Читать книгу Мыслители города ветров. Прагматистская социальная наука в Чикаго в первой половине XX века (Дмитрий Валерьевич Ефременко) онлайн бесплатно на Bookz (2-ая страница книги)
bannerbanner
Мыслители города ветров. Прагматистская социальная наука в Чикаго в первой половине XX века
Мыслители города ветров. Прагматистская социальная наука в Чикаго в первой половине XX века
Оценить:

5

Полная версия:

Мыслители города ветров. Прагматистская социальная наука в Чикаго в первой половине XX века

Разумеется, перечень «горячих тем» социально-политического дискурса прогрессивной эры был намного шире. Каждая из значимых социальных сил или групп, сопричастных реформаторскому движению, привносила туда что-то свое. Набирающий силу феминизм ставил во главу угла избирательные права женщин и достижение равноправия в других сферах социальной жизни. Ценители дикой природы, вдохновляемые уже не столько романтическим эскапизмом Г. Д. Торо, сколько раннеэкологическими идеями Дж. П. Марша, Дж. Мьюра и практическими предложениями Г. Пинчота, требовали создания системы национальных парков и заповедников[18]. Лидеры афроамериканского сообщества, преодолевая фрустрацию 1870–1880-х годов, инициировали образовательные проекты для чернокожих и проповедовали межрасовое согласие и сотрудничество (Б. Вашингтон) либо настаивали на более высоком уровне равноправия с использованием для достижения этой цели инструментов протестной активности (У. Дюбуа). Расследовательская журналистика (Дж. Стеффенс, Э. Синклер, И. Тарбелл, Дж. Риис и др.), представителей которой президент Т. Рузвельт пренебрежительно назвал «разгребателями грязи» (muckrakers), сыграла выдающуюся роль в мобилизации общественного мнения в новом, возможно, самом сильном подъеме американской «исповедальной страсти».

Наконец, не стоит забывать и о религиозной составляющей прогрессивизма хотя бы потому, что подъем «исповедальной страсти» означал не только массовое негодование, вызванное несоответствием фактического положения дел идеалу общественного устройства, но и протест людей верующих, для которых этот идеал вытекал из понимаемых тем или иным образом божественных предустановлений. Линия социального критицизма к началу XX в. была воспринята большинством протестантских деноминаций США, а само течение получило название социального евангелизма (Social Gospel). Исходная позиция социального евангелизма, сформулированная еще в 1877 г. конгрегационалистским пастором У. Гладденом, заключалась в том, что христианское вероучение распространяется на все социальные отношения, включая отношения работников и работодателей, а создание профсоюзов в этой оптике видится вполне богоугодным делом[19]. Весьма важно, что течение социального евангелизма, выступая за продвижение реформ, в качестве одного из союзников видело научное знание и тех, кто его производит. Соответственно, вклад социальных евангелистов в развитие образования и научных исследований, весьма важный в контексте интересующей нас истории основания Чикагского университета, в конечном счете ускорял наступление прогрессивной эры.

«Смышленый дикарь, поборовший леса и прерию»

