Адские колокола

– Что ж, мне пора… – И тут у меня глаза полезли на лоб при виде трехметрового тропического растения в углу этого бескрайнего жилища. – Господи боже! У вас есть Monstera obliqua? – воскликнула я громче, чем намеревалась. Хозяева синхронно повернулись в ту сторону, куда я смотрела.

– А что в ней такого? – удивилась Серена. – Монстера как монстера.

Я подошла к монстере и протянула руку, желая, но не смея дотронуться до нее.

– Это не обычная монстера, которую ставят в вестибюлях, эта разновидность исключительно редка. И невероятно дорого стоит, особенно такой крупный экземпляр. Я в жизни таких высоких не видела.

– Ой, да не так дорого она и стоила, да, дорогой? – повернулась Серена к Паскалю.

– Пятнадцать тысяч фунтов, – последовал ответ.

У меня отвалилась челюсть, и обратно ее пришлось поднять изрядным усилием воли. Я, конечно, платила крупные суммы за некоторые черенки ядовитых растений, но не настолько огромные.

– А это много? – спросила Серена. – Я постоянно путаюсь в курсах валют.

– Это к тому же третий экземпляр, – сухо заметил Паскаль. – Два предыдущих ты заморила.

Она издала короткий мерзкий смешок.

– Точно! Мне нельзя доверять растения. Арестуйте меня, я убила дерево! – Я не всегда точно могла определить сарказм, но тех, кому нельзя доверять растения, определяла с первого взгляда. И эта маленькая беременная женщина однозначно принадлежала к их числу. А она, пожав плечами, продолжала: – Ну честно, кому какая разница? Это всего лишь растение.

Я могла бы прикусить язык, развернуться и уйти, но вместо этого сказала:

– Эта монстера… – Я помолчала, беря себя в руки. – Эта монстера старше вас. За ней тщательно ухаживали не один десяток лет. Таких в мире очень мало, и ей место в ботаническом саду, в окружении специалистов, а не в этом сухом перегретом помещении.

Воцарилось молчание, пока Серена, как я поняла, тщательно обдумывала мои слова. Наконец тонким дрожащим голосом она произнесла:

– Я понимаю… Я ужасно поступила, просто кошмарно. Ох… я сейчас наверно расплачусь. – Изящным жестом она что-то смахнула с глаза.

– Я уже вижу признаки увядания, – продолжала я, – и настоятельно рекомендую перевезти растение туда, где ему будет обеспечен надлежащий уход, особенно в его плачевном состоянии. Если вы согласны, я могу организовать перевозку прямо сейчас, и его поместят в оранжерею Лондонского университетского колледжа.

Последовала еще одна пауза, и совершенно другим голосом Серена заметила:

– А с чего бы мне отдавать вещь стоимостью в пятнадцать тысяч фунтов совершенно незнакомому человеку? Почему посторонние личности считают, что могут забрать у меня что-то ценное только потому, что я могу купить замену? Я так устала от кровососов, куда ни ступи, от них нет спасения. И вы одна из них, так?

Я аж заморгала от изумления.

– Уверяю вас, меня совершенно не интересуют ваши деньги, меня волнует только судьба этой монстеры.

– Господи! – заорала Серена, заставив меня подпрыгнуть. – Это. Всего. Лишь. Растение! Вам что, больше заняться нечем?

Должна признать, эта перепалка изрядно меня рассердила. Я не понимала, почему Серена так упорствует, но глубоко вздохнула и продолжила говорить самым спокойным лекторским тоном:

– Заняться мне есть чем, благодарю, но сейчас меня занимает спасение этой монстеры.

Серена сощурилась, раздувая ноздри, и я поняла, что она сердита не меньше, а может, и чуточку больше меня. Но вместо того, чтобы обрушить ярость на меня, она повернулась к Паскалю и прошипела:

– Какого хрена ты впустил в дом одержимую? Что вообще происходит?

Вместо ответа тот вздохнул, обошел кухонный остров, легонько шлепнул меня по плечу и сказал:

– Пошли в мою мастерскую.

Мы нырнули в незаметный коридор, откуда, как выяснилось, появилась Серена, где по обе стороны располагались спальни и ванные, и очутились перед очередными огромными дверями, за которыми открылась просторная мастерская, по сути – соседняя квартира. Она была полной противоположностью бетонной гостиной, здесь царили беспорядок, грязь и захламленность, но отчасти поэтому я вдохнула свободнее. Картины виднелись здесь повсюду: на стенах, мольбертах, рабочих столах. Паскаль явно был плодовитым художником.

