Серебряный змей в корнях сосны – 4

Но солнечный летний мир раскололся от скрипа и скрежета, Хизаши дернулся спросонья и чуть не взвыл от боли. Короткий сон расслабил его, заставил забыть о бдительности, и вот пришла расплата. Сощурившись, он пытался рассмотреть в ореоле оранжевого света лицо посетителя. Но, даже толком не приглядевшись, узнал по пронзительному голосу, с каким тот протянул:

– Что я вижу? Маленькую рыбку, скрежещущую зубами[14].

– Выучил новую фразу? – хмыкнул Хизаши. – Поздравляю.

– Дядя сказал мне, что ты сейчас похож на кусок дерьма и пахнешь так же, – широко осклабился Нобута-младший. – Расскажу парням, они будут в восторге, потому что тебя все терпеть не могли, Мацумото.

– Странно, я думал, это они о тебе…

– Заткнись! – сорвался Нобута и схватился за меч. – Здесь я говорю, а ты, ничтожество, слушаешь!

– Для того, чтобы люди тебя слушали, их приходится связывать. Вот так умора.

И хоть снаружи Хизаши старался держать лицо, вид соученика на пороге его темницы вызвал в нем настоящий ужас. Попасть во власть кого-то вроде него – даже смерть или вечное заточение не казались уже таким страшным приговором.

– Где ты нашел людей, уродец? – чванливо бросил Нобута и повел носом. – Я чую лишь запах отброса, от которого мой дядя скоро избавится.

Он подошел на полшага ближе, но так, чтобы, в случае чего, Хизаши не сумел дотянуться.

– Дядя точно знает, как поступать с такими, как вы, с тем нищебродом из глуши. Я всегда говорил, вам не место в Дзисин.

– Что с Куматани? – вырвалось у Хизаши, и он чуть не откусил себе язык за это. Но было поздно. Омерзительное лицо перед ним разрезала кривая ухмылка.

– Не скажу. Дядя еще столько всего не успел попробовать.

– Ах ты, щенок!.. – Хизаши рванул вперед, наплевав на боль и слабость. Звякнула цепь, разрезали истерзанную кожу острые звенья. Но не хватило буквально пары сунов[15]. И пусть Нобута отпрыгнул назад, как перепуганный кролик, Хизаши все равно не смог бы его достать, разве что плюнуть. Это он и сделал. Кровавая слюна испачкала бордовое кимоно Дзисин, и Нобута брезгливо скривился.

– Считай, тебе повезло, что я не собираюсь тратить силы, Мацумото. Ты сдохнешь здесь, как червь, раздавленный моим сапогом.

Хизаши оскалился и зашипел. Белые волосы спутались и грязными, местами бурыми прядями свисали по обе стороны от лица. И пусть он упирался в пол лишь стертыми коленями, а его руки и ноги были стянуты сзади и прикованы к кольцу в стене, он напугал Нобуту, и тот не сумел этого скрыть. Замахнувшись ножнами, но так и не рискнув приблизиться на расстояние удара, он умчался прочь по коридору, дверь закрылась, и снова наступила тьма.

В следующий раз за ним пришли, когда от голода мутилось сознание, и Хизаши пребывал в полубессознательном состоянии. Ки он не ощущал, но медитация помогала справиться с физическими страданиями, а заодно не наброситься на куски сырого мяса, от которых уже воняло тухлятиной. Ему ничего не говорили по пути, он говорить тоже не стремился. В той же комнате для допросов, а точнее уж пыточной, сегодня было многолюднее. У стены за столом сидел Сакурада Тошинори с таким мрачным лицом, что казалось, пытать сейчас собирались его. Нобута-старший стоял спиной к двери, заложив руки за поясницу, и Хизаши бросились в глаза его перепачканные красным пальцы. Двое людей в черном с закрытыми платками лицами держали палки, уже хорошо Хизаши знакомые.

– До чего же вы упрямые ребята, – сказал Нобута и повернулся к Хизаши. – Почему бы просто не прекратить свои мучения?

