Архивариусы эмоций

Это заинтриговало Морта еще больше. Ограниченный доступ обычно означал, что случаи имели отношение к безопасности или были потенциально чувствительными с политической точки зрения.

– Запрос на доступ к файлам по протоколу медицинской необходимости, приоритет второго уровня, – сказал он, используя свои полномочия ведущего аналитика.

– Доступ предоставлен к ограниченному резюме случаев, – ответила система. – Полные файлы требуют авторизации первого уровня.

На экране появились краткие описания трех случаев, датированных разными периодами, но имеющих общие черты: алгорианские исследователи, длительное время работавшие с эмоционально активными видами, демонстрировали аномальную активацию атрофированных эмоциональных центров. Два случая были описаны как "успешно корректированные путем нейроингибирования", третий заканчивался лаконичной фразой "субъект изолирован для предотвращения контаминации".

Морт задумчиво постукивал длинными пальцами по консоли. Показатели Нарвела были слишком незначительными, чтобы бить тревогу, но тенденция была тревожной. Как минимум, это требовало более пристального наблюдения.

Он создал специализированную программу мониторинга, настроенную на тонкие изменения в нейрологическом статусе Главного Архивариуса, и установил автоматическое оповещение на случай, если аномалия превысит определенный порог.

Затем он задумался, следует ли информировать руководство. Согласно протоколу, любые потенциальные риски для миссии должны были немедленно доводиться до сведения Директора Сильф. Но в данном случае доказательств реального риска было недостаточно, и преждевременный доклад мог негативно повлиять на карьеру уважаемого коллеги.

Морт решил продолжить наблюдение, сохраняя информацию конфиденциальной до получения более убедительных данных. В конце концов, даже в обществе, основанном на логике и эффективности, существовали понятия профессиональной этики и коллегиальной лояльности.

Совещание с Директором Сильф прошло без инцидентов. Нарвел представил отчет о работе своего отдела, демонстрируя графики эффективности и статистику собранных эмоциональных архивов. Селективный протокол позволил достичь требуемых квот, и Директор выразила холодное удовлетворение результатами.

– Показатели соответствуют параметрам, – отметила она, просматривая данные. – Однако я отмечаю незначительное снижение эффективности в секторах К-9 и L-4. Чем это объясняется?

Нарвел был готов к этому вопросу. Это были именно те сектора, где он намеренно скорректировал маршруты сборочных групп, чтобы они избегали района проживания Эммы Чен.

– Наши аналитические модели показали снижение эмоциональной насыщенности в этих районах, – ответил он с безупречной логикой. – Мы перенаправили основные усилия на более продуктивные сектора для оптимизации общей эффективности.

Это было технически правдой – модели действительно показывали такое снижение, потому что он их так запрограммировал. Но сам факт, что он мог так легко манипулировать данными и обманывать руководство, вызывал в нем новое, неприятное чувство – вину?

– Понятно, – кивнула Сильф. – В таком случае полностью исключите эти сектора из графика сбора и увеличьте активность в высокопродуктивных зонах.

– Будет сделано, Директор.

Когда совещание завершилось, Нарвел почувствовал странное облегчение. Его растущие эмоциональные изменения оставались незамеченными, а его профессиональная маска эффективного и бесстрастного алгорианца оставалась непроницаемой.

Возвращаясь к своим лабораториям, он активировал личный канал данных, чтобы проверить статус Эммы Чен. Биометрические показатели указывали, что она проводила еще одну бессонную ночь, работая над своим расследованием. Ее эмоциональное состояние характеризовалось сложным сочетанием решимости, возбуждения и страха – интенсивный микс, который вызывал у Нарвела странное чувство… восхищения?

Он остановился на полпути, осознав нечто важное: его интерес к Эмме давно перешел границы научного любопытства. Он не просто исследовал необычный образец или мониторил потенциальную угрозу для миссии. Он был лично заинтересован в ней как в индивидууме, в ее благополучии, в ее уникальной эмоциональной структуре.

