Белый голубь и театр абсурда. Визитка 2

Эделия Ристер

Белый голубь и театр абсурда. Визитка 2

Белый голубь

Белый лебедь

Черный лебедь

Матрешка в радуге

Радуга в матрешке

Визитка 2 (песня)

«Перламутровое утро»

Красотка-бабочка,

Перламутровые крылья

Нимфетка сказочная

Забилась в паутине

Хвалилась гусенице

Только та сползла

«Вот что такого я сказать могла?»

Не понимает

Перламутровым утром

Что просыпаются не все с добром и чувством

О дружбе, несомненно, самой важной в жизни

Да что уж там, зависть не поддержит эти мысли.

Паук приходит к бабочке

Выбор не простой

И дал расклад такой

«Ты вся переливаешься

И этим забавляешься

Отпущу, ведь улетишь

В утреннюю тишь?»

Припев

А бабочка все мечется-мечется

Что поступила опрометчиво

Да что же делать

Перламутровым утром

От сетей паутины одна тень

Перламутровое утро, где же день

Заморгала бабочка

«Нет, не улечу

Сигналом перламутровым

Всех я привлеку»

Говорила уже себе

Не веря судьбе

Не улечу, но погубить никого не хочу

Но сама ведь спаслась

Исчезнуть могу хоть сейчас

Он не говорил мне молчать

Значит, могу кричать

Что здесь опасно

И никто не зацепится напрасно

Но бабочка летать устала

И опять в паутину попала

Давно уже не ел паук, а тут еще

Ждал от летающей заслуг

Не успел день начаться

Паук бежал голодный, рвался

Не заметил на кого нарвался

Он не мог остановиться

А бабочка все продолжала биться

Книга в книге рождает книгу

От автора

Мой папа, Владимир Дугин, был сыном, самородком. Моя бабушка, его мама работала в библиотеке, и тоже писала. Но ни у кого не было писательского, драматургического образования. Сам он в детстве увидел девушку, волшебно красивую, и которая явилась ему как вдохновение. Он стал после писать, в нем открылся дар. Может это детская фантазия, ведь детское воображение может увести ребенка в потусторонние грани, которые он же сам и придумал. Она была не настоящей, но судьбоносной. Я в детстве видела такую картину. Казалось бы ничего необычного. Просто моя мама видеться с подругой, а я смотрю в парк, который в центре города, и которого сейчас нет. И темно, и тут картинка, что там что-то есть. Потаённое, и сокровенное, и не узреть глазами. Но точно чувствуешь какую-то сказку, и хочется туда пойти, и точно знаешь там не этот город, там другое все. И, казалось бы, забыться должно. А вот я взрослая, и иногда раз и взглянешь куда-то в лес, и думаешь ведь что-то можно и увидеть. И понимаешь, что просто осадок с детства, что просто память впечатления. И вот думаешь, детские фантазии это так мило, а вот все же иногда взрослея и вспоминая, начинает бросать в пот, потому что столько сейчас экстрасенсов, тем потустороннего, что хочется еще больше об этом не думать. Мы все умрем, и все не знаем, что стоит за этим, видеть мы можем темноту, или же мечтательно думаем о светлом, и что мы будем энергия. Но как же страшно знать, что мы есть сами и кто? Ведь каждого ждет, например, по заслугам своя доля, карма, и есть может какие-то уровни, но больше всего мы боимся не то, что будет рядом. А того, что мы сами заслужили, кем мы там будем. Мы можем отпустить все тут на самотек, делать ужасные поступки, или же хорошие, и всегда будем гадать, а за это нам отвечать, или нет? И представляете, я думаю, никто не хочет жизнь сто лет, и все. И никто не хочет жить больше ста, и тысячу на земле никто не готов, стать вампиром, например, нет, мы так устаем за свой срок, что, казалось бы, он оптимальный наш вариант. Но после смерти, мы хотим еще жизнь, мы не готовы признать, что это все. Ведь получается тогда это очень мало, каких-то сто лет? Сравнить с чем это можно? И поэтому надежда, что есть жизнь после смерти, не так уж плоха. Это скорее наш оптимизм. Ведь представить что могила это все, значит, что мы прожили слишком мало. И сразу грустно, что нам дано, так мало мира. Если же есть жизни, если есть миры, то сразу ты мыслишь, как же много я имею. Как хорошо, что я богат. Но жить этим миром, не гадая о будущем, это тоже богатство, что ты берешь от жизни все здесь и сейчас. Скорее я считаю, что легче думать, что мы живем не одну жизнь, но при этом давать этой жизни максимум своего внимания. Что посеешь, то пожнешь. И про образование решусь добавить, что мой папа не имел его, но директором Белого театра стал. Моя мама не имела его, но была счастливая женщина, рядом с которой все мужчины богатели. И при этом папа хотел мне его дать, и мама мне смогла его дать не без помощи денег, которые ей оставил мой папа. Так может, конечно, и не все умные, мудрые люди образованные, но все они всегда хотят своим детям будущее легче, будущее, где они получат азы. И вдруг дочка смогла помочь своему мужчине стать богатым, ну и пишет тоже, у нее ведь безвыходная ситуация, мама и папа, и некуда спрятаться.

