Три узды

Ну ладно Эльза… Уверен, она действовала не разумом, а своим чудовищным, воспаленным сердцем, желая отомстить за полученное унижение, вывернуть наизнанку мою ублюдочную животную сущность. Но я-то, я! Воспитанный, не самый плохой, и, даже смею надеяться, тонко чувствующий человек – как я мог так просто поддаться на эту простейшую провокацию? Ведь еще чуть-чуть, ударила меня мысль, – и я бы убил ее… или искалечил навсегда.

Было стыдно перед собой, перед всеми людьми, и особенно – перед Элей. Да, она не могла изменить себя, и, наверное, она сама виновата во всем… но право слово, ни одна живая душа, даже такая паскудная, как Элина, не заслуживает того скотства, что я с ней сотворил. Очень хотелось извиниться, поговорить с ней тихо, искренне, убедиться в том, что мы все еще люди, а не пара озверевших крыс – но сама мысль о том, чтобы вернуться в спальню, где все случилось, снова смотреть на ее больные синие глаза и волосы, слипшиеся от капель крови, была невыносима.

Зная себя, я без удивления заметил, как сокрушительный приступ раскаяния трансформировался в настойчивое желание выпить. Видимо, организм, едва вернув себе человеческий облик, вновь желал его потерять; в любом случае, потребность немедленно притушить алкоголем любую мало-мальски сильную эмоцию была для меня делом совершенно привычным. Много лет я боролся с этим, и не без успеха, но сейчас, после несносной головомойки последних дней, я даже не пытался сопротивляться. К счастью, в кармане нашлась одинокая измочаленная купюра, но все магазины были закрыты – да и не продают у нас спиртное по ночам. Чувствуя некоторую растерянность и даже разочарование, я вышел на середину безлюдного проспекта, неуверенно потоптался на месте, не зная, куда свернуть, и, уже не торопясь, двинулся в сторону набережной – где совсем еще недавно состоялось наше первое после многолетней разлуки свидание с Эльзой. Снова начал моросить дождь, с реки подул пронизывающий ветер, но почему-то мне и в голову не пришло, что можно потратить остатки денег на такси и отправиться в свой теплый дом: я упрямо брел по тротуару, слезящимися глазами оглядывая окрестности в поисках хоть какого-нибудь завалящего питейного заведения.

И вот удача вновь слабо улыбнулась мне. Завернув за угол, я уперся в ярко освещенные двери бара – того самого, где обычно пил со Стасиком. Вот и проверим, ухмыльнулся я, и вошел внутрь, звякнув колокольчиком над дверью.

В зале не было ни души; бармен за стойкой настороженно покосился на меня. Я подумал было, что не до конца оттер следы крови и воровато осмотрел одежду: но нет, все было в порядке, за исключением того, что плащ снова был безнадежно измят, словно его жевало стадо слюнявых буренок. Я догадался, что бармен просто не ждал в этот будний день таких поздних выпивох, нацелившись бездельничать до самого закрытия, и, чтобы не смущать его, отошел от стойки и приземлился за столик в дальнем углу.

– Люда-а-а-а!.. – проголосил бармен манерным дискантом. – Обслужи посетителя-а-а!

Вышла дебелая официантка – слишком хорошо мне знакомая – и неприязненно шлепнула передо мной меню.

– Через полчаса закрываемся, – сообщила она, глядя в сторону. – Кухня не работает. Могу предложить салат из селедки и биточки…

– Спасибо, – я выложил перед ней тысячерублевку, – получаса более чем достаточно. Принесите самое большое и крепкое из того, что у вас можно купить за эти деньги. Только быстрее, пожалуйста.

Она фыркнула и удалилась, раскачивая необъятным задом, словно шторм – сорвавшейся буровой платформой. Вернувшись, она выставила передо мной пузатую пивную кружку, игриво украшенную ломтиком лимона и коктейльным зонтиком, а рядом водрузила сермяжную поллитровку. Явно издеваясь, она скрутила движением мощного запястья колпачок с бутылки и с бульканьем перелила прозрачную жидкость в кружку.

