скачать книгу бесплатно
Дымовое древо
Денис Джонсон
Великие романы
Это история Шкипа Сэндса – шпиона, сотрудника Отдела психологических операций, действующего во Вьетнаме,– и всех тех несчастий, которые ждут его из-за знаменитого дяди Шкипа, ветерана войны, известного в кругах разведки просто как Полковник. А еще это история братьев Хьюстон, Билла и Джеймса, которых судьба занесла из аризонской пустыни на войну, где грань между дезинформацией и умопомешательством окончательно размылась и отделить правду от иллюзии практически невозможно. Это история тайных организаций, безумия джунглей и бесконечного одиночества, не похожая ни на что в современной американской литературе.
Денис Джонсон
Дымовое древо
Denis Johnson
Tree of Smoke
© 2007 by Denis Johnson
© Евгений Романин, перевод, 2023
© Василий Половцев, иллюстрация, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
* * *
Благодарственное слово
Я рад выразить признательность людям и организациям, чья поддержка и любезная помощь сделали возможным написание этой книги: фондам Ланнана, Уайтинга и Гуггенхайма; центру Белладжо Фонда Рокфеллера; Сан-Маркосской кафедре английского языка Техасского университета; Бобу Корнфилду, Роберту Джонсу и Уиллу Блайту; Робу Холлистеру; Иде Миллер, Нику Гуверу, Маргарет, Майклу и Френчу Фраям; Уильяму Ф. Кс. Бэнду Третьему; а также прекрасной Синди Ли.
Подробностями ранних лет военной карьеры персонажа полковника Сэндса автор обязан мемуарам Уильяма Ф. Кс. Бэнда «Воины, оседлавшие ветер» (Castle Books Inc., 1993).
Вновь посвящаю Х. П. и Тем, Кто
1963
Этой ночью, ровно в три часа, убили президента Кеннеди. Юнга Хьюстон и два других новобранца ещё мирно спали, а по свету уже разлетелись первые сообщения. На острове было небольшое ночное заведение – полуразвалившийся клуб с большими крутящимися вентиляторами на потолке, барной стойкой и автоматом для игры в пинбол; двое морпехов, что держали клуб, зашли к салагам, растолкали и рассказали, что стряслось с президентом. Они, эти двое морпехов, сели с тремя матросами на койках в бараке из гофрированного железа для временно расквартированных военных и стали пить пиво, наблюдая, как с кондиционера в консервную банку сочится по капле вода. Армейский узел связи на базе в бухте Субик не умолкал всю ночь, передавая сводки о загадочном убийстве.
Теперь было уже позднее утро, и юнга Уильям Хьюстон – младший опять понемногу трезвел; он продирался сквозь джунгли острова Гранде с позаимствованной на время винтовкой двадцать второго калибра наперевес. Поговаривали, здесь, в окрестностях военного пансионата, водятся дикие кабаны, – а на Филиппинах он пока только и видел, что этот самый пансионат. Хьюстон не отдавал себе отчёта, что он думает об этой стране. Просто хотелось поохотиться немного в джунглях. Кабаны-то, как говорили, бродят где-то совсем поблизости.
Ступал он осторожно, помня о змеях и стараясь не шуметь, потому что хотел услышать кабана прежде, чем тот на него набросится. Нервы у него были на взводе, и это Хьюстон тоже прекрасно осознавал. Повсюду вокруг на все десять тысяч голосов перекликались джунгли, с берега доносились крики чаек и отдалённый шум прибоя, а если замереть на месте и с минуту прислушиваться, то можно было уловить, как в разгорячённом теле мерно тикает пульс, а в ушах потрескивает стекающий пот. Если же простоять без движения ещё хоть пару секунд, то сразу подлетали насекомые и с зудением принимались виться у головы.
Хьюстон прислонил винтовку к чахлому банановому стеблю, снял с головы повязку, выжал, отёр лицо и ненадолго остановился, отмахиваясь тряпкой от комарья и рассеянно почёсывая в паху. Неподалёку сидела чайка и, как казалось, вела сама с собой жаркий спор: сначала раздалась череда протестующих скрипов, а ей наперебой – возражение в виде более низких возгласов: «Ха! Ха! Ха!» А потом матрос Хьюстон заметил, как что-то перемещается с дерева на дерево.