За ним на краю резервуара с водой, в которой Хизаши уже топили, была установлена деревянная рама, а в ее центре, растянутый за руки и за ноги ремнями, висел Куматани Кента, одетый только в штаны и спущенное до пояса разодранное нижнее кимоно. Тело с напряженными мышцами покрывали багровые полосы, порезы и кровоподтеки, а на груди – след от ожога. Голова безвольно свисала, но стоило Хизаши судорожно вздохнуть, как он поднял лицо и посмотрел на него ясными глазами.

– Хи… заши? Ты жив…

Он даже улыбнулся, только получилось криво, а когда по сигналу Нобуты ремни натянули сильнее, закусил губу, чтобы не закричать.

– Так что демон обещал вам за предательство? – спокойно спросил Нобута, вытирая руки поданной ему белоснежной тканью. – Власть? Богатство? Безграничную мощь?

Кента сильнее стиснул зубы, и Хизаши сам едва не закричал вместо него. Боль, что ему довелось испытать, ни в какое сравнение не шла с той, что причиняла эта картина.

– Прекратите… Прекратите! – воскликнул он. Ноги едва держали, и он обвис в руках своих конвоиров. – Он ни в чем не виноват! Он жертва!

– Это я решаю, кто здесь жертва, а кто нет. Сакурада-сэнсэй, зафиксируйте, пожалуйста, что подозреваемые польстились на обещание власти над тремя великими школами оммёдо и экзорцизма.

– Но это же… – начал Сакурада и замолчал, поймав пристальный взгляд Нобуты.

– Вы знаете что-то, чего не знаю я?

– Нет.

– Тогда я продолжу.

Кенту вместе с рамой опустили в воду и держали до тех пор, пока Хизаши не взвыл от ярости. Кента любил плавать и нырять, мог подолгу не вдыхать, но Хизаши обо всем позабыл. В эти мгновения он готов был отдать Хироюки что угодно, все, о чем только ни попросит, лишь бы уничтожить Нобуту. Нет, сравнять с землей всю эту гору, стереть даже воспоминание о ней.

Но Хироюки не было, и никто не пришел на помощь.

Однообразные вопросы продолжились, и Кента молчал, не издал ни единого звука, даже когда его правую кисть опустили в кипящее масло, и его запах забил ноздри.

Нобута повернулся к Хизаши и почти ласково спросил:

– Все еще нечего сказать? Или сострадание тварям неведомо?

Хизаши долго молчал, приоткрыв рот и не решаясь ни на что. Приготовили все для процедуры исидаки, Кенту отвязали и усадили коленями на платформу с острыми гранями, а рядом уложили пять каменных плит, каждая весом в 80 кинов[16]. Кента не мог не знать, что за этим последует. Знал и Хизаши.

– Стойте, – выдавил он. – Стойте, я… я хочу признаться.

Человек в черном закончил привязывать руки Кенты к столбу позади него и замер в ожидании дальнейших указаний. Нобута жестом остановил его.

– Давайте послушаем. Сакурада-сэнсэй, не пропустите ни словечка.

Учитель стиснул зубы до скрипа и приготовился записывать. Что ж, похоже, они все-таки добились своего.

– Нет! Хизаши, молчи! – закричал Кента, нарушив добровольное безмолвие.

– Говори.

Хизаши еще раз взглянул на каменные плиты, чья роль в исидаки заключалась в том, чтобы лежать на коленях осужденного и своим весом вдавливать в острые грани платформы. Плита за плитой, пока конечности не потеряют чувствительность, кровообращение в них нарушится, новые плиты сверху начнут дробить кости – и это может длиться целый день. Хизаши бы не выдержал. Так разве может такое вынести человек?

– Конран-но ками, он… он не совсем демон, – с трудом произнес Хизаши, задыхаясь после каждой фразы. – Но и не бог, конечно. Он… он человек. Был человеком.

– Вздор! – прервал Нобута, и один из палачей, точно читая его мысли, с хэканьем подхватил тяжеленную плиту и водрузил ее на колени Кенты.

