Новая надежда России

Кошмар, что я несла. Всё-таки хорошо, что он смог мне позвонить – намного проще объясняться так, издалёка, чем глаза в глаза. До завтра он со всем свыкнется, и можно будет просто говорить обо всём легко, как встарь, с моим лучшим другом – так ведь? Макс, похоже, уже пришел в себя, но явно обиделся и вздумал, представь себе, угрожать:

“Надя, – ровным бездушным тоном сказал он, – я рад за тебя, но учти – это всё подлый обман. Никакой свадьбы не будет, точно говорю. Ты в беде…”

Тут в дверь настойчиво постучали, и я тут же нажала отбой и спрятала телефон под подушку. Вот же сумасшедший!

Вошел В.В. В руках он держал большую картонную коробку, перевязанную лиловой лентой с бантами. Оглядевшись по сторонам, он спросил:

“Ты одна? Надо было прислать Антошу или Митюшу, чтобы развлекли тебя, пока мы не закончим с делами. Всё равно бездельничают, поросята…”

“Нет-нет, – поспешно ответила я. – Я просто решила прилечь, передохнуть до обеда”.

Дневник, я не стала ему ничего говорить про разговор с Максом. Он бы просто меня засмеял. Какая опасность, какие угрозы? Кому я нужна? Если тут и есть что-то опасное, то для самого Макса – его наверняка по головке не погладят за то, что влез, как пират, на правительственный канал. Ох, будем надеяться, что никто ничего не узнает.

“Вот твой венчальный наряд” – В.В. положил подарочную коробку рядом со мной, а сам уселся на стул напротив. – ”Хочешь примерить?”

“Конечно, хочу!” – обрадовалась я. Я азартно разобрала коробку и погрузилась в содержимое. Сверху лежала простая, совсем незамысловатая диадема – я аккуратно взяла её и повесила на уголок большого, в полстены зеркала (одна из немногих приятных деталей местного интерьера). Затем извлекла на свет ворох струящейся белой материи и вопросительно взглянула на В.В. Он кивнул:

“Действуй, не обращай на меня внимания”.

Я заколебалась:

“Но ведь жених не должен видеть невесту в свадебном обличье заранее. Плохая примета, вы слышали об этом?”

“Ерунда, – улыбнулся он. – Знаешь, свадьба – это довольно нудное мероприятие. Друг на друга совершенно нет времени, всё внимание – гостям, а гостей у нас будет много… Можешь быть совершенно уверена, что у нас не будет ни минутки, чтобы остаться наедине и полюбоваться друг другом. Поэтому хочу здесь, в тишине, сполна насладиться твоей красотой”.

Но я сомневалась. Мне пришло в голову, что придётся раздеться перед ним, потому что в моих «апартаментах» всего одна комната – не будешь же прятаться в туалете, как маленькая? А раздеваться… ну, понимаешь, дневник, мне не хотелось и было страшно. Он ведь раньше и не видел меня толком без всего – всё происходило в темноте, либо вообще в одежде, как тогда, перед камином. А я говорила тебе, что немного стесняюсь своего тела, ну, то есть, мне было бы некомфортно, если бы он стал его разглядывать и пришел к выводу о том, что я недостаточно для него изящна. Пока я судорожно размышляла, как бы мне избежать такой незавидной участи, он, кажется, всё понял, но не стал – вот хороший! – меня уговаривать, а просто сказал спокойно и уверенно:

“Ты самая красивая. И в этом платье ты станешь ещё краше. Ты должна посмотреть на это сама, и тогда ты согласишься со мной. Не бойся, никто не станет подглядывать… если ты сама не захочешь”.

Удивительно, но эта фраза слегка задела меня. Как это – он не будет подглядывать? Ему что, не интересно? Вот уж нет, пусть все видит и сам решает – нравлюсь я ему или нет!

“Нет, смотрите, – голос мой немного дрогнул, но я уже взяла себя в руки, – я хочу, чтобы вы всё видели. Всё до конца”.

Я встала перед ним и, зажмурившись, потянула вверх кофту. Торопясь, запуталась в рукавах, больно потянула волосы, но всё же освободилась и так же, боясь раскрыть глаза, бросила одежду на пол. Поколебавшись, завела руки за спину и расстегнула застежку лифа. Бретельки свободно повисли, щекоча мне кожу, и, помедлив ещё мгновение, я неловко повела плечами и скинула бюстгальтер вслед за кофтой. Теперь я была обнажена по пояс, и оставалось самое трудное, почти невозможное – спустить вниз юбку и остаться полностью голой. Это можно было сделать одним движением, захватив заодно и трусики, чтобы не снимать их отдельно – я делала это прежде тысячи раз, перед тем как лечь в кровать, но простенькое действие никак не давалось мне – я нерешительно взялась за резинку на талии, да так и застыла, не в силах продолжить.