– Приятного отдыха, – процедила она, уже отворачиваясь, чтобы уйти, но я поймал ее за руку:

– Простите, м-м-м… Людмила? Можно спросить?

– Ну, – нехотя промычала она, забирая ладонь и вытирая ее о фартук.

– Я был у вас неделю назад, чуть больше… Еще стаканы разбили, помните? Пожалуйста, не удивляйтесь такому вопросу, но… вы можете описать моего спутника? С кем я был?

– Ограбили, что ли? – проявила она что-то, похожее на интерес. – На клофелинщиков нарвался?

– Нет, что вы, – задействовав максимально светский тон, ответил я. – Просто…

– Просто я тебя, охламона, запомнила, – устав от вежливости, не сдержалась официантка. – Не было с тобой никого. Каждую неделю просиживаешь тут штаны, надираешься, как скотина, в одиночку, а у нас потом все унитазы заблёваны. Что, не так? Как жена твоя только терпит… И чаевые хоть бы раз оставил.

Она осуждающе потрясла щеками и с видом победителя покинула поле боя. Что и требовалось доказать, дружок… что и требовалось доказать.

Я уже ничему не удивлялся, как давеча в кабинете у Эльдара. Все было ясно и понятно. Да и хрен бы с ним со всем. С сомнением посмотрев на полную – с горкой – кружку, я не решился поднять ее со стола, опасаясь расплескать, и осторожно потянул через край. Могли бы и трубочку дать, сволочи. Краем глаза я видел, что бармен смотрит на меня, отвесив челюсть. Пошел он…

Я намеревался, пока меня не выперли из бара, подумать о том, как жить дальше – но, обнаружив в голове вместо мыслей гудящую пустоту, махнул рукой. Утро вечера мудренее… все будет хорошо… когда-нибудь. Верно, приятель?

Всё же, по мере того как водка проникала в кровь, я ощущал некоторое пробуждение, казалось бы, безнадежно угасших чувств – словно мое сознание с трудом подкручивало закисшие регулировочные винты, наводя прицел на резкость (спирт в этом процессе, без сомнения, выполнял роль смазки). Постепенно приходя в себя, я внезапно осознал, что мой телефон периодически попискивает – причем делает это давно, просто находясь вне зоны моего восприятия. Я без особенного интереса глянул на экран. Оказывается, это все были сообщения от Эльзы, которая, признаюсь, уже успела выпасть из моей головы.

Много, много сообщений. Некоторые короткие, вроде «вернись», «ну прости» и так далее. Другие безграмотно многословные (Эля кое-как освоила орфографию, но синтаксисом пренебрегала принципиально): «обещаю я успокоилась просто побудь рядом» и даже «я не виновата что в тебя влюбилась так сильно не хочу без тебя жить Зай». С ленивым удивлением я отметил, что стал свидетелем невероятного события: Эльза никогда и не перед кем не извинялась. Тем более – перед всякими червяками вроде меня. Я вдруг почувствовал ухарскую гордость, совершенно позабыв, что десять минут назад корил себя до такой степени, что сам был готов ползти к ее ногам и вымаливать прощение. Ну уж, дудки. Пусть мучается одна. Больше я в эту пасть палец не суну…

Но спустя всего полкружки, оказавшись на улице (проклятая официантка так и не дала мне допить: она выползла в зал со шваброй и стала хищно вокруг меня кружить, чуть ли не подталкивая к выходу тряпкой), я был настроен уже более продуктивно. Сделаю хоть одно достойное дело, думал я – помирюсь с Элей. Она хорошая все же, хоть и нервная… ну и ладно, с кем не бывает. Для девушки нервы не порок. К тому же, в приступе расчетливого благоразумия я дошел до того, что последние деньги выменял на недопитую кружку водки, и вдобавок упустил момент, когда у сучки Людмилы еще можно было потребовать сдачу. Выбирая между двухчасовой прогулкой под дождем к своему дому и ночлегом рядом с обжигающей Эльзой, я, поломавшись неведомо перед кем, предпочел второе. Но пусть страдает и дальше! – с пьяной решительностью заявил я сам себе. Я и не подумаю отвечать на ее слезливые послания, пусть мучается в неизвестности, пока я иду к ней…

