Холодный путь к старости

– Анатолий Семенович! – забубнил испуганный Тыренко. – Может, все не так плохо…

– Я этого не потерплю! – забасил Семеныч, глуша слова своего заместителя. – Всех на внеочередное собрание!..

Он глядел, как его подчиненные проскальзывали в кабинет, тихонько рассаживались, и копил в душе горестную тираду, вылившуюся вдруг в жутко разоблачительную речь, забродившую на презренной, но частой в употреблении закваске – зависти. Не по размаху Ворованя было низкопробное помещеньице, и он устремлял завистливые то взгляды, то слова в сторону налоговой инспекции.

УДИВИТЕЛЬНОЕ РЯДОМ

(Лекция «О женщинах», подготовленная мужиком для мужиков)

Я давно наблюдаю за женщинами, и вот что оказывается. Сильно мы отличаемся от них, господа мужики, и не только по половым признакам, усложняющим нам танцульки. Женщины чистоплотнее нас. От мужика – мужиком пахнет, а от женщины – женщиной. Чувствуете отличие, даже без конкретного определения? Чувствуете. Они пролетают мимо, принося легкое дуновение ветерка с ароматами духов. И надо сказать, иной раз занюхаешься…

Они чаще нашего брата причесываются, стригутся и притом что вроде бы больше травмируют волосы – меньше лысеют. Парадокс. Ведь и химия, и высокотемпературные бигуди, и фены… Им все нипочем. Эстетично и привлекательно получается, надо сказать. А вот еще парадокс: они носят юбки, их ножки открыты для внимательных глаз, обдуваются прохладным ветром и кусаются морозом, но на ногах-то пушистости куда меньше!!! К чему я? Да к тому, что мы страдающая часть человечества от рождения!!!

Приглядитесь, как они радуются. Их улыбки действительно согревают, в отличие от мужских. Действие одно и то же: растяжение губ, но разительный контраст! Конечно, улыбка улыбке – рознь, и за ней иногда скрывается чувство превосходства или каверза какая. Но за их улыбку прощают. За нашу – нет. Скажу более: не дай бог, если женская улыбка пропадет. Это хуже испортившейся погоды.

А одержимость красками, мазями и еще бес знает чем!? Женщины слетаются к парфюмерным витринам, как птички на корм, буквально все. Вспыхивают глаза, разглядывающие какие-то блестящие безделушки, флакончики с жидкостями, тюбики. Разве наше сердце хоть что-нибудь трогает так, ну кроме денег, конечно, и еды?

А как они одеваются! Если женщина в брюках, то на них нет пузырей на коленях и засиженных складок. Они, как солнце, приходят в дома и на службу, и тепло разливается внутри от взгляда на них, и настроение молодецкое появляется. От визита мужика такого ощущения нет. А легкая их походка!? Не то что мы ходим, словно бычки сигаретные топчем.

Они не так слабы, как кажется. Смотришь, такая милая, такая миниатюрная, а в каждой руке по огромному пакету. Приглядишься – знакомая. Подойдешь, поздороваешься, поговоришь на разные темы, а она улыбается, вежливо отвечает и сумки в руках держит. На лице ни капли усталости. А в пакетах все для кого? Неужели для нее – такой фигуристой и приятной? Конечно, нет. Для своего нашего брата старается, для детушек. И хочется с ней подольше поговорить, чтобы узнать, как долго она сумки-то продержит. Но распрощаешься, смотришь вслед, а она с поклажей дальше идет своей легкой походкой, будто в каждой руке по букету цветов.

Знаете, что еще заметил. Быстрее они наклоняются. Если выронит дама, например, сотню из кошелька, то иной раз не опередишь. Хотя по этикету надо. И хочешь помочь, подобрать купюру, потянешь руку, но нет, ладонь с аккуратными наманикюренными ноготками ее быстрее ухватывает. Жаль.

А женская интуиция? Пока до мужицкого разума дойдет, женщина сердцем узнает. Они предчувствуют! Факт, что большинство ясновидящих – женщины. Пока мы составляем бытовое уравнение, они в уме имеют решение. Мы думаем, что женимся на них. На самом деле нас выбирают в мужья, а мы лишь решаем «быть или не быть». Нами управляют, отдавая нам то, что мы хотим. Они очень умные, хотя нам приятно думать иначе…

Они нам готовят кушать, стирают, гладят рубашки, убирают в квартире, а мы их поучаем и ворчим. Может, мы и правильно делаем, но… в итоге живут они дольше нас. И намного. В России в среднем – на добрый десяток лет! И кроме того сегодня они без нас могут продлить род людской, а мы без них – нет. И есть еще один повод для пессимизма.

