скачать книгу бесплатно
Офицер Со не ответил. Некоторое время они не слышали ничего, кроме тарахтящего мотора. Затем офицер Со произнес:
– В мои времена у нас было целое отделение, с бюджетом. То есть был катер, транквилизирующий пистолет. Мы наблюдали, проникали, выбирали. Мы не трогали семейных и никогда не брали детей. Я заработал себе блестящую репутацию. А теперь – посмотрите на меня. Никого не осталось. Уверен, я единственный, кто еще помнит, как это делается.
Джил разглядывал что-то на берегу. Он протер линзы бинокля, хотя в такой темноте все равно ничего не разглядишь, и протянул бинокль Чон До.
– Что ты видишь? – спросил он.
Когда Чон До поднял бинокль к глазам, он еле разглядел мужчину, идущего по берегу, недалеко от воды, – пятно посветлее на темном фоне. Вдруг он заметил какое-то движение. Животное неслось по берегу прямо к мужчине – видимо, собака, хотя и очень крупная, размером с волка. Мужчина сделал что-то, и собака убежала.
Чон До обернулся к офицеру Со.
– Там мужчина. Он с собакой.
Офицер Со выпрямился и положил руку на мотор.
– Он один?
Чон До кивнул.
– Это акита?
Чон До не разбирался в породах. Раз в неделю приютские мальчишки убирались в местном собачьем питомнике. Собаки – грязные животные, готовые броситься на тебя при малейшей возможности, сразу видно, в каких местах они обкусывали деревянные подпорки в своих клетках, разгрызая дерево клыками. Вот все, что Чон До знал о собаках.
– Пока она виляет хвостом, не о чем беспокоиться, – сказал офицер Со.
– Японцы учат своих собак разным трюкам. Скажи ей: «Хорошая собачка, сесть. Еси, еси. Осувари кавай дэс нэ», – добавил Джил.
– Да заткнись ты со своим японским, – огрызнулся Чон До.
Чон До хотел спросить, есть ли план, но офицер Со просто направил лодку к берегу. В Панмунджоме Чон До возглавлял туннельный отряд, и ему разрешались алкоголь и раз в неделю свидание с женщиной. А через три дня у него четвертьфинал по тхэквондо.
Раз в месяц отряд Чон До прочесывал все туннели под демилитаризованной зоной, они работали без света, пробегая многие километры в кромешной тьме, только красные фонари горели в конце туннеля, там, где надо было проверить все затворы и проволочные заграждения. Они работали так, словно в любой момент могли наткнуться на южнокорейцев, и ежедневно тренировались в рукопашном бое в темноте, кроме сезона дождей, когда в туннелях становилось слишком грязно, чтобы спускаться туда. Говорили, что у южнокорейских солдат есть американские приборы ночного видения. А у парней из отряда Чон До единственным оружием была тьма.
Когда волнение на море усилилось, и Чон До стало не по себе, он обернулся к Джилу:
– Так что за работа может быть хуже, чем обезвреживание мин?
– Отмечать их на карте, – сказал Джил.
– Миноискателем?
– Они бесполезны, – сказал Джил. – Американцы используют теперь пластиковые мины. Мы составили карты их вероятного нахождения, используя психологию и особенности местности. Там, где тропинки утоптаны или приходится переступать через корни деревьев, вполне может находиться мина, и мы отмечаем ее на карте. Можно провести всю ночь на минном поле, рискуя жизнью на каждом шагу, и ради чего? К утру все мины на месте, и враг тоже.
Чон До знал, кому достается самая тяжелая работа – подземная разведка, подводные лодки на двенадцать человек, мины, биохимия – и вдруг он по-новому взглянул на Джила.
– Так значит – ты сирота, – сказал он.
Джил был удивлен.
– Вовсе нет. А ты?
– Нет, – ответил Чон До. – Я нет.
Отряд Чон До состоял из приютских, хотя сам Чон До не относился к ним. В его военном билете Корейской народной армии был указан адрес – приют «Завтрашний день», это и определило его судьбу. Ошибка, которую никто в Северной Корее не был в состоянии исправить. Он вырос среди сирот, понимал их особое положение и не питал к ним ненависти, как большинство людей. Просто он не был одним из них.
– А теперь ты переводчик? – спросил Джила Чон До.
– Когда долго работаешь на минном поле, – объяснил Джил, – получаешь вознаграждение. Тебя посылают в какое-нибудь тепленькое местечко – например, в языковую школу.