Не сводя взгляда с точки среди ветвей гевеи, в которой засёк животное, он потянулся за винтовкой. Вот оно снова шевельнулось. Теперь стало ясно, что это какой-то вид макаки, немногим крупнее собачки-чихуахуа. Определённо не дикий кабан, но всё же и тут было на что посмотреть: левой рукой и обеими ногами она уцепилась за древесный ствол и с раздражительной суетливостью расковыривала тонкую кору. Матрос Хьюстон взял тощую обезьянью спину на мушку. Потом приподнял оружие на пару градусов и прицелился макаке в голову. Без каких-либо раздумий надавил на спусковой крючок.
Обезьянка распласталась по стволу, исступлённо раскидывая в стороны конечности, а затем завела обе руки назад, словно хотела почесать себе между лопаток, и свалилась на землю. Матрос Хьюстон с ужасом наблюдал, как она бьётся в конвульсиях. Вот макака взметнулась, оттолкнувшись рукой от почвы, и присела, опершись спиной о ствол и вытянув ноги перед собой, будто хотела отдохнуть после тяжёлого рабочего дня.
Матрос Хьюстон подобрался на несколько шагов ближе и с расстояния всего в пару ярдов увидел, что мех у обезьянки очень блестящий, красновато-коричневый в тени и светлый на солнце, в зависимости от того, какое положение примут шевелящиеся сверху листья. Макака огляделась по сторонам и принялась судорожно глотать воздух, а животик её с каждым вдохом поразительным образом раздувался, прямо как резиновый шарик. Стрелял-то Хьюстон снизу, и пуля прошила брюшную полость.
Он почувствовал, как его собственный желудок разрывается надвое. «Твою бога душу мать!» – крикнул он макаке, будто та могла как-то изменить своё досадное и отвратительное положение. Он уже думал, что вот сейчас у него взорвётся мозг – если предполуденная жара так и будет выжигать вокруг все джунгли, если чайки так и будут орать, а обезьянка – осторожно оглядываться по сторонам, вертеть головой и вращать с боку на бок чёрными глазками, точно следя за ходом какого-то разговора, какого-то спора, какой-то борьбы, которую все эти джунгли, всё это утро, весь этот миг вёл с самим собой.
Хьюстон подошёл к макаке, опустил винтовку рядом с ней на землю и поднял зверька двумя руками, одной поддерживая зад, а другую подложив под голову. С восхищением, а потом с омерзением понял он, что обезьянка плачет. С каждым выдохом из горла вырывался всхлип, а когда макака моргала, из глаз струились слёзы. Она смотрела туда-сюда и, кажется, человек занимал её ничуть не больше, чем всё остальное, что она видела вокруг. «Эй», – позвал Хьюстон, но обезьянка, похоже, ничего не слышала.
Он держал зверька на руках, и вот сердечко наконец перестало биться. Встряхнул макаку, но знал – это бесполезно. Почувствовал, что во всём виноват он сам, и, поскольку рядом никого не было и никто бы его не заметил, Хьюстон дал волю чувствам и разрыдался – как ребёнок. Да он и был, в сущности, вчерашним ребёнком: ему было всего восемнадцать лет.
Когда Хьюстон вернулся на побережье, к клубу, то увидел, что на серый пляж выбросило прибоем косяк прозрачно-фиолетовых медуз – несколько сотен студенистых созданий, каждое – примерно с ладонь, лежало на солнце и постепенно ссыхалось под его лучами. Маленькая островная гавань пустовала. Никакие лодки сюда не ходили, если не считать парома от военно-морской базы на другом берегу бухты Субик.
Всего в нескольких ярдах, фасадами к песчаной полосе, под величественными деревьями стояла пара бамбуковых хижин – с веток им на крыши осыпались мелкие лиловые цветочки. Изнутри одной доносились крики: какая-то парочка занималась любовью – шлюха, предположил матрос Хьюстон, и какой-нибудь моряк. Хьюстон присел на корточки в тени дерева и слушал, пока они не перестали хихикать и громко дышать, а из-под застрехи не подала голос ящерица – сначала прозвучал короткий предупреждающий щебет, а затем резкий, отрывистый гоготок: «гек-ко»; «гек-ко»; «гек-ко»…
Немного погодя мужчина вышел из хижины – стриженый ёжиком, сорокалетний, под животом повязано белое полотенце, в передних зубах – сигарета; он косолапо стоял, одной рукой придерживая полотенце на бёдрах, пошатывался и вглядывался во что-то близкое, но невидимое. Вероятно, какой-то офицер. Вот он взял сигарету большим и указательным пальцем, затянулся и выдохнул туманное облачко дыма, тут же окутавшее ему лицо.