По статистике мы пошли на убыль при рождении, не говоря уже о том, что вечно суемся в «горячие точки», хотя не приспособлены природой для ведения кровопролития. В медицине известно, что мужики теряют сознание от вида крови гораздо чаще таких женственных женщин…

Так на ком, мужики, мир держится, кто в доме хозяин? Я боюсь дать ответ. Надо быть хитрее и напористее, чтобы сравниться с ними. Ведь не зря умнейшие мужские умы посвятили женщинам столько стихов. Они сочиняли их, когда нежнейшая часть человечества в поту занималась домохозяйством. Гении понимали, что если не дарить комплименты, не стоящие в принципе ничего, то можно потерять главное – возможность лежать на диване…

***

–…При всем природно-характерном неравенстве, – завершал речь Семеныч, – где женщины выглядят куда предпочтительнее, нас, мужиков, еще и материально обижают. Женщины налоговой инспекции работают в уютных помещениях, на первом этаже пятиэтажки, а нам, налоговым полицейским, депутаты отказали в переселении в бывший детский сад, трехэтажный, и предлагают всего лишь двухэтажное здание бывшего Сбербанка, руководство которого плохо кончило. Намекают, издеваются!!! Это над нами, налоговыми полицейскими, сильными мужиками с оружием!…

В зале нарастал возмущенный шум, сквозь который прорывали отдельные реплики:

– Приду домой, отлуплю свою, а то получается она нимфа, а я козел со свирелью.

– Этих депутатов стрелять надо и самим избираться…

– Чем же это налоговая инспекция лучше полиции?

– Хороший вопрос, – похвалил Семеныч. – Суть у нас одна, а вот отношение к нам – разное. Какие у них возможности, таких у нас никогда. На заре образования налоговой инспекции ее начальница, небезызвестная вам Вельможнова, купила за государственные деньги полтора десятка квартир и почти даром продала своим приближенным. На такую операцию она не имела законных прав. Вам не нужны квартиры?

– Нужны, Анатолий Семенович! Нужны! – хором, как по команде, прогудел зал.

– Второе, – продолжил Семеныч. – У налоговой инспекции имелся специальный фонд социального развития. Деньги из него тратились на покупку оргтехники, канцелярии и на решение прочих хозяйственных задач. Государство ликвидировало эти фонды с передачей имевшихся в них денег в федеральный центр, но Вельможнова решила, что коль деньги пропадут для города, то в каких карманах они пропадут, значения не имеет. В последний день ликвидации фонда все его деньги перечислили в специально образованную коммерческую фирму. Взамен получили устаревшую оргтехнику, но большая доля фонда исчезла в неизвестном направлении. Вам не нужны деньги, которые можно увести в неизвестном направлении?

– Нужны, Анатолий Семенович, ох, как нужны! – проскандировал зал.

– Третье. Вельможнова сумела получить от государства две квартиры бесплатно…

– Как? Такого быть не может…

– Мы тоже хотим…

– Мы готовы доказать, что мы мужики…

– Мы мужики, – согласился Семеныч. – И должны действовать по-мужицки, только тогда мы достигнем уровня женщин, всегда действующих по-женски. Не будем молча терпеть гадкие статейки, печатающиеся в газетенке городской администрации. Предлагаю наплевать на депутатов. Тьфу. Тьфу…

– Тьфу. Тьфу, – подхватил зал.

– Мужики, берем оружие, собираем веши – и по машинам. Сами возьмем то, что причитается нам по праву. На том основании, что мы мужики с автоматами и знанием налоговых проколов администрации. А если чиновники будут возмущаться, то слетят со своих теплых мест на Крайнем Севере на прохладные зарплаты в теплых краях…

ЗАХВАТ

«Сила, если не пересиливается, то покупается»

Пока полицейские грузили вещи, Семеныч размышлял о последствиях. Они виделись ему в необыкновенно ярких красках, какими горят осенью мхи и лишайники таежных лесов.

