. – Слушай меня сынок. Вайновский работает на японскую разведку, я здесь, чтобы его арестовать, – произнёс он негромко. – Тебе ничего не будет, если поможешь мне.

Траулер уже успел отойти на приличное расстояние, и была гарантия того, что никто не захочет прыгать с борта на борт. При этом Михалыч полагался на то, что у Тору хватит ума подыграть. Так оно и вышло. Когда обнаружилось, что «Запасной» отшвартовался, все стали бегать по палубе и кричать. В это время «Цуки-Мару» дала задний ход и отошла ещё дальше. Не полагаясь на этот запас пространства, Михаил спросил у парня: – Кто в машинном? Остался кто-нибудь на судне?

– Нет там никого, – с трудом произнёс парень, поскольку положение его головы было очень неудобным. – Только я один на «Запасном».

– Послушай меня. Как тебя зовут?

– Миша.

– Замечательно, я тоже Миша, фамилия моя Куан Ли, отчество Михайлович. Мы с тобой тёзки. Ты обязан мне помочь. Твоим дружкам ничего не будет, обещаю. Если сотворишь глупость, то пощады не жди, надеюсь, ты понимаешь, что я не шучу. Я могу уложить всю вашу команду, но тогда кто-то обязательно погибнет. А я не хочу, чтобы наши ребята гибли из-за какого-то подонка и предателя.

– Витёк – предатель?

– Да, ваш Витёк оказался предателем. Он похитил секретные карты, и хотел продать японцам. Они в каюте Вайновского, потом покажу.

– Что мне делать? – спросил паренёк растерянно, когда Михаил немного ослабил захват.

– Нам надо отвести судно на безопасное расстояние и выйти из этого сектора. Здесь могут проходить японцы, и тогда у нас появятся проблемы. Сделаешь? Не подведёшь?

Паренёк растерянно кивнул. – Давай сынок, действуй, – скомандовал Михаил, поднимая свою жертву с колен. Он знал, что сильно рискует, но риск этот был оправдан. Оставалось только ждать. Траулер вздрогнул. Испуганно поглядывая на Михаила, парень перевёл ручку управления на полный ход, и они стали быстро отдалятся от «Цуки Мару». Михаил одобряюще кивнул, а потом снова спустился в каюту. Вайновский, по-прежнему, лежал на полу, и всё ещё был без сознания. Ухо его было синим от удара, но крови было немного. Михаил пощупал его пульс, потом собрал раскиданные газеты, сложил их обратно в брикет, с которым вернулся на капитанский мостик.

–Ты радировать сможешь? – спросил Михаил, пытаясь разглядеть, что происходит на борту у Тору.

– Так я радист. А кому радировать?

– Нашим, конечно.

– На общей волне?

– Да, на общей, капитану Сапожкову.

– Это на «Сторожевой»?

– Да на «Сторожевой». Рыбу поймали, икра в полной сохранности. Всё понял? Давай, действуй Миша.

Михалыч уже не сомневался, что этот парень его не подведёт, он принял штурвал, продолжая идти заданным курсом. Судно немного повиляло, но постепенно выровняло ход, позади в четверти мили, тем же курсом шло «Цуки Мару». Дело было сделано, он возвращался домой, в Россию.

Поезд дружбы.

Он не часто оказывался в городе, и всякий раз делал это с большой неохотой. Из чистого воздуха, тишины – да в пыльные шумные улицы. Всякий раз, оказываясь среди шума и толкотни, Михалыч замечал, как меняется его настроение и отношение к происходящему – всё казалось нарисованным и выдуманным, но не настоящим.

В этот ранний час вокзал был пустынным, на лавочках сидели работники вокзала и о чём-то беседовали; у кассы стояли несколько человек в ожидании открытия заветного окна. Он занял очередь и вышел на перрон. На первом пути стоял длинный состав, и первое, что его поразило, это снующие вокруг азиаты, в основном, молодые девушки. Это были японцы. Сначала Михалыч ничего не понял – почему, откуда, куда… Целый состав японских студентов. Это было так необычно, что он даже забыл о билетной кассе и очереди.

