скачать книгу бесплатно
– Тогда не говори так.
– Ну блин… Ты правда думаешь, что я такой злой?
– У каждого есть тёмная сторона. Просто не надо её подпитывать, пока не разрослась.
Они снова поцеловались.
– Ладно, проехали, – сказал он, – чего тебе сейчас хочется?
– Чего… Не знаю. У нас есть бензин?
– Ну а то.
Его взволновало то, что она сказала «у нас».
– Давай покружим по району и посмотрим, что вообще происходит.
– Давай тогда выберем дорогу подлиннее.
Это значило, что он сможет серьёзно к ней подкатить.
– Ладно.
Это значило, что она не возражает.
Уже в темноте Джеймс остановился перед домом, и тогда же с работы вернулась мать на «шевике» Тома Муни с откидным верхом – она смотрела в окно с пассажирского сидения: рот у матери был рассеянно приоткрыт, лицо скрывалось под потрёпанной соломенной шляпой, а шею защищала бандана. Муни помахал Джеймсу, и Джеймс уронил окурок на землю, притоптал каблуком и помахал в ответ. К этому времени «шевик» уже уехал.
Мать так и вошла домой, не сказав сыну ни слова – это молчание было необычно, но очень его обрадовало.
Длилось оно, пока он не последовал за ней на кухню.
– Если думаешь, будто я не умоталась на этой ферме, так подойди потрогай, как вот тут на руке мышца дёргается. Достанет у меня сил разогреть банку супа, так ты лучше поешь. Не заставляй меня суетиться, сядь себе да о чём-нибудь помечтай. – Она включила на кухне свет и встала под лампой, маленькая и выдохшаяся. – У меня палка колбасы есть и помидорчиков тоже вот немного. Бутерброд хочешь? Садись, приготовлю нам супа и бутербродов. А где Беррис?
– Кто?
– Сейчас объявится. Он же у нас вечно голодный. Я пока донашивала его до срока, вес потеряла. В начале весила сто девятнадцать фунтов, а на девятом месяце похудела до ста одиннадцати[43 - Соответственно 54 и 50 кг.]. Кормился он на мне изнутри-то. – Утирая лицо, она вымазала его грязью с ладони.
– Мам, ты руки-то хоть мой перед готовкой.
– О, господи, – вздохнула она. – Вот дела-то, настолько умоталась, что аж себя не помню. Так, открой мне банку, сыночка.
Они сели есть арахисовую пасту, варенье и суп «Кэмпбелл» прямо из банки.
– Давай-ка я помидорчик разрежу.
– Я только что поел. Мне уже не хочется.
– Овощи надо кушать, овощи – они полезные.
– Так вон в супе овощи есть. Он ведь и называется «Суп овощной».
– Ты не убегай. Я поговорить с тобой хочу. Когда у тебя летние каникулы начинаются?
– Сегодня был последний день уроков.
– Так приходи тогда работать на ферме.
– Ну не знаю.
– Не знает он, ты смотри! Как денюжки тратить, так всё он знает, а как заработать хоть чего-нибудь, так не знает он, ишь какой!
– Я подумывал про военную службу. Может, в армию пойду.
– Когда? Сейчас?
– Мне уже семнадцать.
– Семнадцать лет – ума нет.
– Биллу-младшему тоже семнадцать было. Ты за него подписалась.
– Полагаю, это ему не во вред пошло.
– Он, кстати, звонил сегодня.
– Звонил? Что рассказывал?
– Ничего особенного. Он в Гонолулу.
– Ни разу от него ни гроша не видела. Правда, не то чтобы я хоть раз об этом просила.
– Если попаду в армию, буду присылать тебе понемногу.
– Ну, разок-другой он отправлял кое-какие денюжки. Не регулярно. Но в последнее время – нет. А попросить я у него не могу – гордыня душит.
– Каждый расчётный день буду присылать понемногу. Клянусь, – пообещал Джеймс.
– Это ты уж сам решай.
– Так, значит, ты за меня подпишешься?
Она не ответила. Джеймс взял вилку и отправил в рот дольку помидора.
– Ты мне отправляй конверт каждый месяц, а я буду в нём деньги назад посылать.