Моя мама же в детстве ставила спектакли для маленьких детей, она была маленьким режиссером, во дворе придумывала разные сценки. Может это большой риск, презентовать себя как режиссер-сценарист. Но эта книга пишется, чтобы по ней поставить спектакль на сцене. Потому что я верю, что писательские способности папы, и режиссерские мамы должны дать плоды. И если я не буду в себя верить, то кто тогда поверит?

В один день я хотела пойти подавать диплом на режиссера, и меня остановило чувство, что я не готова, на сценариста я подала, и забрала документы, я и там оказалась не готова. Может, стоит рискнуть как мой папа, писатель без образования. Только я возьму выше. И можно спросить меня, ведь почему бы не поставить фильм? Да, не плохая затея, но фильм, казалось бы, очень сложно, а там декорации тебе целый мир. А вы попробуйте из одной площадки, где минимум людей, где минимум вещей, возможностей, сделать картину правдоподобной. Чтобы верилось, и чтобы было интересно. На счет верилось, зависит от игры актеров во многом, но я попробую сделать все интересным, даже если люди будут выходить из зала, я буду знать, это мне комплимент. Я должна знать, где просело мое чутье, чтобы что-то успеть изменить. Критика способствует развитию, но торопиться не буду с выводами, ведь у всех свое мнение. И я уважаю каждое, а значит должна продолжать ради остальных.

Папа читал свои произведения, я свои. И поэтому я не решаюсь вносить многие его поправки, так как не знаю какой все же вариант лучше. У него есть произведения собственного сочинения, и переработанные.

Белый голубь

Фиолетовый

Медведь

Осень

Дата неизвестна

В конверте

(Читает Директор у себя в кабинете, ему прислала это письмо мама Марианны, она беспокоится, так как не понимает что происходит. Директор же успокоил мать, что наверное это Дима пишет рассказ, ведь у Марианны нет отца, так что это всего лишь фантазия. Марианне попала его часть, видно был влюблен, что писал ей письма. Мама быстро поверила, ведь и ей как-то от него два стихотворения пришло, точнее она взяла нечаянно, Марианне так и не сказала. С тех пор мать стала спать спокойнее, он же стал видеть ночные кошмары.)

Пролог

«Когда у Лахезис весь лен ссучится,

Душа спешит из тела прочь, но в ней

И бренное, и вечное таится.»

/Данте Алигьери/

Как невероятно проста формула человеческой жизни –

Зародыш, плод, рождение, рост, распад и смерть.

Кульминация всего – рост, но распад и смерть, которых мы все так страшимся, не менее важны, чем остальные циклы. Они, – проявление закономерности бытия и небытия.

Потом все смешивается в огромную массу молекул, не имеющую ничего общего с прежним обликом человека.

Но его Душа, освободившись от всего этого хаоса, переплетенного между собой слоями, превращается в «Литой монумент» – Личность.

Растворяясь в вечности, она продолжает жить среди людей и питать их разум живительной силой своего Гения.

И чтобы до конца постигнуть эту закономерность, я попробовал нарисовать своему мысленному взору образ потустороннего романтического мира и увидеть сколь абсурдна теория о несущественности жизни.

Теория – что все в жизни происходит случайно.

ЧЕРЕП БЕЗУМИЯ

/мистическая трагедия/

Глава 1.

«Кто посмел?

Кто позволил себе

Эту дьявольскую шутку?

Сорвать с него маску.