Разумеется, заготовленное мной триумфальное возвращение разбилось о запертый домофон. И разумеется, я не знал номер квартиры. Так что пришлось, засунув лживую гордость куда подальше, снова лезть за телефоном. И опять все пошло не так: Эля не отвечала. Я позвонил раз, второй, третий, но в ответ мне неслись только равнодушные гудки. Дрыхнет, с негодованием и злостью догадался я, врезал со всей дури по невинной двери и без сил опустился на ступеньку. Идти куда-то я уже не мог.

И снова случилось чудо: замок обиженно пискнул и щелкнул сам собой, открываясь. С трудом вскочив на ноги, я едва успел уцепиться за отставшую створку, не дав ей захлопнуться. Поднявшись вдоль стеночки по лестнице, я ввалился в лифт и с немалым трудом попал пальцем в нужную кнопку. Какое счастье, что я помнил этаж…

Эльза не сочла нужным запираться после моего бегства, и я проник в квартиру без особых препон, – разве что шумно опрокинул вешалку у входа. Никто не выглянул на грохот, и я двинулся на тоненькую полоску света, пробивавшуюся из-под двери спальни. Значит, не спит? Я неловко надавил на ручку всем телом, запутался в своих туфлях, и чуть не свалившись, оказался в комнате.

Сначала я ничего не понял в ярком электрическом сиянии – отвыкшие на уличной темноте глаза никак не давали цельного изображения, выхватывая только разрозненные подробности. Кружевные трусики на полу, испачканное белье, голые ноги почему-то прямо перед моим носом. Потом вдруг кто-то словно совместил куски расколотого витража вместе, и я оцепенел от гулкого ощущения непоправимой беды.

На потолочном крюке, в лучах расставленных по полу ламп, висела мертвая Эльза. В ее ставшую невероятно длинной шею острой струной впилась веревка; безгрудое, с торчащими ребрами тело покрылось старушечьими пятнами, синие жилистые ляжки мокро блестели, а под вытянувшимися вниз, огромными, будто заячьими, ступнями расплывалась на простыне темная лужа. В спасительном приступе отчаянного цинизма я вдруг осознал, насколько она на самом деле стара, и с содроганием вспомнил о том, как целовал эти уродливо костистые ноги, эти лягушачьи глаза, эти синюшные, вывернутые губы… Господи, да о чем я думаю! – ужаснулся я.

Потом случилось вовсе невыносимое: тишину распорол трубный, марсианский, совершенно потусторонний звук, и я свалился на четвереньки, вообразив, что озлобленная Элина душа с ревом заносит надо мной карающий меч, но оказалось, что это просто пузырями отходят посмертные газы, и, сообразив в чем дело, дальше я не думал уже ни о чем. Мучительно суча ногами, я пополз к выходу. Куда угодно, лишь бы подальше от этого чудовищного шаржа на женщину, одно прикосновение к которой когда-то было для меня бескрайним счастьем.

Не знаю, что было потом. Несколько часов полностью выпали из моей жизни.

