Серебряный змей в корнях сосны – 4

– Помни о дыхании, – обратился он к Кенте.

Они услышали крики, когда деревья поредели, и до цели оставалось совсем немного. Воздух будто уплотнился, стал похожим на воду, в которой каждое движение давалось с большим трудом. Хизаши проверил талисманы, что они смогли подготовить, пока ждали ночи. Бумагу для них пришлось украсть, а писать кровью, но так даже лучше, Хизаши использовал свою, чтобы напитать иероглифы особой силой ёкая. И Кенте не надо было знать, что она уже не так всемогуща, как прежде.

Хизаши схватил его за локоть, вынуждая остановиться.

– Не спеши. Мы не знаем, что там происходит.

– Ясно что. Там собралась толпа зрителей, и они совершенно беззащитны!

– Я сказал, не спеши! – повысил голос Хизаши. – Сначала посмотрим.

Он разжал пальцы, надеясь на благоразумие друга. Кента сильно повзрослел с момента их знакомства, однако порой его огромное сердце мешало ему действовать здраво.

Котлован довольно глубоко утопал в земле, вниз вели лестницы, а пологие склоны изрезали многочисленные ряды широких ступеней-платформ, на которых собирались зрители во время важных мероприятий, удостоившихся чести быть проведенными здесь. Ныне же все это огромное пространство напоминало ад. Едкий мутный дым застилал землю, в нем мелькали зеленые и синие хи-но тама[5], порой разгоняющиеся так, что превращались в огненные росчерки. И если бы только это! Хизаши ясно видел в тумане полупрозрачные фигуры злых духов: онрё[6], горё[7], гаки[8], сирё[9]. Люди бестолково носились, не видя ничего вокруг, и их ловили и рвали на части, на трупах пировали окровавленные дзикининки[10].

– Светлые ками… – пораженно выдохнул Кента.

Но ками здесь как раз и не пахло. Зато разило смертью, ужасом и отравой Ёми. Вот из тумана выбежала женщина с перекошенным от страха лицом, а на спине ее сидела уродливая рогатая кидзё[11] и, хохоча, рвала на ней волосы, а после так широко раскрыла рот, что откусила несчастной всю голову целиком. Еще больше крови впитывалось в истоптанную, оскверненную землю, еще сильнее становилась аура зла над проклятой долиной.

Хизаши больше не останавливал Кенту, они помчались вперед и, задержав дыхание, ворвались в туман. По эту его сторону все казалось зыбким, мутным, ненастоящим. Хизаши тут же споткнулся и едва не упал на разорванное пополам тело оммёдзи в одежде школы Дзисин. Рядом с ним валялся меч, Хизаши не стал его подбирать, но не побрезговал остатками талисманов, выпавшими из рукава.

– Так-то лучше, – пробормотал он, быстро проверяя набор. Похоже, ему попался ученик, не готовый к серьезному сражению в таком охраняемом людьми и богами месте. И Хизаши бы позлорадствовать над неудачей последних, да только не осталось в этом никакого смысла. Он выпрямился и всмотрелся в клубы ядовитого тумана. Из-за него мнилось, он один-одинешенек здесь, и крики и звон оружия раздавались откуда-то издалека, из другого, невидимого мира. Этот мир проглотил Кенту, но не представлял себе, с кем столкнулся. Хизаши выбрал офуда из тех, что подготовил сам, и зажал между пальцев. Несколько древних слов – и бумага рассыпалась искрами, а туман развеялся, открывая вид на арену, усеянную мертвецами, среди них люди в черных и черно-красных одеждах размахивали мечами, впервые за много десятилетий не деля территорию, а работая спиной к спине. Инаба Идзуру, основатель Дзисин, на том свете уже наверняка собрал все проклятия.

Хизаши поспешил в самую гущу, окруженный коконом энергии ки. Злые духи отлетали от него, едва завидев, акумы провожали голодными взглядами, а люди не обращали внимания, занятые тем, чтобы выжить и дать выжить другим.