/ Эдгар По. «Маска

Красной смерти». /

Было прекрасное весеннее утро. По лесной тропинке, жадно вдыхая смолистый аромат набухших почек, быстро шел Равнодушный. Распускались первые цветы. Раздвигая желтые листья, молодая зелень тоненькими стебельками тянулась к теплому солнцу. Все вокруг оживало и пело, но в сердце Равнодушного был холодный лед.

Он безжалостно наступил на бело-розовый Подснежник, который, из-за любви к свету, вырос прямо на тропинке. Сломал ветку старого Дуба, не желая согнуться перед ней. Пнул железную банку в Голубой ручей, и она, захлебнувшись в его волнах, пошла на дно.

– Злой человек в лесу. Злой человек в лесу, – протрубил чей-то встревоженный голос и эхом отозвался в березовой роще.

– Остановите его. Остановите его, – зашелестели тысячи лесных голосов и с волнением затаили дыхание.

Лесной Ветер, резким порывом, налетел на юношу, окатил его влажной весенней прохладой, и дважды повторил заветные слова тайны весеннего леса.

Но Равнодушный не слышал слов Ветра. Жадным взглядом он отыскивал стройную Березку, в белый ствол которой он вбил железный гвоздь и, повесив на него банку, раскроил ножом кору.

– Он не слышит. Он не слышит, – заволновались лесные голоса.

– У него холодное сердце. Он раб Белого Дьявола, – донеслось из березовой рощи и все стихло.

Юноша приближался. Он протягивал руки сладостно представляя, как поднесет к губам живительную влагу березового сока и утолит жгучую жажду иссушавшую его горло.

В гневе, Ветер буйным вихрем обогнал Равнодушного и, влетев, через березовую арку, на лесную поляну, яростно закружил смерч. Здесь было преддверье Волшебной страны. И только здесь юноша мог услышать заветный голос Ветра. Но случилось непоправимое.

Ветви, листья, вырванная с корнем трава, все поднялось в небо высоким стволом, а на обнаженном клочке земли показалось что-то белое, круглое и слегка блестящее на солнце.

– Что это? – подумал Равнодушный и направился к таинственному месту. Пройдя под березовой аркой, он услышал тихий девичий стон. Сердце его дрогнуло. Он попятился назад. Но круглый белый предмет стал переливаться на солнце серебристым сиянием и манить его взор.

– Проклятье, – прошептал Ветер. – Он определил меня.

– Остановись! Остановись! – просвистел он Юноше, и собрав в воздухе все поднятое с поляны обрушил вниз.

Ворох травы и листьев покрыл обнаженную землю. Но Равнодушный, ослепленным серебристым сиянием, отшвырнул их в сторону и схватил что-то гладкое и холодное.

Ветви берез зашелестели. Кто-то вновь тихо застонал. А из земли на него уставились два ядовитых глаза.

Это был Череп Безумия.

В ужасе, юноша отскочил в сторону и прижался к белой Березке, представив, как сейчас весь скелет выскочит из земли и набросится на него.

Но Череп не шевелился. Он взирал дырявыми глазами на банку с березовым соком и этим бездействием успокаивал Равнодушного.

«Что тебе может сделать мертвец?» – было написано на его холодном лице, и, успокоившись юноша вновь почувствовал сильный приступ жажды.

Протянув руку, он снял с гвоздя банку и поднес к губам. Сладостная влага коснулась его иссушенного горла, и он, не отрываясь, стал жадно пить ее, наслаждаясь прохладой и свежестью лесного напитка.

Череп пошевелился и открыл глаза. Холодное фосфорическое сияние, бледным нимбом, осветило его лицо. Он поднял вверх свою короткую костлявую руку, и тут, Равнодушный перестал пить. Соленоватый привкус остановил его. В банке была кровь.

В страхе, юноша бросил ее на землю, расплескав алую жидкость перед лицом Черепа. Он вновь пошевелился на своих коротких ножках, и глаза его загорелись рубиновым огнем. Но Равнодушный не заметил этого.

Обнажив острый нож, он рассекал перед собой воздух, пытаясь поразить невидимого противника и найти объяснение происходящему. Выбившись из сил, он дико вскрикнул и вонзил нож в белый ствол дерева.

Из глубокой раны выступила прозрачная жидкость. Дрожащими губами, юноша прижался к ней и стал жадно высасывать обильно поступающую влагу.

И вновь привкус крови остановил его.