Очнулся я, лежа на земле в мокрых кустах. Меня всего трясло от озноба, голова раскалывалась, к горлу подкатывала томительная тошнота. Дождь барабанил струями по спине, свободно затекал за шиворот, но сначала я даже не почувствовал этого – настолько пропиталось водой все вокруг. Кажется, я умудрился заснуть – и этот обморочный сон, черт бы его побрал, вернул моим мыслям какое-то подобие четкости. Я сразу же, словно и не закрывал глаз, вспомнил все произошедшее. Похмелье, вместо того чтобы привычно застилать чувства кислой пеленой, наоборот, усилило их, заставляя прокручивать про себя один и тот же гудящий рефрен. Это я, я убил ее – уткнувшись головой в холодную траву, повторял я. Если бы я, мудак и убийца, ответил хотя бы на один ее призыв… если бы я дал себе труд достать палец из жопы и отправить лишь крохотный смайлик – она была бы жива, жива, жива! Нелюбимая, несчастливая, с мозгами набекрень, но живая… Я один виноват во всем.

Кряхтя, я поднялся на колени и оскальзываясь, хватаясь за ветки, осыпающие меня ледяным душем, выбрался из кустов. Где я? Дорожки, раскисшие клумбы… это был все тот же проклятый университетский парк. Я сделал еще шаг вперед и тут же полетел вниз, шипя от боли – в темноте запнулся о деревянную скамейку. Ну что же, раз так, то можно присесть и отдохнуть – на то, чтобы двигаться дальше, не было никаких сил.

Прошло несколько минут, заполненных все тем же механическим покаянием, и постепенно я начал приходить в себя. Я вдруг понял, что сижу на той самой лавке, где мы целовались с Элей – но уже не ужаснулся, а только горько улыбнулся. Прости, Зая, теперь тебя тоже нет… а я пока здесь.

Зазвонил телефон. Удивительно, как он был до сих пор жив – я был настолько переполнен дождевой водой, словно еще раз искупался в Стасовом бассейне. Зачем звонят? Кто решил достать меня посреди ночи? Не ожидая ничего, с бездушным оцепенением фаталиста, я вынул трубку. Это был Эльдар. Сначала я подумал что-то вроде: о Боже, бедный мой мальчик, еще и тебя мне успокаивать… но оказалось, что у Вселенной осталось еще достаточно шпилек в рукаве, чтобы продолжать загонять их мне под кожу.

– Привет, – просипел я. – Послушай, я знаю, что тебе сейчас…

– Максим Викторович! – звенящим, поставленным голосом отчеканил он. – Я обвиняю вас в убийстве моей матери, Эльзы Владимировны Исмаиловой.

– Да, – печально вздохнул я, – ты прав. Так и есть. Но, знаешь ли…

– Значит, вы сознаетесь в том, что изнасиловали Исмаилову, убили ее, а затем попытались инсценировать самоубийство?

– Э-э-э… – ошеломленно протянул я. Такая интерпретация событий до сих пор не приходила мне в голову.

– Отвечайте! – потребовал Эльдар.

– Нет, – пролепетал я. – Нет! Все не так!..

– Да что вы? На теле множественные кровоподтеки, царапины, следы борьбы. Это раз. Всюду ваши отпечатки пальцев, кровь, судя по всему, ваша, сперма… – тут он сорвано пискнул, но прокашлялся и продолжил металлическим тоном, – сперма в прямой кишке – тоже ваша. Это два. Все зафиксировано экспертами при осмотре места преступления. Далее, показания соседей, которые весь вечер слышали скандал с битьем стекол и крики…

– Да я и сам все слышал! – сорвался он на рев. – Вы так ее мучали, что никакие наушники не спасут!!!

Я пытался что-то возразить, но только беззвучно открывал рот. Слова застряли в горле.

– Это три, – тихо сказал Эльдар. – Молчите?..

Я, как в эпилептическом кошмаре, не мог вдохнуть.

– Тогда знайте, Максим Викторович, что оперативники прекрасно осведомлены, что все оставленные следы принадлежат убийце. Они пока не знают, кто именно был с Исмаиловой перед смертью, но узнают об этом сразу же, как я дам показания. Исключительно по старой дружбе я готов предоставить вам час… ровно час, не больше, слышите? – чтобы вы сами явились с повинной и облегчили свою участь.