Прошло с полминуты, и раздался Его голос:

“Открой глаза. Кажется, нужно тебе помочь”.

Я послушалась, но, встретившись с его невозмутимым взглядом, тут же, как маленькая, закрыла женское ладонями. Однако он был настолько спокоен, что его уверенность – нет, безмятежность – передались мне, нервозность утихла, и руки, повинуясь исходящему от него безмолвному приказу, безропотно опустились вдоль боков. Теперь я просто неподвижно стояла – будь что будет, и ждала, даже не пытаясь догадываться, что же случиться дальше.

В.В. благодарно кивнул, ценя мою послушность; он неторопливо встал на одно колено, и его сильные прохладные пальцы оказались там же, где еще минуту назад были мои – под широким поясом юбки. Он бережно потянул её вниз, ниже и ниже, пока она не оказалась прижата его руками к самому полу. Ему пришлось для этого наклониться ещё сильнее вперёд, и его лицо вдруг оказалось прямо перед моими бедрами. Было видно, что его это взволновало: он глубоко вздохнул, потом ещё раз, и смущенно взглянул на меня снизу вверх. Потом он так же аккуратно взялся за колготки, опустив их до самых ступней – я переступила уже босыми ногами, и отшвырнула их подальше поскорее, чтобы он не заметил дырку на пятке, о которой я помнила ещё с самого начала раздевания. Не вставая, мой мучитель (а как его назвать после всего происходящего?) вновь глубоко вдохнул воздух, и взялся за бельё. Я была ни жива ни мертва, и больше не могла на это смотреть – отвернулась к зеркалу и безучастно – словно это происходило с другой, наблюдала, как он снимает с меня последнюю защиту, оставляя полностью нагой.

“Господи, неужели я вам нравлюсь такой?!” – в отчаянии воскликнула я, обращаясь к его отражению в зеркале. Никогда раньше я не жаловалась на свое тело, но сейчас, будучи так бесцеремонно и насильно обнаженным, оно неожиданно вызывало у меня отвращение: передо мной красовалась нескладная рослая деваха с комично напуганным, краснощёким лицом, такой же пунцовой от смущения шеей и угловатыми плечами. Её – мой! – угрожающих размеров бюст двумя мясистыми грушами нависал над мягким животом, а вызывающе оттопыренный зад бесстыдно возвышался над мощными ляжками. Да уж, не художественная и не гимнастка – скорее откормленная цирковая силачка вроде мультяшной кобылы Анжелы, отплясывающей лихие фуэте на здоровенных ножищах, – короче, моя ненавистная фигура оказалась вдруг откровенно, кричаще непристойной. Это было ужасно, Дневник, хотя сейчас я думаю, что слишком придирчива к моему бедному отражению. Просто хотелось быть для Него не грубой бабищей, а женственной, нежной девушкой… Он, конечно, принялся меня разубеждать:

“Даже не сомневайся. Да ты посмотри сама повнимательнее!”

Он встал и, сделав шаг назад, вернулся в кресло. И тут произошло непонятное – мой взгляд самопроизвольно вильнул вбок, комната качнулась, а потом всё вернулось на место, и я снова видела себя – но как-то странно, с необычного ракурса. С замиранием сердца я поняла, что передо мной уже не отражение, а я сама, повернувшая голову вбок и уткнувшаяся в зеркало. Я видела себя Его глазами!!! Я, которая стояла передо мной (как странно, Дневник!), тоже осознав происходящее, побледнела, и встревоженно, по-птичьи, задёргала головой.

“Успокойся” – раздался голос Владимира Владимировича прямо у меня в ушах. – “Просто хочу показать тебе, до чего же ты красива. Встань ровно и не крутись”.

Это подействовало: моё тело напротив выпрямилось и расслабилось, отрешённо отвернув лицо в сторону. Восприятие поменялось снова – теперь оно неторопливо следовало сверху вниз по обнаженному силуэту, повинуясь Его подсказкам. Я словно бы участвовала в бессловесной экскурсии по собственной фигуре, сопровождаемая безмолвными интонациями настроения того, кто владел сейчас моим сознанием – и его эмоции не оставляли сомнений в том, что для Него я достаточно хороша. Лучше, чем кто бы то ни было!

