Холодный путь к старости

– Успокойтесь, Михаил Владимирович, успокойтесь! – кудахтали подчиненные. – Может, пронесет.

– Ох, вы наговорите, уже живот скрутило! – кричал Бабий. – Думайте, что делать мне, думайте! Зря что ли вам деньги плачу? Завтра пойдете с шапками.

Для поднятия угасающего в народе престижа городской администрации пригласили Алика. Принесла это предложение Мерзлая.

– На кой мне это нужно? – спрашивал ее Алик. – Зачем продаваться? Мне и так хорошо.

– Иди, иди, – уговаривала Мерзлая. – Будешь разведчиком во вражеском стане.

– Это ж черное пятно на репутации. Какой я тогда журналист? – вопрошал Алик.

– Брось ты. И так на них работаем. Может, денег дадут. Сходи хоть узнай, – посоветовала Мерзлая…

Пол-оклада Алику надбавили для настроения…

***

Власть, не приносящая денег, что прокисшее молоко. Бабий поспешно собрал депутатов и попытался их оседлать, чтобы принять очень нужные решения.

– Проблема с аварийностью и ветхостью с каждым годом увеличивается, – глухим голосом начал выкладывать пасьянс Бабий. – Чтобы решить жилищную проблему в городе, надо закупить в соседнем поселке три деревянных дома. Состояние их прекрасное. Для них в городе есть места из-под сгоревших деревяшек. Я вынес этот вопрос на Думу, потому что владеет этим всем частник, чтобы ни я, ни люди не были замараны. Если мы примем положительное решение, приступаем к демонтажу этих трех домов и везем сюда.

Как уже догадался читатель, Бабий решил использовать способ утверждения контракта, с помощью которого Генерал завез в маленький нефтяной город протухшие немецкие подарки. Общественное одобрение – вот чего он жаждал, но среди депутатов пройдох было достаточно, и задаром никто не хотел… Кроме того, Бабий еще не стал фигурой, и имелась вероятность, что и не станет.

– Пять миллиардов за деревяшки. Зачем? Через три-четыре года они опять придут в негодность, – заохал Кошельков, начальник нефтегазодобывающего управления, тот, что послал Семеныча в Германию, хапнул деньги, и благополучно был избран ограбленным им народом в депутаты.

– Если будете против, вопросов нету, – сказал Бабий, понимавший, что давить нельзя: непосредственной власти над депутатами он не имел.

Весь его расчет был на провинциальную глупость и то, что депутаты, как обычно, захотят быстрее разойтись по домам и не станут вникать.

– С другой стороны, это, конечно, хорошо, что они немного дешевле, чем конструкции в капитальном исполнении, – продолжил Кошельков, не желавший быть главным критиком, а в перспективе – врагом.

– На восемь миллиардов дешевле, на всякий случай замечу, или на десять, – врезался Бабий, почувствовав депутатскую слабину.

– Положение в деревянных микрорайонах ужасное: провалены полы, нет унитазов, – заохала депутат Матушкова, в простонародье Матушка, которую народ считал своей заступницей за ее умение обещать и утешать.

Такой подход к обсуждению вопроса был весьма кстати Бабию, и его губы начали складываться в улыбку, как…

– Я тут посчитал, получается, что одна квартира в домах, которые нам предлагается купить, обойдется в двести шестьдесят миллионов, – бомбанул предложение Бабия Хамовский.

– У нас сейчас готовые квартиры в пятиэтажках в два раза дешевле, – сообразил Кошельков.

– Лучше миллиард подарить тому частнику, спасибо сказать и ничего не брать, – сострил Хамовский.

– Счас, – выдохнула Матушка.

И началось.

– Вообще надо узнать, что там за предприниматель и как у него в личном пользовании дома оказались.

– Отказать.

– Ни в коем случае, конечно.

– Лучше уж денег добавить и пятиэтажку построить.

– Разбирать начнешь, все разрушится.

– Кто-то заинтересован в этом варианте, – заключил Кошельков, стараясь не глядеть на Бабия.

– Если отвод есть, вопросов нет. Спасибо, – обиженно закончил Бабий и повысил голос на возбужденных депутатов. – Прошу спокойствия. Спокойно!…

Остаться у власти – вот главное, что хотел Бабий, и он понимал, что убедить в своем избрании десять депутатов гораздо легче, чем тысячи избирателей.

– Предлагаю выбирать Главу администрации из состава городской Думы, – провозгласил он.