Усевшись на табуретку и положив ногу на ногу, он взглянул на меня и внезапно сообщил:

– Она наследница.

– Прошу прощения?

– Серена. Она дочь Джарвиса Кармайкла. Миллиардера. Она очень, очень умна, но совершенно не знает цену деньгам. Мы постоянно ужинаем в высококлассных ресторанах, у нас есть личный шофер – он обычно торчит в кафе неподалеку в ожидании, когда нам понадобится. У нас есть домохозяйка – она обычно прячется в своей комнате и выползает оттуда, чтобы прибраться в доме, только по ночам или когда нас нет дома. Белье мы посылаем в прачечную. Нам доставляют на дом органические фрукты, овощи и хлеб ручной работы. Заоблачной стоимости мясные деликатесы из животных, выращенных и умерщвленных с минимумом страданий – но это для собаки, сами мы пескатарианцы. У нас есть личный тренер по йоге, личный тренер по пилатесу, личный массажист. У нас есть даже знакомая старая шаманка, с посохом, травами и заклинаниями. И мне кажется, она в самом деле ведьма. – Он взял упаковку табака, бумагу и свернул сигарету. – У меня от нее мурашки, и, по чести говоря, когда она приходит, я попросту прячусь. – Он зажег сигарету, затянулся, выдохнул клуб дыма и снял кусочек табака с языка. – Серена изучает солнечную энергию, ветряки, сады на крыше, переработку мусора своими силами, утеплители из органических материалов. Она много размышляет об экологическом балансе и целостности. Мы не используем пластик и химикаты. Мы едим много водорослей. Она даже хотела податься в политику, устраивать митинги, но папочка запретил.

Не знаю, с чего он решил доверить подробности своего быта и брака совершенно незнакомому человеку. И понятия не имею, с чего он взял, что мне есть до этого какое-то дело.

– Зачем вы все это мне рассказываете?

– Чтобы вы поняли – Серена всегда добивается своего. Увидела вещь – захотела – получила. Увидела человека – захотела – получила. Пришла в голову идея – захотела – получила.

У меня было отчетливое ощущение, что Паскаль говорит одно, но хочет сообщить мне что-то другое. Отец говорил в таких случаях о «написанном между строк». Признаюсь, в детстве я изо всех сил пыталась овладеть умением читать между строк и пыталась и сейчас, но подобный талант оставался для меня недостижимой вершиной.

– И по-прежнему я не понимаю, зачем вы мне все это говорите.

– Мы провели в Лондоне всего полгода, а она уже купила две квартиры и три дома в Лондон-Филдс и Хомертоне. Она вызвала из Штатов своего дизайнера интерьеров, и он прилетел, чтобы заняться реконструкцией вместе с местными архитекторами. Когда они закончат, это будет изумительное зрелище, в японском стиле. Серена его любит.

И тут до меня начало доходить – Паскаль совершенно не пел дифирамбы своей жене.

– Нелегко вам, наверное, приходится, – заметила я.

Он издал отрывистое «ха» и ответил:

– Забавно. – Взглянул мне в лицо и добавил: – О, так вы не шутите. Вы считаете, что я подкаблучник.

На несколько мгновений он замолчал, чтобы заново зажечь сигарету.

– Простите, – сказал Паскаль, отгоняя рукой дым, – мне разрешено курить только тут, стоит переступить порог – и никаких сигарет.

Этот жест и слова вызвали у меня доселе неведомое чувство, возможно, сострадания, я не была полностью уверена. Я хотела спросить: а что случается, когда Серена не добивается своего? Каким ядом она поливает провинившихся? Но вместо этого произнесла:

– Если жить бок о бок с личностью огромного масштаба, практически невозможно сохранить собственную индивидуальность. Некоторые отстаивают свою с боем. Другие просто принимают происходящее. А некоторые сливаются с большим «я» до потери своего собственного.

Не могу с точностью сказать, из какого источника я почерпнула подобное наблюдение. Скорее всего, от отца. Большинство моих наблюдений я позаимствовала у него.

Паскаль неотрывно смотрел на меня, я это чувствовала, даже при том, что не смотрела на него в ответ, поэтому широким жестом обвела мастерскую и добавила:

– К счастью, судя по всему, вы не из таких людей. Похоже, ваша собственная жизнь кипит.

