Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Истоки. Книга 4. Детство и юность Ираиды Глава 3

Вот, Ира, это был 3-ий курс. В этом же году здорово не ладили с сестрой Ниной. Ты знаешь её характер. Здорово болела бабушка. Я там не жила, но постоянно ходила туда стирать, мыть, готовить, топить печь. Плохо успевала. Вернее, успевала, но больше на 3 (это 3-ий и 4-ый курс).

Но вот, весной защитила диплом. Получила направление в Можайск (по желанию), и вот я еду узнать, что мне предложат из работы. Директора не было. Пришлось два дня жить в гостинице, и, наконец, он заявился, и я узнала, что работать буду прорабом.

Вот приехала на завод. Работала прорабом до 6-го марта. Начальник Аношин – чудесный мужчина. Я была очень довольна.

За это время (летом) ездила в колхоз. Там вот мы с Борисом и узнали друг друга по-настоящему. Приехали из колхоза, поженились. Свадьбы не было. Нам дали комнатку. Борис хороший конструктор. Сам не интересный, Рост такой же, как у меня. Характер идеальный. Он сам, кажется, не от мира сего. Никогда он не бывает раздражительным, всегда вежлив, и удивительно справедлив. Но слеп на плохое, в людях видит только хорошее, и, если когда удаётся открыть ему глаза на – то плохое, что делают, он бывает и здесь беспощаден до конца.

Ира, он рос один, в общежитиях, на квартирах, всё время по столовым. И сейчас он очень плохо выглядит (худой). Я надеюсь, что он со временем поправится. Очень трудолюбивый. Иногда я не вижу даже, как он моет пол, или готовит обед, а когда был в отпуске, то стирал бельё. Сейчас это делаем вместе, т. к. я устаю, мы ждём сына (4 месяца). Чувствую себя плохо – тошнит, нет аппетита, и быстро устаю. К врачу езжу каждый месяц.

Ира, я немного отвлекаюсь от главной мысли.

Итак, до 6-го марта было всё хорошо, а 6-го, вдруг, приказ. В виду объединения ОКСа и Ремонтно-строительной группы, сократить начальника ОКСа т. Аношина, а назначить начальником – начальника ремонтно-строительной группы.

И второе – перевести Жильцову Е. А. в разнорабочие. Отделу кадров – трудоустроить. Вот с этого момента и начались мои слёзы и мытарства. Я и так себя плохо чувствую, и вдруг начинают нервы трепать. Когда я пошла к начальнику отдела кадров, он развёл руками, и говорит, что приказ с ним не согласовывали, и знает он не больше моего. То же самое говорит и секретарь парторганизации, и председатель профкома, и главный инженер. Тогда я иду к директору. Он со мной очень грубо разговаривал, и ничего ясного не сказал. А после моего прихода к директору, все его «приближенные», так я называю всех, кого я перечислила выше, говорят – не волнуйся, иди в отдел и работай, как работала прорабом. Об этом позвонили новому начальнику, и я делала свою работу.

Приказ почему-то задерживали, тогда я пошла к начальнику отдела кадров, и говорю – «внесите, наконец, ясность в отношении меня». Он обещал это сделать, пошел к директору, а тот 1-го апреля пишет такой приказ, который подтверждает правильность приказа № 13 п.* о переводе Жильцовой в рабочие, с гарантийной ставкой.

Ира, ты представляешь, снова начались мытарства.

Немного отклонюсь. Наш директор очень много работал за границей (последние годы в Германии). В Совнархозе он числился одним из лучших директоров. Вот, за его способности тянуть производство, и прислали на этот завод 5 лет назад, где он работает и поныне. Есть у него жена (которая говорит, что она работала чекисткой), чему я верю, судя по её манерам. Женщина очень скандальная. Директор у неё в подчинении.