– Но я же говорю! – сорвался Хизаши и снова попытался встать на ноги. Безуспешно.

– Ты говоришь не то, что надо, – безразлично ответил Нобута. Его тусклые глаза, широкий рот, круглое гладкое лицо напоминали рептилию куда больше самого Хизаши. Ни одна змея, что он повстречал в жизни, не была столь безжалостна и холодна, и ни одна столь откровенно не наслаждалась творимым ею злодейством. Хизаши уже не шипел – он рычал загнанным зверем.

– Я с тебя кожу сдеру, – пообещал он. – Лоскут за лоскутом.

– Благодарю за идею, Мацумото-сан, – улыбнулся Нобута.

Кента дышал судорожно, порывисто, с присвистом, однако так и не вскрикнул, не дал Нобуте насладиться его властью.

– Клади вторую, – велел тот, и Кента сильнее стиснул зубы. Злость смешалась с отчаянием, Хизаши казалось, он переполнен ими настолько, что может взорваться. Если бы ярость могла превратиться в энергию, он бы разнес все вокруг, но был способен лишь стоять на коленях с петлей на шее и наблюдать за мучениями единственного настоящего друга. Самого ценного в его длинной жизни.

Тяжелая дверь за спиной скрипнула петлями, и прозвучал голос Морикавы Дайки:

– Нобута-сан, глава школы желает вас видеть. Прошу за мной.

Еще один предатель. Хизаши склонил голову в ожидании. Вот Нобута вздыхает и нехотя уходит с Морикавой. Закрывается дверь. Поднимается со своего места Сакурада и говорит:

– Отведите этих двоих обратно в темницы.

– Но Нобута-сама…

– Наверняка он бы хотел лично понаблюдать за процессом, так что отложим до его возвращения.

Он говорил уверенно, с легкой ноткой угрозы, которая не покидала его голоса даже когда он общался с другими учителями, за исключением Морикавы. И пусть Хизаши ненавидел его, едва скрыл облегчение. Сакурада проследил за тем, чтобы Кенту избавили от плит и отвязали от столба, а после отвернулся, словно они его больше не интересовали. Хизаши плюнул бы ему в спину, да во рту было сухо, как в яме с песком.

Их уводили вместе, и Хизаши наконец-то узнал, где держали Кенту – не так уж далеко, – но толстые стены гасили звуки, поэтому они ни разу и не услышали друг друга. Забавно, подумалось Хизаши, ведь они провели так почти три года, находясь рядом, но, как оказалось, совершенно друг друга не слыша.

Становясь снова на колени и наваливаясь на них всем своим уже порядком уменьшившимся весом, он ощутил привычную режущую боль. Неровный каменный пол, испещренный, как нарочно, мелкими бороздками, выемками и щербинками, за время заточения разодрал плоть так сильно, что скоро Хизаши придется опираться на голые кости. В тюрьме Такамагахары было поуютнее, по крайней мере, там его не пытали, если не считать пострадавшей гордости. Он закрыл глаза и попробовал мысленно, как раньше, позвать Кенту.

«Ты же слышишь меня? Все будет хорошо, все обязательно должно быть хорошо».

Ответа не было, и Хизаши заплакал.

Сон ли то, или его укрыл от реальности благословенный обморок, но очнулся Хизаши от того, что стало светлее, однако этот свет не слепил глаза, как тот, с каким за ним приходили мучители. Пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть посетителя, благо он не побоялся подойти так близко, что их лица оказались прямо напротив.

– Тихо, Мацумото-кун, – прошептали голосом Морикавы, – я пришел помочь.

Тело действовало быстрее разума, и Хизаши дернулся вперед, собираясь впиться в бывшего учителя зубами. Цепь натянулась и в этот раз не остановила в суне от цели. Он навалился на Морикаву, но смог только слабо прикусить ворот кимоно, на большее не хватило сил.

– Ну-ну, не надо бояться, – Морикава погладил его по спине. – Тоши сейчас заберет Куматани.