Он сделал глубокий вдох.

– Я готовлюсь к выставке, открытие двенадцатого числа. Приходите, если пожелаете. – Он загасил сигарету об гору окурков, грозящих вывалиться из пепельницы, и добавил: – Я пришлю вам геолокацию. Какой у вас номер?

Его слова для меня были темный лес.

– Давайте ваш телефон, – сказал Паскаль, протягивая руку, и, сама не понимая почему, я послушалась.

– Итак, профессор… что вам на самом деле нужно? – в который раз поинтересовался он, тыкая в экран.

– Уже говорила – я ваша большая поклонница, – ответила я после паузы.

Он вернул мне телефон, поменяв положение ног.

– Вы не поклонница и не фанат от живописи. Вы не понимаете, кто я.

– Понимаю. Вы Паскаль Мартанье, знаменитый американский художник, – уверенно заявила я.

Он фыркнул.

– Да вы даже мою фамилию неправильно произносите, – парировал он и резко затянулся сигаретой. – Я впустил вас в дом, потому что мне понравился ваш облик, ваша манера говорить – такая английская, такая правильная. Вас как будто закинуло сюда из другой эпохи. – Он снова затянулся. – Но теперь я начинаю сомневаться, что поступил правильно.

– Уверяю вас… – начала было я и замолчала, потому что моя легенда развалилась, и я не знала, с какой стороны теперь подобраться к Паскалю. – Я просто хочу узнать о шприце, – наконец произнесла я.

– Зачем?

– Потому что… – Стоит ли мне рассказать ему? И что именно? – Потому что позапрошлой ночью одному человеку воткнули в шею шприц, полный мощного галлюциногена, и теперь этот человек борется за жизнь в реанимации. И этот шприц идентичен тем, которые вы используете в качестве авторской подписи. И возникает вопрос… – Ох, не сболтнула ли я лишнего? Впрочем, уже поздно сожалеть. – Возникает вопрос…

– Вы из полиции?

– Нет, но я участвую в расследовании в качестве токсиколога.

Тут Паскаль затушил сигарету, встал и повернулся ко мне спиной, сделал несколько глубоких вздохов и выдохов, развернулся и наградил меня белозубой улыбкой.

– Придется вам меня извинить – у меня полно дел перед выставкой. Плюс одну картину, которую хочу туда включить, я даже еще и не начинал. Лестница за этой дверью ведет прямо к выходу. Вы сами найдете дорогу?

– Просто такие шприцы, как тот, который использовал преступник, выпускаются на единственной фабрике в маленьком колумбийском городке, и возникает вопрос – как один из них умудрился оказаться в Сохо?

Паскаль пересек мастерскую и открыл дверь.

– До свидания, профессор.

Что мне оставалось делать? Я вышла за порог, дверь за мной надежно закрылась, но я услышала вопль Серены, который, несомненно, касался меня: «Он впустил в дом помешанную фанатку! Хренову фанатку!», и в тот же момент я увидела, как сквозь огромные двери в квартиру входит другая женщина – я уловила лишь промельк белых волос, спадающих на плечо, и двери захлопнулись, отрезая меня от происходящего внутри. Еще мгновение я постояла, уставившись в темноту коридора, и направилась к выходу, тщетно пытаясь вспомнить, где видела эту женщину раньше.

Глава 6

На следующее утро я сидела в лаборатории и готовила образцы для занятия – несложная работа, но утомительная. Закончив ее, я откинулась на спинку стула и бесцельно скользнула взглядом по микроскопам, центрифугам и спектрометрам, пока не остановилась на холодильниках с образцами, стоявшими по соседству с кухонным уголком. Все располагалось на своих местах, все оборудование сверкало безупречной чистотой, и я удовлетворенно улыбнулась – все-таки с Кларой я не ошиблась, она не только отпугнула от меня Борщевика, но и оказалась крайне исполнительной лаборанткой.

Но стоило мне перевести взгляд на кухонный прилавок, как благодушие испарилось. Раздраженно вздохнув, я отправилась на инспекцию.

Кофейник и две немытые чашки из-под кофе стояли рядом с раковиной в окружении крошек от печенья. Я еще могла понять немытую посуду, но крошки! Клара прекрасно знала правило: никакой еды в лаборатории, ни при каких обстоятельствах. Да и зачем ей понадобилось брать две чашки, ну бога ради? Разве не проще помыть одну грязную?