Её я знаю очень хорошо с первого дня приезда, т. к. мне дали участок, где строилось две дачи (для директора и инженера). Вот она там и командовала всеми, как хотела. И если кто что-нибудь не выполнял, вернее, шёл против её капризов, она жаловалась мужу, и тут же этот человек увольнялся с завода (причину всегда находили). Вот причиной для такого приказа послужил такой факт.

Аношин – бывший начальник, делал всё согласно проекта, и требовал этого от меня. И вот, когда были сделаны двери, оказалось, что у директорши есть сундук, который не пройдёт в эту дверь. Она потребовала от Аношина немедленно переделать двери, он отказался, и ему не разрешили бывать на этом объекте. Он ездил в горком партии. Но, ничего не помогло, а Г. П. – жена директора сказала, что он ещё пожалеет об этом.

Вот, Ира, и у меня был почти что такой случай, когда Г. П. заявила, что вы вылетите вместе со своим Аношиным. Я в это не верила, а теперь крепко убеждена в том, что это её проделки. Сам директор очень старый. Ему 67 лет. Говорят, учился вместе с Хрущовым, ну, во всяком случае, он никого не признаёт: ни Горком партии, ни Совнархоз, даже суд для него ничто.

Есть случаи, когда суд восстанавливает уволенных, а он их не берёт. Хоть мало, но ты всё же будешь представлять директора и его жену. Живут 5 лет и не прописаны. Имеют в Москве квартиру. Ира, и как можно много возмущаться. Такого безобразия я ещё нигде не встречала. Настоящий начальник подхалим и карьерист. Как только увидел приказ, что меня переводят в рабочие, тут же написал распоряжение, согласно которого, я должна идти штукатурить. Ира, но у меня уже была там справка о том, что меня должны освободить от всех тяжелых и сверхурочных работ.

8 апреля я была у директора. Он говорит – жалуйтесь на меня, если не согласны, справку не захотел смотреть. И ещё сказал, что у него мне делать нечего.

Я разозлилась, и поехала в горком комсомола. Там рассказала всё. Зашла к юристу, где мне сказали, что не имеют права переводить на другую работу без моего согласия. Если есть сокращение, то могут сократить. Ира, а приказ написан неверно. Согласно – плана по труду, из Совнархоза строителей уволилось на 20 тысяч больше – по сравнению с 1958-ым годом.

Из горкома ему прислали письмо. Не знаю, как будут развиваться события дальше. Я подала заявление в конфликтную комиссию, которая сегодня собирается.

Ну, вот и всё, Ира. Это ужас, что творится. Борис справедливый человек, поэтому он разговаривает за меня, т. к. я не умею говорить. Директору он сказал – «Вы хороший директор, но нельзя быть при этом плохим человеком, что люди и железки, которые лежат у вас на столе, не одно и – то же, и работать нужно с каждым по разному, и я советую вам подумать, и сделать вывод».

Что будет дальше, сказать трудно, во всяком случае, напишу. Уже устала писать. Чуть отдохну, и попробую продолжить свои мысли.

Ну, Ира, сегодня уже 11-ое.

Вчера собиралась конфликтная комиссия, и знаешь, все молчали. Но я почувствовала, что они находятся в трудном положении. Никто, кроме начальника, не взял на себя смелость что-либо сказать. Начальник говорил много, и очень умно, чему я удивилась. Остальные смотрели друг на друга, и отмалчивались. Результат узнаем сегодня.

Ира, ты извини, что так много пишу о себе.

А ты, Ира, со своим письмом взволновала меня так, что я почему-то хожу и целыми днями повторяю твои стихи, их я помню все до одного. И в них ты вся, Ираида Владимировна.

Почему не пишешь о бабусе, о Боре. Что ваша квартира в Шатуре? Ира, а относительно твоих поклонников, и не знаю даже, что и сказать. Знаю одно, что у тебя их всегда было и будет много. А замуж выходить надо только по любви. Ты же не сможешь быть не искренней. Ну, кажется, и всё. Очень люблю тебя.

Целую крепко, крепко.

