Этюды о кулюторных людях и нелюдях

Афина единственная, кто не унижает и не травит уродливого кузнеца, и она же единственная из бессмертных, кто ему по-настоящему нравится. К остальным Гефест равнодушен, даже к тем, кто делил с ним ложе и рожал от него детей, а вот Афина – совсем другое дело. Мудрая, сильная, прекрасная, величественная, грозная. На взгляд Гефеста – идеальная женщина. Дочь Зевса и Метиды по силе ничуть не уступает громовержцу и при этом её преданность ему абсолютна. Воистину Афина эталон верности. Тучегонитель Зевс доверяет ей свои молнии, зная, что у Афины они в надёжной сохранности.

С Афиной шутки плохи. Она безжалостно карает за малейшую провинность. Никто в здравом уме не рискует с ней связываться. Вот и Гефест, когда Афина снисходит в его кузницу, не пытается с ней флиртовать, хотя больше всего на свете желал бы признаться Палладе Промахос в своих чувствах. Будь его воля, он бы женился на ней без раздумий. И что с того, что они брат и сестра? Зевс с Герой тоже брат и сестра, а между тем преспокойно живут в браке…

К сожалению, Афина способна лишь на крепкую дружбу, не больше. За свою жизнь она ни разу ни с кем не крутила любовных шашней. Среди Олимпийцев таких недотрог всего двое – она и Артемида. Злые языки сплетничают, будто бы Афина пару раз всё же с кем-то согрешила и родила, например, Эрихтония, но Гефест-то знает, что это ложь. Всем известно, что Афина – Парфенос, то есть «дева». Её не познал ещё ни один мужчина, а значит детей у неё нет, тем более таких, как Эрихтоний. Афина лишь любезно взяла его на воспитание и в результате из Эрихтония получился не худший в Аттике царь. Кому об этом знать, как не Гефесту, ведь Эрихтоний – его сын, плод его греха. Быть может, если бы детей ему в законном браке дарила Афина, тогда бы от его семени не рождались сплошные уроды, как змеехвостый ящеролюд Эрихтоний…

Но Афина воспринимает Гефеста только как друга и брата. Он выяснил это давно, на заре времён, когда они с Афиной обучали первых людей ремёслам. Афина ясно дала понять, что никому не бывать её мужем. Она из тех женщин, кто возвёл целомудрие в принцип. Не то что прикоснуться, она и увидеть-то себя голышом не позволяет. Несчастный Тиресий был ею ослеплён, когда случайно застал за купанием. Афина даже родилась в одежде – в доспехах и с оружием.

К чести богини, она хоть и вспыльчива, зато остывает быстро. Того же Тиресия Афина вскоре пожалела и в качестве компенсации сделала величайшим прорицателем. Прежде Тиресия ни одна собака не знала, а ныне пастух сидит за одним столом с царями. Агамемнон, Одиссей, Менелай, Нестор, Аякс, Диомед, Ахилл и прочие без него шагу ступить не смеют. Когда замыслили воевать с Троей, первым делом за советом – к Тиресию!

В пещере-кузнице Гефест работает не только над зевесовыми молниями. Здесь он изготовил опочивальню для Геры, упряжку медных быков для колхидца Ээта, венец для Пандоры, цепи для Прометея и многое другое. Бог-кузнец знает, что на Олимпе его не любят, презирают, считают уродом, но всё равно не могут без него обойтись, то и дело просят что-нибудь сделать – и он делает, потому что без работы не может жить.

Вокруг Гефеста по пещере снуют его механические слуги, которых он изготовил из меди. Изготовил по необходимости – никто живой, из плоти и крови, не смог бы постоянно находиться в невыносимом кузнечном чаду. Просто не выдержал бы, ведь смертная плоть хрупка. Медным слугам не нужно пить, есть, дышать. Они не страдают от чада, их не обжигают раскалённые заготовки и жар горна, им можно не бояться отбить молотом пальцы… Слуги раздувают меха, подносят хозяину заготовки и инструмент, помогают ковать, прибираются, подносят амброзию и нектар, омывают по вечерам… Пещера достаточно просторна, в ней много обширных залов и гротов. Хватает места и для мастерской, и для склада заготовок, и для личной опочивальни, и для всего остального.