– Кента? – отозвался Хизаши на это имя. – Он…

– Он в большем порядке, чем ты, – успокоил Морикава. – Его дух невероятно стоек, он не дает телу сдаться.

– К они вашу философию, – рыкнул Хизаши и попытался оттолкнуться от него, но окровавленные колени скользили. Он не смирился с унизительным положением, но пребывать в нем на глазах Морикавы – уже слишком.

– Подожди немного.

Он сделал что-то, и цепь, удерживающая его в одном положении, обвисла. Хизаши рухнул прямо в руки бывшему учителю.

– Ох, светлые ками… Ты не сможешь идти, я понесу тебя.

– Нет! Я сам.

Было похоже на очередную изощренную пытку, где в конце окажется, что все это – игра, и тогда Хизаши окончательно сломается, не выдержит.

Морикава вел его по мрачному холодному коридору, позволяя на себя опираться. Каждый шаг сопровождался болью, в ногах будто не осталось ни единой мышцы, и он не мог ими управлять, лишь неловко выталкивать вперед. Знакомое ощущение, просто забытое. Оба молчали, хотя Морикава заверил, что у них есть немного времени, прежде чем пропажу заметят. И Хизаши старался не думать, сколько в его словах правды, а сколько – лжи.

– Через этот тоннель выносят… тела, – наконец произнес Морикава, остановившись возле решетки, за которой сгустилась тьма.

– Видно, тел бывает немало, раз пришлось аж целый ход выкапывать.

– Идем, не стоит медлить.

Они двинулись сквозь мрак. Учитель не использовал талисманы для освещения, шел на ощупь, пока впереди не мигнул огонек – и тут же погас. Хизаши не чувствовал ног и рук, но Кенту ощутил сразу, будто та нить, что была между ними, человеком и ёкаем, однажды натянута, оставила после себя незримый след, по которому они все еще могли дотянуться друг до друга.

– Постой, – осадил его Морикава, – не так быстро. Ты упадешь.

Но Хизаши упрямо ковылял вперед, пока не разглядел за поворотом силуэты двоих людей. Хоть тусклый рыжеватый свет не давал увидеть деталей, все же в одном Морикава точно не соврал. Кента был тут, жив, ждал их в компании Сакурады Тошинори. На нем не осталось живого места, один глаз совсем заплыл и едва ли что-то видел, кровь коркой затянула почти полностью посиневшую кожу на обнаженном торсе и запеклась в распущенных волосах. Однако он стоял на своих ногах, что не могло не радовать.

– Хизаши! – обрадовался он и оттолкнулся от стены, не дающей ему упасть. Рука Сакурады удержала его за плечо.

– Потише. Давно Нобуту не видели? – Он поднес горящий талисман поближе к ним и нахмурился. – Они смогут?

– Выбора нет, Тоши, – Морикава с сочувствием оглядел обоих своих учеников. – Дальше вы пойдете с Сакурадой-сэнсээм, он покажет, как выйти за пределы барьера школы. А мне надо вернуться, иначе меня хватятся.

– Какой у вас план? – спросил Хизаши. – Мне надоели эти ваши человеческие игры.

– Никаких игр, Мацумото-кун. Ты сам видишь, школа прогнила от верха до низа, – Морикава хмыкнул, обведя рукой тоннель с влажными стенами, грубо вырубленными в скальной породе. – Им проще сделать вид, что главная угроза миру – это пара недоучившихся юношей, чем брать на себя ответственность за хранение артефакта, который мог пробудить демона в любой момент.

– И дело не ограничивается Дзисин, – мрачно добавил Сакурада. – Все зашло слишком далеко. Таким оммёдзи не победить демона, ведь он стал куда сильнее. Мы все в этом убедились тогда.

– Когда? – спросил Хизаши. – Сколько прошло времени?

– Восемь дней.

– Восемь… – Просто не верилось, что он провел в заточении столько дней и ночей.