– Да нет же! – завопил я, совладав, наконец, с голосом. – Это не я!

– Не вы оставили следы? Не вы били ее, кричали на нее, изнасиловали изуверским способом?

– Да это всё не о том! Ну, следы, синяки, прямая кишка… это так. Мы повздорили. Но потом я ушел!

– Убили, расчетливо подвесили и ушли, – бесстрастно заключил Эльдар. – Идите, сдавайтесь. Отделение полиции в двухсот шагах на юг.

– Откуда ты знаешь? – похолодел я.

– Я знаю про вас всё. Так что не вздумайте удирать…

Телефон! Он видел мой телефон! Я в ужасе выпустил трубку из пальцев, и она, жалобно звякнув, исчезла в сточной решетке под ногами. Схватившись за голову, я запоздало сообразил, что, выкинув телефон, уже попытался скрыться – и тем самым признал вину. И сукин сын Эльдар, конечно же, рассчитывал на то, что я поступлю именно таким образом. Раз так, надо убираться отсюда поскорей. Не знаю, почему я так решил: преследуемый бежит, и мой порыв был совершенно инстинктивным. Хотя возможно, мне просто стало невмоготу сидеть на мерзлой скамейке…

Одно я знал совершенно точно: я не убивал Эльзу. Не убивал ее. Не убивал. А кто только что вопил, что он убийца и бился головой о куст? – спросил я себя. Тут я вспомнил, что, ко всему прочему, меня с нетерпением ждут на беседу о собственноручно расстрелянной машине, и чуть не застонал в голос от безнадеги.

Не разбирая пути, я продирался через колкие ветки, путался ногами в валежнике, спотыкался о расставленные тут и там парковые урны и черпал изорванными туфлями грязь из луж. Впереди забрезжил свет городских фонарей, но я боялся выйти на открытую всем взглядам улицу, и, оказавшись на твердом, побрел подворотнями и темными дворами. Куда? Не знаю.

Кто бы ни придумал все это для меня – хватит! Нельзя так издеваться над человеком. Подумать только, еще неделю назад у меня была семья. Была нормальная жизнь – да хрен с ней, с жизнью, у меня было красивое, дорогое будущее. У меня брали интервью, внимательно слушали меня на лекциях, бережно и уважительно заглядывали в рот, мать их так, а жена порхала вокруг, ненавязчиво исполняя все мои желания. Я разрушил это все, брезгливо смахнул в сторону ради онанистической любви с мертвой Асей, и получил золотой укол мимолетного счастья – но и придуманную Асю у меня отняли, испарили, насмешливо доказали мне, что я прелюбодействовал сам с собой. Как можно было потерять Асю, которой и без того не было? Как они смогли уничтожить ту, что сама сгинула в вечности? Они смогли. Да кто – они? какие, к черту, они? Я сам, всё сам, больше некому…

Ася, Ася, Ася. Всем в этой омерзительной истории – и воображаемым, и живым – можно было пришить какую-то вину, гневно ткнуть в них пальцем и выкрикнуть: «Damnatus est!23», почувствовать себя возвышенно оскорбленным чужим действием – всем, кроме Аси. Эльза доигралась сама, Стас пытался меня убить (да-да, не надо спорить), Нина обманула со своим темненьким прошлым, а Эльдар оказался попросту безжалостным андроидом. А Ася… Ася – всего лишь печальный мертвый ангел. Она чиста – передо мной, перед собой и перед небом.