Ему никогда не нравились точёные, высушенные диетами и деньгами типовые красотки, в изобилии наполнявшие его жизнь краткими иллюзорными знакомствами. Он всегда ценил в женщине силу, стать и здоровье, и только их расценивал как истинную красоту. Он был рад, что судьба, наконец, свела его со мной – и не притворялся, делая комплименты моей внешности и поведению – да, с удивлением узнала я, этот человек действительно отождествлял меня с той воображаемой Россией, которую он так любил, он безоглядно верил, что я – это она, спустившаяся к нему с небес на землю, и в тот короткий миг я сама поверила в это.

Вот он указал мне взглядом на высокую шею, скользнул по трогательным ключицам, и надолго задержался у плотных, тяжелых грудей, увенчанных трогательными карминовыми ареолами. С удовольствием прошелся по крепкой талии, отметил легкую округлую линию живота, помедлил перед целомудренным светлым треугольником между широкими бедрами, и по нескончаемо длинной траектории, не спеша, спустился по белоснежной полноте ног – завершив свой путь на упруго налитых икрах. Теперь я видела – знала, что вся я – от кончиков волос до пальцев на ступнях, вызываю его одобрение, нужна ему, идеальна подхожу его желаниям – а всё остальное не имело значения. И ещё я заметила, что к концу этого анатомического путешествия края моего зрения (то есть нашего общего зрения) стали мерцать уже знакомым мне голубым светом – и как только это произошло, сознание, перепрыгнув, вновь вернулось в мое полное распоряжение. Знаешь, в этот момент я испытала приступ невыносимого одиночества – к счастью, короткий.

Моих сил хватило только громко вздохнуть и мешком свалиться на кровать. Абсолютно голая, но уже не делающая жалких попыток прикрыться, я ошеломленно спросила:

“Что это было?”

“ОНФ, – ответил он, – точнее, одна из его функций. Передатчик вмонтирован в твой головной убор, – он кивнул на диадему, висящую на зеркале, – а твоя голова оказалась близко к нему. Прекрасный шанс показать тебе всё”.

Я не рассердилась за то, что он сделал это без спроса – ведь как иначе я смогла понять, что действительно красива? Мне в голову лезли совсем другие, неуместно игривые мысли.

“Так что же, – задумчиво произнесла я, – если этот ваш ОНФ включить, когда мы… ну, то есть, когда вы меня… в смысле, я тоже всё почувствую и увижу от вашего лица?”

“Надо же, какая ты затейница, – усмехнулся В.В., – но мне нравится направление твоих мыслей. А теперь давай начнём примерку. У меня не такая железная выдержка, как это принято считать, и если ты не оденешься, то наша брачная ночь может незапланированно начаться прямо сейчас”.

Я, наверное, была бы и не против, дневник (в конце концов, ну их, эти условности! – так хочется поскорее узнать все самой), но не осмелилась ослушаться.

Сначала платье разочаровало меня – простое, легкое, свободное, совсем не праздничное – только на закрытой груди перламутровая вышивка. Хорошо хоть плечи догадались открыть, а то совсем на ночную рубашку было бы похоже. Я слегка скривилась (так, чтобы он заметил), но потом, понукаемая нетерпеливым взглядом В.В., всё же натянула его через голову и с недоверием уставилась на свое отражение. Оказалось, всё не так плохо, Дневник. И чем дальше я смотрела, тем больше убеждалась, что не просто неплохо – нет, все было СУПЕР! Наряд был подобран с удивительным вкусом. Видно было, что его готовили только для меня, учитывая все особенности – и пропорции, и длину волос, и цвет глаз, и даже оттенок кожи. Вышло совершенно потрясающе – само платье абсолютно не бросалось в глаза, но оно как будто выпускало наружу и усиливало мою собственную красоту и силу, которые только что продемонстрировал мне мой замечательный жених. Кроме того, когда я во всём разобралась, выяснилось, что сшито оно не из дешёвого хлопка, как мне показалось вначале, а из тончайшей белой шерсти (ух, дорогущее, наверное), а скромная вышивка обернулась художественным орнаментом из жемчуга, брильянтов и серебряных нитей. В общем, прелесть, а не платье! Даже меня, не накрашенную, простоволосую, стоящую босиком на грубом полу, это одеяние делало сияющим неземным существом: женственным, но строгим; недоступным, но желанным – вроде волшебной эльфийской царицы, которую я видела в одном фильме. Однако В.В., хоть и смотрел с нескрываемым удовольствием на то, как я верчусь перед зеркалом, подыскал другое, на мой взгляд, странноватое, сравнение:

“Ты похожа на дитя цветов” – мечтательно улыбаясь, сказал он.