Катя.

P. S. За эти годы я ничего не сумела себе купить, правда, я этого не переживала никак. Были минуты, когда я приходила в отчаяние, но потом на долгое время это забывалось.

Письмо в Крюково из Можайска.

9.05.59 г.

ИРА. МИЛАЯ, ЗДРАВСТВУЙ!

Извини, что так долго молчала. Твоё письмо мы получили перед маем, числа 29-го. Я очень рада твоим письмам. Опять я чувствую тебя так близко (почти, как вместе). Ира, только ты можешь быть такой! Честное слово, ты единственный человек, подобных тебе нет. В этом письме опять сказалось твоё доброе сердце, твоя готовность помочь даже в тот момент, когда это очень трудно тебе.

Ира, как я рада, что есть хорошие знакомые и у меня. Ты вот уже несколько лет (кажется два года) без меня. И я не думала, что можно быть такой постоянной в своих мыслях, целях. Очень хочу, чтобы ты была самой счастливой в жизни.

Ира, тебе не кажется, что свою жизнь ты не можешь устроить так, как хочется. А? Ира, долго думала над твоим письмом, и ничего не придумала. Всё, что предлагаешь, кажется таким ясным, но… Ира, если бы я была одна, я бы и никогда не задумалась. Всё время до замужества я жила надеждой работать и жить с тобой (это ещё в техникуме). И сейчас хочу быть с тобой, хочу бросить этот «МИЗ» к чертям. Люди здесь очень своеобразные. Работа мастера, прораба – не только не нравится, но и пугает. И не могу представить, что именно на такой работе я и должна работать всю жизнь.

Но другое держит меня. Борис кончил машиностроительный техникум. На заводе работал мастером в кузнечном цехе, техником по оборудованию (это в первые годы). Здесь он 5 лет, но со своим мягким и застенчивым характером не мог, и, может быть, даже не справлялся с работой. Мастер в цехе тоже должен быть собакой. Тогда его перевели в технический отдел, где он работал техником-технологом, а потом инженером-технологом. Вернее, оформили инженером-технологом, а работал он на 50 % конструктором, как и у всех работников тех. отдела. В техотделе он пользуется уважением, как хороший человек. А начальник и главный инженер считают его хорошим специалистом.

Ира, я вот побоялась предложить ему поехать к тебе. Он всю жизнь «скитался» один. Работал в шахтах, с 12-и лет сирота. В шахте по состоянию здоровья не мог больше работать, взял расчёт, и поступил в техникум, в Москве.

Ира, он учился хорошо, но жил очень бедно, не имел за все годы ни костюма, ни пальто, т. к. работая, помогал сёстрам. Они учились. Одна кончила институт, другая – техникум. И только здесь, работая, он купил кое-чего себе из вещей. Работая, он учился в институте. Потом сильно заболел, и до сих пор на 2-ом курсе. Обязательно будет продолжать учиться.

Ира, сейчас, когда он живёт дома, пусть у нас ещё ничего нет, но мы себя чувствуем хорошо, даже в пустой комнате, и нам уютно. Борис очень доволен, что я его люблю (он меня тоже очень любит), что обед всегда готов, постель и бельё чистое. Он просто счастлив, и вот поэтому не предлагаю ему ничего. А он, когда прочитал твоё письмо, долго молчал, Ира, а потом и говорит – «Частная квартира, это всё-таки плохо». Ира, ты понимаешь его?

Потерять опять этот уют, наверное, ему страшно. А потом он говорит, что до родов меня не могут переводить, и что есть смысл здесь спокойно работать эти месяцы, и лучше декретный отпуск быть здесь. А, вообще, мне здесь уже не работать, это ясно, как день. Ира, я по приказу так и числюсь разнорабочей. Работу выполняю мастера. Деньги мне платят. Есть у меня решение завкома, что мой перевод считать не правильным, но отдел кадров, а это значит, директор никак не реагируют на это решение, и приказ новый на моё восстановление не издают. Думаю подать в суд. Вот, Ира и всё.