Прямого выхода наверх, в божественные чертоги, из пещеры нет. Олимпийцы не желают, чтобы к ним поднимались кузнечные чад и гарь. Единственный вход в пещеру расположен на одном из склонов горы и скрыт от взора смертных чарами. Гефест не любит, когда его беспокоят понапрасну. А людишкам дай волю, они не отстанут.

Гефест – бог-изгой. Его уединённость поначалу была вынужденной, затем стала добровольной. Зачем жить среди тех, кто тебе не рад? Зевса и Геру шокировала бы сама идея женить постылого сыночка на Афине, да и саму Афину шокировало бы предложение соединить с кем-то жизнь, создать семью, родить детей. Вместо желанного брака хромого кузнеца ждало новое унижение – нежеланная женитьба на шлюхе Афродите, которой не ведомо понятие супружеской верности. И любой другой верности тоже. Напротив, она постоянно пеняет Гефесту за его верность Олимпийцам.

Афродита блудит с кем попало. Бог, смертный – ей без разницы, она готова залезть в постель к кому угодно. Особенно часто она делит ложе с братцем Аресом, после чего рожает странных и даже жутковатых детей – Фобоса, Деймоса, Эрота… А от Гермеса и вовсе родила несуразного Гермафродита, глядя на которого, не поймёшь – то ли перед тобой мужик, то ли баба…

И стоит только Гефесту помянуть суженую, как она тут как тут. Снаружи доносится характерный шум, издаваемый упряжкой и свитой богини. Его ни с чем не спутаешь, ведь только Афродита додумалась впрячь в колесницу стаю оглушительно чирикающих воробьёв. Причём никто, даже она сама, не знает, сколько именно там птиц – тысяча или миллион.

Куда бы Афродита ни направилась, за ней постоянно таскается толпа нимф и харит – её собственных дочерей от Диониса, – не замолкающих ни на миг болтушек, сплетниц и насмешниц. Ещё неизвестно, кто трещит и щебечет громче – они или воробьиная упряжка. Слух Гефеста не раздражают оглушительные удары молота по наковальне, но свиту жёнушки он терпеть не может. От неё и от чирикающих воробьёв у него начинается мигрень. Поэтому он никогда не встречает супругу, хотя этого требуют элементарные нормы приличия.

Богиня любви, которой даром не сдался этот брак, вынуждена терпеть и время от времени совершать к муженьку визиты вежливости. Нимфы и хариты морщат носы и не заходят в пещеру, не хотят дышать чадом и гарью. Афродита оставляет их снаружи, под охраной усмирённой волчьей стаи и громадных медведей. За ней в кузницу следует лишь парочка львов, её любимцев. Зверюги настолько велики и свирепы, словно родились в одной утробе с Немейским чудовищем. Впрочем, свирепы они лишь с посторонними, а с Афродитой ласковы, точно котята.

Пройдя по длинному коридору, Афродита попадает в просторный зал, где располагается на удобном ложе, откуда ей видна мастерская с горном и наковальней. Один лев ложится у ног богини и трётся мордой о нежно-розовые ступни, другой садится у изголовья. Афродита рассеянно запускает пальцы в густую гриву, исподволь наблюдая за работающим супругом.

Бог-кузнец трудится над доспехами для Ахилла, делая вид, что не замечает жены. На самом деле её визиты ему отнюдь не безразличны. Какой бы распутницей ни была Афродита, нельзя отрицать очевидного: богиня любви остаётся прекраснейшей и соблазнительнейшей из женщин – и это после стольких беременностей и родов.

Золотые украшения, которыми Афродита увешана с головы до ног, лишь подчёркивают её совершенство. Чело богини венчает золотая тиара, сверкающая драгоценными камнями. Тиара искусно вплетена в высокую причёску по эллинской моде. Афродита снимает украшения, распускает густые, шелковистые и слегка вьющиеся волосы, позволив им свободно упасть на обнажённые плечи, и неторопливо расчёсывает их золотым гребнем.