Знаешь, сказал я себе, бессмысленно и банально все это повторять, но я бы отдал все, лишь бы вернуться назад. Чтобы она осталась жива. Я бы отдал что угодно даже затем, чтобы продлить ее существование на жалкий день. Но у меня больше ничего нет, напомнил я себе. Печально. Давай по-другому: ты согласился бы умереть для того, чтобы она смогла жить? Говно вопрос, криво усмехнулся я. Забирайте жизнь, забирайте душу – верните ее, и я умру в тот же миг. Или давайте я умру, а она… пусть когда-нибудь потом, мне без разницы. Главное, чтобы она была – где-то. Смеялась, удивлялась – или даже грустила и плакала, но пусть бы только она была жива. Забирайте всего меня, не жалко… Да кому ты на хрен нужен, в твоем-то положении, осадил я себя. Цена тебе говно, и имя твое говно, и иди-ка ты подыхай бесплатно, приятель. Вздумал тут торговаться, тоже мне.

А все же, размечтался я, как было бы здорово, фантастически, невероятно здорово вернуться домой, в бездумную юность, когда не пристало еще к тебе все это многолетнее вонючее дерьмо. Сказать, закрывая дверь и отряхивая хрустальные дождевые капли с волос – привет, Ася! Ну и денек сегодня выдался, ты не поверишь…

Смешно. Нет, дорогой мой, теперь ты один. Всегда хотел быть один, всегда всех распихивал, прогонял, предавал – и вот, под конец добился своего. Почему все эти люди – близкие и дорогие, так липли ко мне – только для того, чтобы бесславно умереть? Чем я привлекал их, какой темной силой? Раз я не смог расплатиться сам за наше счастье – выходит, это их я принес в жертву в обмен на четыре дня Асиной жизни? И вот итог: всего четыре безумных дня, и уже Эля убита, Ася убита, Стаса нет, Нины нет… нет денег, машины, работы – и меня, выходит, нет тоже. Господи, да какая, к такой-то матери, работа?.. Тоже мне, вспомнил.

И все же… какая-то испуганная, с дрожащими лапками надежда вдруг робко постучалась в мое истерзанное сознание. Мысли нехотя подняли похмельные головки и, чертыхаясь, поползли по своим местам. Рабочим местам… работа… а почему, собственно, меня выгнали с работы?

Дубина проректор сказал, что я приставал к студентке, да еще и инвалиду. Значит, была какая-то студентка? Значит, были свидетели; спасибо от души, сволочи, что настучали начальству – по крайней мере, можно быть уверенным, что по университетским коридорам я гонялся за живым человеком, а не за плодом своего воображения. Затем, на лекции Ася называла свою фамилию, эти остолопы смеялись… да, это могла быть просто похожая девушка, но она точно была! Можно наверняка разыскать этих засранцев, что ржали над ней, и хорошенько расспросить… Потом, пока я валялся без задних ног в Асиной панельной конурке, кто-то прочитал все сообщения от банка. Это была ошибка – теперь я знал, что рядом со мной в квартире кто-то был. Правда, не факт, что это была Ася, и вообще – тут свидетелей не было, но все равно, слишком много шероховатостей в этой истории, много нестыковок. Воображаемая Ася вылезала то одним, то другим краешком в реальность, и я вдруг понял, что за этот краешек можно крепко ухватить пальцами и вытащить ее на белый свет целиком.

Надо бороться, понял я. Нужно еще раз пройтись по всем следам, оставленным ей, разобраться со свидетелями, раздобыть где-то денег на детектива… Железный Эльдар облажался, или сделал вид, что облажался, с поразительной легкостью поверив, что Ася никак не могла стырить деньги, потому что возникла в моей жизни позже каких-то там дурацких документов. Так у нее могли быть сообщники, мать их так и так! Неважно: жадная воришка, мстительница за свою поломанную судьбу, запуганная жертва шантажа – без разницы, зачем она делала всё это, главное – опять появилась надежда, что она жива. Что она может быть на самом деле. Что ее можно найти и заново убедить в своей верности. Чего бы мне это не стоило…

Думая так, я все убыстрял шаг, а когда остановился, задыхаясь, то обнаружил, что верный автопилот привел меня к воротам собственного дома. Окружающая темнота сменилась жиденькими сумерками: наступал рассвет. Мутный и безрадостный, как овсяная каша, настоянная на дождливой мороси, но все-таки рассвет – и меня вдруг посетило давно забытое чувство, возникавшее иногда, когда я возвращался к себе под утро после студенческих пьянок – что именно в новом дне случится что-то такое, что изменит мою жизнь непредсказуемым, но непременно прекрасным образом, и я обязательно добьюсь всего, о чем мечтал. Обнаружив, что мои непослушные губы сами собой сложились в подобие улыбки, я шагнул за ворота.