– Очередное задание выполнено.
Открылась входная дверь в соседнюю хижину, оттуда, прикрывая ладонью промежность, выглянула обнажённая филиппинка и сказала:
– Он это делай не любит.
Офицер крикнул:
– Эй, Везунчик!
К двери подошёл какой-то низкорослый азиат, полностью одетый в камуфляжную униформу.
– Ты что же это, не доставил даме удовольствие?
Азиат ответил:
– Могло навлечь неудачу.
– Карма, – сказал офицер.
– Может быть, – произнёс низкорослый.
Хьюстона же офицер спросил:
– Чего, пивка ищешь?
Вообще-то Хьюстон уже должен был находиться в другом месте. Теперь он понял, что опоздал и что мужчина обращается к нему. Свободной рукой офицер сдёрнул полотенце и отшвырнул сигарету. Почти вертикально вниз пустил струю мочи, в клочьях пены которой безвозвратно сгинул окурок, а Хьюстону сказал:
– Увидишь чего сто?ящее, так ты дай знать.
Чувствуя себя дураком, матрос Хьюстон вошёл в клуб. Внутри играли в пинбол и переговаривались две юные филиппинки в ярких цветастых платьях, причём тараторили они так быстро, да ещё и большие вентиляторы так вертелись под потолком, что у Хьюстона едва не подкосились ноги.
Из-за стойки поднялся один из морпехов, по имени Сэм.
– А ну, всем заткнуться! – скомандовал он. Поднял руку – в ней, как оказалось, он держал кухонную лопатку.
– А что я сказал? – не понял Хьюстон.
– Извини. – Сэм махнул головой в сторону радиоточки, сосредотачиваясь на звуке, точно слепой. – Поймали-таки этого типа.
– Так ещё же перед завтраком об этом сказали. Не новость уже.
– Там ещё кое-что о нём выяснилось.
– Ну и ладно, – бросил Хьюстон.
Он выпил воды со льдом и немного послушал радио, но сейчас у него так трещало в голове, что ни слова было не разобрать.
Через некоторое время вошёл офицер в безразмерной гавайской рубашке, а с ним и молодой азиат.
– Поймали его, господин полковник, – сообщил офицеру Сэм. – Парня зовут Освальд.
Полковник спросил:
– Какой такой ещё Освальд? – казалось, будто фамилия убийцы возмутила его не меньше, чем само злодеяние.
– Ёбаный сукин сын, – ответил Сэм.
– Точно, что сукин, – согласился полковник. – Надеюсь, ему там яйца-то отстрелят. Нашпигуют пулями по самую сраку. – Он без всякого смущения смахнул слезу и продолжал: – А Освальд – это имя или фамилия?
Хьюстон про себя отметил, что сперва этот офицер мочился на землю, а теперь – вот он уже и плачет.
Молодому же азиату Сэм сказал:
– Сэр, мы, конечно, чертовски рады гостям. Но вообще-то филиппинская армия здесь не обслуживается.
– Везунчик у нас из Вьетнама, – ответил полковник.
– Из Вьетнама? Ты что, заблудился?
– Нет, не заблудился, – сказал юноша.
– Этот парень, – продолжал полковник, – уже водит реактивные самолёты. Капитан военно-воздушных сил Республики Вьетнам.
Сэм спросил юного капитана:
– Так что, война у вас там или как? Ну, война: бдыщ-бдыщ-тыдыдыщ! – он изобразил обеими руками, будто держит пистолет-пулемёт, и синхронно затряс ими в воздухе. – Да? Нет?
Капитан отвернулся от американца, сформулировал в уме фразу, отработал, повернулся обратно и проговорил:
– Не знаю насчёт войны. Много людей умерло.
– И этого достаточно, – согласился полковник. – Это уже кое-что.
– А здесь чего делаешь?
– Я здесь для подготовки, летать на вертолёте, – сказал капитан.
– На вид-то тебе и на трёхколёсный велик садиться рановато, – усомнился Сэм. – Сколько тебе?