В отличие от лоснящегося от пота Гефеста, едва прикрытого кузнечным фартуком, изящному и стройному телу богини не знаком физический труд. А в отличие от нудофобки Афины, богиня любви зачастую и вовсе пренебрегает одеждой. Вот как сейчас, когда всё её облачение состоит из обильных украшений и хитроумно сплетённых фиалок, нарциссов, анемонов и лилий, едва-едва прикрывающих грудь и пах. В пещере-кузнице нежные цветы не выдерживают чада, сохнут и осыпаются прямо на глазах.

Маленькие ножки Афродиты не знают тесной и жёсткой обуви. Она всегда ходит босиком и не ощущает при этом никакого дискомфорта. Богиня любви обожает отнюдь не одни постельные утехи, она любит всё сущее и сущее отвечает ей тем же. Ни один камешек, ни одна колючка не смеют уколоть её или поранить. Богиня спокойно может войти голышом в густые заросли крапивы и не получит ни одного ожога. Никакая грязь не смеет её испачкать. Даже здесь, в кузнице, частицы гари, витающие в воздухе и оседающие на всём и вся, словно обтекают Афродиту, не касаясь её фигуры.

Механические слуги подносят хозяйке чаши с амброзией и нектаром. С лёгкой гримасой неудовольствия Афродита отсылает их прочь. Она недолюбливает медные творения Гефеста, ведь они единственные, на кого не действуют её чары. К тому же она не трапезничать сюда пришла.

– Над чем трудишься, дорогой? – первой нарушает она затянувшееся молчание.

Если бы голосовые связки считались музыкальным инструментом, Афродита могла бы посоперничать с лирой Аполлона и флейтой Диониса. Её речь звучит сладостнее и нежнее песен Сирен – этих полурыб-людоедок, дочерей высокомерной Мельпомены.

Гефест неслышно ругается сквозь зубы. Когда жена рядом, у него не получается сосредоточиться на работе. Рассудок затмевает вожделение. Он не любит и презирает супругу за блуд, но не может не думать о её красоте. Такова сила богини любви – ни бог, ни смертный не в силах перед ней устоять. Более того, любая вещь, когда-либо побывавшая у Афродиты, начинает проявлять приворотные свойства. Зная об этом, Гера – отнюдь не первая красавица на Олимпе – однажды вынудила Афродиту отдать ей свой пояс. Царица богов в очередной раз рассорилась с Зевсом и надеялась посредством волшебного пояса пробудить в нём вожделение, чтобы в итоге помириться – через постель.

– Делаю новые доспехи для Ахилла, – нехотя выдавливает из себя Гефест, надеясь, что жена удовлетворится этим и уйдёт. Выгнать Афродиту силой он не может, а общаться с ней ему неохота. В присутствии богини любви воля покидает бога-кузнеца. Нелюбимая жена обладает над ним большей властью, чем он над ней.

– М-м, Ахилл! – сардонически хмыкает Афродита. – Славный ахейский герой… Полагаю, он не сам заказал у тебя доспехи. Где ж ему, бедолаге, сыскать время? То на один невольничий рынок рабов отвозит, то на другой… Небось совсем с ног сбился, бедняжка… Наверняка кто-нибудь из Олимпийцев похлопотал? Дай-ка угадаю. Гера? Нет-нет, она ведь тебя видеть не может, её от тебя тошнит. Может Зевс? Или Афина?

– Фетида, – цедит Гефест.

– Ах эта! – презрительно фыркает Афродита. – Ну, ясно. Мамашка грязного мародёра и работорговца, любителя воевать с безоружными крестьянами и рыбаками! Она часом не упоминала, Ахилл ещё не все берега Азии разорил, не всех жителей продал ионийцам и египтянам в рабство? Не всех баб изнасиловали его мирмидонцы? Всё ж как-никак десять лет этим промышляют. Умаялся поди, герой-то наш доблестный! Единственная отрада – солидные деньги наварил. Будет с чем вернуться в Фессалию! Вот что значит вовремя разругаться с Агамемноном и обзавестись правильными покровителями. Они и подскажут, и направят… Одна Афина чего стоит!

– Довольно! – Гефесту хочется рявкнуть на жену, но рявкнуть не получается. Голос предательски дрожит, а лицо заливается краской. Бог-кузнец всегда краснеет, когда посторонние поминают при нём Афину.