Несколькими годами раньше среди жителей еще строившегося маленького нефтяного города бытовала устоявшаяся схема поселения в новенькие дома: новоселы спешили в квартиры и быстрее меняли входные замки, давая этим мини-ремонтом знак всем проходящим, что квартира занята, потому что двери в пустующие квартиры зачастую вскрывали те, кто не имел ордера, но хотел жить комфортно. Захватчики самовольно заселялись, расставляли вещи, обживались, и это было порой навсегда. На такой исход и рассчитывал Семеныч, поэтому в занятой им части здания, являвшегося собственностью администрации города, стали обживаться без промедления…

В это время в главном кабинете городской администрации гремели ругательные речи, приближенные Хамовского выскакивали оттуда с красными, да что с красными, с малиновыми лицами, словно сгоревшими под лучами южно-морского солнца, и зажигали подчиненных. Между администрацией маленького нефтяного городка и захваченным налоговой полицией несостоявшимся детским садом курсировала служебная машина, перевозя распоряжения, заявления, приказы… Это оружие чиновников всего мира использовалось многократно, но Семеныч, смеясь, делал из писем бумажные самолетики и через форточку отравлял в последний полет. Стало не до смеха, когда он поднял телефонную трубку и не услышал гудка, а потом попросил сотрудника отпечатать на электрической машинке угрожающее письмо в телефонную компанию, но и это не получилось, поскольку исчезло электричество… Домой Семенычу позвонил прокурор Коптилкин:

– Толя! У меня письмо с требованием мэра. Просит повлиять на тебя, чтобы твои орлы освободили трехэтажку.

– Идет он на хрен. Мы давно ждали переезда, а они все отрубили…

– Анатолий Семенович, – просил Тыренко на следующий день. – Может, к мэру сходить и с ним утрясти…

– На поклон не ходил и не пойду. Я не начальник пожарной части, Поня, и не начальник милиции, Зорькин, чтобы кланяться. Я – Воровань! Я богаче, чем все они вместе взятые…

***

О конфликте между администрацией маленького нефтяного города и его налоговой полицией прослышал Алик. Публикация этой истории могла повысить его шансы в судебной борьбе с Семенычем. Встань он на одну сторону с чиновниками города, появилась бы серьезная поддержка. Он ринулся к заместителю мэра, и тот все рассказал, но с условием – публиковать, если мэр разрешит. В том, что Хамовский разрешит, Алик был уверен: как бороться за власть без поддержки журналистов? Но, к его удивлению, он оказался не прав. Хамовский запретил статью. Алик расстроился, он смотрел на исписанные листы и думал: почему? «Пожалуй, у Хамовского есть более сильное продолжение», – рассудил он и стал ждать. Но вышло опять наоборот. Освободительные начинания чиновников поутихли… Из городской администрации полетели умилительные письма Закоулкину, начальнику и другу Семенычу, с просьбой рассчитаться за занятые площади…

«Хамовский явно не хочет ссориться, – оценивал факты Алик. – Знать, ему нужен Семеныч. Хамовский доплачивает из бюджета сотрудникам всех федеральных структур, пренебрегая Конституцией России, доплачивает и сотрудникам налоговой полиции. Это понятно. Приручает. Сейчас есть возможность использовать этот хлыст. Взял бы да отменил доплаты налоговой полиции, вмиг бы успокоились. Не идет он на этот шаг. Может, боится? Мэр – руководитель большого комплекса муниципальных предприятий и боится!? Что ж, он был частным предпринимателем. Несомненно, где-то нарушал закон. Возможно, сильно. Семеныч мог знать о Хамовском компрометирующую информацию, а может, на испуг взял. Вот, мол, материал на тебя, и «бац!» папкой по столу: «Могу упрятать надолго!» Думай не думай, до правды не докопаешься, кругом тайга и люди, как молчаливые сосны. Хамовский тоже не прост, иначе не стал бы мэром…»

***

Как-то на планерке в городской администрации, где Алик присутствовал словно карманный журналист, Хамовский попросил его, незаметного тремя рядами сидящих впереди руководителей, подняться с места, и принялся рассуждать об опубликованном в газете материале, где Алик назвал действия мэра по отношению к губернатору округа шантажом.