Если общий критический настрой американского общества подготавливал смену исторического цикла, способствовал формированию особого идейного движения и торил путь крупным политическим изменениям, то, очевидно, на обширной территории Соединенных Штатов должна была найтись точка или несколько точек, где все эти веяния, все потоки интеллектуальной и предпринимательской энергии, человеческого капитала, материальных ресурсов должны были сходиться воедино, решительно ускоряя наступление новой эпохи. Вашингтон – политико-административная столица – для этой миссии совсем не подходил: всплески политических баталий внутри Конгресса или между Капитолийским холмом, Белым домом и зданием Верховного суда сменялись затишьем закулисных сделок, но триггеры столичных пертурбаций находились чаще всего в других частях Америки. Конечно, очень многое разворачивалось на аренах Нью-Йорка. Однако город «большого яблока» (сам эпитет будет изобретен только в 1920-е годы) был уже слишком велик, слишком возвышался над всей страной, готовясь перенять у Лондона негласный титул «столицы мира». Но у Нью-Йорка появился соперник на Среднем Западе, возможно, самый американский из всех американских мегаполисов – Чикаго. «Город ветров» (эпитет, утвердившийся во второй половине 1870-х годов) не успел побывать столицей одной из североамериканских колоний, да и примечательного прошлого, до Декларации независимости, у Чикаго не было (если, конечно, не считать таковым создание на его современной территории французом-иезуитом миссионерского поста, а затем основание в той же местности другим французом торговой фактории). Только в 1803 г. американские военные строят на южном берегу реки Чикаго небольшое укрепление – Форт-Дирборн, которое выводится из эксплуатации в 1837 г. – именно в этот год Чикаго получил статус города с населением в 350 человек. За три года население увеличилось более чем в 12 раз. Рост города и его населения продолжался далее беспрецедентными даже для Америки темпами: когда Великий пожар 1871 г., длившийся три дня, утих, только бездомными оказались около 100 тыс. человек.


Таблица 1

Население Чикаго, 1840–1930

Источник: Census data of the city of Chicago 1920 / Burgess E. W., Newcomb Ch. (eds.). – Chicago: University of Chicago press, 1931. – P. 5.


К концу «позолоченного века» Чикаго по численности населения опередил более двух десятков «старых» городов Америки и отставал лишь от Нью-Йорка. Источником феноменального роста было прежде всего весьма удачное географическое положение на пересечении водных путей и быстро формируемой трансконтинентальной железнодорожной сети. Первоначальной индустриальной специализацией Чикаго были забой скота и заготовка мяса: фермеры Среднего Запада ежегодно доставляли сотни тысяч животных к городу, вокруг и даже внутри которого располагались скотобойни. Гражданская война сделала этот бизнес сверхприбыльным, поскольку администрация Линкольна заключила с чикагскими мясопромышленниками подряд на поставку свинины и говядины для армии северян. Но еще до Гражданской войны началась быстрая экономическая диверсификация. Транспорт, вагоностроение, металлургия, сфера услуг, банковское и страховое дело, ретейл формировали тот образ, который воплотил в своей поэме Карл Сэндберг:

«Свинобой и мясник всего мира,Машиностроитель, хлебный ссыпщик,Биржевой воротила, хозяин всех перевозок,Буйный, хриплый, горластый,Широкоплечий – город-гигант.

Мне говорят: ты развратен – я этому верю: при свете газовых фонарей я видел твоих накрашенных женщин, зазывающих фермерских парней.

Мне говорят: ты преступен – я отвечу: да, это правда, я видел, как убивают безвинных, и спокойно уходя, чтоб вновь убивать.

Мне говорят, что ты скуп и жесток, и мой ответ: на лице твоих женщин, детей и подростков я видел отметины алчного голода.

И, так ответив, я обернусь еще раз к ним, высмеивающим мой город, и брошу им тоже усмешку и скажу им:

Укажите-ка город на свете, у которого шире развернуты плечи, где звончее, задорнее песни, чья живей и кипучее радость, радость жить, быть грубым, сильным, искусным.

Швырками крылатых проклятий вгрызаясь в любую работу, громоздя глазомер на сноровку, он разлегся – огромный, отважный, живучий, ленивый, посреди изнеженных городков и богатых предместий,

Свирепый, как пес, с разинутой пенистой пастью, смышленый дикарь, поборовший леса и прерию»[20].

Трагедия 1871 г. очень многое изменила в судьбе Чикаго. Слова грибоедовского персонажа «Пожар способствовал ей много к украшенью», сказанные, разумеется, о пожаре Москвы 1812 г. (по своему масштабу он уступал чикагскому), применимы к американскому городу, возможно, в большей степени, поскольку произошли качественные перемены не только в благоустройстве и градостроительстве, но была запущена настоящая цепная реакция городских преобразований. Волна солидарности с погорельцами охватила всю Америку и даже Великобританию. На представителей городских властей и олдерменов (членов городского собрания) легла большая ответственность в плане разумного и стратегически ориентированного использования поступающих средств. Можно сказать, что и традиция американской филантропии после Великого пожара достигла нового уровня, и это давало о себе знать даже десятилетия спустя.