– А Мадока и Учида? – выпалил Кента. Учителя переглянулись. – Они живы? Что с ними стало? Мы… мы должны были встретиться в Ёсико…

Восемь дней. Хизаши не спрашивал, он и так знал, что долина Хоси все еще потеряна и Хироюки по-прежнему на свободе. Морикава прав, вместо того чтобы искать способ справиться с ним, они потратили время на пытки. Погибли сотни людей, и среди них могли быть их знакомые.

– Мадока Джун жив, ему удалось покинуть долину и сбежать до того, как был завершен барьер. Учида Юдай из школы Фусин… – Морикава поджал губы и качнул головой. – Я не знаю. Мы не слышали о нем, но Фусин никого не пускают в свои внутренние дела.

Сасаки и Чиёко далеко, они наверняка в большей безопасности, чем могли бы быть, останься с ними. Хизаши и не думал, что испытает от этого облегчение.

– Хватит разговоров, – оборвал их Сакурада. – Время.

И они пошли за ним дальше в темноту, пока не услышали стук капель и шум воды, Сакурада ускорил шаг, не замечая, что его спутники едва переставляют ноги. Хизаши все еще почти не ощущал свою ки, внутри была пустота, он будто потерял себя. А еще не получалось залечить хотя бы самые легкие раны.

– Осторожнее, – поддержал за локоть Кента, когда в очередной раз колени ослабли, и Хизаши не смог подчинить их своей воле. Прикосновение его правой руки напомнило о перенесенных им пытках, и Хизаши воспротивился.

– Хватит! Не надо вести себя так, будто мне хуже, чем тебе.

Его голос оттолкнулся от стен и усилился. Сакурада гневно обернулся и велел им заткнуться.

– Но я так не думаю, – прошептал Кента, не убирая руки. – Просто хочу убедиться, что ты правда жив.

– Нет, я только притворяюсь, – ядовито ответил Хизаши, внутренне уже смирившись.

– Прости. Мне жаль, что тебе пришлось это все увидеть.

Хизаши молча отвернулся, он не хотел вспоминать.

Потолок стал ниже, они шли, пригнувшись и продолжая поддерживать друг друга, хотя это ничуть не помогало. Хизаши вспомнил визит Нобуты-младшего и свою несдержанность, которая и привела его к тому, чтобы стать свидетелем страданий друга.

– Я убью его, – тихо пообещал Хизаши, думая о ненавистном соученике. – Нет, убью обоих.

Это Нобута рассказал своему дяде, насколько дружны стали Хизаши с Кентой, что даже в таком положении Хизаши думает в первую очередь о нем. Если бы он тогда смог удержать язык за зубами, Нобута сам бы ни за что не догадался, ведь как бы там ни говорил Кента, не все люди способны чувствовать то же, что и он. Некоторым не известны ни любовь, ни сострадание, ни привязанность, ни жертвенность. Они могут лишь завидовать и презирать, даже ненависть им недоступна, ведь это слишком сильное чувство для их мелких душонок. И если бы Кента не научил Хизаши, тот стал бы именно таким человеком.

– Брось эти мысли, – попросил Кента. – Нам уготован более сложный бой, ты же помнишь.

Сакурада остановился возле канала с быстро текущей, дурно пахнущей водой. Хизаши бы прежде передернуло от отвращения, нынче же он сам мог вызвать разве что рвотные позывы.

– Тут не должно быть так уж глубоко, – сказал Сакурада. – Но до нас еще никто из живых этого не проверял.

– То есть вскоре мы бы отправились тем же путем, но не по своей воле? – хмыкнул Хизаши.

– Если не заткнешься, я обездвижу тебя и брошу плыть по течению, как мешок соломы.

Хизаши давно жаждал сказать это, но роль ученика требовала хотя бы иллюзии покорности, поэтому сейчас сдерживаться он не стал.

– Терпеть не могу ни вас, ни ваши глупые уроки. Железяка не заменит уровень ки, с которым вас в былые времена даже на обучение бы не взяли.

– Мацумото… – прорычал Сакурада.

