скачать книгу бесплатно
– Это я, моя работа, – сказал он. – Это я был в состоянии наивысшего инобытия.
– Ох, там же льется вода! – спохватилась она. И побежала в ванную закрывать кран.
Когда сели за стол пить чай и выпили уже по чашке, Федор Иванович сказал ей:
– Мы будем каждый год отмечать с тобой день свадьбы. Надо будет всегда считать именно этот день. Двадцать девятое апреля. День, когда мы покончили наконец со всеми тайнами.
– Со всеми? – Она чисто, ясно посмотрела на него через очки. У нее даже очки умели говорить.
– У меня еще осталась одна.
– Женщина в ней не участвует?
– Только один-единственный человек, мужчина. Тайна вроде твоей. Почти копия.
– Надеюсь, этот мужчина не Касьян Демьяныч?
– Леночка, не бойся. Нет.
– Тогда оставь тайну при себе. Не хочу вникать. Ради прочности гнезда. У меня уже действует инстинкт воробьихи. Вот ты вник – думаешь, лучше сделал? Груз новый взял на себя. Как было хорошо, когда не было… И мне было лучше. Что ж, хочешь нести – неси. Только нам обоим тяжелее будет от этого. Оттого, что он у нас с тобой стал общий…
– Почему? Не понимаю…
– Не понимаешь? – Она придвинулась, налегла ему на плечо, стала тяжело смотреть сквозь очки, как будто прощаясь. Вздохнула. – Сейчас поймешь. Ты слышал, что сказал Натан Михайлович? Увеличилась основа для опасений. Пока ты не появился у нас, ты был вне подозрений. У нас же все что-то предчувствуют. И каждый смотрит на соседа с опаской. А настоящий опасный действительно осетрину, может, ест где-нибудь. А Хейфец наш каждого подозревает. Тебя, конечно, в первую очередь.
– Теперь и тебя будут…
– Естественно. – Она улыбнулась. – Скажи, ты ради своей тайны заявил, что твердо стоишь на позициях?
– Только ради нее.
– Получилось натурально. Ты умеешь. Так натурально, с силой, что я даже испугалась.
– Леночка! Там же торчал этот… Соглядатай академика Рядно!
– Ты о ком?
– Да о Краснове же! С Тумановой ты дружишь? Это же тот, о ком она говорит «мой подлец». Или «сволочь порядочная». Он же все время в ректорате около Варичева да около Касьяна отирается!
– Ты вроде наших, заразился. Краснова я не идеализирую. Но ничего такого за ним мы пока не замечали. Он уже полгода у нас… Мы его проверяли, проверяли…
– Полгода! Да вы у Касьяна в кармане все! Я правильно заявил о своей твердости. Еще слабовато, надо было четче. Он уже наверняка доложил Касьяну о моем появлении у вас.
– Ты не прав. Что он, как ты говоришь, отирается, так это, знаешь, был такой святой Себастьян. Он тоже отирался. В стане язычников.
– Это он тебе рассказал?
– Ну да, он. Ну и что?
– Это же он у Тумановой этот исторический пример… Бросил инвалидом и ходит к ней. Деньги клянчит. Ты спроси, где у него стан язычников – у вас или там.
– Спросили уже. Он отвечает: конечно там. Оснований не верить пока не было.
– Не было? Ничего, появятся еще! Увидите тогда, что такое слепая вера. Вспомните меня.
– Без риска ничего бы не сделалось. – Она легко засмеялась и положила руку на его костистое запястье.
Поздно вечером он сказал ей:
– Теперь я побегу. По своей тайне.
– Возвращайся поскорей. – Она обняла его. – А то я побегу по твоему следу.
Он гибким и очень быстрым – новым для себя – шагом с легкой хромотой проскользнул по улице к мосту, перебежал его, свернул на тропку, что вела к трубам, и еще через три минуты позвонил у темной калитки Стригалева. Хозяин сразу вышел. Приветливо что-то промычал, потащил пить чай.
– Нет, нет, – уперся Федор Иванович. – Вот сюда пойдемте, где чисто, где нет ни стен, ни кустов. Вот сюда.
Они вышли в поле.
– Иван Ильич! Я вас со всей решительностью… предупреждаю, – быстро заговорил Федор Иванович. – Я даже бежал. Я видел у вас Краснова. Он у вас уже полгода! Когда Рядно посылал меня к вам, он говорил, что в институте есть подпольное кубло. Откуда мог узнать? Он хвалил мне Краснова!
– Если бы Краснов нас продал, нас давно бы… – перебил Стригалев. – Рядно не имеет в руках фактов.
– Он говорил, что Краснов у него свой!
– Мы все у него были свои. Кроме двух-трех… Открытых не своих он давно…
– Он же страшная личность! Весь кривой… Он же родителей… отца и мать родных… Он Бревешков!
– Да, я слышал об этой истории.
Федор Иванович чувствовал, что простые ответы Ивана Ильича, а главное, его спокойная позиция – все это действует на него. Тревога его не то чтобы оседала – в ней исчезала убеждающая сила.
– Как он к вам втерся? – спросил он.