Туман начал снова стискивать объятия, когда Хизаши увидел знакомый взъерошенный хвост с белой лентой. Кента был далеко, но жив и вроде бы пока в порядке. Хизаши направился к нему, попутно развеяв парочку надоедливых горё с бледными перекошенными лицами и вывалившимися синими языками. Кента рванул куда-то, ненадолго скрывшись из вида, а потом возник снова с мечом в руке.

– Кента! – позвал Хизаши и, не глядя, бросил испепеляющим талисманом в подкрадывающегося к нему одутловатого дзикининки с застрявшими в зубах ошметками окровавленной плоти.

И замер.

Туман опустился ниже к земле, и на нее упала огромная тень, заслонившая даже те крохи солнечного света, что просачивались сквозь черноту над долиной. Хизаши задрал голову и не смог увидеть, где эта тень заканчивается и от чего падает. А потом разглядел и пришел в ужас…

Это был гася-докуро[12], но не обычный, а из тех, кого оммёдзи стали называть одичавшими. Или же это нечто, созданное в глубинах Ёми извращенным умом Хироюки. «Конран-но ками», – одернул себя Хизаши. Кента прав, если не называть его по имени, получится не считать его… братом?

Тут и Кента, наконец, обернулся и, подбежав, встал рядом. С другой стороны к ним спешил незнакомый фусинец, но не успел – лишился ног, оплетенных чьим-то щупальцем, полным разинутых острозубых ртов.

– Хизаши, что это такое? – спросил Кента, стискивая чужой меч вспотевшими ладонями.

Хизаши молчал. Гася-докуро возникали не так уж и часто, иначе бродящие по ночам исполинские скелеты просто смели бы империю. Они рождались из великого множества неупокоенных духов, чьи тела не погребли должным образом, а смерть была мучительной – от голода, болезни или на поле боя. Именно их общая ненависть к миру и озлобленность создавали чудовище-скелет. Однако этот был скелетом не до конца. На остове высотой с крепостную стену самурайского замка еще не сгнила плоть, и когда он наклонился вперед, высматривая людей под своими ногами, стало видно наполовину человеческое лицо с горящими зеленью глазницами. Его окутывала темная энергия, будто черный саван, в прорехах виднелось омерзительное полуразложившееся тело с торчащими наружу белыми костями.

– Бегите! – услышали они крик. В тумане мелькнуло смутно знакомое лицо – кто-то из их учителей, и Хизаши внезапно порадовался, что не утруждал себя запоминанием. Он и так испытывал слишком много чувств от гибели всех этих незнакомых людей, хотя не должен был.

Кента дернулся на голос, но учитель пропал, может, вступил в битву, может, уже погиб. Гася-докуро склонился ниже и занес костлявую руку над ареной. Хизаши схватил зазевавшегося Кенту за плечо и вместе с ним отпрыгнул назад так далеко, как смог. Пальцы скелета чиркнули по земле, сметая все на своем пути.

– Он двигается медленно, это хорошо, – сказал Кента и выставил перед собой меч.

– Если он заденет тебя, даже целых костей не останется.

– Надо не позволить ему нас задеть.

– Ты… собираешься с ним сражаться?! – не поверил Хизаши. – Невозможно победить гася-докуро! Они будут существовать, пока не развеется оживившая их злость.

Кента обернулся, и его взгляд сиял не слабее, чем у монстра перед ними.

– А если мы не попробуем, отсюда не уйдет никто. Оглянись! Здесь еще слишком много невинных людей. И кто знает, что будет дальше, после того, как никого не останется. А если вся эта толпа ринется в город? Если гася-докуро отправится бродить по округе?

– Да мне все… мне все… – Хизаши с ужасом замолчал, не в силах закончить фразу. «Мне все равно, – думал он. – Мне все равно?»

– Будь со мной, Хизаши, – попросил Кента и чуть приподнял уголки побледневших губ. Они слишком долго вдыхали яд мира демонов.