– …Закон. Зачитываю первый абзац первой части. Выборы глав муниципальных образований осуществляются непосредственно жителями… – опять встрял Хамовский.

– Давайте общим голосованием, – поддержала Хамовского Матушка.

– Какие еще будут мнения? – с надеждой спросил Бабий.

– Общим голосованием, – многократно повторяясь, зазвучало вокруг думского стола.

Опять предложение Бабия не было поддержано депутатами. Его речь становилась все путанее, голос грустнее…

– О проекте бюджета на следующий год, – провозгласил Бабий после перерыва.

– Согласованная со столицей округа расходная часть составляет… – убедительно заговорила кряжистая крепкая женщина Дайналап, председатель Комитета финансов.

Хорошо жить и иметь много денег – понятия относительные. В этом смысле столицы всегда господского разряда, а провинция – чернь безысходная. Жировала своя столица и в округе, и окружные власти не видели большого смысла давать много денег маленькому нефтяному городу на границе округа и не давали. Глава маленького нефтяного города по родству чиновничьего сословия поддерживал эту стратегию, чтобы быть в милости. Вот главное подводное течение, определявшее отношение Бабия к вопросу о бюджете.

– История повторяется, бюджет дают от достигнутого, – продолжил задираться Хамовский. – Городу иметь сто семьдесят пять миллиардов рублей расходов, как сегодня, при пятистах миллиардах доходов не к лицу…

Бабий закашлялся, чтобы привлечь внимание к себе. Хамовский встревал во все вопросы и выходил победителем. Требовалось срочно изменять ситуацию и забирать инициативы Хамовского себе.

– Дам справочку. Я был в округе и четко сказал, что больше такого бюджета в городе не должно быть, – произнес он. – Практика такова, что нам срезают бюджет год от года. Я думаю, если мы выйдем на миллиардов… четыреста – было бы хорошо. Я согласен с депутатом округа…

В конце этого года бюджет маленького нефтяного города вышел на сумму триста восемьдесят миллиардов рублей. Без поддержки Бабия этот успех бы не состоялся, но народная молва приписала все заслуги Хамовскому, и немалую роль в этом сыграл Алик. Так будущий мэр заявил о себе как пробивной лидер.

***

Алик сидел в зале, где проходило заседание городской Думы, и, будучи человеком неискушенным в политике, восхищался внешним мужеством Хамовского, спорившего с Бабием – высшей властью в маленьком нефтяном городе. Ему было невдомек, что борьба за власть всегда рядится под борьбу за справедливость, поэтому борьба за справедливость часто воспринимается борьбой за власть.

– Прекратите …съемку! – крикнул Бабий телевизионщикам, перемежая приличные слова с неприличными, в самый горячий момент заседания.

Оператор отскочил вместе с видеокамерой назад, как будто получил удар в челюсть. Он спешно выключил оборудование и замер. Диктофон Алика остался на столе перед Бабием и продолжал работать. Сам Алик замер, готовый, если Бабий спросит, извиниться и сослаться на недопонимание, но разговор состоялся после…

– Про Хамовского в газетном материале не должно быть ни слова, – резко сказал Бабий, когда Алик зашел в его кабинет и остался один на один.

– Михаил Владимирович, так нельзя. Он участвовал, – начал убеждать Алик.

– Мне плевать, где он участвовал, – прервал Бабий. – Никаких выступлений Хамовского.

– Если мы не опубликуем его выступление, то люди будут говорить, – слукавил Алик, понимая, что единственный выход – подыграть. – Не надо его убирать, давайте лучше оставим последнее слово за вами.

Этот аргумент заставил Бабия задуматься.

– Пускай, пиши, – согласился он…

Хорошая политика – это не только умелые интриги, но и головная боль от вибрации струн, представляющих собой нервные нити, натянутые на виолончель тела. Так начинался музыкальный спектакль, посвященный выборам мэра маленького нефтяного города.

ИГРА В МАШИНКИ

«Детские игры отличаются от взрослых бескорыстием»

Государство жаждало денег, но многие предприятия после краха социализма не могли или не хотели платить. Государство усилило репрессивный механизм и форменным ботинком налоговой полиции давило должников, как клопов. Оно рассчитывало поправить дела за счет продажи имущества этих предприятий, но на русле финансовой реки, утекающей в кошельки различных бюджетов, стояли хищные сети исполнителей.