Милая, родная Ира, как меня мучает всё это. Я хочу одну, а делать приходится другое.

До свидания. Пиши скорее, целую крепко.

Борис эту неделю в колхозе. Я одна. Ира, хочу видеть тебя и говорить. Ты, хоть, пиши письма большие, а главное, не забывай ни о чём. Пиши подробнее и больше о себе.

Твоя Катя.

Часть 32

Отношения с виктором до свадьбы

Учитывая, что я находилась полгода в Крюково, а не в Дзержинке, конечно, мы с Виктором писали друг другу письма.

Где-то, вероятно, на уровне подсознания, я понимала, что мне пора перестраивать свою жизнь коренным образом. Работа и жизнь в Андреевке меня не устраивала. Тянуло к родным, которые, наконец, собрались все вместе, в Гремячем. Пора, наконец, было серьёзно подумать об институте. А для этого надо было преодолевать свою лень и инерцию. Я чувствовала, что рядом должен быть кто-то, кого я бы уважала, прислушивалась к его мнению, а главное, стеснялась бы показывать свои недостатки – лень, безалаберность и т. п., а тем самым – дисциплинировала бы свою жизнь. С одной стороны, я понимала это, а в то же время боялась потерять свободу. Ведь замужество накладывало огромную ответственность, и не только за свою жизнь. И, естественно, ограничения в той же свободе. Ведь я жила, как птичка. Хочу – лечу, хочу, села на веточку, просвистела песенку, и полетела дальше…

Опять же, где-то на уровне подсознания я понимала, что мой выбор уже сделан, и упал он на Виктора Дудко. Иначе, я не пришла бы к нему 1 января. Но я ещё сопротивлялась, чего-то выжидала, тянула время… Виктор нервничал, хотя это не мешало ему встречаться с новой девушкой – Тоней. Видимо и он, понимая, что втрескался в меня по самую макушку, тоже продолжал вести «свободный» образ жизни. На уровне инстинкта он понимал, что женившись на мне, он потеряет эту, мнимую свободу. Почему – мнимую? Он уже понимал, что зародившаяся любовь ко мне и женитьба – это цепи, звенья которой: обязанность, ответственность, сдержанность и многое другое. Ему, как и мне – не хотелось расставаться с возможностью плыть по течению сладостных ощущений от временных и быстролётных увлечений и флирта, ни к чему не обязывающего.

Всё-таки я прожила в Андреевке пол – года. А это достаточный срок, для того, чтобы кто-то занял освободившееся место. Вот и Виктор, распрощавшись с тяготившими его отношениями с Ниной, познакомился и начал встречаться с хорошей девушкой по имени – Тоня.

Я приезжала в Дзержинку, заходила в общежитие. Вроде было всё, как обычно. Потом Виктор провожал меня до Москвы. Однажды даже хотел поехать со мной в Крюково. Я не могла согласиться на это, так как мои хозяева не пустили бы со мной никого на порог. И пришлось бы всю ночь «бродить по деревне». А Виктор не видел причин для его приездов ко мне в Андреевку и моих не желаний длинных проводов.

Интересно, почему мы никогда не пересекались с Тоней, когда я приезжала в Дзержинку и приходила к Виктору?

Письмо в Крюково из Дзержинки.

5.02.59 г.

ЗДРАВСТВУЙ, ИРОК!

Я пишу тебе, как ни странно, это письмо, первое в нашем недолгом знакомстве, и вероятно, последнее, т. к., если я (в живом общении) не могу связать двух слов (вот медведь!), то на бумаге (учитывая моё органическое отвращение к этой форме общения), они получатся такими корявыми, бесцветными и бесцельными, что я заранее прошу извинить меня за беспокойство.