Дом был темен и тих – казалось, он ждал меня, и обрадовался, когда я зажег свет в прихожей. Я валился с ног от усталости, но о том, чтобы спать, не могло быть и речи – слишком сильно было возбуждение от пережитого. Я самым явным образом осознавал, что, прежде чем с кем-то там бороться, придется защищаться, долго и муторно разгребая весь криминальный бардак, в который я умудрился влипнуть. Я не убивал Эльзу, и значит, есть шанс, что все закончится хорошо. Я бегло прикинул возможный план: официантка в кафе, камеры в подъезде… если они есть, и если в них не успел покопаться Эльдар, то можно, наверное, как-то сопоставить время моего отсутствия со временем смерти. Да! Элины призывные сообщения – они погибли вместе с моим телефоном, но на ее собственном должны были остаться. В общем, можно было побарахтаться, но очевидно, что ближайшие месяцы, а то и годы – пока мое дело будет неспешно продвигаться по следственному кишечнику в сторону судебного сфинктера, – мне предстоит провести в камере. Надо было подготовиться. Час, отпущенный Эльдаром, давно истек – и не было никаких сомнений, что с первыми лучами солнца в мою дверь настойчиво постучат.

Первым делом я с наслаждением стащил мокрую, вонючую одежду и всю ее – от ботинок до плаща, не разбирая, засунул в корзину. Уборщице оплачено до конца месяца – пусть разбирается. Принял душ, чуть не заснув там, выбрился, почистил зубы, и даже побрызгал себя каким-то лосьоном. Надел все чистое – и теперь был готов хоть в тюрьму, хоть на тот свет. Впрочем, с последним пока подождем.

Надо было что-то собрать: как минимум, документы, белье… сухари? Что за бред лезет в голову. Выйдя из ванной, я полез было в шкаф за дорожной сумкой, но тут заметил, как с верхнего этажа, из моего кабинета, вдоль лестницы струится слабый свет. И это не я его зажег.

Я не почувствовал никакого страха, наоборот – нетерпеливый злобный интерес. Кто бы там ни был, сейчас он получит за всё. Не скрываясь и не торопясь, я быстрыми шагами поднялся наверх и испытал острое разочарование, обнаружив, что возмездие откладывается – в кабинете было пусто. Но тут явно кто-то побывал, и этот кто-то оставил мне занятный сюрприз. Посреди комнаты стояло мое любимое кресло, а на столике рядом с ним был разложен настоящий натюрморт.

Поперек столешницы, поблескивая под неяркой лампой, лежал дробовик из моей коллекции. Рядом стояла красивая бутылка с горлышком, запечатанным благородным сургучом, и хрустальная рюмка. По соседству с ними расположилась фотография Аси в деревянной рамке, а завершал композицию ноутбук, на котором я обычно писал свои книги. Его распахнутый экран приветливо мерцал строчками текста. Я внимательно оглядел кабинет, уделив особое внимание темным углам (никого и ничего), и осторожно уселся в кресло. Какое откровение мне на этот раз приготовили?..

“Дорогой Макс!

С чего бы начать?

Ну, во-первых, хочу тебя успокоить. Ты не сошел с ума, хотя все время находился под действием сложной композиции препаратов. Возможно, из-за этого тебя посещали отдельные галлюцинации, но в целом, повторю, ты вполне здоров и всё, что происходило с тобой, происходило на самом деле.