Напряжение

– Нет, около 1000 рублей, по-моему, я не обратила внимания на цену.

– Дороговато как-то, – замялась мама.

– Вполне обычная цена. С моей зарплатой я могу позволить себе такие траты.

– Ну слава богу, ты молодец, уже совсем взрослая, – гордо отозвалась мама.

– Да… У вас там как дела?

– Да что у нас, все как обычно. Отцу твоему наскучила вся эта история с ремонтом машин, так он теперь вздумал взяться за изучение программирования, а я ему говорю: «куда ты лезешь лысая ты башка», ну вот куда ему в 50 лет с молодыми тягаться. Тут мозгов ему не хватает на то, чтобы огород летом изредка поливать, а он еще и в такую науку лезет. Ну в общем не скучно живется. А, да, Егор уже горланить начал прямо как взрослый, да такие предложения строит, что волосы дымом встают откуда он таких словечек понабрался. Ну я-то догадываюсь откуда. Оленька то, когда выходит гулять с Егором, заодно и со своим хахалем встречается. Она не говорит об этом, но я через окно все видела. Такой высокий мужчина, бородатый весь, как глянешь – так хоть в кусты прячься. Спрашивала Олю что там да как, она и разговаривать на эту тему не желает. Говорит: «Это моя жизнь, куда вы лезете». Так-то оно так, но мы же не чужие, да и Егорку в чужие руки отдавать не хочется, вдруг бандюга какой. А она и слышать ничего не хочет. Ты, Леона, тоже будь аккуратней, а то сейчас аферистов развелось, на вид могут быть просто мальчики-зайчики, а на самом деле паспорт отберут и в Турцию тебя продадут. Я по телевизору недавно видела, как девушек так обманывали. Там знаешь как русские девушки очень ценятся, так сказать, на ихнем рынке. Ой, что только не творят, там этих бедных девочек избивают, работать заставляют, ну сама понимаешь, да еще и наркотиками пичкают. Кошмар какой, я думала это все в прошлых веках осталось, а оно вот как, грязные дела в подпольном мире так и делаются. Леона, пожалуйста, будь аккуратней, в этой Москве полным-полно таких мошенников. Соблазнят, а потом и продадут. Особенно остерегайся мужчин с рыжей бородой, это самые страшные. Мне соседка Галя вчера рассказывала, что в 80 % случаев террористы носят рыжую бороду, вон то ли в Палестине, то ли в Ираке недавно подорвался такой же бородатый, так несколько человек погибло и множество раненных. Так что доченька если заметишь, к примеру в вагоне метро рыжебородого, то мигом уходи оттуда. Лучше лишний раз перестраховаться, чем потом кости собирать. Я и так каждый вечер молюсь за тебя, Лизоньку да за нашу Оленьку, чтобы беды все мимо прошли. Да и кстати на выходных думаю смотаться с тетей Ирой к местной бабке-ворожее, пусть посмотрит там по присланному. А то в последнее время чувствую какую-то тяжесть в груди, уснуть даже не могу. Чувствую порчу навела та ведьма в конце улицы. На днях мы с отцом твоим шашлыков нажарили, да такой запах по округе стоял, что просто слюнки текли. И вот проходила эта ведьма, да как зыркнет на нас и кричит «развонялись тут», а я ей в ответ: «Иди своей дорогой лохудра». В общем поцапались немного, а отец твой стоял и хоть бы что сказал. Так что поеду с тетей Ирой, может быть бабка сделает отливку воском, да и я заодно про вас с Оленькой спрошу. Может че там и скажет.

– Может быть ты лучше к доктору пойдешь провериться? Это все-такие надежней…

– Да какой там, в бесплатной поликлинике запись на месяц вперед, не протолкнешься, а в платной как пойдешь, так с тебя только так деньги будут высасывать, как будто не знаешь их.

– Я могу тебе прислать немного денег, сходи хотя бы разок.

– Леона, не трать деньги, чувствую я себя нормально. Лучше я у проверенных людей пройду профилактику, потому что чует мое сердце порчу.

– Это бабка-то проверенный специалист? – усмехнулась я.

– А чего ты смеешься, между прочим, я к ней ходила чтобы она сделала обряд для тебя. А ты думаешь почему тебе попалась такая хорошая работа в гостинице? Она очень хорошо делает свою работу.