Офицер Со горько усмехнулся.
Белая пена прибоя захлестывала лодку.
– Знаешь, что погано? – продолжал Джил. – Идя по улице, я думаю: вот здесь я бы установил мину. А еще я никогда не наступаю на порог и не встаю перед унитазом. Я даже в парк не могу сходить.
– В парк? – спросил Чон До. Он никогда не бывал в парке.
– Хватит, – сказал офицер Со. – Пора найти для нашей языковой школы нового учителя японского.
Он заглушил мотор, и прибой загрохотал, покачивая лодку на волнах.
Они видели силуэт мужчины на берегу, он наблюдал за ними, но они ничего не могли поделать, до берега оставалось метров двадцать. Когда Чон До почувствовал, что шлюпка вот-вот перевернется, он спрыгнул в воду, чтобы поддержать ее, и, хотя вода доходила ему только до пояса, волны захлестнули его с головой. Прилив протащил его по песчаному дну, прежде чем он вынырнул из воды, откашливаясь.
Человек на берегу не произнес ни слова. Почти стемнело, когда Чон До выбрался на сушу.
Он сделал глубокий вдох и смахнул воду с волос.
– Комбанва, – сказал он незнакомцу. – Одэнки кэс да.
– Огэнки дэс ка, – крикнул Джил из лодки.
– Огэнки дэс ка, – повторил Чон До.
Собака подбежала к ним с желтым мячиком в зубах.
Мужчина замер на мгновенье. Затем попятился.
– Хватай его, – крикнул офицер Со.
Мужчина бросился бежать, Чон До погнался за ним в своих мокрых джинсах и кроссовках, облепленных песком. Собака, большая, белая, прыгала от возбуждения. Японец побежал по берегу и почти исчез в темноте, если бы не собака, которая носилась вокруг него. Чон До бежал изо всех сил. Он сосредоточился только на ногах впереди бегущего человека – мелькавших на песке в такт с ударами его сердца. Потом он закрыл глаза. В туннелях Чон До научился чувствовать людей, которых не мог видеть. Когда кто-то появлялся, он чувствовал это, и если ему удавалось подобраться поближе, он мог напасть на противника. Отец, Повелитель сирот, всегда внушал ему, что его мать мертва, но Чон До знал, что это неправда, она жива и здорова, но вне досягаемости. И хотя он ничего не знал о судьбе Повелителя сирот, Чон До чувствовал, что отец покинул этот мир. Для того чтобы сражаться в темноте, нужно то же самое: почувствовать противника и никогда не полагаться на воображение. Мрак в твоей голове заселяется баснями, которые нашептывает воображение и которые не имеют ничего общего с тем мраком, что окружает тебя на самом деле.
Впереди послышался глухой звук, словно кто-то упал в темноте; Чон До тысячи раз слышал этот звук. Он подбежал к мужчине, который торопился подняться на ноги. С испачканным в песке лицом он походил на призрака. Они оба задыхались от быстрого бега, и пар от их дыхания белым облаком выделялся в темноте.
На самом деле Чон До плохо выступал на соревнованиях. Когда ты сражаешься в темноте, твое местонахождение выдает противнику лишь твой удар. В темноте самое важное – это максимальное расстояние, позволяющее наносить сильные, ошеломляющие удары в голову и мощные удары ногой с разворота, которые требуют большого пространства и могут сходу вырубить противника. А в соревнованиях противник видит твои движения задолго до того, как ты нанесешь удар. Ему достаточно сделать шаг в сторону. Но как быть человеку на берегу, ночью, уставшему и напуганному? Чон До развернулся и ударил его ногой по голове; незнакомец рухнул.
Собака не унималась – от возбуждения или отчаяния. Она принялась скрести лапой возле хозяина, лежащего без сознания на песке, затем бросила мяч. Чон До хотел кинуть его, но не осмелился приблизиться к ее зубам. Он вдруг заметил, что собака больше не виляет хвостом. Что-то блеснуло в темноте – очки мужчины. Он надел их, и мутное свечение над дюнами превратилось в ясные очертания горящих окон. Оказалось, что японцы жили не в огромных домах-коробках, а в небольших зданиях.
Чон До спрятал очки в карман, затем взял мужчину за ноги и потащил его по песку. Собака рычала и злобно лаяла. Чон До обернулся через плечо и увидел, что она царапает мужчине лицо. Чон До опустил голову и потащил человека дальше. Первый день в туннеле несложно пережить, но когда просыпаешься на второй день, и сумрак сна сменяется настоящим мраком, вот тогда твои глаза должны открыться. Если не откроешь глаза, в голове возникнут самые нелепые образы, например будет казаться, что на тебя сзади нападает собака. А с открытыми глазами приходится мириться лишь с одним – с бессмысленностью своего существования.
