скачать книгу бесплатно
Эдит тащила необъятную разноцветную соломенную кошёлку на ремне из конопляного волокна. Удалилась, помахивая ею, косолапо ступая в своих сандалиях и покачивая задом под шёлковой юбкой, будто карабао. Отлично. Умотала наконец-то. Весь день после полудня Кэти чувствовала в шее и в плечах какое-то напряжение, нестерпимое желание избавиться от общества этой женщины. Конец каждого дня лишал её сердце покоя, потом приходила ночь, а с ней – страдание, безумие, бессонница, слёзы, мысли и чтение книг о Преисподней.
С другой стороны, американец, который сейчас расстеливал для неё на заплесневелой скамейке свой белый платок, казался никчёмным и тупым – но в то же время успокаивал. Он произнёс:
– Voulez-vous parler fran?ais?[32 - Хотите, поговорим по-французски? (Фр.)]
– Прошу прощения… Ох, нет, у нас в Манитобе по-французски не говорят. Мы не из таких канадцев. А вы правда лингвист, да?
– Да я-то всего лишь любитель. Вполне уверен, настоящему лингвисту здесь хватит работы на целую жизнь. Насколько мне известно, никто ещё не пытался изучить диалекты Минданао сколько-нибудь систематическим образом.
Американец взял ломтик кокоса. На него уже сползлись муравьи. Он сдул их и срезал кусочек лезвием своего тёмно-синего бойскаутского карманного ножа.
– У вас трудная работа, – сказал он.
– О да, – вздохнула она. – Я ошиблась насчёт самой природы вакансии.
– Правда?
– И насчёт её глубины, и насчёт её серьёзности.
Хотелось пожаловаться ему, чтобы он критически оценил собственное положение.
– Ну, я просто имел в виду, что вам приходится взаимодействовать с кучей народа.
– Как только оказываешься среди язычников, всё меняется. В корне меняется. Становится намного острее, намного живее, делается яснее ясного. Ох, ладно, – спохватилась она, – это такие вещи, которые путаются в голове ещё сильнее, когда заводишь о них речь.
– Догадываюсь.
– Тогда давайте и не будем о них говорить. Вы не против, если я как-нибудь набросаю пару мыслей и передам их вам? Ну, на бумаге?
Он ответил:
– Непременно.
– А что насчёт вас? Как идёт ваша работа?
– Да это скорее похоже на отдых.
– Какие здесь интересы у «Дель-Монте»? Вряд ли на этих равнинах Магинданао хорошо примутся ананасы. Здесь слишком влажно.
– Я в отпуске. Просто путешествую.
– Значит, вы приехали сюда без видимых причин. Просто заблудившийся торговый представитель.
– Пожалуй, да, я бы рассматривал это как что-то вроде представительской должности, если бы такие милые люди как вы и так уже не выполняли здесь работу, представляя нас в лучшем виде.
– Нас – это кого, мистер Сэндс?
– Соединённые Штаты, миссис Джонс.
– Я канадка. Я представляю интересы Святого Евангелия.
– Ровно тем же занимаются Соединённые Штаты.
– Вы читали книгу «Гадкий американец»[33 - «Гадкий американец» (The Ugly American, 1958) – политический роман Юджина Бердика и Уильяма Ледерера о деятельности дипломатического корпуса США в Юго-Восточной Азии.]?
Он ответил:
– С чего бы мне пришло в голову читать книгу с таким гадким названием?
Она удивлённо взглянула на него.
– А, ладно, читал я «Гадкого американца», – ответил он. – По-моему, полная чушь. Самобичевание нынче входит в моду. Но я на это не куплюсь.
– А «Тихого американца»[34 - «Тихий американец» (The Quiet American, 1955) – роман английского писателя Грэма Грина, критикующий внешнюю политику США во Вьетнаме.]?
– «Тихого американца» я тоже читал.
Этот роман, как заметила Кэти, он уже не заклеймил «полной чушью». Она сказала:
– Мы, жители Запада, наделены многими благами. У нас бо?льшая свобода воли. Мы свободны от некоторых… – её мысли вдруг застопорились.
– У нас есть права. Свобода. Демократия.
– Я не об этом. Не знаю даже, как сказать. Свобода воли вообще под вопросом. – Она с трепетом подумала, не спросить ли у него – не читал ли он случаем Жана Кальвина?.. Ну уж нет. Даже сам вопрос таил в себе бездонную пропасть.
– С вами всё в порядке?
– Мистер Сэндс, – спросила она, – знаете ли вы Христа?
– Я католик.
– Да. Но всё же знаете ли вы Христа?
– Ну, – протянул он, – думаю, не в том смысле, какой предполагаете вы.
– Вот и я не знаю.
На это он не ответил ничего.
– Я думала, будто знаю Христа, – призналась она, – но я полностью ошибалась.
Кэти заметила, что он, когда нечего сказать, сидит абсолютно неподвижно.
– Мы, знаете ли, не все здесь сошли с ума, – сказала она. На это он тоже ничего не ответил. – Простите.
Он осторожно прокашлялся:
– Вы ведь можете вернуться домой, разве нет?
– О нет. Не могу. – Она прямо-таки ощущала, как он боится спросить – почему. – Просто потому, что тогда у меня в жизни ничего уже не исправить.