Это осознание было одновременно пугающим и волнующим. Пугающим, потому что означало глубину его трансформации, выходящей далеко за пределы случайного "эмоционального эха". Волнующим, потому что открывало совершенно новый опыт существования – нечто, чего ни один алгорианец не испытывал уже тысячелетия.

Нарвел решил предпринять беспрецедентный шаг: он хотел лично наблюдать за Эммой Чен на поверхности планеты.

Это было серьезное нарушение протокола. Прямое взаимодействие с изучаемыми объектами без явной научной необходимости было запрещено. Более того, личное присутствие Главного Архивариуса на поверхности планеты было явно избыточным риском с точки зрения безопасности миссии.

Но Нарвел больше не руководствовался исключительно логикой миссии или алгорианскими протоколами. Он хотел увидеть Эмму своими глазами, понаблюдать за ней не через холодные сенсоры и биометрические данные, а непосредственно.

Он активировал свой официальный статус и создал запрос на инспекционную миссию для "проверки эффективности работы группы 'Тета-2'" – формальность, которая позволила бы ему легально спуститься на планету. Как Главный Архивариус, он имел право проводить такие инспекции, хотя обычно эту работу выполняли подчиненные.

Система одобрила запрос, и Нарвел начал подготовку к своему первому личному визиту на Землю.

Транспортный модуль бесшумно снизился на окраине небольшого парка в пригороде города, где жила Эмма Чен. Невидимый для человеческих глаз благодаря технологии искажения восприятия, модуль мягко приземлился среди деревьев.

Нарвел активировал свой персональный фильтр восприятия – устройство, интегрированное в его нейроинтерфейс, которое делало его невидимым для людей, искажая световые волны вокруг его тела и маскируя любые производимые им звуки. Это была стандартная технология для всех алгорианцев, работающих на поверхности, но для Нарвела это был первый опыт ее использования в реальных полевых условиях.

Он сделал шаг из транспортного модуля и впервые напрямую ощутил атмосферу Земли. Данные его сенсоров мгновенно зарегистрировали состав воздуха, атмосферное давление, уровень влажности, температуру и множество других параметров. Но помимо этих объективных показателей, Нарвел испытал нечто новое – субъективное ощущение места.

Прохладный утренний воздух, наполненный ароматами растений и легким запахом озона после недавнего дождя. Мягкий ветерок, шелестящий листвой деревьев. Приглушенные звуки просыпающегося города вдалеке. Все это создавало комплексное сенсорное впечатление, которое было… приятным? Это было новое понятие для алгорианца – оценка опыта не с точки зрения его эффективности или полезности, а с точки зрения субъективного удовольствия.

Нарвел сверился с данными своего нейроинтерфейса. Дом Эммы Чен находился в полутора километрах отсюда. Согласно биометрическим показаниям, она была дома и готовилась к выходу – вероятно, направлялась на работу.

Он двинулся в сторону ее дома, наблюдая за окружающим миром с смесью научного интереса и растущего эмоционального восприятия. Люди, спешащие по своим делам, не подозревая о присутствии инопланетного наблюдателя среди них. Яркие краски городской среды – так отличающиеся от монохромных, функциональных пространств алгорианских сооружений. Разнообразие звуков, запахов, текстур.

Когда Нарвел приблизился к дому Эммы, он заметил, как она выходит из входной двери – молодая женщина с темными волосами, собранными в небрежный хвост, одетая в простые джинсы и синюю куртку. В руках она держала сумку и стаканчик с каким-то напитком.

Нарвел следовал за Эммой на безопасном расстоянии, полностью невидимый благодаря фильтру восприятия. Он наблюдал, как она шла по улице, периодически останавливаясь, чтобы сделать глоток из стаканчика и проверить что-то в своем мобильном устройстве. Ее движения были целеустремленными, но в то же время в них ощущалась нервозность – легкие подергивания плечами, частые взгляды по сторонам, как будто она чувствовала, что за ней наблюдают.

"Интересно, – подумал Нарвел, – развивается ли у людей некое интуитивное ощущение нашего присутствия, несмотря на технологию маскировки?"

Эмма повернула за угол и вошла в небольшое кафе, где ее ждал пожилой мужчина с седыми волосами и внимательным взглядом. Нарвел бесшумно проскользнул внутрь вслед за ней и занял позицию в углу помещения, откуда мог видеть и слышать их разговор.