Послепожарный Чикаго стал идеальной площадкой для архитектурных новаций. Первый в мировой истории небоскреб (его максимальная высота после надстройки составила 55 м) с полностью металлическим каркасом был построен в Чикаго в 1885 г. по проекту инженера У. «Ле Барона» Дженни. Начинавший работать вместе с Дженни, Л. Г. Салливан считается ключевой фигурой Чикагской школы архитектуры и «отцом» американского архитектурного модернизма. В Чикаго он спроектировал целый ряд каркасных небоскребов (в том числе здание Чикагской фондовой биржи), но при этом он же был автором помпезного павильона в стиле beaux-art на Всемирной колумбийской выставке (тем самым внеся вклад в City Beautiful movement, которое было частью прогрессивистского движения), а также православного Свято-Троицкого собора в районе «Украинской деревни», в проекте которого сумел весьма бережно воспроизвести традиции русской церковной архитектуры. Салливан сформулировал базовый принцип: «Форма в архитектуре следует функции»[21]. В случае послепожарного Чикаго применение этой формулы не оставляло места для иллюзий: это был город больших денег, строительство в котором было рассчитано прежде всего на максимизацию прибыли.


Руины Чикаго после Великого пожара 1871 г.


Первый небоскреб в Чикаго. Архитектор – У. «Ле Барон» Дженни (1885)


Но были и «нюансы». Так, в начале 1880-х годов Дж. Пульман принял решение перенести в южный пригород Чикаго свою основную производственную базу вагоностроения, но на выкупленных площадях он построил не только завод, но и замкнутый рабочий поселок с первоклассной инфраструктурой, многоквартирными домами и таунхаусами в викторианском стиле для почти 2 тыс. рабочих и сотрудников производственного управления, трамвайной сетью, школой, библиотекой, театром, торговым центром, приходской церковью и даже собственной полицией. В этой воплощенной в кирпиче и бетоне модели патерналистских отношений между работодателем и работником, казалось, было предусмотрено все, чтобы сформировать нерасторжимые узы лояльности и соорудить непреодолимый барьер между населением пульмановского городка и основной массой чикагских рабочих, чьи условия жизни были несоизмеримо более тяжелыми[22].

Однако эксперимент потерпел сокрушительный провал, когда вследствие паники 1893 г. Пульман предложил сократить зарплату своим рабочим на 1/3 в качестве альтернативы увольнениям (в Чикаго на других предприятиях порядка 180 тыс. человек потеряли работу) при сохранении высокой арендной платы за жилье. Начавшаяся весной 1894 г. забастовка работников пульмановского городка в несколько недель переросла в стачку, охватившую больше половины всех штатов и парализовавшую пассажирское железнодорожное сообщение на большей части территории страны. Стачка в ряде мест переходила в разрушение транспортной инфраструктуры и вооруженную борьбу, принимавшую такие масштабы, что в передовицах многих газет стало мелькать слово «революция»[23]. Протесты рабочих удалось подавить только после привлечения федеральных войск и гибели нескольких десятков человек; в ходе этого раунда классовой борьбы сформировался мощный Американский профсоюз железнодорожников и начался подъем социалистического движения во главе с Ю. Дебсом. Чикаго, где еще в мае 1886 г. произошли знаменитые забастовки за введение восьмичасового рабочего дня, организованный анархистами митинг в поддержку бастующих на Хеймаркет-сквер и его жестокий насильственный разгон, стал ареной развертывания новой политической силы, – фактор, оказавший в дальнейшем немалое влияние и на ключевые фигуры интеллектуальной жизни города.