Я непонимающе нахмурила брови, и он, немного смутившись, пояснил:

“Не поверишь, но в школе мы все увлекались культурой хиппи – тогда это было модно. Земляничные поля и так далее. Смешно, все считали меня хулиганом и задирой… который тайком слушал The Velvet Underground – один друг дал переписать катушку, – и мечтал дать миру шанс. И вот сейчас ты – в точности как сказочный, небывалый, самый волшебный цветок”. (Не уверена, но, кажется, это тоже какая-то кинематографическая цитата эпохи психоделики).

Ну, пусть: не богиня, так хиппи. Хоть горшком назови, как говорится, только чтобы ему нравилось…

Потом он сверился с часами и сказал:

“У нас есть немного свободного времени. Хочешь, посмотрим вместе местное хозяйство, покажу тебе зал, где завтра будет всё происходить?”

Еще бы не хотела! Я быстро переоделась в свое обычное (на этот раз безо всякого кокетства), взяла его под руку, и мы отправились в путь. Спустились на лифте на пару этажей и пошли по длинной-предлинной анфиладе одинаковых залов с голыми стенами. В.В. сказал, что весь комплекс строился «на вырост», и когда-нибудь здесь будет полно сотрудников и оснащения, а пока царит запустение и тишина. Всё равно, не очень приветливое местечко. Надеюсь, в будущем мне нечасто придётся тут бывать. В конце концов череда помещений закончились, и мы оказались в широченном круглом зале. Помнишь, когда-то давно я писала о саде, разбитом Митей в старой подземной шахте? – так вот, тут было что-то похожее, только безо всякой зелени и больше в разы, нет, в РАЗЫ – и в ширину, и в высоту. Очень неуютно, знаешь ли, было ощущать себя крохотным человечком на дне этого огромного пузыря, сдавливаемого со всех сторон толщей чукотских пород. Но мой спутник сказал, что к завтрашнему дню тут всё украсят, завезут всякую развлекательную аппаратуру, и будет светло и весело – мне понравится. Ну дай-то Бог.

В зале были люди. На обширном полу нижнего этажа копошились техники, а на широком бортике, вторым светом обводящим помещение, стояли трое и махали нам руками. Но В.В. не пошёл к ним, а сначала помог мне спуститься на дно бетонной чаши по лестнице (попутно утешив меня, что завтра она будет укрыта коврами), и подвёл к дальней стене. Там возвышались невообразимых размеров запертые ворота (он сказал, оттуда будет выезд процессии), а рядом, совсем невидимая на фоне всех остальных гигантских предметов в этом зале, притаилась небольшая прозрачная капсула – похоже, сделанная из настоящего горного хрусталя. Она мирно покоилась на пирамидальном постаменте из голубого мрамора и красиво поблескивала в свете прожекторов.

"Вот это, – объяснил В.В., откидывая тяжелую крышку капсулы, – твоё ложе, центральная часть всего сценария. Здесь ты ляжешь перед началом церемонии, побудешь тут несколько минут, а потом мой выход. Подхожу к тебе, открываю крышку, целую, как сказочную королевну – ну, а дальше сама поймешь. Не испугаешься?"

"Чего же?"

"Вот и умница. Там внутри вентиляция с кондиционированием, душно не будет. Пойдем теперь, познакомлю тебя с важными гостями".

Мы вернулись обратно – к тем троим, кого я заприметила наверху, а теперь смогла рассмотреть поближе. В первую очередь меня заинтересовал молодой парень с равнодушной, безжизненной скуластой физиономией – он был одет в совершенно неуместную здесь меховую шубу и такую же шапку (хотя, надо признать, в зале было прохладно, так что такой стиль одежды имел под собой некоторые основания). В одной руке он сжимал длинную палку, подозрительно похожую на копьё, а в другой – странно выглядящий на фоне остального одеяния богатый портфель каймановой кожи (кажется). Он не поздоровался и вообще не обратил на нас никакого внимания. Его взгляд был прикован ко второму участнику этой троицы – очень пожилому, тоже смуглому, но с весёлым, улыбчивым выражением на изрезанном морщинами лице. В отличие от своего молодого спутника старик был облачен в строгий дорогой костюм, а на галстуке сверкала изумрудная заколка. Я догадалась, что портфель тоже принадлежит ему, а парень – что-то типа референта или даже охранника. Третий персонаж был явный иностранец, тоже немолодой, седой, с ковбойскими висячими усами и тяжелыми роговыми очками.