– Доктор Рамирес, спасибо, что согласились встретиться, – начала Эмма, доставая из сумки планшет и несколько бумажных документов. – Я знаю, вы считаете меня сумасшедшей.

Пожилой мужчина мягко улыбнулся.

– Я никогда не называл тебя сумасшедшей, Эмма. Просто считаю, что твоё горе приняло… необычную форму выражения.

– Это не горе, – твердо ответила она, активируя планшет. – Смотрите. За последние три недели в нашем районе тридцать два человека сообщили о необъяснимых провалах в памяти. Семнадцать – о странных снах с медицинскими процедурами. Я отметила все случаи на карте – они образуют четкий пространственно-временной паттерн.

Нарвел напрягся. Она действительно была очень близка к истине. Паттерн, который она обнаружила, в точности соответствовал маршрутам сборочных групп "Альфа" и "Дельта".

– Эмма, – вздохнул доктор Рамирес, – ты была блестящей студенткой-физиком. У тебя аналитический ум. Но после смерти твоей матери…

– Это не имеет никакого отношения к моей матери! – воскликнула Эмма, привлекая взгляды посетителей кафе. Она понизила голос: – Извините. Но посмотрите на эти данные объективно. Что-то происходит, и я не единственная, кто это замечает.

Она вытащила фотографию и положила перед доктором.

– Это снимок ночного неба над парком Ридж-Вью. Смотрите внимательно на верхний правый угол. Это не спутник, не самолёт и не дрон. У меня есть еще шесть таких фотографий с разных мест.

Нарвел мгновенно узнал на фотографии транспортный модуль группы "Гамма", который на долю секунды стал видимым из-за атмосферных помех. Это был серьёзный сбой маскировки, о котором почему-то не сообщалось в официальных отчётах.

Пожилой учёный внимательно изучил фотографию.

– Признаю, это интригующе, – сказал он. – Но от странного снимка до инопланетного вторжения – огромная дистанция, Эмма.

– Не вторжение, – покачала головой она. – Наблюдение. Исследование. Они изучают нас, доктор Рамирес. И что-то делают с нами. Все, кто испытал эти провалы в памяти, потом чувствуют себя… измененными. Будто что-то было извлечено из них.

Нарвел почувствовал, как внутри него нарастает необычное ощущение – смесь восхищения интеллектуальными способностями Эммы и чего-то, что он мог идентифицировать только как тревогу. Её расследование становилось слишком точным, слишком близким к истине. Если она продолжит с такой же скоростью и методичностью, вскоре появятся реальные доказательства, которые невозможно будет игнорировать.

Стандартный протокол в таких случаях был однозначным: немедленное сообщение службе безопасности и нейтрализация угрозы. Но Нарвел не мог заставить себя активировать этот протокол. Мысль о том, что Эмму могут подвергнуть "нейтрализации" – которая в лучшем случае означала полное стирание памяти, а в худшем… он не хотел даже думать об этом – вызывала в нём сильнейший эмоциональный отклик, который он теперь мог идентифицировать как страх.

Не за себя. За неё.

– Я собираюсь установить наблюдение в точках наибольшей активности, – продолжала Эмма. – У меня есть друзья в астрономическом сообществе, которые помогут с оборудованием. Нам нужны более четкие доказательства.

– Эмма, – серьезно сказал доктор Рамирес, – даже если допустить, что ты права, ты понимаешь, насколько это может быть опасно?

– Конечно, понимаю, – кивнула она. – Но разве не опасно также игнорировать происходящее? Если они могут манипулировать нашими воспоминаниями, кто знает, что ещё они способны делать?

Нарвел осознал, что находится на критической развилке. Как Главный Архивариус и лояльный представитель алгорианской науки, он должен был предотвратить разоблачение миссии. Но его пробуждающиеся эмоции создавали совершенно новую мотивацию – защитить Эмму, чья безопасность внезапно стала для него важнее абстрактных целей миссии.