Взяв мусорную корзину, я стряхнула в нее крошки, недовольно цокая языком. Подобную расхлябанность стоит пресекать на корню, и чем быстрее, тем лучше. На самом деле, я уже полезла за мобильником, чтобы позвонить Кларе, когда ожил стационарный телефон, стоявший в лаборатории. Сюда так редко звонили, что я вообще забыла о его существовании. Несколько секунд я просто смотрела на него в ожидании, что он замолчит, но потом вздохнула и подняла трубку.

– Профессор? Это приемная. К вам направляется детектив Чемберс, и она не в духе.

Несколькими секундами позже указанная особа распахнула дверь в лабораторию, ворвалась внутрь как ураган и заорала:

– Какого черта вы себе позволяете?!

– Прошу прощения?

– Да не притворяйтесь, что не понимаете!

Я вернулась за рабочее место.

– Не притворяюсь и не понимаю.

– Я про вашу выходку с Паскалем Мартаньё. Я здесь прямиком из его квартиры, и знаете, что произошло?

Я догадалась, что вопрос был риторическим.

– Он расхохотался мне в лицо, когда я спросила, почему вместо подписи на картинах он рисует шприц. – Тяжело дыша, она приблизилась ко мне, оперлась кулаками о мой стол и угрожающе склонилась вперед: Барбарис больше не скрывал своих шипов. – Знаете, что он сказал?

И снова я не ответила.

– Он сказал, что у вас изобразить поклонницу вышло лучше! Я серьезно! Только проблема в том, что я не притворялась – я в самом деле поклонница его творчества!

Не в силах сдержаться, я расхохоталась, и почему-то гнев детектива Чемберс тут же стих, и она, словно обессилев, уронила голову.

– Юстасия… – начала она.

– Профессор, – поправила я.

– Я знаю, вам поручено помогать в расследовании, но это не значит, что вы можете ворваться летящей походкой и взять дело целиком в свои руки.

На пару мгновений я замерла в недоумении.

– Тогда зачем вы мне их показали?

Она подняла голову.

– В смысле?

– Зачем вы настояли на том, чтобы оказаться в моем кабинете и показать результаты экспертизы содержимого шприца, если не предполагали, что я займусь расследованием?

– Я приходила, чтобы показать вам медицинское заключение и спросить насчет галлюциногена.

– А зачем тогда упомянули шприц?

На самом деле я знала зачем – отец называл подобное поведение «показушничеством» и предупреждал, что с подобными людьми стоит быть начеку.

Плечи детектива Чемберс обмякли, и она упала на стул.

– Честно говоря, я и сама теперь не понимаю.

– Возможно, вам станет легче, если я скажу, что Паскаль Мартанье так мне ничего и не прояснил.

– Наоборот, стало еще хуже. – Ее голос снова зазвенел. – Он мог бы дать мне подсказку, если бы не ваше вмешательство. Паскаль теперь нас и близко к себе не подпустит. – Вмешательство? У меня мелькнула мысль рассказать ей о грядущей выставке, но тут детектив Чемберс добавила: – Кстати, вы даже его фамилию произносите неправильно, должно быть «Мартаньё» и ударение на последний слог.

Вообще, я и сама бы догадалась, но она выводила меня из себя.

Тут детектив Чемберс хлопнула себя по бедрам и поднялась на ноги.

– Ай, к черту, это уже не поправить, двигаемся дальше! – жизнерадостно заявила она и обернулась вокруг себя, словно только что осознав, где находится. Я узнала это выражение лица, я видела его сотни раз на незамутненных лицах первокурсников: смесь восхищения и любопытства. – Потрясающее место, здесь так чисто, все такое белое, как будто в фантастическом фильме. Может, мне надеть халат?

– В этом нет необходимости.

Детектив Чемберс окинула взглядом висящие в ряд на стене халаты.

– Но почему нет?

– А вы разве не собирались уходить?

– Нет, я тут раздумывала… если не хочу попасть впросак в таком специфичном расследовании, вам стоит устроить мне краткий экскурс в ботанику.

Я фыркнула.

– Это невозможно.

– А вы постарайтесь, – возразила она, взглянув на часы. – У меня есть двадцать минут. Но имейте в виду, я полный профан, так что представьте, что на моем месте ребенок.

Я замолчала, задумавшись. Я никогда не читала введение в ботанику детям.