– Понятно, – только и могла сказать я, потому что категорически не могла согласиться с тем, что работа в гостинице очень хороша.

– У тебя есть кто-нибудь на примете? – резко поменяла тему разговора мама.

– В каком смысле?

– Ну сама ведь знаешь…того… парень у тебя появился?

– Ты же мне сама сказала остерегаться всех, – отнекивалась я как могла.

– Ну так все в меру надо. Глядеть же нужно, хороший парень аль нет. Ты смотри в девках долго не сиди, не всем нравится переспелый фрукт.

– Хорошо, я поняла.

– Точно? Смотри, мне внуков побольше нужно. Егорка нам в радость, но лучше, когда есть с кем поиграть помладше.

– С этим лучше к Оле обращаться.

– Да пусть она хотя бы мужика нормального найдет, а там и еще родит. Ну ладно, не буду надоедать своей болтовней, если что-то нужно будет звякнешь.

– Хорошо, я позвоню если что. Пока.

– Пока.

Я подождала пока она сама отключится, чтобы до последнего ощущать и слышать хоть какую-то связь с домом, с семьей. И пусть все эти разговоры были пустыми, такими незначительными, но для моего сердца было важно слышать голос матери, обращенный ко мне. Я редко стала звонить домой, потому что после каждого звонка наступала волна депрессии, с которой с каждым разом сложнее было справляться. И вот сейчас началось тоже самое – на меня накатила всепоглощающая тоска по дому, по чистому деревенскому воздуху, по вечерним чаепитиям с задушевными разговорами, по песням, которые мы пели сидя за праздничным столом. Все эти картинки всплывали перед моими глазами, пряча за собой черную меланхолию. А в голове вертелась одна предательская, но такая соблазнительная мысль: «А что, если…». Мысль, словно змей-искуситель, пропитывала мою душу отчаянием и унынием пока я не стерла ее жестоким приговором:

– Еще немного потерплю и тогда буду жить как захочу.

Глава 6. Секста

Я опять стала ходить на работу в кофейню. Со мной в паре работала Вероника. Также, как и в первый совместный рабочий день мы мало разговаривали друг с другом, лишь иногда обсуждая график перерывов на день или же распределяли кто будет стоять на кассе, а кто наливает напитки. Я относилась к ней просто как к рабочему элементу, без которого не сможет функционировать это заведение. Она не была мне интересна как человек, впрочем, как и я для нее. Некоторое время спустя от Светы я узнала, что Вероника живет неподалеку от меня, но вместе мы никогда не ходили. Более того, я начала специально задерживаться в раздевалке на несколько минут только чтобы не идти с ней. Потому что прогулка до дома была для меня единственной каплей свободы, когда я не связана ни с одним человеком. В этот момент я могу побыть сама с собой наедине.

Не только на работе я не принадлежала себе, но и дома меня начала нагнетать та же атмосфера. Если у Насти не было возможности прийти к Жене, то Женя тащила меня на кухню чаевничать и рассказывать о всякой ерунде. Я пила чай, слушая ее болтовню, а если у нее в запасе был алкоголь (что совсем было не редким случаем), то темп разговора набирал свои обороты. Отказать было невозможно – она прилеплялась к тебе как клещ и допытывалась до тех пор, пока ты не соглашался побыть ее компаньоном. Когда же она напивалась до такого состояния, когда начинала мурлыкать гимн России, тогда уже можно было зевать на показ, привстать, тихонько пожелать спокойной ночи и удалиться в свою нору.

В очередной такой раз, возвращаясь из кухни и оставляя там пьяное тело соседки, мой взгляд упал на мою висящую куртку в коридоре. Со стороны, в этом приглушенном электрическом свете она выглядела как старая напольная тряпка. Я носила эту синюю куртку уже 4 года, еще со времен универа, и за это время она успела значительно истончиться. Согревала она только по инерции с прошлых лет, спасал только теплый шерстяной свитер под ней и лосины под брюками. Я даже и мысли не допускала о том, чтобы купить себе наконец хорошую зимнюю куртку и сапоги на замену своих старых. Такая покупка представлялась мне немыслимой роскошью, стоящей больших денег. Мои принципы твердили мне, что в таких вещах можно ходить сколько угодно, я ведь живу дома, а не на улице, поэтому небольшое неудобство в виде холодка на улице пока я иду из дома на работу и обратно можно вполне потерпеть.