Я знаю, что теперь ты уже не приедешь. Твои глаза в вагоне электрички были устремлены в книгу и, хотя ты и делала вид, что читаешь, тем не менее, поднимала их при каждом стуке дверей, словно ждала, что вот-вот войдёт тот, кого ты ждала (безусловно, не меня!). Как я того не желал, я не вошел, ибо чувствовал, что всё было бы напрасным. Мы бы опять молчали, не зная – о чём ещё говорить, что ещё сказать друг другу. Чем бы сильней уколоть, а порой и обидеть, иногда походя, иногда с умыслом.

Идея твоей свободы всегда стояла передо мной неразрешимым (вот тупица) вопросом: идеей свободной любви (м. быть. в этом моя ошибка). Но я всегда целиком и полностью отдавал тебе всего себя, не получая тебя всю обратно (в этом, может быть, проявляется мой эгоизм. Плюс эгоизм мужчины – собственника).

Да, я хотел (страстно желал) тебя всю до капельки, чтобы ты мне принадлежала вся, какая есть, но сделать возможность реальностью, увы, я не мог (да и не сумел бы никогда!).

Из-за этого я и переживал всё время, всё время испытывал странную, порой нечеловеческую ревность. Я ревновал тебя даже к собственной тени (вот чудак! если не сказать ещё сильнее!). А из этого вытекало всё моё обращение к тебе, зачастую принимавшее очень грубые формы (да и к чему искать причину поведения, если она ясна – невоспитанный молодой человек, что ещё сказать!).

Мне стало ясно, что даже в тех встречах, что были у нас, было бы равноправие, то мне было бы очень плохо (вот эгоист!). Не знаю, может быть, в любви или дружбе есть равноправие (что ты, кстати, сама отвергаешь своей идеей и своим поведением), но в жизни я не встречал этого.

Мне кажется, что один всегда любит сильнее другого, и первого поглощает второй. У нас это почти стало происходить, причём сильнее стал любить я (может быть, только привязался сильнее, ведь, в жизни бывают однолюбы и тебе, широкой и любви обильной натуре, трудно это понять), но долго так не могло продолжаться, тем более, что ты уже охладела ко мне, как личности, интересующей тебя (ты познала уже во мне всё), а я не хочу подачки нищему: просить и умолять остаться, зная, что ты считаешь себя во всём выше, не считая роста.

Ярлык скряги ко мне тоже очень подходит, так что его можно «с гордостью» носить – это твоё, наверное, далеко не первое открытие.

Я больше не буду распространяться на эту тему (да она и не стоит того), ибо передо мной стоит твоя снисходительная кривая улыбка, говорящая: до чего же ты глупый, мой мальчик!

Может быть, это написанное вчера письмо, и не будет опущено, может быть, ещё увидимся (что не бывает в жизни), но в одном я твёрдо уверен – день 3 февраля был самым чёрным днём в нашей (вернее, в моей) жизни.

Я знаю, – наши дороги стали расходиться и время – вечный целитель, постепенно сотрёт прекрасные краски встреч, которые ещё так недавно радовали, а чаще омрачали наши усталые души.

Последняя песнь пропета! Мы идём дальше.

Кончая такое длинное письмо, я так и сам не понял, что я хотел им сказать, но ты поймёшь.

Виктор.ИРА!

Итак, ты не пришла. Я знал, ты сегодня в Москве. Я ждал, что скрывать, и мне сказать себе (опять про себя!) – «Какое б море мелких неудач, какая бы беда не удручала………!).

Спасибо за всё.

7–8. 02.59 г.Виктор.

Письмо в Дзержинку из Крюково.

14.02.59 г.

Ну, здравствуй, ВИКТОР!

Спасибо за письмо, хотя письмо меня не особенно порадовало. Я не знаю, когда я буду в Люберцах, но как только приеду туда, обязательно, конечно, буду у тебя. Вероятно, в воскресенье утром, т. е. 14 февраля. Во всяком случае 14-го обязательно буду звонить. Если увидишь кого-нибудь из моих, передавай привет.