В отличие от него Афродита без труда повышает голос и тот гремит на всю пещеру:

– Довольно – что? Довольно хотеть от законного супруга, чтобы он перестал быть тряпкой и не пресмыкался покорно перед теми, кто унижает и ненавидит его, кто сделал его калекой и уродом? Уж извини, дорогой, но – нет!

Богиня гордо привстаёт на ложе.

– Хоть раз в жизни покажи себя мужиком. Топни ногой, стукни кулаком по столу, крепко выругайся, но не делай доспехов проклятому пелееву отпрыску. Ты такой щепетильный, когда дело касается моих добродетелей, так куда же делась твоя щепетильность в отношении Ахилла? Великий герой Эллады – трусливый и подлый мародёр, разбойник и работорговец. М-м, что скажешь? А как насчёт его соучастия в чудовищном злодеянии в Авлиде, куда Агамемнон заманил от его имени глупенькую Ифигению, до одури втрескавшуюся в «великого героя»? Наивная дурочка понеслась, не чуя ног, навстречу возлюбленному, а в итоге очутилась на алтаре, где Агамемнон, Нестор, Калхант, Ахилл и прочие палачи принесли её в жертву Посейдону, чтобы тот наконец позволил грекам отплыть в Трою. Хорошо, что у засранки Артемиды в кои-то веки проснулась совесть и она в последний момент увела дурёху из-под ножа… В наших родственниках, Гефест, иногда просыпается странная тяга к человечине, словно мы грязные варварские божки, а не Олимпийцы. Вот скажи, неужели все мои грехи перевешивают грехи тех, ради кого ты стараешься? Неужели вся твоя принципиальность настолько фальшива?

Бог-кузнец с силой бьёт молотом по наковальне. Гора в ответ мелко-мелко дрожит.

– Ты мои принципы не трожь, – тихо говорит он. – Они были, есть и будут, и они нерушимы. Лучше на себя посмотри. Почему ты так нетерпима к семье, Афродита? Мы же все одна большая семья! А ты говоришь и делаешь наперекор, лишь бы поперёк, лишь бы не так! Этим-то ты и гневишь царя с царицей, неужели тебе не ясно? И вот опять: началась война и ты сразу встала на сторону троянцев. Зачем? Я ещё могу понять Посейдона с Аполлоном, у них с дарданцами давний уговор, но ты-то каким боком к ним затесалась? В чём твоя корысть? Неужто только из-за того, что Парис потешил твоё самолюбие и вручил яблоко?

– Парис был честен, только и всего, – пожимает плечами Афродита. – Кому ещё он мог его вручить? Перезрелой Гере или солдафонке Афине? Не смеши! И дураку ясно, что прекраснейшая – это я. Я и отблагодарила Париса сообразно его темпераменту и предпочтениям. Думаешь, ему бы пригодились дары Геры и Афины? По-твоему, такого человека, как Парис, интересует власть и военные победы? Вспомни, какую жизнь он вёл до знакомства с Еленой, этот бабник и завсегдатай вечеринок. Какая, в Тартар, власть, какие военные победы? Настоящей наградой такому человеку могла быть лишь смазливая, сочная и фигуристая тёлка, по которой сохнут все мужики Ойкумены. Я и дала ему такую тёлку. И, кстати, Парис меня приятно удивил, когда не стал воротить нос от блудницы, нагулявшей ребёночка с Тесеем…

– Вот только она бросила этого ребёночка в Спарте, – напоминает Гефест.

– Не бросила, а оставила в тихом и спокойном месте, – поправляет его Афродита, – где, если ты не заметил, в данный момент нет войны. Оставила под присмотром заботливой семьи. Как мать, Елена намного лучше той, кого мы оба знаем.

Гефест понимает, что Афродита имеет в виду Геру, покалечившую собственного младенца лишь за то, что тот ей не понравился – не родился красавчиком, как Аполлон или Ганимед.

Привыкший к труду, Гефест не умеет красиво говорить и складно выражать свои мысли. Состязаться в споре с Афродитой ему физически тяжело, потому-то её редкие визиты ему в тягость.