Мне деньги нужны были для более стоящих вещей чем одежда, которая в любом случае со временем выйдет из строя. Если бы кто-то из моей семьи узнал о моей новой философии и жертвах на которые я иду, придерживаясь ее, то стали бы насильно предлагать свою помощь, убеждать меня в том, что я неправа и нужно беречь свое здоровье пока оно есть. Я решила, что если хочу стать сильным и достойным человеком, то пока нужно хранить все это в тайне. Я могу самостоятельно построить свою жизнь. Я хочу уважать саму себя. Для этого можно вытерпеть что угодно, будь то пронизывающий холод от бесполезной куртки, серое беспросветное небо, работа без отдыха, вечные недосыпы, нехватка еды, пренебрежительное отношение со стороны коллег, оскорбление гостей и постоянное желание покончить со всем этим.

Мучительная жестокость к самой себе держала меня на плаву, но в то же время и тяготила, потому что мне не было свойственно чувство меры. За два года, что я прожила в этом суетливом городе, я не помню ни одного прекрасного, воздушного дня, когда я могла бы поблагодарить вселенную за то, что оказалась здесь. Но и просто все бросить я не могла. Я не могла позволить себе уехать с пустыми руками.

Бывало так, что я доводила себя до такой крайности изнеможения, что казалось единственный выход – это прекратить свою тяжелую, никчемную жизнь. Как-то я стояла на платформе метро после работы, устало перебирая в голове все произошедшие сцены унижения за прошедший день и услышала звук приближающегося поезда. По дурацкой своей привычке я стояла почти на самом краю платформы и какая-то шальная мысль мигом промелькнула в моей перегруженной голове: «Еще один шаг – и вся эта боль закончится». Если бы я сделала над собой небольшое усилие и шагнула бы в эту пропасть, то даже не успела бы почувствовать или осмыслить завершения своего существования.

В тот момент боль и безысходность, в которую я сама себя загнала была настолько невыносима, что я сделала бы все, чтобы хоть на миг почувствовать облегчение. Я завороженно смотрела вниз на рельсы, словно к чему-то готовясь, пока меня не привел в чувство предупреждающий гудок поезда. От внезапного звука я вздрогнула и отошла в сторону. Поезд промчался очень близко от меня на большой скорости. Я ужаснулась собственных мыслей. До этого я никогда не понимала людей, которые кончали жизнь самоубийством. Мне казалось, что в какой бы жизненной ситуации ты не оказался, все можно исправить пока ты жив. Самое настоящее кощунство – насильно заканчивать свою жизнь. Однако после того случая с поездом я поняла, что боль бывает настолько невыносимой, что человек готов на все, лишь бы перестать чувствовать ее.

Больше я никогда не возвращалась к тем убийственным темам. Прекратить свое существование я не могла опять же по причине того, что я зашла слишком далеко чтобы просто взять и оставить все. Каждый раз я надеялась, что в какой-то момент все может образоваться. За следующим поворотом меня уж точно будет ждать удача или же я наконец брошу свою мечту на собственный дом и буду жить припеваючи на накопленные деньги, а там уж выйду как-нибудь замуж и точно так же буду жить припеваючи. Я желала передумать. Но мысль о покупке собственного дома на собственные заработанные деньги стала настолько навязчивой, что мое сознание стало полностью одержимо ею. Она словно захватила контроль над моей жизнью и обладала собственной волей. Любое стороннее действие, не связанное с достижением этой цели, уже воспринималось во мне бесполезная растрата драгоценного времени. Если мне удавалось выбраться в парк погулять, то я через 20 минут уже бежала домой, чтобы не испытывать к себе ненависти за бездельничество, ведь я в это время могла подтягивать свой французский язык, чтобы использовать его для дополнительного заработка или же в конце концов спать, чтобы набраться сил для завтрашнего рабочего дня.

Когда же я была истощена, то не требовала от себя каких-то идеальных результатов, было вполне достаточно того, что я еще передвигаюсь и кое-как строю мысли. В таком состоянии я была достойна маленьких поблажек, немного сбавить темп. Но в расцвете своей телесной силы, с присутствием здорового духа, я сама себя уничтожала морально.