Он принял решение, которое противоречило всем алгорианским протоколам и его многовековому воспитанию: он предупредит Эмму, но сделает это так, чтобы не скомпрометировать полностью миссию. Он должен был найти баланс между двумя мирами, в которых теперь существовал.

Когда Эмма и доктор Рамирес закончили свою встречу и разошлись, Нарвел следовал за ней на пути домой. Она шла, погруженная в свои мысли, делая заметки в планшете и не замечая невидимую фигуру, двигавшуюся в нескольких метрах позади.

Внезапно Эмма остановилась и резко обернулась, глядя прямо в ту сторону, где находился Нарвел. Её глаза сузились, словно она пыталась разглядеть что-то на границе восприятия.

– Кто здесь? – спросила она в пустоту.

Нарвел замер. Это было невозможно – фильтр восприятия создавал абсолютную невидимость для человеческого зрения и слуха. И всё же она словно чувствовала его присутствие.

Эмма сделала несколько шагов в его сторону, её рука инстинктивно сжала сумку крепче.

– Я знаю, что вы здесь, – сказала она тихо, но твердо. – Кто бы вы ни были… я вас найду. И узнаю правду.

Нарвел ощутил мощный эмоциональный импульс – смесь страха, восхищения и чего-то еще, более глубокого и сложного, для чего у него ещё не было названия. Это была его первая осознанная, несомненная эмоциональная реакция – не просто эхо или слабый резонанс, а полноценное чувство, которое он мог идентифицировать как отличное от рационального анализа.

Это было любопытство в его чистейшей форме – не клиническое научное любопытство алгорианца, а глубоко личное человеческое желание узнать, понять, соприкоснуться с тайной.

Эмма постояла ещё несколько секунд, вглядываясь в пространство, затем покачала головой и продолжила свой путь. Нарвел не последовал за ней. Он остался на месте, пытаясь осмыслить произошедшую в нём трансформацию.

Он активировал свой нейроинтерфейс и провел быструю самодиагностику. Результаты были недвусмысленными: значительный всплеск активности в прежде атрофированных эмоциональных центрах мозга, формирование новых нейронных связей между этими центрами и областями принятия решений.

Это не было случайностью или временной аберрацией. Эмоциональные структуры его мозга активно перестраивались, реагируя на контакт с человеческими эмоциональными паттернами, особенно с эмоциями Эммы Чен.

Нарвел осознал, что ему необходимо глубже понять происходящее, прежде чем он сможет принять дальнейшие решения. Ему нужен был кто-то с экспертизой в нейробиологии алгорианцев, кто-то, кто мог бы пролить свет на его состояние, не докладывая немедленно руководству.

Он вспомнил об Аналитике Морте – специалисте по биологическим системам, который недавно проводил техническую проверку оборудования сбора в его отделе. Морт был известен своей научной любознательностью и относительной независимостью мышления – насколько это было возможно для алгорианца.

Нарвел решил обратиться к нему, маскируя свой интерес под научное исследование теоретической возможности эмоционального резонанса у алгорианцев.

Лаборатория биологического анализа на тридцать восьмой палубе "Эмпирика" была царством Аналитика Морта. В отличие от большинства помещений корабля, отличавшихся стерильной функциональностью, эта лаборатория была заполнена образцами биологических материалов в прозрачных контейнерах, экспериментальными установками и диагностическим оборудованием разнообразных конфигураций.

Сам Морт, немолодой алгорианец с характерными серыми отметинами на черепе, свидетельствующими о его специализации в биологических науках, склонился над голографическим дисплеем, изучая структуру человеческой клетки.

– Главный Архивариус, – произнес он, не поднимая глаз, когда Нарвел вошел в лабораторию. – Ваш визит неожиданен. Чем могу помочь?

– Аналитик Морт, – начал Нарвел, тщательно контролируя свой тон, чтобы он звучал как обычное профессиональное любопытство, – я работаю над теоретическим исследованием нейрологических эффектов длительного воздействия человеческих эмоциональных паттернов на алгорианскую нервную систему.

Морт отвлекся от своей работы и внимательно посмотрел на Нарвела.