Перед ним стояла прекрасная девушка. Лицо ее было белым, почти прозрачным. Огромные глаза заплаканы и потерявшие цвет. Длинный, бледно-зеленый волос, волнистыми прядями спадал вниз, покрывая собой все обнаженное тело, кроме правой груди. По ней, из глубокой раны, тонкой струйкой текла алая кровь.

– Убийца, – тихо прошептала она. – Я проклинаю тебя от имени матери Земли и отца Ветра, злой человек.

В глазах ее сверкнула ненависть.

– Убийца! Убийца! – подхватили ее слова тысячи лесных голосов и множество косматых рук потянулось к груди Равнодушного. Он попятился назад, но Череп, перевернувшись, подкатился ему под ноги, и юноша, вскрикнув от неожиданности, упал на обнаженную землю.

Череп поднялся и взял в руки окровавленный нож. Сияя рубиновыми глазами, он занес его над головой Равнодушного и проскрежетал позолоченной челюстью:

Смерть и слезы – славный век!

Ниже, ниже человек.

На колени предо мной!

Я не мертвый, я – живой!

Равнодушный съежился. Березка вскрикнула и закрыла лицо руками. Но тут на Череп, с ураганной силой налетел Ветер. Он закружил его в смерче и понес вон из весеннего леса оставляя за собой пыльный след.

Перепуганный Равнодушный бросился бежать. Но ожившие лесные чудовища хватали его сучковатыми лапами, рвали на нем одежду, царапали тело, перекидывали с ветвей на ветви и повторяли страшные слова проклятия.

– Подайте его мне. Я проучу его. Он навсегда забудет дорогу в наш лес, – бушевал старый Дуб, размахивая обломанной ветвью.

Равнодушный побежал к ручью. Там, ожившие черные Коряги доставали с песчаного дна ржавые банки, битые стекла, разорванную обувь, проволоку, бросали все это в него и гнали прочь от воды.

– Сейчас. Сейчас. Я отыщу ее. Он запомнит у меня невежа, – ворчала старая Коряга, шаря по дну ручья длинными руками.

– Вот она! – и, торжествуя, она наполнила железную банку илом и запустила в голову Равнодушного.

Корчась от боли, он упал на песок и пополз прочь.

– Ага…Знай наших! – прокричала ему в след Коряга и захлопала рассохшимися руками по воде.

Юношу окружали. Лесные чудовища, зеленой сетью, обступали его со всех сторон, заграждая собой дорогу в лес. Из воды высунулись острые пики Коряг. Равнодушный был готов провалиться сквозь землю, как Алиса в Стране Чудес, но тут на него налетел вернувшийся Ветер. Он закружил его в смерче и вновь опустил на лесную поляну перед умирающей девушкой.

– О, горе тебе юноша, – свистел грозно Ветер, прижимая Равнодушного к земле. – Твое сознание оживило Дьявола. Он выжигает леса. Уничтожает птиц и животных. Отравляет воду и воздух. Имя его – Безумие. Откажись от него. Отвергни всей силой своего человеческого разума и он станет бессилен перед тобой. Но если хоть одна клеточка в глубине твоего сознания воспротивится этому, то помни, он приведет тебя к гибели.

Безумие не знает жалости, оно алчет только – Смерти.

Моя дочь умирает, решайся, юноша!

Равнодушный повернулся к Березке. Она что-то шептала полупрозрачными губами, закрыв окровавленную грудь рукой, и в потухших глазах ее тлела последняя искорка надежды на его милосердие. Он решился. Но эта решимость была не борьба. Это был – страх. Страх перед Черепом, перед Ветром, перед самим собой.

С большим трудом ему удалось вытащить из стройной ноги Березки железный гвоздь. Тело вокруг него почернело и кровоточило. Березке было очень больно. И эта боль, жгучими импульсами, пронзала его сердце и топила в нем холодный лед равнодушия. Он начинал чувствовать жалость, боль, стыд.

– Воды, – тихо прошептала Березка и закрыла в изнеможении глаза.

Равнодушный спустился к ручью. Старая Коряга протянула ему свою длинную руку, взяла банку и, зачерпнув чистой воды с середины ручья, отдала обратно.

Весь лес, в несколько миллионов глаз, затаив дыхание, следил за каждым его шагом, боясь помешать или нарушить молчание.

Березка пила долго и молча, маленькими глотками, делая вдох и выдох перед каждым глотком. От этого бледное лицо ее медленно розовело, слезы высыхали, глаза чернели, а ослабевшее тело наливалось жизненной силой. Когда на дне банки осталось немного воды, она протянула ее Равнодушному и тихо прошептала:

– Выпей это. Здесь сила и любовь Земли! Решительность и воля Ветра! Нежность и тепло Солнца!