– Не в Олимпийцах дело, – наконец формулирует он ответ на вопрос супруги. – Просто я не иду против устоявшегося миропорядка…

Афродита моментально цепляется за эти слова:

– МироПОРЯДОК по определению подразумевает порядок, тогда как ложь не имеет с порядком ничего общего, ибо умножает и усиливает хаос. Олимпийцы постоянно лгут, они совсем изолгались, Гефест. Даже твоя ненаглядная Афина, не говоря уже про морскую жабу Фетиду.

– Ну вот опять, – вздыхает Гефест. – Зачем ты снова на всех наговариваешь?

– Наговариваю? Отнюдь. Фетида сказала тебе, зачем её любимому сынульке доспехи?

С тоской посмотрев на работу, к которой ему, судя по всему, ещё не скоро позволят вернуться, Гефест снова вздыхает.

– Патрокл взял старые доспехи Ахилла, чтобы мирмидонцы…

– Нет-нет-нет! – машет руками Афродита. – Зачем Ахиллу вообще доспехи? Ведь он же неуязвим. Фетида всем уши прожужжала про то, как закаляла сынульку в огне, натирала амброзией, купала в водах Стикса… Она постоянно этим хвалилась, чуть плешь нам не проела. Уязвима у Ахилла лишь пятка, куда Аполлон давно мечтает влепить стрелу. Ну так и сделай ему броню для пятки, целый-то доспех ему зачем?

Гефест печально качает головой:

– Ты прямо сочишься желчью, Афродита. В твоих словах сплошь яд и сарказм. Сама-то ты зачем уговорила Ареса сражаться за троянцев наперекор Зевсу? Наплодили с ним детей, ну так и нянчитесь с ними. Чего вас обоих потянуло на войну, да ещё не на той стороне?

– Наши дети вполне взрослые, с ними не нужно нянчиться, – огрызается Афродита. – Ты бы это знал, если б чаще бывал в чертогах. Ах да, тебя же туда не приглашают! Сам-то с Эрихтонием много нянчился, праведник ты наш? Что до Ареса, не буду скрывать, он любит битвы и пошёл бы воевать с кем угодно, но он выбрал сторону троянцев, потому что любит меня, по-настоящему любит. Как тебя все считают уродом и посмешищем, так и его считают тупым куском мяса, горой мускулов с одной извилиной. Почему-то никто не верит, что Арес способен на крепкую и искреннюю любовь, а он способен, да ещё как! Да, я нарожала ему детей – и что? Я их много кому рожала. Дети – это счастье, дети – это будущее, дети – это радость материнства. Я и дальше с удовольствием буду рожать. Арес не только силён, но и красив – как и все мужчины, с которыми я делила ложе. Что плохого в том, чтобы хотеть детей от красивого мужчины, раз я сама красива? Ведь тогда и дети родятся красивыми, а я хочу, чтобы мои детки были красивыми. Разве не великолепна моя Гармония? Или Эрот? Даже Фобос с Деймосом красивы – особенной, зловещей красотой. Мои хариты красивы. Гермафродит хоть и странен, но тем не менее тоже красив. А что насчёт твоих детей, Гефест? Хоть одного из них можно назвать красивым? Кого? Огнедышащего людоеда Какия? Тошнотворного вонючку Ардала? Ящеролюда Эрихтония? Это кто вообще такие? Может потому Афина и не отвечает тебе взаимностью – боится родить очередное исчадие Тартара и потом мучиться с ним всю жизнь? Хотя вряд ли, скорее всего у неё бронзовый шлем вместо матки…

– Прекрати! – сердито восклицает Гефест, замахнувшись на жену молотом. Афродита поводит бровью и руки бога-кузнеца безвольно опускаются.

– Если уж зашла речь о детях, дорогой, тебе не следует забывать о ещё одном моём сыне, Энее, который сейчас защищает Трою. Ну и глупый же ты вопрос задал, муженёк, когда спросил, ради чего я помогаю троянцам. Я помогаю всем моим детям, не делю их на людей и бессмертных. Для меня они все равнозначны. Они не пустое место, Гефест. Арес знает, как я буду страдать, если Эней погибнет или станет рабом ахейцев. Ему плевать, что это отпрыск другого мужчины. Ради моего счастья Арес готов на всё. Перед ним не стоит вопрос, за кого сражаться в этой войне.