– Кто такие? – спросил он у милиционера армянина, скучавшего до этого. Вместо ответа милиционер сказал: – Здэсь нэлзя находытця. Прощю покинут тэрриторыю пэрона.

– Это почему нельзя? – лукаво спросил Михалыч, озираясь по сторонам. – Где написано, что нельзя?

Его задело необоснованное предложение блюстителя порядка, пусть даже с горячей кавказской кровью.

– Нэлзя. Нэ видыщ, иностранци. Ващи докумэнты.

– А… Ну если так, то, пожалуйста.

Михалыч протянул ему свое удостоверение. Восточный страж с удивлением взглянул на него и с недовольной физиономией вернул.

– Это студэнты из Японии. Дэлэгация в Москву, будут на поездэ ехат по нащей странэ.

Михалыч уже не слышал того, что говорил милиционер, а лишь пытался охватить взглядом весь длинный перрон, который незаметно наполнялся японской молодёжью.

– Но как? Как это может быть? – спросил он, понимая, что и сам милиционер вряд ли знает правильный ответ.

– Перэстройка, газэты пишют, – коротко ответил милиционер, почему-то вздохнув.

От происходящего Михалыч растерялся, в горле пересохло. Повсюду он слышал знакомую до боли речь, родной язык, девушки восторженно кричали из открытых окон вагонов своим подружкам, бегающим по перрону, все фотографировались, смеялись и улыбались. Здесь же в нерешительности толпились и русские студенты, скорее всего возвращавшиеся с практики. Судя по множеству холстов и этюдников, которыми был заставлен перрон, это были будущие художники. Милиционер пытался воспрепятствовать общению молодёжи, но было видно, что его никто не боялся и не слушал. Кто-то из них уже подошёл вплотную к окнам и напрямую общался с японскими девушками, те словно ягоды, красные от волнения и радости, выглядывали из открытых окон и что-то восторженно говорили и смеялись. Рядом на перроне под ногами студентов крутился рыжий остроухий пёс неопределённой породы, вероятно принадлежавший одному из студентов, загорелому парню с фотоаппаратом в руках. Тот снимал японок, которые с удовольствием позировали и бросали собаке лакомства. Пёс ловил угощение на лету, не обращая внимания на хозяина, тому, вероятно, это нравилось. Неожиданно он дал команду, и собака почти без разгона маханула прямо в окно. Это было так неожиданно, что всё купе взорвалось криками восторга. Окно было на большой высоте, но пёс так легко преодолел её, словно до этого проделывал трюк каждый день. Трудно было сказать, что собака делала внутри, но через минуту она выскочила из вагона, уже из двери, а вслед за ней высыпали и несколько девушек. Пёс бесцеремонно бегал вокруг них как самый закадычный друг, лаял, ластился и даже исполнял команды. Хозяин брал из рук девушек лакомство, и клал его на нос собаки, та ждала команды, и так могла сколько угодно держать на носу это лакомство, при этом парень отходил на несколько метров, делая вид, что забыл про неё, а она недвижимо сидела и ждала. Девушки взрывались в эмоциях не в силах пережить этой драмы, им казалось, что это невозможно – столько ждать, но собака ждала, даже не виляя хвостом. Самый большой восторг был, когда она слышала команду, и кусочек мгновенно исчезал у нее в пасти. Делала она это виртуозно, и публика ещё больше взрывалась в восторге. Михалыч так увлёкся зрелищем, что не заметил появления руководителя всей этой делегации, это была рослая блондинка, судя по поведению опытная и жёсткая, она стала громко отдавать распоряжения на японском языке, что пора собираться, и скоро поезд тронется. Молодёжь стала стекаться у своих выходов, кто-то махал руками, прощаясь, а некоторые даже плакали. Было удивительно видеть, как за какие-то полчаса молодые люди успели сблизиться и подружиться. Парни пожимали руки, девушки обнимались и обменивались адресами, и никто им в этом не препятствовал. Это было необычное зрелище, потрясшее Михаила до глубины души.