– Так, по-твоему, я шантажист? – ожесточенно спросил Хамовский.

– Я вас так не называл Семен Петрович, но действие ваше так и называется, – неуклюже смягчил ситуацию Алик.

– Раз мэр шантажирует, значит, шантажист?! – не унимался Хамовский.

– Не знаю, – ответил Алик и виновато опустил голову, поняв, что угадал с определением, что мэр злится и близок к хамским определениям.

– Садись, – сказал Хамовский и продолжил планерку.

«Конечно, шантажист, – объяснялся Алик, но уже мысленно. – Но я не обвиняю. Таков рычаг. И многие городские решения ты принимаешь из личной заинтересованности. Ты человек – самый обычный, одержимый чувствами. Магазины в подъездах запретил, потому что такой был в твоем подъезде и работал на Бабия. Никому этот магазин не мешал. А ты взял и запретил. Да и то, как запретил? Многие подъездные магазины в других микрорайонах как работали, так и работают. А вот магазин с многообещающим названием «Русь» умер. Некоторые твои действия диктуются только личной заинтересованностью мил, властный человек…»

В будущем Алик узнал и еще одну причину милости Хамовского к налоговой полиции: эта структура поднаторела в торговле за бесценок арестованным имуществом, и кое-что из реквизированного добра перепадало городской администрации. А в настоящем мысли Алика ушли от происходивших событий и от планерки в философско-демагогические рассуждения, например, о том, что имя у мэра «Семен», а начальник налоговой полиции «Семенович», знать последний в сыновья годится по своему соображению…

***

Иной раз даже заяц может грозно бранить волка и даже забраться его нору и прыгать там, но стоит появиться хищнику, так только ноги и могут спасти…

Захваченные детсадовские территории у налоговой полиции Хамовский отвоевал, и произошло это без единого выстрела. К несостоявшемуся детскому саду подъехал джип, из него вышел, почти вывалился одетый в черный кабинетный костюм мэр. Среди начальства северного маленького городка было принято ездить по городу в любой мороз в легкой одежде. Считалось престижным достичь должностного уровня, чтобы на Крайнем Севере не надевать шубу – этим фактом гордились и публично демонстрировали. Хамовский не был исключением. Он резво поднялся по ступенькам, поскользнулся на обледенелой гладкой плитке крыльца и упал бы, но вовремя схватился за спасительную ручку входной двери. Следом два раза сотряслись косяки тамбура, прозвучали опасные шаги по коридору и…

– Так ребята. Из этого здания уезжайте. Я забираю его, – с легкой одышкой произнес волшебные слова Хамовский, едва войдя в кабинет, на котором уже висела табличка «Анатолий Семенович Воровань – начальник налоговой полиции».

Семеныч был не один: сидел в окружении ближайших соратников, молчал и не решался возразить. Соратники переглядывались. Возникшую тягостную тишину нарушил Тыренко. Он запричитал:

– Боже мой!!! Сто сорок тысяч рублей в электропроводке, светильниках и выключателях с розетками. Боже мой – все пропадет!!!…

– Как пропадет? Забирайте имущество в двухэтажку «Сбербанка», там установите, – не понял мэр и ушел…

Вслед за мэром выскочил Тыренко, забежал в свой кабинет, сел, локти уткнул в стол, прижал ладони к вискам и горестно задумался…

ВЫМОГАТЕЛЬ

«Вниз идет та чаша весов, на которую больше наложат»

Новомодная практика добывания денег была такова. Тыренко приглашал в налоговую полицию предпринимателя, заводил его в самые бедные кабинеты, по пути изрекал что-то устрашающее о борьбе с утаителями доходов, о том, что у любого можно найти массу недостатков, нарушений…

Варианты монолога разнились, но в финале звучала одна и та же фраза:

– Вы только посмотрите, как мы плохо живем! Финансирования нет. Помогли бы нам. Дайте на ремонт. Можно материалы, можно деньги, а мы со своей стороны…

Предприниматели не только давали, но и привозили. Тыренко вручал им расписку и даже ставил на нее конторскую печать. А расписка та – приходный кассовый ордер, не регистрировавшийся нигде. Верхний ящик письменного стола Тыренко всегда был полон этими отксерокопированными бумажками.