– Я с тобой, – твердо ответил он и раскинул руки. Сияющие золотом офуда окружили его кольцом. Время сомнений и правда закончилось, в его прошлых мечтах и действиях, как оказалось, не было смысла, значит, надо вложить смысл хотя бы в то, что он может сделать прямо сейчас.

Со своим другом.

Они ринулись вперед одновременно. Хизаши отправил офуда вверх, и те сгорали, ослепляя и отвлекая огромного скелета, пока Кента подбирался к его скрытым в тумане ступням. Им уже приходилось бороться с большими бакэмоно, и не было нужды совещаться, чтобы понять друг друга с одного взгляда. У такой махины должно быть слабое место, и, скорее всего, это именно ноги. Кента был уже совсем рядом, катана блеснула в тусклом свете и обрушилась вниз. А потом со звоном отскочила и едва не вырвалась из держащих ее рук. Скелет заревел. Этот жуткий, выворачивающий наизнанку звук походил на утробный гул, заставляющий вибрировать землю под ними и сами их тела, он заполнял собой все вокруг, однообразный, давящий. Хизаши почувствовал что-то влажное на шее возле уха и, проверив, стер кровь.

Это самоубийственный бой. Ни вдвоем, ни даже вдесятером им не справиться, когда сам воздух против них. Но они могут дать шанс другим, и это то, чего хочет Кента, а значит, Хизаши остается только сделать все, на что он способен.

Талисманы осыпались пеплом, и Хизаши бросил новые, их он придумал сам, и они взрывались, точно фейерверки, и освобождали заложенную в них ки. И чудо случилось – скелет пошатнулся.

– Кента? Хизаши? – из тумана выпрыгнул человек с залитым кровью лицом. – Что вы здесь делаете?!

– Вас ждем, Морикава-сэнсэй, – съязвил Хизаши. Кто-то, скорее всего, Сакурада Тошинори, присоединился к Куматани, и уже два меча пытались лишить гигантский скелет опоры. – Только вот вы что-то задержались.

– Забудь об этом! Вам нельзя здесь быть, – учитель нервно оглянулся. – Долину вот-вот закроют барьером вроде того, что окружает школу. Если задержишься, никогда уже не выйдешь отсюда.

– Но гася-докуро…

– Барьер не даст ему вырваться в город, и рано или поздно создавшая его злоба развеется.

Звучало разумно, и Хизаши принялся искать взглядом Кенту. Скелет снова загудел, и Морикава со стоном зажал ухо свободной ладонью. Куматани и Сакурада подбежали к ним, причем учитель тащил Кенту, почти взвалив на себя, похоже, тот был ранен или обессилен неравной борьбой.

И тут сердце замерло, и воздух встал поперек горла. Хизаши бросило в жар, он прижал ладонь к груди и, прислушавшись, за ревом чудовища расслышал тихий смех. И пусть в нем не осталось воспоминаний о прошлом, Хизаши сразу узнал его.

– Хироюки! – закричал он, мигом теряя самообладание. – Хироюки, покажись!

– Заткнись живо, – рыкнул Сакурада. – Дайки, уйми его, пока не поздно.

Хизаши оттолкнул его с пути. Гнев ослеплял. Он перестал видеть даже гася-докуро перед собой. Был только тихий издевательский смех и отчего-то еще – запах. Свечная гарь и раскаленный металл.

– Хироюки!!!

– Значит, теперь ты зовешь меня по имени, братишка?

Волна устрашающей силы горячим дыханием бездны прошлась по арене, обожгла лицо, разметала волосы и бросила на колени всех, кроме Хизаши. Туман разошелся грязными клочьями, сильнее запахло кровью и смертью, и гигантский скелет со скрежетом начал садиться. Каждое его движение заставляло землю вздрагивать, и ошметки гниющей плоти отваливались, распространяя удушливый тошнотворный запах.

– Назад! – кричал Сакурада. – Отступаем!