– И я вам не верю. Сами лезьте в…

Сакурада легко толкнул его в грудь, и Хизаши полетел в канал, не успев даже закончить фразу, и вонючая жижа полилась ему в рот. Он забил руками и ногами, кое-как нащупал ступнями дно и выпрямился, задыхаясь от возмущения. Вода доходила до груди.

– Лови, гаденыш.

В Хизаши полетел белый веер, и тот поймал его и сжал в мокрых пальцах. Тотчас же теплая, родная духовная энергия потекла к нему, обволакивая и успокаивая. Слова благодарности почти сорвались с языка, но Сакурада уже спрыгнул в воду и угрюмо пошел вперед, рассекая ее подобно кораблю. Кента спустился куда осторожнее и неловко покачнулся, наваливаясь на Хизаши.

– Извини!

– Хватит уже извиняться за каждое движение, – проворчал он. – Когда выберемся из школы, надо как-то избавиться от Сакурады.

Учитель ушел уже далеко вперед, но плеск, с каким он это делал, еще был хорошо слышен.

– Но он же помогает нам, – удивился Кента.

– Сейчас да, а потом? Точно ли не он усыпил нас на восточном выходе из Ёсико? Кто участвовал в допросах? Откуда, в конце концов, у него мой веер?

– Сакурада-сэнсэй отдал его тебе, значит, они с Морикавой на нашей стороне.

– Не называй его сэнсэем. Больше мы не ученики Дзисин.

Сказал и пожалел об этом, так погрустнело лицо Кенты, искаженное побоями и голодом. Смотреть в него было тяжко, но Хизаши смотрел, потому что во всем этом была и его вина тоже.

– Прости.

– Но ты прав, – проронил Кента и вымученно улыбнулся. – Теперь мы сами по себе.

Плеск стих, и пришлось поторопиться, чтобы Сакурада ничего не заподозрил.

Канал немного попетлял внутри горы, потом пошел вниз, и в какой-то момент Хизаши уловил движение ки в воздухе. Сакурада остановился, достал талисманы и зашептал заклинание, которого ни Хизаши, ни Кента не знали. После вода впереди забурлила, со дна поднялось золотистое свечение и заполнило проход мельтешением ярких искр. Сакурада обнажил меч Гэкко и выставил перед собой. Искры сгрудились вокруг клинка, будто привлеченные огнем насекомые. Было заметно, какие усилия прикладывал Сакурада, как ки вытекала из него и растворялась каплей в бушующем море. Хизаши понял, что именно они видят – борьбу с защитным барьером школы Дзисин.

Энергия скопилась на кончиках пальцев оммёдзи, и он принялся рисовать перед собой один знак за другим. Хизаши захотелось отпрянуть, спрятаться – потревоженный барьер слишком сильно влиял на него, заставлял сердце заполошно биться от беспричинного ужаса. Кента встал ближе, касаясь плечом, и Хизаши, забыв про гордость, схватился за его локоть и стиснул до хруста в пальцах.

Наконец свечение погасло, и Сакурада испустил тяжкий вздох.

– Быстрее, – коротко бросил он и поспешил вперед.

Выход стал заметен задолго до того, как вдалеке забрезжил солнечный свет. Движение воздуха сносило ставшую почти привычной вонь, поток воды ускорился. Хизаши стало гораздо легче без давления многочисленных заклинаний горы Тэнсэй, будто бы даже изводящая его боль перестала казаться невыносимой.

И вот он – свет дня, ненадолго ослепивший глаза. Свежесть чистого воздуха, ласковые касания ветра, тепло, сменившее въевшийся в кости холод. Канал обрывался водопадом, а перед ним Сакурада показал, как выбраться на тропу, ведущую сквозь дремучие заросли прочь от школы. Хизаши спрятал веер под одежду и впервые допустил мысль, что ошибался насчет нового предательства. Они отошли как можно дальше от того места, где вышли на поверхность, насколько возможно в том состоянии, в котором находились бывшие пленники. Сакурада был жесток, все это знали, но не собирался их добивать.