Хотя местные власти и большая часть прессы были на стороне обитателей рабочего поселка, Дж. Пульман отказался от снижения арендной платы и иных уступок, опираясь на штрейкбрехеров, не связанных с рабочим поселком. В течение нескольких лет его население значительно сократилось, а вскоре после смерти Пульмана в 1897 г. прокуратура города потребовала от наследников избавиться от непрофильных активов. В последующее десятилетие большинство объектов перешли под контроль города Чикаго, что обернулось упадком всего района.


Полиция пытается оттеснить от железнодорожных путей участников Пульмановской стачки, заблокировавших движение поездов в районе 43-й улицы Чикаго (1894)


Пульмановский социальный эксперимент был наиболее масштабным с точки зрения инвестиций и количества участников. Но Чикаго превратился в подлинную лабораторию социального экспериментирования самой разной направленности. Еще более известным социальным экспериментом, одновременно затронувшим такие общеамериканские проблемы, как права женщин, воспитание детей, классовая дифференциация, положение мигрантов и рабочих, стал сеттльмент Халл-Хаус, созданный Джейн Аддамс и Элизабет Старр в 1889 г. в чикагском ближнем Вест-Сайде. Аддамс[24] предприняла амбициозную попытку перенести на американскую почву британский опыт социального экспериментирования, основным центром которого был Тойнби-Холл в лондонском Ист-Энде. Чикагский сеттльмент – фактически общежитие в первоначальном значении этого слова – предполагал проживание в одном здании (но в отдельных квартирах) женщин, связанных с университетом, которые оказывали разнообразную социальную помощь окрестным жителям, среди которых доминировали мигранты с низким уровнем дохода. По сути дела, Аддамс и ее соратницы предпринимали попытку установления коммуникативных связей и стирания социальных барьеров между представителями различных социальных и этнических групп. При этом особое внимание уделялось работе с детьми, чьи родители представляли различные волны переселенцев из Старого Света.


Джейн Аддамс в окружении детей в Халл-Хаусе (конец 1920-х годов)


Небывалые темпы урбанизации и роста городского населения, основным источником которого были мигранты из других стран[25], а также белые приезжие преимущественно с восточного побережья США и афроамериканцы из южных штатов, имели одним из своих следствий опасно высокую степень социальной дифференциации, сопровождающуюся и количественным увеличением групп чикагцев с тем или иным уровнем дохода. Это, в частности, означало формирование весьма влиятельного среднего класса, представители которого предъявляли более высокие требования к качеству жизни и состоянию городской среды. Между тем здесь были очень серьезные проблемы. Самый старый по времени эпитет, которого удостоился Чикаго – dirty city, грязный город. Прежде всего это было связано со скотобойным промыслом. Даже в конце XIX в. крупнейший скотобойный комплекс Union Stock Yards, достаточно удаленный от центра Чикаго и использующий множество технических усовершенствований, оставался важнейшим фактором экологического неблагополучия. В. Г. Короленко, приезжавший в 1893 г. в качестве корреспондента журнала «Русская мысль» на Всемирную Колумбийскую выставку, не скрывал отвращения:

«Перед нами целый городок сумрачно-муругих зданий с широкими дворами, обвеянных клубами пара и дыма… Грязно, сурово и уныло. Stock-yard неряшлив, серьезен и несколько циничен. Он грязен, некрасив, он нехорошо пахнет, и порой гости Чикаго, съехавшиеся со всего мира на его выставку, вынуждены затыкать носы… Что делать! Городу приходится выносить эти неприятные черты в характере Stock-yard'a: ведь город сделал блестящую карьеру, он может принимать, у себя блестящее общество главным образом благодаря своему некрасивому дедушке, Сток-ярду… А дедушка не торопится скидать для гостей грязный халат…»[26]