У Хизаши ноги же будто приросли к месту. Костлявая ладонь медленно опускалась, пока не стал виден человек, стоящий на ней, черное кимоно с ликорисами открывало бледную грудь, густые темные волосы трепал ветер, улыбка на тонких губах была похожа на оскал хищника.

И тогда Хизаши отступил. Один шаг назад, второй, колени дрожат, но он борется с собой, не дает себе и дальше проявлять слабость перед этим монстром в человеческом обличии. А у Хироюки в руках шкатулка. Страшная, страшная шкатулка. Он ее держит как величайшее сокровище, но внутри у нее лишь зло.

– Куда же ты, братик? – спрашивает Хироюки, и Хизаши видит его клыки, тонкие, острые, почти не заметные, но они напоминают о том, что перед ним не просто человек. Хотя об этом вообще сложно забыть. – У меня для тебя подарок. Помнишь, как сильно ты радовался, если я приносил тебе что-нибудь?

Хизаши не помнил и помнить не хотел. Ладонь скелета почти коснулась земли, но Хироюки все равно возвышался над всеми ними. Он щелкнул замочком на крышке шкатулки, и темная энергия потекла сквозь тонкую щель. Хироюки со смехом бросил «подарок» в Хизаши. Он мог бы увернуться и сам, но что-то не давало ему даже пошевелиться. Не враждебная воля, нет. Это оцепенение шло изнутри. И если бы Кента не возник перед ним и не оттолкнул в сторону… Хизаши просто не знал, что бы тогда произошло.

Они покатились по земле под заливистый хохот демона и скрежет трущихся друг о друга костей. Потом Хизаши вздернули на ноги и потащили прочь. Кажется, он что-то кричал, сыпал ругательствами, умножал проклятия, которых тут и без того хватало с лихвой. Наконец ему удалось вырваться и вернуться назад.

Хироюки ждал его, сидя на костяной фаланге и покачивая босой ногой.

– Это был не весь подарок, конечно, – как ни в чем не бывало сказал он и достал из рукава веер. – Этому ты ведь обрадуешься больше?

– Это мое!

– Разумеется, это твое. Заберешь? Или…

Хироюки покрутил веер в пальцах, раскрыл и со щелчком захлопнул, снова, и снова, и снова… Белое полотно мелькало, точно попавшаяся в ловушку бабочка, Хизаши не мог оторвать от него взгляд.

– Или лучше я сделаю так.

Движение остановилось, и Хироюки безжалостно разломил веер надвое.

Духовная энергия вспыхнула настолько ярко, что Хизаши прикрыл глаза ладонью, и эта сила – его родная – хлынула в тело, обняла изнутри. Хизаши даже не понимал, насколько же истосковался по ней!

Когда сияние померкло, сквозь дымку Хизаши увидел удивленное лицо Хироюки и, главное, целый веер в его руках. У него не получилось! Он не смог забрать у Хизаши то, что не смогли забрать даже боги.

– Это мое, – повторил он и призывно выставил перед собой ладонь. Веер вырвался из плена и метнулся к хозяину. Едва они воссоединились, Хизаши сразу же атаковал. Быстрая цепочка шагов – знак на земле, резкие слова – приказы, поворот и взмах руки – раскрытый веер рисует сияющую серебристую ленту в плотном, как студень, воздухе. Хизаши танцует, и обретенная ки бурлит в нем. Хизаши вскидывает руки так, будто на нем не бедняцкая одежда, а дорогие шелка. Его тело знает, как двигаться, губы помнят слова, а сердце жаждет возмездия. Вокруг него раскручивается смерч, пыль стоит столбом, плещутся белым знаменем длинные волосы.

Хироюки видит в нем своего Ясухиро, но он ошибается. Мацумото Хизаши не имеет к ним обоим никакого отношения.