Юноша повиновался. Волшебная вода смочила его горло и исчезла жажда. Проникла внутрь и растаял в сердце последний лед. Он открыл глаза. Ему показалось, что весь мир изменился, так необычно все было вокруг.

Он увидел, как ярко светит солнце и, как прекрасна ожившая Березка. Услышал, как диво поют птицы и о чем шепчутся ветви деревьев. Почувствовал, как чудесно пахнут цветы и смолистые почки. Он увидел весну, во всех ее волшебных красках, во всем великолепии и очаровании.

Потом он услышал голоса. Множество голосов. И все они повторяли то, что он раньше не слышал из-за ледяного равнодушия. Это были заветные слова тайны весеннего леса. Но юноша не успел повторить их вместе со всеми. За спиной Березки вновь блеснули рубиновые глаза Черепа. Они ослепили его. Черная пелена заслонила мир, и он, теряя сознание, упал на обнаженную землю у ног испуганной Березки и забылся в черном сне.

– Безумец … Твое сознание вернуло Дьявола … – донесся до него глухой голос Ветра и смешался с диким хохотом Черепа .

Глава 2

«Повинуйся, повинуйся мне раб.»

/А. Волков. «Тайна заброшенного замка.»/

Очнулся Равнодушный дома, в своей маленькой неуютной квартирке на окраине города. Черная пелена развеялась, но вместо нее, два кроваво-красных круга плавали по комнате, ослепляя его и искажая все вокруг. Они напоминали глаза Черепа, и, глядя сквозь их призму, пол Равнодушному казался черным, потолок фиолетовым, а стены розовыми.

В открытое окно, широким потоком, напоминающим гул горного водопада, врывался шум вечернего города. Золотистый диск солнца, прожигая свинцовые облака, клонился к закату. Равнодушный подошел к окну. Кровавые круги появились пред его глазами и он вскрикнул от неожиданности. Все стало прозрачным.

Асфальт и безжизненная земля под ним, автомобили и автобусы, дома и квартиры людей. Он увидел лица, много лиц. Прозрачных и холодных, злых и завистливых, жадных и отвратительных.

Юноше стало страшно. Он попытался закрыть окно, но красные круги, огненными стрелами, врезались в стекла рам и раскрошили их. Ударная волна оглушила Равнодушного и отбросила на середину комнаты, и он, теряя равновесие, стал медленно падать на черный пол.

Падая, он увидел, влетевшую в разбитое окно, окровавленную банку с торчащим из нее железным гвоздем. Сделав круг по комнате, она с силой ударилась о зеркало, вделанное в пластиковый шкаф напротив, и глубокая трещина раздвоила его страшное отражение. Он с ужасом смотрел на себя.

Одежда на нем вся была изорвана. Волосы всклочены и перепачканы грязью. А вокруг рта зиял кровавый венец, как у людоеда только что совершившего кровавое злодеяние.

Но теперь их было двое. И если у первого его полуотражения, полулицо исказил страх падения. Отчего клочек волос ее встал дыбом, а перепуганный глаз втянулся далеко под веко. То у второго полуотражения, на обрубленном полулице, светилась кровавая улыбка. Любопытный глаз ее высунулся далеко вперед и немигая уставился на Равнодушного.

– Давай, давай, падай…– шептали кровавые полугубы с полуулыбкой.

– Нет, не надо, – кричали первые, искаженные страхом.

– Не слушай их. Вспомни, как хорошо тебе было, когда у тебя было холодное сердце, – вновь шептали кровавые, и высунувшийся из них полуязык старался заглушить отчаянный крик первых, но ему мешала трещина.

Раздался новый звон, и отражения разделились поперек. Ноги, отделенные от туловищей, каждая в своей части зеркала, стали топать, прыгать, ходить по кругу и передразнивать друг друга.

Новый звон и отделились руки. Одна из них безжизненно повисла вниз. А другая, высунувшись из зеркала, тщетно пыталась поймать любопытный глаз. Он выскочил из зеркала и погнался за окровавленной банкой. Догнав ее, он уселся на металлическую шляпку гвоздя и отвратительно запел:

Череп, розы, яд, огонь.

Мчись вперед мой верный конь.