Неудивительно, что в американской литературе чикагский Сток-Ярд оставил еще более яркий след. Именно там разворачивается действие «социологического» романа Эптона Синклера «Джунгли», основными персонажами которого являются эмигрировавшие из Российской империи литовцы. Один из главных «разгребателей грязи» прогрессивной эры, Синклер одновременно стремился поднять в «Джунглях» в крайне заостренной форме несколько ключевых вопросов – рабочий, миграционный, женский, санитарный, внеся тем самым лепту в распространение социалистических идей. Эффект романа был сильным, но наибольший отклик все же был связан с санитарной проблематикой, ущербом для здоровья работников скотобоен и живущих поблизости горожан. Уже позднее весьма значимым стал вопрос и о правах животных, попавших на конвейер «животно-индустриального комплекса», в частности праве на минимально болезненное умерщвление. Чикагские скотобойни, таким образом, внесли свой вклад в переосмысление во второй половине XX в. отношений между человеком и животными, используемыми им в пищу[27].


Чикагский Сток-Ярд


Помимо Сток-Ярда было немало других факторов, способствовавших активизации чикагцев, заинтересованных в улучшении условий жизни в городе. Например, ярким показателем приоритетности извлечения прибыли стало то, что сам город был отсечен от озера Мичиган железнодорожными путями. Вопрос водоснабжения также стоял чрезвычайно остро, причем его наиболее активное обсуждение началось после наводнения 1885 г., когда отсутствие эффективно функционирующей в пределах всего города системы очистки воды привело к всплеску инфекционных заболеваний не только в среде рабочих, но и среди весьма зажиточных горожан. В 1889 г. под давлением городской общественности власти приняли решение о строительстве 30-мильного санитарного канала и создания вокруг него защитной зоны. Однако вскоре коррумпированные «боссы», возглавлявшие городские политические машины основных партий, в связке с большим бизнесом переориентировали проект на обеспечение коммерческого судоходства, значительно сократив количество сооружений, которые должны были обеспечить снабжение Чикаго чистой водой. Происшедшее в том же 1889 г. четырехкратное расширение площади города еще больше усилило пространственное и санитарное неравенство, причем улучшение инфраструктуры на «новых территориях» происходило с перекосом в пользу «белых» районов. Тем самым были усилены предпосылки пространственной сегрегации по расовому признаку с выделением заведомо депрессивных районов «черного пояса», которые стали заселять афроамериканцы.

В начале 1890-х годов в Чикаго произошло фактическое слияние прогрессивизма и движения за улучшение городской среды. Несмотря на кричащие социальные противоречия, само городское сообщество в этом идейном ракурсе представлялось как единое органическое тело, обеспечение благоприятных условий существования которого позволит добиться позитивных изменений также в социальной и гражданской жизни. В решении этих задач большую роль должны были сыграть эксперты, способные решать проблемы города при опоре на широкий арсенал научно-технического знания.

Основание Чикагского университета

Дефицит знания, нацеленного на решение практических задач развития мегаполиса, был одним из мотивов создания Чикагского университета. Впрочем, более правильно говорить о втором рождении. Старый университет был основан в 1856 г. лидерами местной баптистской церкви в качестве высшей школы теологической направленности, хотя там также обучали основам права, медицине и некоторым другим дисциплинам. При этом сохранялась типичная для протестантизма культуртрегерская установка, согласно которой содействие распространению и изучению научного знания в конечном счете будет укреплять авторитет истинной веры[28].

С момента основания старый университет сталкивался с финансовыми трудностями; кроме того, в руководстве баптистскими общинами не было единства в отношении того, следует ли развивать именно эту школу или же оказать поддержку другим образовательным инициативам. Проблемы с фандрайзингом усиливались конфликтами в руководстве старым университетом. К середине 1880-х годов кредиторы старого университета добились ареста его имущества и полного закрытия осенью 1886 г. Учебные заведения баптистов продолжали функционировать в новых локациях в Иллинойсе и под другими названиями, но сам город несколько лет оставался без университета.