– Любопытная тема, – заметил он. – Особенно учитывая, что такое воздействие теоретически не должно создавать значимых эффектов в наших… модифицированных нейронных структурах.

В его голосе была едва заметная пауза перед словом "модифицированных", которую Нарвел не пропустил. Похоже, Аналитик Морт имел свои мысли относительно эволюционной истории алгорианцев.

– Именно, – кивнул Нарвел. – Однако мои предварительные анализы архивированных эмоциональных паттернов позволяют предположить, что при определенной интенсивности и структуре человеческие эмоции могут создавать резонансные эффекты даже в атрофированных лимбических центрах.

Морт внимательно наблюдал за Нарвелом, его большие глаза мигнули тройными мембранами.

– Теоретически возможно, – медленно произнес он. – Нейропластичность – фундаментальное свойство нервной ткани, даже атрофированной. При достаточно сильном и регулярном стимуле… – он сделал паузу. – Позвольте показать вам кое-что, Главный Архивариус.

Морт активировал защищенный режим на своей консоли и вывел на экран данные, которые явно не предназначались для общего доступа. Это была трехмерная модель алгорианского мозга с выделенными участками атрофированной лимбической системы.

– Эта атрофия… она не так абсолютна, как нас учили, – тихо сказал Морт. – Мои исследования показывают, что базовые нейронные пути для эмоционального восприятия все еще существуют в латентном состоянии. Они не разрушены, а лишь… подавлены.

Нарвел почувствовал, как внутри него нарастает возбуждение – ещё одна новая эмоция, которую он начинал распознавать.

– Вы считаете, что полное эмоциональное подавление не является результатом естественной эволюции? – спросил он, идя на огромный риск таким прямым вопросом.

Морт колебался, явно оценивая степень откровенности, которую мог себе позволить с высокопоставленным офицером.

– Скажем так, Главный Архивариус, – наконец произнес он, – темпы и направленность этой "эволюции" вызывают определенные научные вопросы. Особенно учитывая исторические записи о "нежелательных элементах" в ранние периоды Консорциума.

Он активировал другой файл – историческую хронологию с отмеченными периодами "коррекционной политики".

– В эти периоды наблюдались массовые генетические модификации популяции, сопровождавшиеся устранением индивидуумов с "регрессивными тенденциями", – объяснил Морт. – Официальная история интерпретирует это как естественную оптимизацию вида, но при детальном анализе… это больше похоже на намеренное изменение направления эволюции.

Нарвел был потрясен. То, что сейчас говорил Морт, граничило с ересью по алгорианским стандартам.

– Почему вы делитесь этим со мной? – спросил он.

Морт внимательно изучал его своими большими глазами.

– Потому что три дня назад моя система мониторинга зафиксировала аномальную активацию в вашей лимбической области, Главный Архивариус, – прямо ответил он. – И это не первый подобный случай в истории наших научных миссий.

Нарвел застыл. Его состояние было обнаружено, и это создавало огромный риск.

– Вы доложили об этом Директору Сильф? – спросил он, готовясь к худшему.

– Нет, – покачал головой Морт. – Аномалия была незначительной, в пределах возможной погрешности систем. Но я установил более детальный мониторинг. И теперь ваш неожиданный интерес к теоретической возможности эмоционального резонанса… – он не закончил фразу, вопросительно глядя на Нарвела.

Наступил момент выбора. Нарвел мог продолжить отрицать, что с ним происходит что-то необычное, сохраняя профессиональную маску. Или рискнуть и довериться Морту, который, похоже, имел собственные сомнения относительно алгорианской ортодоксии.

– Вы правы, – наконец произнес Нарвел. – Я испытываю… изменения. Активация эмоциональных центров, которых у нас не должно быть. И это началось после работы с эмоциональными паттернами определенного человеческого субъекта.

Морт кивнул, словно ожидал этого ответа.

– Если вы позволите, я бы хотел провести более детальное сканирование вашего мозга, – сказал он. – Под видом стандартной медицинской проверки, конечно. Это даст нам больше информации о происходящих изменениях.

– А что потом? – спросил Нарвел. – Если эти изменения подтвердятся и продолжат прогрессировать?