– А с вербовщиками-то ты уже говорил?
– Поговорю.
– Когда?
– Поговорю.
– Когда поговоришь-то?
– В понедельник.
– Если в понедельник к вечеру у тебя будут документы и ты сможешь указать мне веские причины для службы, то я, может, и подпишусь. Но если ты только мечтаешь, тогда во вторник лучше просыпайся да езжай вместе со мной на ферму. Телефон у нас снова на линии, а за квартиру дай-то бог, чтобы было чем заплатить. Где же Беррис?
– Придёт, как проголодается.
– Он у нас вечно голодный, – вздохнула мать и принялась по второму разу твердить всё то же самое, потому что не говорить обо всём об этом она просто не могла.
Мать не умела молчать. Всё время читала Библию. Она была слишком старой, чтобы быть его матерью, слишком уставшей от жизни и слишком недалёкой.
* * *
Билл Хьюстон удовлетворённо смаковал пиво, но с определённого момента оно перестало лезть ему в горло. Эта забегаловка, по всей видимости, стояла фасадом к западу, потому что через открытую дверь помещение заливало светом жгучее солнце.
Кондиционер тут отсутствовал, но в заведениях, в которых он пил, это было делом привычным. Кабак как кабак, что уж тут.
Он вернулся из туалета, а Кинни всё допытывался у пляжного босяка:
– Так что ты там натворил-то? Ну-ка признавайся как на духу!
– Ничего. Да забей ты.
Билл Хьюстон сел и сказал:
– Ничего против вас, парни, не имею. Только есть у меня младший братишка – так вот он хочет пойти в морпехи.
Бывший морпех был уже пьян.
– Ну это всё фигня. Вот я-то всякого навидался.
– Говорит, дескать, сделал там чего-то с какой-то бабой, – объяснил Кинни.
– Где? – не понял Хьюстон.
– Да во Вьетнаме, чтоб его, – сказал Кинни. – Ты чем слушаешь-то?
– Я-то всякого навидался, – повторил парень. – Там как оно всё было-то: они, значит, бабу эту держали, а этот чувак взял да пилотку-то ей и вырезал. И вот такая хуйня там всю дорогу творится.
– Твою ж душу! Без балды?
– Да я и сам такое делал.
– Так это ты делал?
– Ну я ж там был.
Хьюстон сказал:
– То есть ты прям реально… – повторить за бывшим морпехом не поворачивался язык, – реально это сделал?
Кинни сказал:
– Ты пилотку у какой-то сучки вырезал?
– Ну я прямо там был, когда всё случилось. Совсем рядом, прям вот в той же – ну, это, почти в той же деревне.
– Это были твои ребята? Твоё подразделение? Кто-то из твоего взвода?
– Не, не наши. Это какие-то парни из Кореи, корейское подразделение какое-то. Эти засранцы ваще без тормозов.
– Так, теперь заткнись нахер, – велел Кинни, – и выкладывай нам, что ты натворил.
– Ну, там ваще много всякой нездоровой хуйни происходит, – ответил парень.
– Да ты балабол. В морской пехоте США никогда такого не допустили бы. Ё-моё, какой же ты балабол.
Парень вскинул руки, как арестант:
– Эй, ну ты чё, чувак, – заради чего такой кипиш?
– Просто скажи мне, что ты резал живую бабу, тогда признаю, что ты не балабол.
Бармен крикнул:
– Эй ты! Я с тобой уже говорил! На проблемы нарываешься? По морде захотелось?
Это был крупный толстый гаваец без рубашки.
– Вот это как раз и есть моук, – пояснил их собутыльник, когда бармен швырнул на пол тряпку и подошёл к ним.
– Я ж тебе сказал отсюда выметаться.
– Так то вчера.
– Я говорил тебе выметаться отсюда с этим твоим гнилым базаром. Это значит, что я не хочу тебя здесь видеть – ни вчера, ни сегодня, ни завтра.
– Э, я ж тут с пивом сижу.
– Забирай с собой, мне насрать.
Кинни встал:
– Давайте-ка съебём по-хорошему из этого сраного шалмана. – Он сунул руку за пазуху и потянулся к ремню.