Отыскав шлюпку в темноте, Чон До скинул в нее свой груз. Мужчина открыл глаза и огляделся, не понимая, что происходит.
– Что ты сделал с его лицом? – спросил Джил.
– Где ты был? – сказал Чон До. – Тяжелый попался.
– Я всего лишь переводчик, – ответил Джил.
Офицер Со похлопал Чон До по спине.
– Неплохо для сироты, – сказал он.
Чон До резко обернулся к нему.
– Я не сирота, черт подери, – возразил он. – Вы говорили, что делали это сотни раз. Но у нас нет никакого плана, я просто гнался за первым встречным. Вы даже не вылезли из лодки.
– Надо было проверить, чего ты стоишь, – сказал офицер Со. – В следующий раз будем действовать с умом.
– Следующего раза не будет, – огрызнулся Чон До.
Джил и Чон До развернули лодку навстречу волнам. Они боролись с приливом, пока офицер Со заводил мотор. Когда все четверо разместились в шлюпке и направились в открытое море, офицер Со сказал:
– Послушай, дальше будет легче. Не думай об этом. Я соврал, когда сказал, что похитил двадцать семь человек. Я никогда не считал. Просто забудь их, одного за другим. Хватаешь их руками, а потом мысленно отпускаешь. Это лучше, чем считать.
Даже сквозь шум мотора они слышали собаку на берегу. Они уплывали все дальше и дальше, но ее лай не утихал, и Чон До знал, что будет слышать его вечно.
* * *
Они остановились на базе Сонгун, недалеко от порта Кинджи. Ее окружали земляные бункеры зенитных ракет, и после захода солнца виднелись сигнальные огни пусковых установок, белеющие в лунном свете. Так как они побывали в Японии, их держали отдельно от остальных солдат Корейской народной армии. Их отвели в лазарет – небольшую комнату с шестью койками. О том, что здесь размещался лазарет, говорили отдельный кабинет с инструментами для забора крови и старый китайский холодильник с красным крестом на двери.
Японца заперли в одном из карцеров во дворе для строевой подготовки, и Джил отправился туда тренировать свой японский через дырку в двери. Чон До и офицер Со, прислонившись к окну лазарета, курили одну сигарету на двоих и наблюдали, как Джил, сидя в грязи, отшлифовывает идиомы с человеком, которого помог похитить. Офицер Со покачал головой, словно устал от этого зрелища. В лазарете был один пациент, щуплый солдатик лет шестнадцати, – кожа да кости после голода. Он лежал на койке и скрежетал зубами. Из-за сигаретного дыма он кашлял. Они перенесли его койку в самый дальний угол комнаты, но он все равно не унимался.
Доктора не было. В лазарете держали больных солдат до тех пор, пока не убеждались в том, что они уже не поправятся. Если молодому солдату не станет лучше к утру, из него выкачают всю кровь для переливания. Чон До уже видел такое, и, как ему казалось, это лучший способ умереть. Всего несколько минут – сначала появляется сонливость, затем взгляд затуманивается, и даже если в конце человек начинает паниковать, это неважно, потому что говорить он уже не может, а перед тем как угаснуть, он кажется таким растерянным, словно сверчок, у которого оторвали усики.
Генератор в лагере отключили – постепенно свет потух, холодильник замолчал.
Офицер Со и Чон До легли на свои койки.
А японец? Он вывел собаку погулять. И исчез. Для людей, которые знали его, он исчез навсегда. Так же Чон До думал и о тех мальчишках, которых отбирали люди с китайским акцентом. Вот они здесь, а через минуту – их нет, они исчезли, как Бо Сон – растворились в неизвестности. Так он думал о большинстве людей, которые появляются в его жизни, как подкидыши, а потом исчезают, словно в бурном потоке. Но Бо Сон не исчез – либо он пошел на дно к рыбам, либо течение унесло его на север во Владивосток, он все же был где-то. И японец не исчез без следа – он в карцере, во дворе. И вдруг Чон До осенило, что его мать тоже где-то, в эту самую минуту, в какой-то квартире в столице, возможно, расчесывает свои волосы перед зеркалом, готовясь ко сну.