Он делает последний взмах над головой и замирает, чувствуя, как отрываются от него концы заклинания, как оно летит вперед, накрывая застывшего на корточках гася-докуро и его хозяина. И такая вмиг пришла легкость, такое дурное веселье. Из горла вырвался смех, похожий больше на хрип и бульканье, во рту появился привкус крови, в груди потяжелело, и Хизаши закашлялся, разбрызгивая по песку алые капли.

– Станцуй для меня еще раз, братик! – воскликнул Хироюки, приглаживая лежащие на плече волосы. – Почему же ты больше не танцуешь?

Хизаши кашлял кровью и не хотел верить, что все это взаправду.

– Может, в другой раз, – сам себе ответил Хироюки со вздохом, и скелет, повинуясь приказу, начал медленно выпрямляться.

Хизаши покачнулся, и кто-то обхватил его за плечи.

– Идем же, прошу! – Кента потащил его прочь. И на этот раз Хизаши не сопротивлялся, лишь до последнего не отрывал взгляда от широкой улыбки демона.

Скверна добралась до него, впилась клыками во внутренности, проникла в кровь и в мысли. Хизаши кое-как переставлял ноги, но по большей части висел на Кенте, чей запах пробивался сквозь мешанину из гнили, крови и сладкого дурмана разложения.

– Потерпи еще немного, – уговаривал он. Хизаши одной рукой цеплялся за Кенту, а другой прижимал к себе драгоценный веер. Что-то тяжелое, угнетающее наваливалось сверху, и он понял, что это заклинание оммёдзи, барьер, который вот-вот запечатает долину. Морикава не обманул хотя бы в этом.

– Держись, умоляю, – слышал он сбивчивый шепот, но вместо слов ответа мог только облизывать сухие губы со вкусом железа.

Он почти рухнул на колени, устоял на силе воли – и немного на Кенте. Они миновали умирающие останки священной рощи и уперлись в строй экзорцистов Дзисин и Фусин – перед лицом общего врага стремление превзойти друг друга было временно забыто.

– Они задержали одичавшего гася-докуро, – сказал кто-то из школы Сомнения. – Ваши ученики и правда хороши, Сакамото-доно.

Кента рядом вздрогнул и вдруг низко склонился перед этим Сакамото. Хизаши было слишком плохо, чтобы так быстро соображать, да и не собирался он гнуть спину. В глазах темнело, он пытался стоять ровно и не показывать своего состояния, но удар по ногам сзади все-таки повалил его на колени. Картинка дрогнула, размылась, и он услышал:

– Школа Дзисин не имеет к этим двоим никакого отношения. Однако мы добьемся от них правды о произошедшем, это наш долг. Завершайте барьер…

Хизаши с ненавистью посмотрел на говорившего, но тот уже отвернулся, явив ему герб Дзисин на парадной катагину[13].

– Катись… к они… – процедил он, и уши заложило от чудовищного давления оммёдо такой силы, что могло бы размазать его по земле, будь оно направлено на него. И даже горячая, как костры Ёми, ненависть не смогла удержать его крика.

Так Мацумото Хизаши, хэби в облике смертного человека, близко познакомился с темницами в глубине горы Тэнсэй, издревле считавшейся чистой и священной, тогда как внутри оказалась именно такой же, как и вся эта дрянная школа, – темной, мрачной, грязной и лживой. Его пленители хорошо подготовились: от талисманов, какими были оклеены стены тесного узилища, все тело онемело, а мысли ворочались с трудом, но и этого им оказалось недостаточно. Руки Хизаши завели за спину и, вывернув до боли, стянули тонкой железной цепочкой, в которой ощущалось сдерживающее заклинание. Неровные звенья впивались в кожу, стоило чуть пошевелиться, а Хизаши пробовал. Первое время он как ошалелый метался из стороны в сторону, рвался к двери с крохотным зарешеченным окошком, но до нее неизменно оставалось расстояние, равное половине шага, вся же темница больше напоминала конуру, и воняло здесь так же.