– Вам нужно залечить раны, – решил он и махнул рукой. – Остановимся пока здесь.

Это все еще был южный, солнечный, склон горы, но густая шапка леса укрывала его в уютной тени.

– А если нас уже ищут? – предположил Кента, усаживаясь на траву с неповоротливостью соломенной куклы.

– Тогда меньше болтовни и больше медитации. – Сакурада достал из-за пазухи флягу и бросил ему. – На этом подарки закончились.

Воды было немного, но им, измученным многодневными голодом и жаждой, достаточно сделать хотя бы по паре глотков. Хизаши не стал тратить время напрасно и скрестил ноги, готовясь погрузиться в рэйки. Ему претила беспомощность, что сопровождала его много дней, и стоило целительной силе зациркулировать по меридианам тела, как отупляющий страх начал отступать. Сказал бы ему кто, что просто ощущать на коже солнечные лучи – это так прекрасно! Ки двигалась медленно, будто оттаивала после долгой зимы. Чтобы исцелиться хотя бы наполовину, потребовалось бы провести в медитации целый день, и все же просто не ощущать постоянной рези в коленях – уже достижение.

Энергия почти перестала сопротивляться, Хизаши плавал в волнах тепла и умиротворения, и все вдруг рухнуло в один момент. Он распахнул глаза чуть раньше, чем Сакурада, ни на мгновение не выпускавший из рук меч, повернулся в сторону источающей прохладу чащи.

– Стоять, – велел Сакурада им двоим и выставил перед собой Гэкко. И тут же расслабил плечи. – Это свои.

Из-за деревьев вышел Морикава с таким бледным лицом, что закралось подозрение, уж не стал ли он призраком.

– Бегите! Быстрее, уходите отсюда! – воскликнул он и взмахом руки активировал несколько талисманов. – Тоши, держи. Это ненадолго скроет вас от них.

Пропажу обнаружили. Хизаши переглянулся с Кентой, читая по его лицу смятение, но и решимость тоже. Решимость выжить, чего бы это ни стоило.

– Морикава-сэнсэй, – обратился он к учителю. – А как же вы?

– Он справится, – грубо оборвал его Сакурада и сунул каждому по офуда. – Уходим.

Теперь они не просто шли – они бежали, не боясь использовать ки. За спиной послышались крики, Хизаши ощутил отзвуки оммёдо и заставил себя двигаться еще быстрее. Они спустились на равнину, и перед ними раскинулся луг с высокой травой. Ветер волновал зеленое море и обдувал вспотевшее от натуги лицо. Сакурада отстал, готовя какое-то заклинание. Вдруг Кента оступился и упал. Хизаши только успел подбежать к нему и наклониться, как воздух задрожал. Скрывающие талисманы вспыхнули и осыпались пеплом. Хизаши схватил Кенту за руку и потянул вверх.

– Я туда не вернусь, – сказал он, и Кента кивнул.

– Жить вместе и умереть вместе.

Он сжал ладонь Хизаши напоследок, прежде чем отпустить. Они повернулись к врагам лицом и встали плечом к плечу. Бежать некуда, а Хизаши ни за что больше не подставит спину.

Первым на луг ворвался Морикава. Его загнали, точно зверя на охоте, обессилевшего и окровавленного. Но он еще не сдался, на бегу творил новое заклинание, однако закончить ему было не суждено. Просвистела стрела, и Морикава покачнулся. Просвистела вторая – и он упал на одно колено. Впервые Хизаши был не рад остроте своего зрения. Под ярким светом солнца, под голубым ясным небом он видел, как вытекает густая кровь изо рта учителя, чья мягкость принималась им за трусость, а доброта – за слабость. Он еще не упал на землю, а Сакурада уже издал пронзительный вопль и сломя голову помчался вперед, в самоубийственную атаку. Дзисин прислали мало людей, вероятно, продолжая хранить секретность, но много ли надо, чтобы одолеть двух калек и безумца, ослепленного горем и яростью?