Впервые за многие годы Чон До закрыл глаза и воскресил в памяти ее лицо. Опасно вот так грезить о людях – они могут оказаться в туннеле рядом с тобой. Это часто случалось, когда он вспоминал мальчишек из приюта. Один промах – и кто-то из них уже шел рядом темноте. Он говорил что-то, спрашивал, почему не ты погиб от холода, почему не ты свалился в цистерну с краской, и каждую секунду тебе чудилось, что вот сейчас ты получишь удар ногой в лицо.
И вот появилась его мать. Она лежала здесь, прислушиваясь к вздрагиваниям солдата, он слышал ее голос. Она пела «Ариран»[5 - «Ариран» – популярная народная песня в Корее, включена ЮНЕСКО в Список всемирного нематериального наследия человечества. – Прим. пер.] почти шепотом, будто доносившимся из небытия. Черт подери, даже приютские знают, где их родители.
Поздно ночью, спотыкаясь, вошел Джил. Он открыл холодильник, хотя это было запрещено, и положил что-то внутрь. Затем плюхнулся на свою койку. Джил спал, свесив с койки руки и ноги, и Чон До догадался, что в детстве у него была своя собственная кровать. Мгновенье спустя он уснул.
Чон До и офицер Со встали в темноте и подошли к холодильнику. Когда офицер Со потянул за ручку, на них пахнуло холодом. Возле стенки, за квадратными контейнерами с кровью, офицер Со нащупал наполовину пустую бутылку соджу[6 - Cоджу – корейская водка. – Прим. пер.]. Они быстро закрыли дверцу, потому что кровь предназначалась для отправки в Пхеньян, и если она испортится, им за всю жизнь не расплатиться.
Они отошли с бутылкой к окну. Где-то далеко лаяли собаки в своих вольерах. На горизонте, над зенитными бункерами, лунный свет, отражаясь от океана, мягко освещал небо. За их спиной Джил бормотал что-то во сне.
Офицер Со глотнул из бутылки.
– Сомневаюсь, что старина Джил привык к пшеничным лепешкам и супу из сорго[7 - Сорго – хлебное, техническое и кормовое растение, ценная пищевая и кормовая культура для районов, в которых пшеница и другие основные зерновые культуры не произрастают, либо дают небольшие урожаи из-за засушливого климата. Из зерна сорго получают крупу и муку, кроме того, его зерном кормят свиней, коров, лошадей, домашних птиц. – Прим. пер.].
– Откуда он взялся? – спросил Чон До.
– Забудь о нем, – ответил офицер Со. – Не знаю, зачем Пхеньяну понадобилось снова этим заниматься после стольких лет, но, надеюсь, мы избавимся от этого типа через неделю. Еще одно задание и, если все пройдет гладко, мы никогда больше его не увидим.
Сделав глоток, Чон До почувствовал жжение и резь в животе.
– Какое задание? – спросил он.
– Сначала еще одна тренировка, – сказал офицер Со. – Потом отправимся за особым объектом. Токийская опера проводит лето в Ниигата. Речь идет о сопрано. Ее зовут Румина.
Следующий глоток соджу пошел намного легче.
– Опера? – удивился Чон До.
Офицер Со пожал плечами.
– Наверное, какая-нибудь большая шишка из Пхеньяна услышала пиратскую запись и хочет заполучить ее.
– Джил говорил, что работал с наземными минами, – сказал Чон До. – И за это его отправили в языковую школу. Это правда? Действительно можно получить вознаграждение?
– Без Джила не обойтись, понимаешь? Но ты не слушай его. Слушай меня.
Чон До умолк.
– А что, ты хотел бы чего-то особенного? – спросил офицер Со. – Может, ты уже придумал, какое вознаграждение?
Чон До покачал головой.
– Тогда забудь об этом.
Офицер Со отошел в угол и присел над отхожим ведром. Прислонившись к стене, он долго напрягался. Ничего не получилось.
– В свое время я вытянул пару счастливых билетов, – сказал он. – Меня наградили. А теперь посмотри на меня. – Он покачал головой. – Вот самая большая награда для тебя: не становись таким, как я.
Чон До уставился на карцер.
– Что с ним будет?
– С тем парнем с собакой? – спросил офицер Со. – Скорее всего, за ним уже едут из Пхеньяна.
– Ясно, но все-таки что с ним будет?
Офицер Со сделал последнее усилие, чтобы облегчиться.
– Не задавай глупых вопросов, – процедил он сквозь зубы.