Когда силы сопротивляться впустую закончились, Хизаши захотел пить. Голод он мог не замечать, но жажда впилась в горло острыми когтями и драла, драла, драла… На крик никто не приходил, будто про пленника все позабыли. Не хватало света. Странно, ведь темнота не была для бывшего ёкая таким уж большим неудобством, но то ли сказывалась привычка, то ли мрак превратился в неизвестность, а она мучила похуже всех пыток, что могли придумать для него в Дзисин. Хизаши не любил боль, но страх остаться навеки брошенным здесь без возможности даже выпрямиться доводил до отчаяния. С ним уже такое случалось, и воспоминания о божественном суде вспыхивали под закрытыми веками, пока Хизаши пытался убить время сном.

Еще тяжелее физической беспомощности, жажды и темноты были мысли о Кенте. В тот миг, когда Хизаши буквально распластало по земле на окраине долины Хоси, он не мог ни о чем думать и не видел, что происходило вокруг. Что происходило с Кентой. Что такие люди, как эти лживые ублюдки, могли сделать с тем, кто оказался носителем столь разрушительного зла? Более того – свидетелем их былой подлости. Хорошо, если Кента сейчас где-то рядом, в том же жутком положении, но живой. А если…

Хизаши запутался. Он ненавидел Дзисин за их лицемерие, ненавидел Хироюки, который, в свою очередь, был врагом всех оммёдзи, Дзисин в том числе. Разве это не могло сделать их союзниками? Но Хироюки заставил страдать Кенту, а этого нельзя было простить. Он использовал их всех, насмехался, играл точно своими куклами.

Хизаши хотел пить. Хизаши хотел спать – но не мог, ведь стоило телу расслабиться, как демоновы путы едва не вырывали руки из плеч. Запах собственной крови в какой-то момент перекрыл все остальные, а они были омерзительны. Хизаши был унижен, и лишь поруганная гордость не давала ему сломаться наедине с собой – самым страшным собеседником.

Когда снаружи загремело и в окошке показался отблеск огня, Хизаши плохо разбирал, где явь, а где нет. Дверь открылась с громким скрежетом и скрипом, свет заполнил тесное пространство, выжигая глаза, и Хизаши зашипел. Сила оммёдо ранила его, на шею накинули конопляную веревку с полосками офуда и расстегнули цепь. Хизаши тут же повалился вперед, но петля натянулась, и он едва не задохнулся, пришлось встать на колени, упершись раздувшимися нечувствительными руками в камни пола.

– До чего жалкое зрелище, – услышал он над собой. – Это существо позорит человеческий род, подражая ему.

– Почему он не попытался превратиться обратно?

– Наверняка от страха перед силой Дзисин.

«Горите в Ёми, – думал Хизаши, пока слезы градом капали из воспаленных глаз. – Чтоб вам там они палицу в рот затолкали».

Его дернули на себя и вверх, как шавку. Он поднялся, чтобы не пришлось ползти за людьми на четвереньках, но его так тянули и шпыняли, а слабость была настолько сильна, что пару раз по пути он падал, и его поднимали пинками. Он ожидал боли, но не чувствовал ее, вообще ничего не чувствовал – в этом оммёдзи обманули сами себя.

Коридор освещался слабо, так что вскоре глаза привыкли, и можно было не щуриться и не ронять позорные слезы. Хизаши впихнули в очередной каменный мешок, но этот, в отличие от предыдущего, был гораздо просторнее. Хизаши хотел оглядеться, но его огрели по спине, вынуждая упасть на колени.

– Сакурада-сэнсэй, узнаете своего ученика? – спросил голос из тени.

– Он запомнился мне больше похожим на человека, Нобута-сан. Ваши люди хорошо над ним поработали.

– Он и не должен быть похожим на человека, однако как-то так вышло, что он учился бок о бок с моим драгоценным племянником. С вами, Сакурада-сэнсэй, и с другими беседовать об этом будут ваши старейшины, мое дело – вытянуть нужные сведения.