Занижать цены, по которым изымалось имущество предприятий, скупать его по дешевке и перепродавать дорого позволяло само общенародное законодательство. Идея использования этого феномена витала в воздухе по всей России, вдыхал его и начальник налоговой полиции маленького нефтяного города Анатолий Семенович Воровань, проще – Семеныч. Соответствующие фонды помощи налоговым реформам возникли в каждой области, в каждом крае. И водились в этих фондах оценщики, знающие цену и себе, и другим. Крепко дружили они с руководителями налоговых формирований, потому что только на основе этой дружбы листья денежных купюр щедро сыпались в личные закрома, создавая полное впечатление, что золотая осень, наконец, преисполнившись своего истинного значения, бессменно поселилась в отдельно взятых местечках финансовых организаций. Оценщика, с которым дружил Воровань, звали Хлопцев.

– А можно хороший японский джип оценить как разбитую российскую машину? – спросил как-то Семеныч.

– Можно, – не раздумывая, ответил Хлопцев.

– А если докопаются? – подначил Семеныч.

– Кто? – с усмешкой переспросил Хлопцев…

Похожие вопросы Семеныч задавал и раньше, и каждый раз ответ Хлопцева не менялся:

– Все будет законно, – успокаивающе говаривал он Ворованю. – У нас разные классификаторы. По одному имущество оценивается по заоблачным ценам. По другому – по реальным. По третьему – по бросовым. И никто не привлечет: все на усмотрение оценщика, т.е. мое.

Хлопцев весело гладил живот, Семеныч задумчиво тер подбородок. В этот раз насчет джипа он спросил, потому что налоговая инспекция вынесла постановление на взыскание задолженности с местного газоперерабатывающего завода на огромные суммы. В опись арестованного имущества входили, в частности, импортные автомобили. И насчет одного из этих автомобилей Ворованю позвонил Паленый, директор этого газоперерабатывающего завода, внешне вполне приличный и представительный образчик отряда начальников.

– Толя, к тебе дело на сто рублей. Шучу, гораздо больше, – начал Паленый. – Вы мои машинки арестовали. И есть там одна, близкая моему, прости, заду. Это я о служебном японском джипике. Не один месяц на нем ездил. Привык. Он мне дорог как память о заводе…

– …Имущество, которого не без твоего участия постиг арест, – попытался сострить Семеныч.

– Ты не шути, Толя, – укорил Паленый. – Знаешь, обстановка какая. Хохлам газ поставляем, а они не платят.

– Бог с твоим газом. Потрудиться придется. По логике мы должны в течение двух месяцев продать твой транспортный парк с аукциона, как и положено…

– Толя, найди обходной путь. Ты меня знаешь. В долгу не останусь…

Насчет большого труда Семеныч подзагнул, чтобы добавить авторитета своим поступкам. Он направил необходимые документы в фонд содействия развитию рыночных реформ. И все. А дальше: шустрый хлопец Хлопцев сел за рабочий стол, поставил рядом с калькулятором батарею бутылок пива и начал расчет.

«Сейчас из добротной «Тойоты-Ройндер» сделаем рухлядь, – рассуждал он. – За два года работы, если по максимуму, ее можно признать большей частью изношенной. С остатка снимем удешевление за эксплуатацию в условиях производства. Теперь накинем Ворованю, себе и компаньонам. Что у нас получается? Дешевле битого «Жигуля»! Толя будет доволен».

Роскошный, непрерывный, не меньше, чем стаканный глоток из бутылки отменно смочил горло, и Хлопцев принялся за другие расчеты, которые были аналогичны… И началась тихая распродажа.

Желанный джип Паленый получил, можно сказать, даром, если бы не подарок Семенычу: солидный видеомагнитофон. Исчисленную же Хлопцевым сумму за машину Паленый отдавать не торопился. Зачем платить за то, что уже имеется? Напоминание поступило от прокурора Коптилкина, проверявшего налоговую полицию, осуществлявшего, так сказать, плановый надзор.

– Сука, сука, – говорил Семеныч в сердцах, имея в виду бывшего директора газоперерабатывающего завода. – Что за люди! Никому верить нельзя.

– Толя, хочу я или нет, но я вынужден реагировать, – оправдывался прокурор. – У тебя свои дела, у меня – свои. Если обнаружится, что я знал и не отреагировал, то меня поставят на колени и голову отсекут. Пусть Паленый немедленно перечислит деньги, а дело я постараюсь замять…

Семеныч перезвонил Паленому и такими словами объяснил необходимость немедленных расчетов, что деньги за джип появились мигом.