– Стандартный протокол предписывает немедленный карантин и принудительную нейрологическую коррекцию, – ответил Морт. – Но я считаю, что в данном случае мы имеем дело с уникальным научным феноменом, который заслуживает изучения, а не подавления.

Он внимательно посмотрел на Нарвела.

– Я предлагаю сохранить эту информацию между нами, Главный Архивариус. По крайней мере, до тех пор, пока мы не поймем лучше, что происходит. Эмоциональное эхо – редкий феномен, и большинство случаев заканчиваются… не оптимально для субъектов.

Нарвел понимал, что вступает на опасный путь, но его растущая любознательность – теперь он мог ясно идентифицировать это как эмоцию – перевешивала осторожность.

– Согласен, – кивнул он. – Когда мы можем начать?

– Прямо сейчас, если у вас есть время, – ответил Морт, активируя диагностическую капсулу в углу лаборатории. – Я зарегистрирую это как стандартную проверку оборудования.

Нарвел лег в капсулу, и Морт активировал сканеры. Тонкие лучи света начали проходить сквозь череп Главного Архивариуса, создавая детализированную трехмерную карту его мозговой активности.

Через несколько минут Морт изучал результаты, его обычно бесстрастное лицо выражало почти человеческое удивление.

– Удивительно, – произнес он. – Активация намного более обширная, чем я предполагал. Не только лимбическая система, но и связанные центры принятия решений, этической оценки, даже области, отвечающие за социальное взаимодействие.

Он повернул экран, чтобы Нарвел мог видеть результаты.

– Смотрите, вот здесь и здесь – это совершенно новые нейронные пути, которых не было при вашем последнем стандартном сканировании три цикла назад. Ваш мозг активно перестраивается, формируя структуры, удивительно похожие на человеческие эмоциональные центры.

Нарвел изучал изображения своего изменяющегося мозга с смесью научного любопытства и глубоко личного интереса.

– Это… необратимо? – спросил он.

– На данной стадии – вероятно, да, – ответил Морт. – Нейропластичность создала стабильные новые пути. Стандартное нейроингибирование может подавить их функционально, но структурные изменения останутся. – Он сделал паузу. – Вопрос в том, Главный Архивариус… хотите ли вы обратить эти изменения?

Это был ключевой вопрос, который Нарвел задавал сам себе последние дни. Хотел ли он вернуться к прежнему состоянию чистой логики и отстраненности? Или эти новые эмоциональные способности, несмотря на риски и дискомфорт, представляли собой… эволюцию? Расширение его существования?

– Нет, – ответил он после паузы. – Я хочу понять, что происходит. Что это значит для меня… и возможно, для всех алгорианцев.

Морт кивнул.

– Я так и думал, – сказал он. – В таком случае, нам нужно разработать стратегию, чтобы скрыть ваше состояние от систем мониторинга. Я могу создать программу, которая будет фильтровать ваши нейрологические показатели, заменяя их стандартными параметрами. Но вам придется быть крайне осторожным в своем поведении, особенно перед Директором Сильф. Она очень внимательна к мельчайшим отклонениям.

– Я понимаю, – сказал Нарвел. – И… есть еще кое-что, о чем вам следует знать.

Он активировал свой защищенный канал и показал Морту данные мониторинга Эммы Чен.

– Этот человеческий субъект – источник эмоциональных паттернов, которые вызвали мои изменения. Она также… проводит расследование нашего присутствия на планете. И приближается к истине.

Морт изучил данные, его лицо стало серьезным.

– Это значительное осложнение, – сказал он. – Если она продолжит в том же духе, служба безопасности неизбежно обратит на неё внимание. И стандартный протокол нейтрализации угрозы…

– Я не допущу этого, – твердо сказал Нарвел, удивляясь собственной решительности. – Я должен найти способ направить её исследования в менее опасном направлении, не причинив ей вреда.

Морт внимательно изучал Нарвела, словно видел его в новом свете.

– Вы испытываете эмоциональную привязанность к этому субъекту, – отметил он. Это не был вопрос, а констатация факта. – Это… экстраординарно. И потенциально опасно для вас обоих.