“День добрый, господа, – поздоровался с ними В.В., – позвольте представить вам Надежду Сергеевну Соловьёву, вы уже слышали о ней во время нашей предыдущей беседы”.

Пожилые закивали, с интересом меня рассматривая. Господи, что он им наплёл-то?

“Надя, познакомься, – продолжал В.В., – вот это Ымрын Лелекаевич Гамалея, верховный председатель береговых луораветланов – по крайней мере, так можно перевести его титул”.

Коричневый старик церемонно поклонился:

“Очень рад знакомству, уважаемая Надежда Сергеевна”.

“Ну что вы, – смутилась я, – просто Надя, если можно”.

“А это мистер Джон, – продолжил представление Владимир Владимирович, – он просит, чтобы в конспиративных целях его называли именно так. Он прилетел из Соединённых Штатов, чтобы подготовить завтрашний визит своего шефа”.

Американец широко улыбнулся мне, но предпочел обратиться к В.В.:

“You’re lucky guy, Vlad. My congratulations. He or she looks pretty cute and no doubt this is exactly what you need. But I heard you’ve got a backup option, yeah?”.

В.В. довольно сердито зыркнул на него глазами. И впрямь оскорбительно: всего лишь pretty cute, надо же. Гомик он, что ли?

“Don't talk nonsense, John. She's my only princess” – поддержал меня В.В.

“Oh, come on, dude. She or he doesn’t look too fucking smart to understand what we talk about…4” – продолжал кривляться противный Джон, и тогда В.В. уцепил его за усы (ну ладно, за плечо) и отвел в сторонку, где они принялись что-то обсуждать вполголоса.

Так получилось, что я осталась наедине с Ымрыном Лелекаевичем (ну и имечко, как я только умудрилась его запомнить с первого раза) – сопровождающий его истукан не в счет. Молчать было неловко, и, чтобы хоть что-то сказать, я произнесла:

“Мне рассказывали про ваш замечательный народ. Сказали, что вы по праву первородства утверждаете наших руководителей…”

“Увы, это действительно так, – развел руками старик, как бы извиняясь за важность своей персоны, – хотя, говоря между нами, всё это условности и пережитки далёкого прошлого. Но нам не хочется разрушать древнюю традицию хотя бы в силу её красоты. Праздник лишним не бывает, верно?”

“Да, я тоже люблю праздники”, – вежливо ответила я. Почувствовав, что разговор заходит в тупик, мой собеседник свернул на другую тему:

“Россия – великая страна. Приписываемая нам эзотерическая роль забавна сама по себе, но я рад, что к нам, чукчам, относятся с почтением, и даже позволяют раз в несколько лет прицепить на грудь президенту именной значок. Это так трогательно. Но тем не менее, мне очень нравится, что я и мои друзья живём именно здесь, а не на какой-нибудь Аляске. А вы любите Россию?”

“Конечно. Как можно не любить часть себя?” – сморозила я. Старик рассмеялся:

“Да-да, Владимир Владимирович рассказывал, что у вас есть официальное звание Надежды России. Однако приятно, что вы так себя идентифицируете, это необычно и почетно для людей вашего возраста”.

“Нет-нет-нет! – похолодела я. – Вы не так меня поняли! Я вовсе не хвастаюсь и не задаюсь! Просто я хотела сказать – я всегда так говорю, что Россия – это и есть мы все, и я, и вы, а не просто кусок суши с границами. Тогда вопрос о любви к Родине проясняется сам собой”.

“Не переживайте, я отлично вас понял. Вы очень мужественная и самоотверженная женщина. (Что он, спрашивается, имел в виду? Тоже, что ли, посчитал мою внешность мужиковатой?) Я счастлив нашему знакомству. Однако, мне пора попрощаться с вами до завтра, а ваш друг уже ждет вас” – он кивнул на В.В. и обратился к телохранителю, сказав что-то вроде:

“Коля-на! Гым тыпэн’ъивэтгъэк ынкъам тырэйылк’ын’ыркын!5”

Перед тем, как удалиться, он пожал руку В.В. и тихо сказал ему, поклонившись:

“Вы были правы, мой Президент. Она – идеальна”.