– А какого возраста ребенок?

– Предположим, десяти лет.

Я тоже сверилась со временем – студенты должны были прийти через час. Я планировала посвятить это время проверке работ, но перспектива дать урок ботаники десятилетнему ребенку выглядела куда более заманчиво.

– Хорошо, но ровно двадцать минут.

– Значит, мне стоит надеть халат?

Я вздохнула.

– Ну хорошо, надевайте.

Детектив Чемберс выбрала и надела халат, застегнув его всего на одну пуговицу и закатав рукава. Ох, это было моим проклятием – со счета сбилась, сколько раз я пеняла студентам за подобное наплевательское отношение к правилам безопасности.

– Нет-нет-нет, – одернула я детектива Чемберс и подошла к ней. – Если вы намерены ходить в лабораторном халате, то должны носить его как положено – это все-таки не модный аксессуар, а средство, обеспечивающее безопасность.

Я распрямила лацканы, застегнула все пуговицы и отвернула рукава вниз. К моему удивлению, детектив Чемберс не выказала ни капли раскаяния, а выглядела довольной и даже счастливой.

– Итак, начнем? – спросила я, усевшись за рабочий стол, и после энергичного утвердительного кивка начала: – На Земле существует 391 000 видов растений. Девяносто четыре процента из них – цветковые, которые также называются ангиоспермы. Остальные шесть процентов – гимноспермы, которые не производят цветков или плодов, потому что не образуют завязей… Десятилетние дети в курсе, что такое завязь?

– Конечно.

– Слово «гимносперм» греческого происхождения и обозначает «голое семя», то есть семена таких растений не защищены цветком или плодом. Примером могут служить шишки у хвойных растений. – Я взглянула на детектива Чемберс. – Пока что все понятно?

Она кивнула, но уже с меньшим энтузиазмом.

– Растения делятся на разные группы: древесные, травянистые, однолетние, двухлетние, многолетние, луковичные, клубнелуковичные и клубнеплоды, но я сейчас не буду вдаваться в их свойства и специфику.

Я сделала паузу, чтобы снова проверить, насколько доступно излагаю, и детектив Чемберс улыбнулась.

– Таксономия – это дисциплина, которая занимается наименованием, описанием и классификацией растений, а также принципами, по которым растение относят к какой-то группе. В современной ботанике каждое растение описывается семью категориями. Когда я была маленькой, отец научил меня мнемонической фразе для их запоминания: «Цирк огромный купол пестрый, словно радугу, вознес». Царство, отдел, класс, порядок, семейство, род и вид. Царство означает всю совокупность живых организмов, поэтому растения относятся к Царству растений. Отдел…

– Так, притормозите, – прервала меня детектив Чемберс, – по-моему, это уже трудновато для десятилетнего ребенка.

– Вам тоже трудновато?

– Ну… да.

– Ладно, давайте перейдем к сути. Обычно для именования растения используются три последние категории – семейство, род и вид. Например, это прелестное растение, – я вывела изображение кустарника, которым про себя называла свою собеседницу, на смарт-борд, – Berberis thunbergii f. atropurpurea – относится к семейству Berberidaceae, роду thunbergii и виду atropurpurea. Atropurpurea в конце названия, как правило, обозначает, что это разновидность с пурпурными листьями.

– А я догадалась по звучанию, – заметила детектив Чемберс с гордостью в самом деле десятилетнего ребенка. – Я запомню.

– Хорошо, потому что я задам проверочную работу.

– За бокалом? – тут же последовал вопрос. Кинув на собеседницу взгляд, я увидела, что она весело ухмыляется, непонятно почему.

– Прощу прощения?

– Сходим потом куда-нибудь выпить, чтобы вы меня испытали?

Я покачала головой.

– Я не пью. Кроме того, не завожу приятельских отношений с коллегами, когда занимаюсь расследованием.

Понятия не имею, зачем я так сказала – это было первое мое официальное расследование.

– Не считая инспектора Робертса, – заметила детектив Чемберс.

Я нахмурилась.

– Прошу прощения?

– Вы вместе завтракали. В Сохо. Наутро после отравления.

– А вы откуда знаете?

– Робертс мне рассказал, вернее, даже буквально сделал заявление. Мне кажется, он на что-то намекал. Ну знаете, типа того, что он умеет дружить с женщинами, а не тусит только со своими старперами из полиции. – Она не отрывала взгляда от моего лица. – Так почему для вас нормально заобщаться с ним, но не со мной?