– У Тумановой мы встречались. Там обстановка была… благоприятная… Вот мы и присмотрелись. Я вижу, вы сами не очень уверены. Уже остыли…
– Это грохот мыслей заглушил.
– О чем вы?
– Есть такая штука. Отдаленный голос. Если привыкнешь его слушать…
– Это что – теория?
– Скорее, практика. Наблюдение. Факт.
– Вы не беспокойтесь, Федор Иванович. Мы подпустили его к себе не сразу.
– Вот спросите у Тумановой, чья была инициатива. Пусть вспомнит.
– Видите, если я начну сейчас принимать меры, никто мне не поверит. Но я чувствую, здесь чем-то пахнет. – Стригалев смотрел в сторону, ерошил волосы. – В общем, будем присматриваться…
На следующий день Федор Иванович и Лена пошли на работу порознь. Так решили оба. Тайна Федора Ивановича и ее тайна требовали этого. «Святой Себастьян… – шептал Федор Иванович, шагая. – Пролез! Ух ты какая, оказывается, тварь!»
Все же шевелились и сомнения. Ведь могло быть и так, что Краснов познакомился с фактами настоящей науки, почувствовал вкус к истине и перешел в этот лагерь. Такие факты, как этот фильм, кого хочешь убедят. И если человек что-нибудь соображает, он должен бы понять, что окончательная победа будет за этим направлением. А поскольку он наверняка неравнодушен к дорогим костюмам и любит быть в списках на получение, значит и другое должен видеть: вся выгода достанется победителю. Рано или поздно.
«В том-то и дело. Все в этом. Рано или поздно… – подумал он о Краснове. – Альпинист уверен, что это произойдет слишком поздно, когда костюмы будут не нужны».
В финском домике в его комнате на столе лежал серый мяч Краснова. Сам Ким Савельевич стоял среди стеллажей, у окна. Ящики со своими растениями он устроил на самое лучшее место и каждый день по нескольку раз приходил любоваться ростками.
– Привет! – сказал Федор Иванович.
После ответного восклицанья, бодро прозвеневшего среди стеллажей, он коварно замолчал и подошел к ящикам.
– Ага, семена-то наши! Настоящий лист выкидывают! Та-ак, и здесь пошел листок… Смотри-ка, дружно! Хорошо перезимовали… – Он слегка мучил Краснова, которому не терпелось заговорить о вчерашнем.
– Как вам вчерашний рулончик? – спросил наконец Ким.
– Я чувствую, ты попался на эту фальшивку.
Спортсмен выглянул из-за ящиков с веселой зеленью, внимательно посмотрел на него и ничего не сказал. «Кажется, я перехватил», – подумал Федор Иванович.
– Первые кадры, где простое деление, конечно, чистая натура, – продолжал он. – Надо сказать, ловко сделано. А с колхицином фальшивка. Эти англичане просто подогревали препарат.
– А клетка? С удвоенным набором хромосом…
– Она нежизнеспособна…
– Как же… А у Троллейбуса? Вон у нас на стеллажах. А вот в ящике, из этих семян?..
– Вижу, научился кое-чему. Ты, по-моему, давно у них?
Ким уклонился от ответа.
– Вам и так верят, – сказал он после долгой паузы, во время которой обстоятельно, серьезно он думал черт знает о чем. – Так что клятва ваша была ни к чему. Она только настораживает.
– Ты думаешь? Заметил что-нибудь?
– Перегнули. Хейфец шушукался со студентами – сразу замолчал. Могу, между прочим, организовать и третью рекомендацию. Походить к ним стоит. Там бывают интересные вещи…
«Ловит», – подумал Федор Иванович.
– Вас кто послал? Рядно? – спросил Краснов, не отрывая взгляда от своих растений.
– Нет, от себя.
– Ну да, кто послал, вы не скажете. Ревнивый муж – это у вас получилось похоже…
«Ловит, ловит, – подумал Федор Иванович. – Но на чьей он стороне?»
– Я действительно ревнивый муж, – заметил он. – Но тебя-то я не ожидал там встретить. – Он сделал глупо-восхищенное лицо. – Наш-то шеф! Смотри какой старик хитрый. Тебе он тоже ничего про меня не говорил?
– Не говорил. То есть кое-что, конечно, говорил…
«Ага!» – подумал Федор Иванович.
– Ну, кое-что он и мне про тебя… А про то, что и я там буду, – это он тебе говорил?
– Про это не говорил. А про меня что?
– Так мы с тобой далеко зайдем. Что тебе про меня, что мне про тебя – давай оставим это. Старик не любит. Но информация у шефа на высоте!
– Шеф у нас еще тот! – сказал Краснов, несколько разочарованный беседой. – И сотрудники у него… Умеет кадры выбирать!..
– Хо-хо-хо! – хохотнул Федор Иванович, даже не улыбнувшись.