Подмигнул мне и ушёл. Сопровождавший его молодой чукча так и не издал ни звука – даже на прощание.

Собственно, на этом экскурсия закончилась. Меня В.В. отправил обедать, простившись до утра – и строго наказал, чтобы я не вздумала нервничать перед предстоящими событиями. После я немного повалялась, а потом прилежно уселась записывать события, как уже привыкла за эти дни. И вот, представляешь – снова вспомнила про разговор с Максом, расстроилась… Так и прошёл день.

А что я себя накручиваю? Ну, Макс. Ну, несёт ересь. Понимаешь, дневник, до сегодняшнего дня я, наверное, скорее бы поверила Максу, чем кому-либо другому. Но – ты ведь помнишь? – сегодня я смотрела на себя глазами Владимира Владимировича. А значит, я точно знаю, как дорога ему. Разве он может желать мне зла? Нет, всё это ерунда полная. Увижу завтра этого засранца Макса – всю душу из него вытрясу за то, что так разбередил меня.

Догадываюсь, что мое кислое настроение связано с другим. Вся моя сказочная, невозможная история превращения из студенческой Золушки в избранницу Президента – история последних четырех с половиной недель, каждый день которых был восхитительно волнительным, – неизбежно завершается. Развязка совсем близка, и, какой бы чудесной она ни была, радость новых открытий, невероятные приключения, счастье и муки первой любви – всё это уходит в прошлое, и как знать, будут ли в моей жизни ещё времена, настолько насыщенные событиями? Посмотрим…

Пришлось прерваться – заходил А.Э., был необычно обходителен и приветлив (не заболел ли?) Даже принес какого-то замечательного чаю, достоинства которого он нахваливал со старушечьей настойчивостью – до тех пор, пока я не выпила чуть ли ни весь чайник. Сказал, президент извиняется за то, что лично не может пожелать мне спокойной ночи. Ну ладно, переживем.

А.Э., лис такой (или, применительно к нашим северным реалиям, скорее, песец), прав. Надо ложиться спать, а то уже глаза слипаются. Утро вечера мудренее, правильно, Дневник? Столько дел будет – и прическа, и макияж, да что говорить, ты же Женский Дневник, и сам всё отлично себе представляешь. А.Э. сказал, что все мастера, кто для этого нужен, будут готовы с самого рассвета, так что лучше бы мне не разлёживаться. Надо же, завтра у меня свадьба. С Президентом Российской Федерации. Обалдеть не встать.

29 марта

Железная будка в кузове спасательной машины была жесткой и тряской. Меня то и дело подбрасывало на кочках под самый потолок и било о разнообразные острые углы, которые тут имелись в избытке. При каждом прыжке я старался удержать Надю на узкой медицинской лежанке и не дать ей свалиться на пол. Состояние у неё было так себе: она ненадолго пришла в сознание, пока её выковыривали из катапультного кресла и перекладывали на носилки, но после этого снова впала в забытье, и лишь иногда издавала невнятные жалобные звуки. Ребята-спасатели, сделав осмотр, авторитетно заявили, что тяжелых травм нет, и через несколько часов она должна отойти от шока. Это здорово меня успокоило, так что теперь я не особо волновался за состояние девушки. Нужно было приглядывать только, чтобы она не получила новых повреждений, вылетев с носилок на очередном ухабе.

Как мне объяснили, ехать было недалеко и недолго. Когда я объявил, что я офицер, направляющийся в Гудым, а падение самолёта произошло из-за чрезмерной ретивости местных вояк, к которым я не имею ни малейшего отношения, меня предложили довезти до базы вместе с раненной спутницей, а там разбираться самим – что вполне меня устраивало. Кейс по-прежнему был со мной, и я рассчитывал поскорее от него отделаться, отдав кому положено (хотя кому именно, я пока не представлял), а потом увезти с собой свою Надежду – просто взять за руку и утащить, невзирая ни на что. Не такие же они людоеды, чтобы насильно удерживать ни в чем не повинного человека – по крайней мере, хотелось в это верить. Правда, предстояло озаботиться судьбой и второй Нади – не бросать же её одну в логове врага, – но я предпочел решать проблемы по мере их поступления. Короче говоря, цена всем моим планам была дерьмо, но ничего другого, кроме как действовать по обстоятельствам, я придумать не мог.