Приеду, расскажу подробно о том, как живу, работаю.

Пиши.

С приветом – Степанова Ира.

Письмо в Крюково из Дзержинки.

2.03.59 г.

ЗДРАВСТВУЙ, ИРОК!

Как тянется время, когда ждёшь. Вот прошла ещё одна неделя. А я увижу тебя только в конце этой недели. Хорошо ещё, что можно ждать, и надеяться увидеть, как это было в то воскресенье, когда мы виделись всего полчаса.

Начал это своё письмо ещё на работе, а заканчиваю на Главтелеграфе.

За последний месяц мы с тобой почти не виделись, а поэтому я думаю, что нам нужно поговорить. Давай договоримся так. В субботу ты приезжаешь и звонишь ко мне. Я буду ждать телефонного звонка с четырёх до пяти. Звонить ты можешь, сойдя с электрички. Прямо на платформе есть будочка с двумя автоматами. Если не дозвонишься, то прямо езжай дальше, и я буду встречать тебя у автобусной остановки с 5-и до 6-и.

Так как я ещё не знаю, где мы будем к тому времени, то прошу тебя успеть ответить мне на это, немножко сумбурное письмо, и предложить свой вариант.

Я заказал билеты на «Зимнюю фантазию», на субботу или воскресенье. Надеюсь, что ты сможешь пойти со мной, и тебя не придётся долго уговаривать.

Дорогая Ирок! Упрёк, брошенный тобой в последнюю встречу, глубоко задел меня, и мне кажется, что это все спорные вопросы (если в этом есть необходимость), могут быть решены «мирным путём за круглым (у нас, к сожалению, квадратный) столом». Упрёк был брошен зря, и разрешить вопрос, который вызвал его, не столь трудно, если есть желание и большое чувство.

В полумраке этого зала, где несколько десятков «бездомных бродяг» пишут письма, и где стоит гул, напоминающий пчелиный, вызывает какое-то странное чувство, и сковывает мысль.

Мне так хотелось черкнуть тебе «пару ласковых» хороших слов, но они, видно, ушли не по назначению.

Да, ты думала послать мне списочек деталей, которые нужно достать. Кончаю с трудом своё творение.

Ирок! Жду письма и особенно тебя.

С приветом, целую.

Виктор.

Я сейчас даже не помню, какой Борис просил меня по возможности помочь достать детали, и для чего они были нужны. Но на всякий случай, я Виктору передала список этих деталей, хотя, в общем-то, мне было всё равно, достанет он их или нет…

23.02.59 г.

ЗДРАВСТВУЙ, ИРА!

Поздравляю тебя тоже с 1 МАЯ, а также желаю всего-всего хорошего, и большое спасибо тебе за хлопоты. Безусловно, нужно взять сколько он может, мне остальное легче будет достать. Но, по-моему, лучше всего это сделать тебе самой, ведь, это надо не так спешно. Пусть достаёт, что он находит лучшим, только попроси его достать как можно больше основных деталей – это неоновые лампочки МН-8 (40 штук) и переменные сопротивления 2,5 МГОМ (40 штук).

Другие достать легче. А когда принесёт – назначишь письмом свидание, когда тебе удобно, но только не пытайся дозвониться, т. к. я сейчас не работаю. С работой плохо – думаю куда-нибудь уходить, но не знаю куда. Лучше бы директором или профессором. Май справлять ещё не собираюсь – нет ни денег, ни настроения, ни места.

Ну, вот, вроде и всё. Буду терпеливо ждать твоего письма с радостной вестью. Желаю провести праздники на высоте и всяких успехов в жизни.

С приветом – Борис.ВИКТОР, ЗДРАВСТВУЙ!

Я звонила тебе позавчера из Люберец – ездили с папой на Силикатный завод. В это воскресенье у нас объявили рабочий день. Отдыхать будем во вторник, т. к. во вторник отключат энергию на заводе. Работаю по-прежнему инженером – конструктором. Сравнительно с прежней работой нравится. Но остальное влияет на настроение с отрицательной стороны.