«Если в тебе столько силы, значит ты мало работаешь» – твердило мое сознание. Поэтому мне во всех отношениях было легче изнемогать себя, выжимать до последней капли так, чтобы тот назойливый дух прекратил доставать меня. Но полностью удовлетворить его было невозможно. «Сегодня ты сделала хорошую работу, молодец! Отлично потрудилась!» – ждать такого не приходилось. Ему всегда будет мало. Я даже отказалась от ежегодного отпуска, лишь бы получить компенсацию и продолжать работать, получая зарплату. Конечно, это было не совсем законно. Мне очень повезло, что мой отпуск выпал на время, когда гостиница была очень загружена и не хватало рабочих рук, поэтому руководство пошло мне на встречу. По документам выходило так, будто я на отдыхе, в то время как я продолжала работать и получала зарплату в конверте. За все эти два года, у меня не было ни дня, когда бы я могла спокойно отдохнуть.

Работа шла к какой-то непонятной пропасти. В кофейне проблем почти никаких не было, но и платили там по этому же принципу. Как я поняла на своем жизненном пути, там, где мозгов нужно больше, там и платят больше. В кофейне ты просто выполняешь хорошо заученными движениями обычные заказы, как-то налить кофе, положить в пакет круассан и пожелать приятного аппетита. На кассе все чаще работала Вероника, потому что я стала допускать множество глупых ошибок, что обнаруживалось вечером при пересчете кассы. Поэтому, чтобы не задерживаться ни мне, ни ей, она сама предложила стоять у кассы и принимать платежи, а я бегала и исполняла все, что желали посетители кафе.

Я была Веронике насколько благодарна, что даже взяла на себя ответственность за поддержание чистоты в зале. Может быть распределение этих обязанностей было не самым равномерным, потому что я выполняла почти всю работу, от наливания кофе до протирания столов за гостями, а Вероника только стояла у кассы и отдавала чеки, но мне было так намного легче. За всеми этими механическими движениями рук, беготней за дополнительными стаканчиками, я переставала чувствовать собственную усталость и хроническую депрессию. Эта работа держала меня на плаву. Что не скажешь о гостинице.

В той среде, где я работала, так сказать элитной четырехзвездности, я с каждым днем убеждалась, что сами сотрудники этого заведения ложно считали себя частью всей этой звездности и относились с пренебрежением ко всем, кто по их мнению не дотягивал до их элиты. Я не прочь считать себя сорняком среди этого привилегированного сада, но только со стороны самих гостей, которые вольны распоряжаться своим состоянием ради высшего комфорта как со стороны номерного фонда, так и со стороны сотрудников ресепшена. Пусть они поступают так, пусть они оскорбляют меня и унижают. Мне легче думать, что размер моей зарплаты равноценна такому отношению со стороны гостей. Поэтому я буду терпеть, пока физически могу туда ходить.

Что касается ребят из моей смены… если раньше они перешептывались за моей спиной, то сейчас говорят мне все прямо в лицо и считают это забавным. Однажды на работе произошел один случай, стоивший мне очень дорого. Так заведено, что когда у тебя нет в кассе денег на размен, то ты идешь к своим коллегам и спрашиваешь, есть ли у кого-то мелкие купюры. Если есть, вы размениваете друг другу, и ты идешь обратно отдавать сдачу гостям. Если ни у кого нет, то процедура займет намного дольше времени – тебе придется идти в кассу на четвертом этаже.

В тот раз гость дал мне оплату за номер купюрами по 5000 рублей, отдать нужно было 1600 рублей. Я открыла кассу, чтобы набрать нужную сумму, но у меня оказались только купюры по 2000 и 5000 рублей. Бывают такие дни, когда 60 % гостей словно сговариваются и приходят платить только наличными, тем самым опустошая кассу мелких купюр и наполняя их пестро красными и синими. Тогда был именно такой день. По обыкновению, я попросила гостя немного подождать и пошла спрашивать у Вадима, Маши и Даши нет ли у них размена. Вадим и Даша отмахнулись и сказали «нет». Маша же открыла кассу и сказала мне самой поискать, она в это время была очень занята с гостем. Я заглянула в ее кассу и обнаружила огромные стопки мелких купюр. Обрадовавшись, я положила ей купюру в 5000 рублей, а для себя отсчитала 4 купюры по 1000 рублей и 10 купюр по 100 рублей. Еще раз хорошенько все пересчитав, я горячо поблагодарила Машу и ушла обратно к гостю.