Я бы не назвала общением процесс наблюдения за тем, как в середине ночи в переполненном кафе детектив Робертс поглощает сэндвич с беконом, но плохо разбиралась в человеческих отношениях. Помимо студентов я находила удовольствие от общения только с двумя людьми – Сьюзен и Матильдой – и не испытывала желания и не хотела уделять время кому-то еще.

– Полагаю, если у человека есть люди, заслуживающие особого отношения, не имеет смысла тратить время на других, так?

Детектив Чемберс явно не нашлась что ответить, так что я начала разглаживать листы студенческих работ, лежавших на столе. В конце концов, она нарушила молчание, заметив:

– Вы такая… непостижимая, Юстасия.

– Профессор, – поправила я.

– То вы дружелюбная, то колючая. Вы так непоследовательны в своих сигналах. И в то же время именно поэтому невероятно… притягательны.

Я понятия не имела, что она хочет сказать, и категорически возражала против того, чтобы меня называли колючей. Я ведь, между прочим, потратила двадцать минут своего времени, чтобы изложить ей краткие основы ботаники.

Я подчеркнуто посмотрела на часы и произнесла своим самым профессорским голосом:

– Ваши двадцать минут истекли, поэтому не будете ли вы так любезны удалиться? Я очень занята.

Глава 7

Я сидела на кухне и заканчивала легкий ужин, когда телефон в своей излюбленной раздражающей манере зазвонил. Я взглянула на экран, ожидая увидеть вызов от Папоротника, Душечки или Капустки, но он показывал уведомление о событии: «19 ч, открытие выставки Паскаля Мартаньё». Непонятно, каким образом телефон узнал о выставке, особенно учитывая, что сама я о ней напрочь позабыла.

Я взглянула на часы – стрелки стояли ровно на семи. Значит, я опоздаю. Я ненавидела отсутствие пунктуальности, но в моем представлении люди искусства не обращали внимания на подобные мелочи, поэтому я не торопясь достала атлас лондонских улиц, оставшийся от отца, и вышла из квартиры.

Бульвар был запружен машинами и людьми; по случаю теплого вечера почти все столики многочисленных ресторанов заняты, равно как и скамейки под платанами; отовсюду доносился звук разговоров. Я тщательно смотрела под ноги, пробираясь сквозь толпу к автобусной остановке, размышляя о детективе Чемберс и ее приглашении выпить. Я так задумалась, что не сразу осознала, что с того момента, как вышла за порог, мне как-то не по себе. Я провела рукой по затылку, обернулась и вгляделась в лица вокруг, но ни с кем не встретилась взглядом. Подняв плечи и резко их опустив, постаралась стряхнуть неприятное ощущение и двинулась дальше.

На остановке я оказалась одна, да и вообще вся эта часть бульвара была безлюдна. Я примостилась на краешке скамьи и повернулась, пытаясь разглядеть, не идет ли автобус. Автобуса не обнаружила, зато в дверь одного из магазинчиков спешно нырнула чья-то фигура. Конечно, человек мог просто зайти за покупками, но в его движениях мне почудилось что-то странное, словно он от кого-то прятался.

Пожав плечами, я встала и прошлась туда-сюда вдоль остановки, то и дело поглядывая в ту сторону, откуда должен был прийти автобус, и надеясь не увидеть больше ничего странного. Однако, повернув в очередной раз, я заметила, как кто-то поспешно попятился в переулок метрах в ста от меня, и разглядела, что это мужчина.

Я снова поискала взглядом автобус – ничего. Снова взглянула на мужчину – он переместился ближе ко мне. Что с ним? Почему он просто не идет по тротуару? Почему то и дело пытается скрыться из виду?

Беспокойство стало перерастать в панику, сердце заколотилось, дыхание участилось. Я повернулась в сторону бульвара, всеми силами души умоляя автобус появиться, но тщетно. И тут заметила черный силуэт такси, и в тот момент, когда мужчина снова выбрался из укрытия и рванул ко мне, я совершила небывалое: вскинула руку, сигналя такси, впрыгнула внутрь и крикнула: «Вперед, просто вперед!» Когда мы отъехали от обочины и я повернулась, чтобы взглянуть в заднее окно, увидела Борщевика, который, тяжело дыша, замедлил бег и остановился, глядя мне вслед.