Американец молчал, и слышать это молчание было почти невыносимо. Пришлось заполнить паузу:
– Знаете, это не так уж необычно, не так уж странно, не такое уж неслыханное дело – находиться в трагической ситуации, но знать, что жизнь-то продолжается. Вы только посмотрите вокруг! Солнце по-прежнему всходит и заходит. Каждый день освобождает в сердце немного места – как же это слово… любовь не ослабевает, она неумолимо шевелится, толкается и пинается внутри, как дитя. Ну всё, ладно! С меня хватит! – «Что ж я за дура-то!» – чуть не вырвался крик из груди.
Заходящее солнце снизилось из-под облаков и так ударило им в глаза лучами, что внезапно весь городок залило пульсирующим алым светом. Американец никак не высказался по поводу её слов. Он спросил:
– А что произойдёт, когда всё это, гм… выяснится окончательно?
– Ну вот, поздравляю, вы подобрали нужное слово.
– Простите?
– Вы хотите сказать, если Тимоти умер?
– Если, ну… да. Простите.
– Мы не знаем, что с ним случилось. Он сел в автобус до Малайбалая, и мы всё ещё ждём его домой. У него был болезненный вид, он пообещал, что перед тем, как провести все остальные встречи, сходит к доктору в тамошнем санатории. Насколько мы знаем, в санатории его никто не видел. Мы вообще не уверены, что он доехал до Малайбалая. Уже были в каждом городке по дороге туда – ничего, ничего, никаких вестей.
– И, догадываюсь, времени уже прошло порядочно.
– Семнадцать недель, – сказала она. – Всё уже сделано.
– Всё?
– Мы связались со всеми, с кем можно, – с местными властями, с посольством, конечно же, с нашими семьями. Совершили тысячу звонков, каждый по тысяче раз сошёл с ума. В июле приехал его отец и объявил о вознаграждении для того, кто его обнаружит.
– Вознаграждение? Он состоятельный человек?
– Нет, вовсе нет.
– А-а.
– Впрочем, кое в чём дело продвинулось. Нашлись какие-то останки.
Американец, как верный своим корням уроженец Среднего Запада, отреагировал на это замечание, промычав:
– А-а. Угу.
– Так что прямо сейчас мы ждём вестей о личных вещах мертвеца.
– Мэр Луис мне рассказывал.
– Что, если это Тимоти? Какое-то время я ещё побуду здесь, а потом найду новую должность – в любом случае так ведь и планировалось. Если же Тимоти, к нашему всеобщему удивлению, всё-таки вернётся – а это-то он может, вы просто не знаете Тимоти, – вот если он вернётся, мы, наверно, и дальше будем работать по плану. Он ведь ждал перемены. Хотел перемен, новых задач. В смысле, тех же самых задач, но на совершенно новом месте. Ну а я – медсестра, меня могут отправить куда угодно. Хоть в Таиланд, хоть в Лаос, хоть во Вьетнам.
– Северный Вьетнам или Южный?
– У нас и правда есть люди на Севере.
– У адвентистов седьмого дня?
– У МФПД – Международного фонда помощи детям.
– Точно, МФПД. – И вдруг Шкип разразился страстной тирадой: – Послушайте, эти местные никогда не увидят лучшей жизни, чем есть у них сейчас. Но вот их дети – может быть. Свобода предпринимательства означает обновление, просвещение, процветание и всю прочую банальщину. А ещё свободное предпринимательство просто обязано расширять свои границы, такова уж его природа. Их правнуки будут жить лучше, чем мы сейчас живём в Штатах.
– Хорошо, – опешила она, – это всё прекрасные мысли и многообещающие речи. Но ведь «этих местных» одними речами не накормишь. Им нужен рис, чтоб наполнить желудок, и притом сегодня же.
– При коммунизме их дети сегодня, может, и ели бы лучше. Но их внуки подохнут с голоду в мире, который превратится в одну большую тюрьму.
– Как мы вообще перешли к этой теме?
– А вы знали, что МФПД считается организацией прикрытия для коммунистов?
– Нет. Это правда? – Она на самом деле ничего такого не слышала, да это и не особо её волновало.
– Посольство США в Сайгоне считает МФПД орудием Третьей силы.
– Что ж, мистер Сэндс, я не принадлежу к пятой колонне или какой-то там третьей силе. Даже не знаю, что это за третья сила такая.
– Это не коммунисты, но и не антикоммунисты. Однако пользы от них больше коммунистам.
– И много ли времени люди из «Дель-Монте» проводят в посольстве США в Сайгоне?
– Мы получаем сводки отовсюду.
– МФПД – организация крохотная. Мы живём на гранты от десятка благотворительных фондов. У нас главная контора в Миннеаполисе, а ещё около сорока медсестёр работают в поле – не знаю, по скольким странам. В пятнадцати или шестнадцати странах, по-моему… Мистер Сэндс, вы, кажется, расстроены.
Он сказал:
– Разве? Это вы, должно быть, были здорово расстроены позапрошлым вечером.
– Когда?
– В Малайбалае.
– В Малайбалае?
– Ой, да ладно – в итальянском заведении? Когда мэр упомянул что-то про Кэти Джонс – адвентистку седьмого дня, имя было то же самое. Но я уж точно не подумал, что это были вы.
– Почему же?
– В тот вечер вы вели себя совсем не похоже на адвентистку седьмого дня.
Американец в своих цветастых коротких брючках, кажется, ждал от неё какого-то слова в свою защиту, хотя от этого не было никакого проку.
– Мэр и его родня всегда были очень добры ко мне.
– Нет, ну в самом-то деле – ладно вам.