– И не стыдно тебе, – тихо молвит Гефест, – признаваться в любви одному, а детей рожать от многих?

– Пф! – Афродита надувает губки. – Правило моногамии, насколько я помню, боги установили для людей. Нам-то самим с чего ему следовать? Кто среди Олимпийцев не полигамен, у кого нет связей на стороне? Может ваш с Афиной папенька Зевс – образец благочестия и супружеской верности? То, что мы с Аресом спим друг с другом, не означает, что мы обязаны этим ограничиваться. Я сплю, с кем хочу, и он спит, с кем хочет. Не известно ещё, у кого из нас больше детей на стороне. Я-то каждого выносила самостоятельно, а ему достаточно всего лишь разбрызгать семя. В этом смысле мужикам гораздо проще. Помнишь, как ты гулял в одиночестве, грезил о несравненной Афине и ласкал себя рукой под туникой? Твоё семя просто упало на землю, а Гея возьми, да и роди Эрихтония!

Афродита звонко хохочет.

– Ты тоже настругал целый выводок детишек от разных баб, Гефест. Не тебе меня упрекать. Ты только законной супруге никак не можешь присунуть. Похоже, ты единственный, с кем мне ничего не светит. И надо ж такому случиться, что именно тебя мне всучили в мужья!

Раскинувшись на ложе, богиня любви бесстыдно выставляет напоказ свои прелести.

– Может всё-таки попробуем, а, муженёк? Ну же, вот она я, доступная, согласная, готовая на всё. Иди ко мне. Возьми меня, возьми хотя бы раз. Ужель я хуже Антиклеи, Кабиро или Аглаи, с которыми ты почему-то не стеснялся крутить шуры-муры и не оправдывался безответными чувствами к Афине? Думаешь, я ничего про вас не знаю?

Гефеста трясёт от бушующей внутри яростной борьбы между принципами, вынуждающими его презирать Афродиту, и плотским вожделением к ней. Всякий раз, когда она рядом, ему приходится делать над собой усилие, чтобы не поддаться действию любовных чар.

Понурившись, он стоит у наковальни, в окружении бессловесных слуг, готовых ждать сколько угодно, пока хозяин снова не начнёт работать или не отдаст им какое-либо распоряжение.

Афродита разочарованно отворачивается.

– Ну вот опять… Так и знала…

В пещере повисает тишина, нарушаемая лишь шумом мехов, которыми «медные куклы», как их презрительно зовёт Афродита, продолжают раздувать угли.

– Я люблю всех и вся, – наконец говорит богиня, – всем и всему желаю самого лучшего, потому что мне самой этого никто не желал, Гефест. Однако и у моей любви есть предел! Есть те, кого я ненавижу!

Схватив подушку, богиня с силой швыряет её в стену. Огромные львы беспокойно ворчат и ёрзают.

– По несчастливому совпадению, Гефест, это те, от чьего семени и в чьей утробе ты родился. Наши владыки. Творцы, установившие миропорядок. Но дело в том, что мне-то они никто. Седьмая вода на киселе. На самом деле я дочь Урана, Гефест. Родилась в тот миг, когда его убивал Кронос, твой распроклятый дед-титан. Капли крови Урана упали в морскую пену и из неё вышла я. Вышла и первое, что увидела – своего убиенного родителя. В те времена Нерей был единственным, кто заботился обо мне и хорошо ко мне относился. А когда Зевс прикончил папашку и занял его место, он поначалу не знал, что со мной делать. Моя жизнь висела на волоске, пока тучегонитель решал, представляю я для него опасность или нет. В обмен на жизнь мне было велено говорить всем, что я дочь Кронида и какой-то Дионы и помалкивать о широко распространённой у вас в семейке практике отцеубийства. Как тебе, м-м? Видишь, я при всём желании не могу быть сестрой Ареса. Я старше него, старше Зевса, старше тебя, старше всех Олимпийцев. И не я виновата в том, что ты себе про меня навыдумывал.