Новый университет, как и старый, был связан с баптистской деноминацией, или, точнее, с Американским баптистским обществом образования. Реальным же создателем нового университета стал Джон Рокфеллер-ст. (1839–1937). Основав в 1870 г. компанию «Стандарт ойл», занимавшуюся добычей, транспортировкой, переработкой и маркетингом нефти и нефтепродуктов, Рокфеллер стал первым в истории долларовым миллиардером (1916). Он и по сей день остается богатейшим предпринимателем в истории человечества, если принимать во внимание динамику долларовой инфляции. Философ Уильям Джеймс в письме своему брату, писателю Генри Джеймсу рисует крайне противоречивый образ: «Рокфеллер, как ты знаешь, считается самым богатым человеком в мире, и он, безусловно, самая многообещающая личность, которую я когда-либо видел. Человек десятиэтажной глубины, и для меня совершенно непостижимый. С физиономией Пьеро (ни единого острия волос на голове или лице[29]), гибкой, хитрой, квакерской, внешне не выражающей ничего, кроме добродетельности и совестливости, но обвиняемый в том, что он величайший злодей в бизнесе, которого произвела наша страна»[30].

Глубоко верующий христианин, отчислявший 10 % своих доходов баптистским конгрегациям, Рокфеллер был очень восприимчив в своей благотворительной деятельности к советам единоверцев, прежде всего их наиболее уважаемых представителей, занимавших видное положение в общинах восточного побережья и Среднего Запада США. В середине 1880-х годов предприниматель пришел к решению основать баптистский университет. Однако выбор места расположения и модели функционирования будущего университета занял немало времени. Первоначально Рокфеллер склонялся к тому, чтобы учредить этот университет в Нью-Йорке. Но затем представители баптистских общин Среднего Запада, в частности Т. Гудспид, У. Р. Харпер и Ф. Гейтс, сумели убедить нефтяного магната в том, что город на берегах озера Мичиган, во-первых, нуждается в университете намного больше, чем Нью-Йорк, и, во-вторых, строительство зданий университета окажется в Чикаго менее затратным. Кроме того, под их влиянием Рокфеллер отказался от первоначального плана спонсировать создание компактного учебного заведения религиозной направленности и согласился профинансировать современный мультидисциплинарный университет, соответствующий новым масштабам Чикаго. В мае 1889 г. было объявлено, что Рокфеллер инвестирует в создание нового университета 600 тыс. долл. – сумма вполне достаточная, чтобы запустить весь процесс его учреждения. Существенный объем финансовой поддержки был обещан городскими властями; важный вклад также сделал чикагский ретейлер М. Филд, подаривший университету 10 акров земли в районе Гайд-Парк, которые быстро начали застраиваться неоготическими зданиями факультетов и лабораторий, напоминавшими прототипы британского Оксбриджа. Проектировавший университетский городок архитектор Г. Кобб, следуя пожеланиям членов Попечительского совета, спланировал его кварталы таким образом, чтобы создать ощущение изолированности от окружающего alma mater шумного мегаполиса.

Новый Чикагский университет создавался как открытый для представителей всех конфессий, хотя в его руководстве и Попечительском совете доминировали баптисты. В университете предполагалось совместное обучение женщин и мужчин. Для достижения максимальной практической отдачи для города и страны была избрана комбинация гумбольдтовской модели исследовательского университета, некоторых принципов французской École polytechnique, созданной спустя два месяца после термидорианского переворота для подготовки кадров военных и гражданских инженеров, а также элементов британского аристократического образования. Работу подразделений университета предполагалось организовать таким образом, чтобы преподаватели имели достаточно времени для научной деятельности, а их студенты – насколько это возможно – привлекались и к исследовательской активности. Приоритетом самого обучения было не максимальное овладение массивом уже существующих знаний, а усвоение навыков, позволяющих приумножить эти знания.


Неоготические здания кампуса Чикагского университета


Для усиления научной составляющей большое значение придавалось публикации результатов научных исследований. Издательство Чикагского университета начало свою работу еще до того, как первые студенты заняли места в учебных аудиториях. От каждого факультета (департамента) требовалось учредить свой научный журнал либо тематическую серию. В ряде случаев, когда та или иная научная дисциплина (например, социология) еще пребывала в стадии институционального оформления, такая практика давала сильный импульс ее последующему развитию.

bannerbanner