– Если что, приходите, – говорил Тыренко напоследок.

Предприниматель исчезал из кабинета чиновника с радостью, считая, что дешево отделался. Насчет «приходите» в налоговую полицию без вызова, по доброй воле, чтобы проверить, как там распорядились благотворительными подношениями, ни у кого и мысли не возникало. Тыренко на это рассчитывал и, надо сказать, ни разу не ошибся.

Безвозмездно переданные в руки Тыренко розетки, унитазы, умывальники, линолеум и прочие нужные в хозяйстве вещи оформлялись как установка оборудования, строительство, ремонт через какой-нибудь кооператив или строительное предприятие. Деньги налоговой полиции шли на счет этого предприятия или кооператива и спокойно изымались участниками, то есть Тыренко, Семенычем и главной бухгалтершей, и рассовывались по карманам, поскольку все розетки, унитазы, умывальники, линолеум и прочие нужные в хозяйстве вещи уже давно имелись – дареные. Бывало, что и работы выполнялись бесплатно, тогда карманы тройки лидеров налоговой полиции маленького нефтяного города оттопыривались еще сильнее, а если предприниматель давал наличные, то на лице Тыренко набирала длину и веселую радиальность счастливая улыбка, поскольку появлялась возможность ни с кем не делиться. Предприниматель настрачивал заявление об оказании безвозмездной помощи налоговой полиции и все…

Регулярно страдали от неуемных финансовых аппетитов Тыренко даже иностранцы, например белорусы, целыми автобусами посещавшие Крайний Север с приземленными целями продажи залежалых товаров. Но где-то залежалые, а на Севере – ходовые. И писали иностранные братья липовые заявления:

«Прошу Вас согласно закону принять от меня в добровольном порядке деньги в сумме пять тысяч рублей для развития материально-технического оснащения милиции».

А как не написать, если приходили серьезные люди в форме, при должностях и правах и говорили:

– Если не будете нам ежемесячно платить по десять тысяч, мы вас закроем за нарушения. Какие? Найдем. Будем штрафовать и тоже найдем за что. Больше платите – меньше теряете, и мы не появляемся.

Иностранцам что милиция, что полиция – одинаково. С них, как с далеких и чужих, собирали дань кто ни попадя. Суммы добровольных пожертвований в заявлениях разнились, ходили слухи о миллионах, а слухи как пронзительные северные шальные ветры: вызывали дрожь.

Дань носили прямо на службу. Тыренко клал деньги в карман, заявления – в корзину. Бывало, давали натурой. Начальник участковой милиции со странной фамилией Фрак любил брать телефонами с определителем номера. В кабинете они стояли неделю. Потом исчезали. Уж на что Фраку надо было столько телефонов, даже Тыренко не мог понять. Иногда при встрече спрашивал:

– Фрак, что дурью маешься? Бери, как все, – деньгами. Даже черные не понимают твоих наклонностей…

– Балда ты, Тыренко, тебя как-нибудь за взятку посадят. Ты, ради приличия, часть денег бы на налоговую полицию потратил, мои телефоны хоть недельку, да постоят…

***

Случайности. Само рождение, многие обеды, когда по счастливой случайности в дыхательное горло не попадает ни одна крошка, многие сны, после которых посчастливилось проснуться, подъезд, из которого каждый день удается выйти, избежав падающего с крыши кирпича. Жизнь – непрекращающаяся цепь счастливых случайностей, развивающих в каждом живущем мнение, будто он может полностью прогнозировать ход следующего дня, часа или даже минуты. Отчасти это так, потому что судьба не мелочна и преподносит отрезвляющие сюрпризы только тогда, когда… Не будем определять когда. Судьба просто преподносит сюрпризы и не всегда приятные. Тогда мы понимаем, что не вечны, внимательнее смотрим на себя в зеркало, и, оказывается, есть досадные изменения: появилась новая морщинка, подросли темные пятна под глазами, стал заметнее второй подбородок, а зубы…

На стене подъезда, в котором на четвертом этаже находилась квартира Тыренко, о прозрении и потере веры в бесконечную жизнь и счастливую случайность избежать общей участи кто-то очнувшийся написал черным фломастером:

Мне жаль, что я не исключенье

Совсем из множества людей…

И те же признаки старенья

Приходят к юности моей,

И те же странности, и боли,

И тот же взгляд уставших глаз,

И то же пониманье роли,

Которую мне Бог припас…

Если бы Тыренко спокойнее поднимался по ступенькам к двери своей квартиры, а не скакал, как горный козел, и был внимательнее, то он не горевал бы оттого, что не успел оформить подаренные светильники, выключатели, электропроводку на переоборудование детского сада под налоговую полицию. Он бы прочитал надпись на стене и, возможно, осознал, что есть в мире случайности, к которым надо относиться спокойно, и есть в мире закономерности, регулярно организующие эти случайности, вероятно, понял бы, что человек он обычный и подвержен он тем же напастям, что все остальные люди. Но, будучи в незнании, он скорбел: «Вот неудача! В двухэтажке «Сбербанка» все есть. Куда теперь столько проводки и прочей строительной дребедени. Не на базаре же торговать!? Сонька меня уроет, разорвет…»

***

Пока чиновники городской администрации пытались очистить площади несостоявшегося детского сада от налоговой полиции, пока шли судебные перипетии, связанные со статьей, у Алика состоялась важная встреча с сотрудником налоговой полиции, назвавшим себя по телефону:

– Я один из честных ментов.

Встретились в квартире.

– Ваша статья мне очень понравилась, – честный мент не был оригинален в начале. – Все верно, но я мог бы добавить. Я много месяцев не получаю зарплату и ничего не могу сделать. В таком же положении и другие честные менты: Паша и Гриша, Кабановские…

Алик выпил с хозяином чаю, запомнил имена и ситуацию и ушел, имея собственное мнение. Если послушать любого жалобщика, а потом его притеснителя, веруя в речи обоих, то умом подвинуться можно. Ведь каждый из них прав и честен. Раздвоение честности получается, а то и утроение, и более того. Поэтому Алик никогда не рассуждал категориями честности, он всегда брал под защиту сторону слабейшую, хотя большинство журналистов, насколько он знал, придерживались обратной тактики. Начальник налоговой полиции был врагом однозначно, потому что при должности, но и его понять можно. Ни один начальник, какую бы поддержку ни имел, не может гарантировать себе свое собственное место и начальственный доход на бесконечный срок. Каждый старается заработать больше, но зарабатывает больше не тот, кто больше работает, а тот, у кого возможностей больше.

***

На денежках, поступавших в налоговую полицию, Семеныч зарабатывал, как мог. Не гнушался он и использованием зарплат собственных сотрудников, некоторые из которых сидели без копейки месяцами, даже годами, и получали заработки исключительно через суд. Их деньги из налоговой полиции шли предпринимателям под закупку товаров, предприниматели платили Семенычу проценты за использование кредита. Помогала Семенычу его главная бухгалтерша по фамилии Братовняк, крепенькая симпатичная хохлушка.

Вполне естественно, что такой полезной бухгалтерше, как Братовняк, Семеныч не смог отказать в просьбе о принятии в налоговую полицию ее мужа, тем более что тот имел вполне подходящие телесные габариты для работы в физической защите и даже в нападении, и никакие дипломы Семеныч не спрашивал. Не имеют высшего образования? Да и хрен с ним, важно, чтоб пользу приносили, но документы у Братовняков имелись. Дипломы они получили на Украине, в Академии государственной службы, их и предъявили, но это было уже давно, на заре образования налоговой инспекции, еще до того, как Воровань попал в камеру. Однако бумаги легко переживают время…

В налоговой полиции маленького нефтяного города каждый таил среди стопок белья в домашнем шифоньере какой-либо компромат на коллег. Не брезговал подбирать факты и Тыренко, любивший почитывать на досуге газеты своей родины, Украины, и как-то вычитал, что высшее учебное заведение, оконченное Братовняками, давно расформировали, поскольку лицензии на образовательную деятельность оно не имело. Братовнякские дипломы приравняли к дипломам ПТУ. Но если в Украине всех, кто окончил это учебное заведение, поснимали с должностей, то на Крайнем Севере эти процессы были прихвачены крепким льдом землячества.

Как принято, Тыренко затаил найденную информацию до нужных времен, которые, впрочем, никогда не наступили. Братовняк же развлекался…

ФОРМЕННЫЙ ГРАБЕЖ