Потрясённый Гефест непроизвольно разжимает пальцы. Молот выпадает из его рук, на что гора отзывается низким гулом.

Голос богини любви звучит спокойно и ровно, словно она говорит о вещах, давно переставших её беспокоить, о вещах, с которыми она давно свыклась, словно внутри у неё давно всё перегорело.

– У нас с тобой гораздо больше общего, чем ты готов признать, Гефест. Нам обоим позволяют жить в обмен на постоянные оскорбления и унижения. Подумать только, обозвать меня – меня! – дочерью Зевса и какой-то кошёлки Дионы! Кто она вообще такая, эта Диона? Выдать меня – меня! – замуж за самого уродливого бога! Просто так взять и отнять мой любимый пояс, словно я чем-то обязана царице-фифе Гере! Увести у меня любимого Адониса, словно я чем-то уступаю подземной замухрыжке Персефоне! И ладно увести, Артемида его вообще погубила, эта дрянь, дикарка! Они с Персефоной самонадеянно мнят себя ровней мне, но ничего, я ещё с ними поквитаюсь! Арес – вот кто ни разу не сказал и не сделал мне ничего дурного. Хотя, по мнению остальных, это от того, что он слишком туп…

Афродита поднимается с ложа, подходит к Гефесту и обнимает его сзади, прижавшись к широкой спине и ощущая, как от её прикосновений дрожит могучее тело.

– Помнишь, как все веселились, когда заставили тебя приковать нас с Аресом к ложу невидимой сетью? Как все толпились вокруг и ухахатывались, когда мы спросонья, ничего не понимая, барахтались на простынях и безуспешно пытались освободиться? Уморительные забавы у тех, кому ты хранишь верность, не так ли? Хотя и уступают забавам Олимпийцев со смертными – тех вообще брюхатят направо и налево, убивают, уродуют, превращают в животных или в чудовищ… А как ловко подшутили над Мидасом, м-м? Какой блеск творческого воображения, какая фантазия!

Афродита запускает руки под фартук Гефеста и пробегает ноготками по мускулистой груди, поросшей жёсткими курчавыми волосами.

– Ну и, наконец, самое главное оскорбление и унижение: нас обоих принудили вступить в брак не с тем, с кем хотелось. Думаешь, я не замечаю, как ты смотришь на Афину, как реагируешь на любое упоминание о ней? Ты готов целовать подошвы её сандалий, но она такова, какой породил её Зевс – бесчувственная машина для убийства, умная, сообразительная и оттого более страшная и опасная, чем Арес. Захоти Зевс, он бы породил её другой, более душевной и женственной, да в том-то и дело, что он не захотел. Ведь ему нужна именно такая помощница – бесчувственная, не колеблющаяся, не рассуждающая, готовая в любой момент карать неугодных. Не врагов, Гефест, а неугодных. Это разные вещи. Думаешь, если однажды ты станешь неугодным, Афина дрогнет? Как бы не так, муженёк, она тебя прикончит и глазом не моргнёт. Низвергнет в Тартар или чего пострашнее учинит… Знаешь, о чём судачат бессмертные у неё за спиной? О том, насколько Афина мужиковата. Бывают ли у неё, например, месячные? Есть ли у неё вагина или же она ниже пояса подобна Гермафродиту? А её маленькая невзрачная грудка – настоящая или же Афина подкладывает под доспех тряпки? Так что ты не слишком-то обольщайся на её счёт. Она верна лишь Зевсу, а остальные для неё ничего не значат, она ни в грош не ставит даже друзей. Ты в курсе, что она помогла Прометею похитить у тебя огонь? Хороша подруга, нечего сказать. А помнишь, что было потом? Громовержец чуть тебя не убил, обзывал растяпой и другими нехорошими словами. Прометея вообще к скале приковали… А как Зевс поступил с Афиной? Да никак. Единственным козлом отпущения назначил Прометея. До сих пор бедняга расплачивался бы печенью, если б не Геракл… А с Афины как с гуся вода. Здорово она вас обоих подставила? Эх мужики, мужики, вы иногда бываете такими слепыми, такими бестолковыми…