Опустись в волшебный сад,

Под жемчужный водопад.

Я сожгу его дотла.

Отворяйте ворота.

Равнодушный с ужасом увидел, как глаз, сидевший на шляпке гвоздя, превратился в Череп Безумия. Железный гвоздь, в блестящее седло и сбрую, а окровавленная банка, в огненного коня с серебристыми крыльями. Из под копыт его вырвался сноп ярких искр и комната стала похожа на волшебный сад.

Фиолетовый потолок осветила разноцветная радуга. На серых стенах выросли бархатные розы, а черный пол стал широкой дорогой.

Оскалив позолоченную челюсть, Череп обнажил две костлявые шпаги и, пришпорив огненного коня, стал безжалостно рубить алые бутоны роз. Объятые огнем, они медленно падали вниз, обугливаясь на лету и рассыпаясь по полу безжизненным пеплом. Страшная тайна открывала глаза Равнодушному.

Радуга погасла, и фиолетовый потолок стал огромной глыбой льда, намороженной Черепом из слез. Стены окрасились кровью, а черный пол покрылся пеплом и черепками.

– Повинуйся, повинуйся мне раб, – проскрежетал Череп, срубив последнюю розу и, осадив огненного коня, бросил острую шпагу в объятое страхом полуотражение юноши.

Перевернувшись в воздухе, она, со звоном, впилась в глаз, втянутый от страха далеко под веко. Равнодушный вскрикнул, а раненное полуотражение стало медленно растворяться среди кровавых осколков.

Другое полуотражение, безглазое и бессердечное, без руки и ноги, перевернулось вниз полуголовой, и из разрезанного о трещину, как у змеи, полуязыка, истекало черным ядом. Череп подставил под нее вторую шпагу, и несколько капель застыли на ее острие. Пришпорив огненного коня, он вновь запел:

Выше, выше мой огонь.

Возноси крылатый конь.

В страхе, призрачных видений,

Разожги пожар сомнений.

Сердце, пей безумья яд!

Я сожгу волшебный сад!

И, взвившись под потолок, он вновь размахнулся и бросил вторую шпагу в полурастворившееся отражение. Она пронзила сердце.

Зеркало разлетелось на тысячи кровавых осколков, и каждый из них отражал в себе Равнодушного, лежащим на черном полу с искаженным от боли лицом. Ослепленный и отравленный ядом, он вновь становился рабом Белого Дьявола. Но властелин Безумия не спешил расправляться с несчастной жертвой. Яд его был медленным и мучительным.

Невидимая сила, грозная и беспощадная, повлекла за собой Равнодушного. Он вновь увидел золотистое солнце. Освещая верхушки деревьев, оно медленно поднималось над весенним лесом. Роковые, кроваво-красные круги проплыли перед глазами юноши и исказили окружающее. Радостное утро помрачнело. Лес стал прозрачным, угрюмым и безжизненным.

На лесной поляне стоял черный гроб. В нем, без единого признака жизни, покрытая белым саваном, лежала прекрасная Березка. Глаза ее были закрыты. Длинные волосы, шелковым полотном, спадали вниз по краю гроба, а на обнаженной девичьей груди стоял огненный конь Черепа. В его блестящем седле, держа серебряные поводья, сидел острый нож.

Равнодушный узнал его. Это был его нож. Он попытался схватить его, но нож хихикнул и превратился в любопытный глаз. Встретившись единственным зрачком со взглядом юноши, он разразился диким хохотом, пелена спала, и Равнодушный вновь увидел кровожадный Череп.

– Ты убил ее. Мертва ее юная душа! – проскрежетал он позолоченной челюстью и, пришпорив огненного коня, растворился в золотистом солнце.

Лесные видения развеялись голубым туманом, и юноша вновь оказался в прозрачном городе. Здесь, его властелин, желая позолотить свое алчное самолюбие, открывался перед Равнодушным во всем величии своего обезумевшего – Я.

Он появлялся на ветровых стеклах, летящих по автостраде с огромной скоростью, автомобилей и автобусов.

Хохотал в черном дыме огнедышащих труб. Булькал в быстром беге сточных вод.

Плескался в безжизненных волнах отравленных рек и водоемов. Нежился среди гниющих свалок мусора и отходов.

С наступлением ночи, оседлав огненного коня и скрестив костяные шпаги, он появился среди мерцающих звезд и, дико хохоча, с космической высоты грозился уничтожить всю Землю.