Все вечера сижу дома. Очень редко хожу на танцы, и ещё реже в кино.

Я позвоню тебе, прежде, чем приехать, чтобы ты напрасно не ждал. За эти 2 месяца я всего в Люберцах была два раза, так что тебе сказали правду, что я не приезжаю, когда ты об этом спрашивал. Ты, кажется, даже приходил в 47-ую. Да?

Передавай привет Надару, Нерсесу, Ванно, Розе, Саше с Валей, Ратмиру и, если кого увидишь из наших ТЭЦовских – тоже передавай привет: Виктору, Нине, Лиде, Дине, Лизе. Интересно, Лёва Горбачёв помирился со своей женой? Он собирался уехать куда-то в другой город. Как у тебя на работе? Что делаешь вечерами? По-прежнему занимаешься, наверное, немецкими переводами? Ну, ладно, пиши.

С Приветом – Степанова Ира.

P. S. Да, кстати, помнишь, меня просили достать кое-какие электродетали, ты обещался выполнить эту просьбу, посылаю тебе список того, что нужно достать. Мне напишешь о результатах. Хорошо?

Ещё раз с приветом.

Степанова Ира.

В марте я действительно, ездила в Шатуру, к бабусе в больницу.

5.03.59 г.

ЗДРАВСТВУЙ, ВИКТОР!

Была в Шатуре. Бабушка больна, лежит в больнице. 7-го марта её выпишут домой, так что, на 7-ое и 8-е марта я опять поеду в Шатуру, так мы договорились дома, так что очень рада была бы с тобой увидеться, но, к сожалению, приехать не смогу. Меня не жди ни 7-го, ни 8-го. Когда будет возможность, я приеду, предварительно предупредив тебя письмом.

С приветом – Степанова Ира.

Передавай привет всем ребятам.

Никаких упрёков я тебе не бросала, и на эту тему говорить не к чему.

12.06.59 г.

ЗДРАВСТВУЙ, ИРА!

Наша дружба уже кончилась? Так я понимаю твоё молчание и не желание приехать.

Я думаю, что ты должна хоть раз заехать к нам.

Сейчас я живу один. Надар в командировке. Если надумаешь, то приезжай в любой день. Если нет, то черкни пару строк.

С приветом – Виктор.

Часть 33

Возвращение в семью

Наконец, мне надоела бесполезная работа в Крюково, глупые письма и случайные встречи. Я решила вернуться в Дзержинку.

27 июля я уволилась с завода и приехала к своим, окончательно поселившись вместе с нашей большой семьёй Степановых, в деревне Гремячево, в доме у тёти Моти.

12 августа я уже начала работать инженером в п/я 6. Естественно, инженером – строителем.

Запись в трудовой книжке:

10. 1959 г. 8.12.

ИНЖЕНЕР п/я № 6

11. ПРЕДПРИЯТИЕ П/Я № 6 передано ПРЕДПРИЯТИЮ П/Я 14.

12. 1960 г. 1.01. Переведена на ПРЕДПРИЯТИЕ П/Я 14.

Контора наша находилась напротив завода. Это было небольшое здание. В первой комнатке – узкой и длинной, стоял такой же длинный стол на три рабочих места. У окошка я уже не помню кто сидел, в серединке – Соколова Инна Дмитриевна – экономист, и с краю – я. А в следующей комнате размещался кабинет начальника.

Строили мы, непосредственно на территории завода, какое-то промышленное здание. Я должна была, в основном, следить за качеством бетонных работ. Режим у меня был свободный, работа не пыльная.

А личная жизнь продолжала идти своим чередом. И, несмотря на то, что прошло наше совместное 1-ое января, он (впрочем, так же, как и я) продолжал встречаться с девочками. Но как бы мы этого не хотели, каждый в подсознании понимал, что это, вероятно, последние письма, последние встречи…