III
В следующее воскресенье – это был уже шестой день мая, – солнечным утром, Лена раскладывала в пробирки для своих мух свежезаваренный кисель. За распахнутой дверью мелькал ее мелкопестренький, узко перехваченный в поясе домашний халатик; Федор Иванович в трусах и майке лежал на постели, полуоткинув одеяло, и шелестел газетой. Из-за газеты он все время посматривал – любовался Леной. Она чувствовала его взгляд, и в ее движениях ласковыми волнами пробегали тайные иероглифы. И он все это читал. И она понимала, что газета шелестит вовсе не потому, что ее мужа так уж интересует пахнущий керосином текст.
– Что происходит с нашими девчонками? – заговорила она вдруг. – Совсем с ума сошли. Ты слушаешь меня?
– Конечно! Я тебя всегда слушаю.
– Девчонки, говорю, наши. Все время кого-нибудь выдают замуж! Шамкову принялись сватать. А полгода назад на меня напали. Новый парень тогда появился у механиков. Гена. Или Валера, не помню. «Так он же темнота!» – говорю им. «Не такая уж темнота, ремесленное кончил». – «Так он же моложе меня на шесть лет! От него пахнет водкой!» – «Дурочка, она еще рассуждает. Брать надо, брать!» Это, значит, я должна была еще ловить его, а они собирались загонять мужа мне в сети!
– Давай продолжай уж… – Федор Иванович отложил газету.
– Вчера пристали: «Это у тебя обручальное?» – «А как же, – говорю. – Я уже полмесяца в брачном полете». – «Врешь! А где свадьба? Мы тебя не пропивали!» Я говорю: «Свадьбу буду праздновать вместе с крестинами». Фату я, конечно, никогда не надену. А небольшое пропивание придется устроить, а? Для самых близких. Закончится учебный год, тут и устроим.
Федор Иванович был согласен. И они замолчали. И Лена опять занялась мушками.
– Нет, я так бы и осталась мухой-девственницей, – вдруг заговорила она, – если бы не встретила тебя. И за тебя я не просто так выскочила. Имей в виду. Не просто, а потому что ты – Федор Иванович. Ты еще Федор Иванович?
В этом последнем вопросе и была вся суть начатого ею разговора. Гибельная суть. Он мгновенно понял это.
Дня три назад в поведении Лены чуть проступил новый тонкий оттенок. Этот рубеж обозначился вечером. Кто-то позвонил, Федор Иванович открыл дверь и увидел худенького юношу в неопределенном вислом сером полупальто. Почти мальчик, с вихрами коротко остриженных волос, бледный, должно быть студент, стрельнул в него строгими глазами, помолчал и спросил Елену Владимировну. Федор Иванович хотел было пригласить его в коридор и позвать Лену, но она сама, слегка оттеснив его, продвинулась в дверь и, взяв юношу за руку, провела его в большую комнату. Федор Иванович шел сзади. Юноша оглядывался на него, не решаясь передать Лене письмо, которое уже достал из кармана. Лена подняла на Федора Ивановича глаза. «Неужели не догадываешься?» – сказал ее приказывающий жест, и он, пройдя в спальню, тихо прикрыл за собой дверь.
Он сидел на своей постели в темной от поздних сумерек спальне и смотрел на яркую щель в двери. И это тянулось, наверно, минут сорок. Потом дверь приоткрылась, в нее проскользнула Лена, протянула руку:
– Карандаш, карандаш дай скорее…
Федор Иванович дал ей свой карандаш, и она сейчас же скрылась. Она все время заботилась о том, чтобы дверь была закрыта и чтобы он не увидел того, что делалось в большой комнате. Но во время ее ловких предусмотрительных манипуляций с дверью внимание Федора Ивановича за долю секунды произвело моментальный снимок: посреди комнаты в море электрического света стоит незнакомый юноша, растопырив руки, распахнув обе полы своего короткого пальто, и там на специально прошитой подкладке рядами блестят стеклянные пробирки, заткнутые комками ваты. Этого снимка и всех осторожных движений Лены было достаточно. Федор Иванович сразу понял, что Лена снабдила своими мухами присланного откуда-то смелого, преданного делу ходока. Видимо, где-то в другом городе было еще одно «кубло», менее обеспеченное, нуждающееся в помощи.
Он ни слова не сказал Лене об этом своем открытии. Но впервые заметил: в речах ее появилась настороженная обдуманность. Появилась – и уже не исчезала. И их обоих понесло куда-то чуть заметным течением.
– Конечно, я знаю, – вдруг сказала она в это же воскресенье, но часа на три позднее. Значит, держала это все время в голове! – Я знаю, – сказала она, – что ты – это ты… Ведь иначе и быть не может, правда? Характер у тебя такой: ты ищешь истину. И признаешь только ее. По-моему, никому не своротить тебя с этой дороги. Так? «Куда это я должен свернуть? – спросишь сразу. – Покажите, куда нужно сворачивать. Куда и зачем? Представьте мне ваши соображения. Докажите!» Так ведь? Но вот я все же… – она мучительно потупилась, – все же я… никак не пойму. Зачем тебе твой Касьян? Белые одежды свои ты прикрыл, это хорошо. Но зачем ты должен, как ты говоришь, отираться там среди дураков и подлых душонок? Вот я… Ну и я немножко маскируюсь. Но я же иду своей дорогой…