Рабочая смена подходила к концу и пока не было людей, мы потихоньку начали считать выручку, сверять с отчетами по программе. С наличными деньгами пришлось нелегко. Огромную пачку денег приходилось пересчитывать вручную. Если же пробовать проделывать эту процедуру в специальном аппарате для купюр, то каждый раз деньги застревали в этой гнусной машине, и ты затрачивал еще больше времени на то, чтобы вытащить все застрявшие купюры, чем если бы пересчитывал все вручную. В моих отчетах все сходилось до самой копейки, чему я была очень рада. После того случая, когда в моей кассе оказалось на тысячу рублей меньше и пришлось опустошать свой кошелек, я каждый раз провожу эти проверки с замиранием сердца. Может быть я и стала работать чуть медлительней, чем раньше, но только потому, что проверяла все коды и сумму оплаты по много раз.

С другого конца ресепшена я услышала возмущенные возгласы Маши. Я не могла разобрать что именно она говорила, но было ясно, что произошло что-то очень неприятное. Гостей рядом не было, поэтому Вадим пошел к девочкам выяснять что случилось и попросить вести себя потише. Мне было тоже интересно, но подойти я не решалась, эта компашка не любила, когда я вмешивалась в их круг. Я продолжала стоять у своего компьютера и делать вид, что занята внимательным прочитыванием своего отчета и складыванием денег в заранее подготовленный конверт. Я настолько вошла в эту роль, что не услышала, как со стороны ко мне кто-то подошел и сильно толкнул в бок. Если бы я вовремя не схватилась за край стола, то смачно бы приземлилась на пол. Я обернулась и увидела, как Маша смотрит на меня разъяренными глазами и готова вцепиться мне в глотку.

– Быстро отдавай мои 5000 рублей! Да ты же самая настоящая мошенница! – прошипела она злобно.

– Маша, давай поспокойней, на вас же гости смотрят, и через камеру все будет видно. Тебе самой может влететь за такое поведение, – торопливо зашептал Вадим, чтобы успокоить Машу.

– Я все конечно понимаю, но как я могу спокойно реагировать, когда среди нас находится крыса. Она меня специально подставила, – громко проговорила Маша.

– Тише! Давай подождем буквально 15 минут, придет следующая смена и тогда мы уже в бэке как следует разберемся во всем. Скорее закрывай свою смену в программе и иди в бэк, жди нас, – сказал Вадим и увел Машу к ее рабочему месту.

Я стояла в том же положении, в котором еле спаслась от ее нападения. Я не понимала, что происходит. Все ведь было хорошо, по кассе у меня все сошлось, я внимательно работала сегодня, была со всеми вежлива. Совершенно ничего не предвещало такого завершения смены. Я до самого конца надеялась, что Маша где-то ошиблась и скорее всего постесняется извиниться за всю сцену, что она устроила. Я чужих денег точно не брала, пусть посчитают все деньги в моей кассе, пусть обыскивают мои карманы в пиджаке и в конце концов проверяют меня по камерам – они же не просто так были установлены над каждым рабочим местом. Я ни в чем не виновна. Они найдут этому кучу доказательств. Я успокаивала себя как могла, но все равно в глубине души мне было очень страшно.

Когда пришли на смену следующие администраторы, Вадим жестом руки подозвал меня в бэк. Я просто хотела, чтобы все закончилось максимально быстро. Я была уверена в своей правоте.

Когда же мы зашли в бэк, я увидела, как Маша сидит в кресле показательно упершись локтем на стол и смотрит на меня вызывающе. Рядом с ней стояла Вика – другой начальник смены, по которой было видно, что ей чрезвычайно любопытно что у нас происходит. Я не могла отделаться от мысли, что все только и ждали моего унижения, чтобы увидеть, как я краснею и достаю эти злосчастную купюру из кармана, а после этого пишу заявление об увольнении по собственному желанию. Мне стало противно от этой мысли, и я решила, что ни в коем случае не доставлю им этого удовольствие. В их лицах я искала следы тайного сговора против меня.

Мы все сели за стол. Рядом со мной сидел Вадим, а напротив Маша. Вика же ушла с недовольным лицом помогать на ресепшен, потому что уже стояла очередь на заселение. Перед уходом она с нескрываемой улыбкой попросила Вадима позже рассказать все подробности «этого цирка». В бэке остались только мы втроем, Даша же торопилась домой чтобы по пути успеть забрать своего младшего сына.