– Двадцать два года.
– Что ж, поставлю, пожалуй, пивка этому косоглазику. «Сан-Мигель» устроит? Да, не против, если буду звать тебя косоглазиком? Дурная привычка.
– Зови его Лаки, Везунчиком, – посоветовал полковник. – Берём, Везунчик! Чем травиться-то будешь?
Парень нахмурился, с таинственным видом сам с собой посовещался и произнёс:
– Мне, если можно, «Лаки Лагер».
– А сигареты какие куришь? – осведомился полковник.
– Если можно, «Лаки Страйк», – ответил он ко всеобщему веселью.
Внезапно Сэм воззрился на молодого матроса Хьюстона, будто только сейчас его узнал, и спросил:
– А где моя винтовка?
С секунду Хьюстон не понимал, о чём идёт речь. Потом его осенило:
– Бля!
– Где она? – судя по всему, Сэма она не так уж прямо интересовала, просто было любопытно.
– Бля, – проговорил матрос Хьюстон. – Ща я за ней сгоняю.
Пришлось возвращаться в джунгли. Стояла ровно такая же жара и ровно такая же сырость. Всё те же самые животные производили те же самые звуки, и положение было ровно столь же ужасно, он был вдали от родного дома, и во флоте ещё служить целых два года, и президент, президент его родной страны по-прежнему мёртв – а вот макака куда-то исчезла. Винтовка Сэма лежала в кустах, там же, где он её оставил, а обезьянки нигде не наблюдалось. Видимо, какой-то зверь утащил.
Хьюстон был готов к тому, что придётся опять её увидеть; так что он испытал облегчение – можно было вернуться в клуб и не мучить себя лицезрением плодов своего поступка. И всё же, без особой тревоги или беспокойства, он понимал: навсегда от подобных картин ему не уберечься.
Матроса Хьюстона один раз повысили в звании, а потом снова понизили. Он мельком видел некоторые из больших столичных городов Юго-Восточной Азии, бродил душными ночами по улицам, на которых дрожали в затхлом бризе огни фонарей, но ни разу не оставался на суше достаточно долго, чтобы разучиться переносить качку, лишь достаточно для того, чтобы сбиться с толку, насмотреться на мешанину лиц и наслушаться страдальческого смеха. Когда срок службы истёк, он завербовался на новый, при этом более всего его завораживала власть вершить собственную судьбу, просто вписав в нужную графу свою фамилию.
У Хьюстона имелось два младших брата. Ближайший к нему по годам, Джеймс, записался в пехоту и был отправлен во Вьетнам, и вот как-то ночью, как раз перед окончанием своего второго срока во флоте, Хьюстон сел на поезд от военно-морской базы в японской Ёкосуке до Иокогамы – там они с Джеймсом договорились встретиться в баре «Арахис». Дело было в 1967 году, с убийства Джона Кеннеди прошло уже больше трёх лет.
В вагоне Хьюстон смотрел поверх чёрных как смоль макушек и ощущал себя великаном. Пассажиры – все как один малорослые японцы – разглядывали его без радости, без сожаления, без стыда, пока он не почувствовал, будто ему сворачивают шею. Вот он наконец сошёл с поезда и через вечернюю морось двинулся по прямой вдоль мокрых трамвайных рельсов, ведущих к бару «Арахис». Хьюстону не терпелось поговорить с кем-нибудь по-английски.
Большой зал «Арахиса» был битком набит военными моряками и потёртыми на вид ребятами из торгового флота, в голове сразу стало тесно от гомона голосов, а в лёгких – от сигаретного дыма.
Джеймса Хьюстон нашёл у сцены, протолкнулся к нему и протянул руку.
– Сваливаю я из Ёкосуки, браток! Снова на борт! – объявил он первым делом.
Приветствие потонуло в музыке оркестра – выступал квартет каких-то местных японских подражателей «Битлов» в ослепительно-белых костюмах и с чёлочками. Джеймс сидел в гражданской одежде за небольшим столиком и тупо глазел на музыкантов, не замечая ничего вокруг, так что Билл прицельно запустил ему в открытый рот солёным орешком.
Джеймс указал на оркестр:
– Вот ведь цирк с конями! – чтобы было хоть сколько-нибудь слышно, ему пришлось кричать.
– Ну чё тут сказать? Здесь тебе не Финикс.