Человек вышел из тени и оказался невысоким, полноватым мужчиной неопределенного возраста. Его фамилия была Хизаши отлично знакома, ее юный обладатель, на редкость бесталанный и бестолковый, кичился благородными корнями, сам из себя представляя лишь пустое болтливое место. Кто же знал, что среди его родни не только славный в прошлом дед, но и такой дядя.

– Я слышал о тебе от племянника, – обратился к нему Нобута-старший. – Мальчик прав во всем. Более омерзительного существа и представить сложно. Сакурада-сэнсэй, прошу записывать и запоминать все, что от него услышите. Пока он еще будет в состоянии говорить.

То же самое Хизаши мог бы сказать и о нем – омерзительный, с гладким круглым лицом, печать зла на котором не увидел бы только слепой.

– Кто вы? – спросил Хизаши, проглотив колючий ком в горле.

– Разве ты не слышал?

– Я спрашиваю не… имя…

– Сакурада-сэнсэй, вы посмотрите, какой любопытный образец! – отчего-то восхитился Нобута. – Я провел столько допросов, чтобы ваша школа могла гордиться своими адептами, но допрашивать ёкая мне еще не доводилось. Интересно, они как-то иначе ощущают боль?

– Понятия не имею, – мрачно буркнул Сакурада, и Хизаши обжег его холодным взглядом.

– Я так и знал, – процедил он и сплюнул на пол.

Его не стали за это бить, только обрадовался Хизаши рано. Этот бессильный, лишенный дара, но такой страшный человек не собирался тратить слишком много времени на беседы. Вопрос был всего один: «Когда вы с Куматани Кентой вступили в сговор с демоном и решили украсть для него меч Дзайнин?» В случае неверного ответа или, что случалось чаще, его отсутствия, Хизаши резали, топили в холодной воде, подвешивали над огнем и избивали палками. Никакое онемение не способно было избавить от ощущений, но вместо воплей боли мучители получали только град проклятий и змеиное шипение.

– Уберите, – наконец велел Нобута, и полумертвого Хизаши вернули в его конуру, приковали цепью и даже оставили еды, если ею можно было назвать тонкий пласт сырого несвежего мяса. От него дышать тут стало еще невыносимее, одно лишь радовало – напиться удалось вдосталь, пусть та вода, в которой его топили, и отдавала гнильцой.

И потянулось время в темноте и тревожном ожидании. Он так и не спросил про Куматани, побоялся навлечь на него беду более худшую, чем их уже постигла. Если бы Кента был мертв, ему бы наверняка сказали, чтобы напугать. Не догадывались, что неведение пугало сильнее.

И все же Хизаши удалось забыться. Прежде он до конца не понимал силу снов, сейчас же сумел сбежать в них от реальности, превзошедшей любые кошмары. В этом чудесном видении он сидел на берегу реки, и ветер колыхал ее сверкающую на солнце поверхность. Крупные стрекозы с перламутровыми крыльями порхали над кувшинками, чьи нежные бутоны украшали затянутые ряской зеленые участки под сенью нависающих над водой деревьев. Было тепло, но не обжигающе жарко, и солнечные лучи запутывались в ветвях и роняли на траву светящееся кружево. Хизаши держал над головой дырявый зонтик и смотрел на танцы стрекоз да быстрые тени рыб.

Потом кто-то подошел сзади, обдал запахом нагретой на солнцепеке кожи, положил ладонь на плечо. И сразу стало так спокойно и хорошо, жужжание цикад звучало музыкой, а дыхание рядом – было самой жизнью. Хизаши хотел повернуться, чтобы посмотреть, но его удержали на месте, сильнее надавив на оба плеча. Чужие влажные волосы защекотали висок, но это не вызывало отторжения, наоборот. Хизаши нравилось чувствовать, что он не одинок и есть еще кто-то тут, возле этой спокойной, залитой сиянием реки. Вот бы так было всегда и никогда-никогда не заканчивалось…