– Леона, объясню тебе всю ситуацию, – начал Вадим. – Маша посчитала свою выручку, сравнила с отчетом и обнаружила, что ей в кассе не хватает 5000 рублей. Сумма немаленькая, поэтому если не хотим неприятностей, то лучше решить все это по-тихому. К ее кассе сегодня подходила только ты, поэтому и разбираться будем непосредственно с тобой. Может ли быть такое, что ты взяла у Маши размен, но не положила взамен саму купюру в 5000 рублей? У тебя в кассе не оказалось лишних денег?

– Ну конечно, скажет она тебе! – проворчала Маша.

– У меня все сошлось и в кассе, и в отчете, – постаралась ответить я спокойно.

– Понятно, но может быть ты нечаянно положила их куда-то? Например, по рассеянности положила их в карман? – настаивал Вадим. Это уже был хоть и мягкий, но прямой намек.

– Можете проверить мои карманы, но я не брала чужих денег. Я точно помню, как положила эту купюру ей в кассу, а затем уже отсчитала размен.

– Маша, ты помнишь этот момент?

– Нет, конечно, я же с гостями работала, когда мне там проверять положила она деньги или нет, я же привыкла, что у нас в смене все адекватные. Но похоже ошиблась.

– И все же тебе нужно было проследить, потому что это твоя касса и отвечать за нее будешь ты, – сказал Вадим.

– Хочешь сказать, что это только моя вина? – сверлила его глазами Маша.

– Я не хочу сказать, что ты виновата, но существует такое понятие как кассовая дисциплина. С Леоной мы, конечно, будем разбираться, но тебе советую впредь быть более внимательной. Я уже позвонил в охрану и попросил их принести запись с наших камер видеонаблюдения за последние пару часов. Так что сегодня мы с вами изрядно задержимся здесь.

Через 15 минут нам принесли записи, и мы вместе с охранником просматривали тот момент, когда я только подошла к Маше и просила ее разменять. После первого же просмотра, я потеряла всякую надежду на свое спасение. Камеры расположены так, что главный обзор их направлен с позиции сверху, поэтому невозможно было разобрать, кладу я свою купюру ей в кассу или нет. К тому же рука Маши очень неудачно загораживала именно то место, где были расположены купюры этого номинала. Как мы ни пытались четко увидеть и объяснить картину происходящего, но доказать мою невиновность стало невозможно.

После целого часа и многократных перемоток, мы так ни к чему и не пришли. Охранники забрали записи, перед этим бросив на меня взгляды, полные презрения и брезгливости. Когда в комнате вновь остались только мы втроем, на пару минут возникла гнетущая тишина. В ожидании своего приговора, я стала безжалостно раздирать на своих пальцах кожу вокруг ногтей. Я делала это неосознанно до тех пор, пока не ощутила острую боль и не увидела окровавленные пальцы. Сдирать заусеницы с пальцев я привыкла с детства. Эту привычку не могу контролировать и по сей день, но настолько окровавленных пальцев у меня никогда не было. Я испугалась, что Вадим с Машей заметят это и примут меня за сумасшедшую, поэтому я поспешила спрятать свои руки за спину и с быстрой скоростью соображала, где найти бумажный платок, чтобы все это вытереть. Достать его из своего рюкзака было невозможно, иначе бы я оставила кровавые следы на ткани рюкзака пока его открывала. Выход был только один – отойти в туалет. Мне было очень неловко отпрашиваться в такой напряженный момент, но это было лучше, чем стоять перед своими мучителями и показывать, как с моих пальцев капает кровь.

– Прошу прощения, можно ли мне отойти в уборную?

– Решила наконец вытащить из трусов спрятанные деньги? – бросила Маша.

– Маша, прекрати! – оборвал Вадим, и обращаясь ко мне сказал, – иди, но только поторапливайся, мы тут еще не закончили.

Сгорая со стыда, я мигом вышла с другой стороны бэка и зашла в туалет для персонала. Я мигом бросилась к умывальнику, включила холодную воду и подставила под ее струю свои пальцы. Кое-где кровь уже застыла, поэтому пришлось соскребать ногтями ее остатки. Когда со всех пальцев были стерты последние остатки моих нервозных деяний, я оторвала побольше бумажных салфеток и вытерла их насухо. Еще одну салфетку я положила в карман пиджака, чтобы вытереть кровь, если она снова выступит.