Тем временем Коптилкин написал бумагу, где перечислил все факты нарушений в налоговой полиции, и отправил ее начальнику Управления Федеральной службы налоговой полиции Закоулкину. Расчет прокурора был прост: передав письмо, долг он исполнит, а Закоулкин, друг Семеныча, и посему уложит письмо под самую большую стопку бумаг, какая только имеется в его кабинете.

Факсимильное письмо было действительно пренеприятное, потому что прокурор попросил принять меры к устранению нарушений законности в деятельности отдела налоговой полиции маленького нефтяного городка, а самого Ворованя привлечь к дисциплинарной ответственности…

«Пустая формальность, никто ни о чем не узнает», – рассуждал прокурор. Как только письмо в виде блуждающих электронов утекло по проводам телефонной сети, Коптилкин позвонил Семенычу, успокоил, а вечером они встретились и в комнате отдыха, находившейся прямо в рабочем кабинете Коптилкина, выпили коньячку и поговорили о разных жизненных мелочах, о которых говорят добрые друзья. Но они не пили бы спокойно, если бы знали, что на том конце телефонной линии, как только из щели телефонного аппарата, перейдя из электронной в бумажную форму, выползло это самое письмо, оно было скопировано и припрятано до лучших времен человеком, которому Семеныч не очень-то нравился, человеком, о котором мы скоро узнаем…

СМЕНА ВЛАСТИ

«Для того, чтобы победить, не обязательно быть сильнее и праведнее, порой – достаточно отступить от правил…»

Первое же агитационное выступление Хамовского в газете маленького нефтяного города началось так: «Сегодня нет в городе постоянного и законного главы администрации…» Бабий в ответ опубликовал в том же номере газеты список десяти злостных неплательщиков квартплаты, в числе которых был назван и Хамовский.

Состоялась война рейтингов. В газете первым опубликовал результаты социологического опроса Хамовский и, согласно его результатам, за него готовы были проголосовать в два раза больше избирателей, чем за Бабия. Ответом Бабия стали результаты исследования, по которым за него собиралось проголосовать в четыре раза больше избирателей, чем за Хамовского.

В поддержку Бабия высказались почти все городские депутаты, в том числе и Кошельков. Поддержали Бабия коллективы учителей и воспитателей. В поддержку Хамовского высказались только Матушка и Мерзлая.

В ход пошли скандальные статьи, пошлые частушки и стишки, листовки и даже сказка…

СКАЗКА О МУРАВЕЙНИКЕ – 0

«С точки зрения вышестоящих лиц – одна Букашечка ничем не лучше другой»

Действующие лица:

Букашечка – обычный человек, замахнувшийся на место зажравшегося чиновника.

Матка – зажравшийся чиновник.

Муравейцы – жители города под названием Муравейник.

Другие – по мере надобности.

Здравствуй, дружок. Сегодня я расскажу тебе сказку о Муравейнике. Сказка эта страшная, но со счастливым концом.

Жил-был Муравейник на берегах черной, богатой рыбой реки под названием Нефтеяха, и обитали в нем муравейцы, жили худо-бедно, но на существование хватало. Руководила ими матка по имени Бабка. А сверху было еще начальство: большой окружной шаман и клуб любителей Себенефти. И жили все правители меж собой в мире и согласии. Да чего б не жить: муравейцы ведрами носили им всю рыбу из Нефтеяхи, а получали в оплату головы, хвосты да плавники. Есть можно, да жиру не скопишь.

Все было бы по-прежнему, но стала мельчать река, обводняться, то есть количество рыбы на ведро воды снижалось с каждым годом, и только старожилы вспоминали о великих былых уловах. Уныние пришло к муравейцам: как жить на худые рыбьи обрезки, которых становилось все меньше? Но тут нашелся среди них Букашечка и сказал: «Муравейцы, сколько можно отдавать всю рыбу и жить впроголодь? Пошлите меня к шаману, я отвоюю у него нашу рыбу!» Муравейцы поверили и выбрали Букашечку делегатом, даже Матка-Бабка доверилась, хотя и понимала – конкурент. Букашечка поехал к шаману и отвоевал часть рыбы для муравейцев…

Муравейцы, увидев, что теперь у них на столах не только плавники с головами, но и рыбье мясо, возликовали. Но не бесцельное ликование нужно было Букашечке. «Это я, это благодаря мне!» – крикнул он, а сытая Матка самоуверенно промолчала. Вот муравейцы и задумались: «Зачем нам Матка-Бабка, которая только себя кормит, а о нас не заботится, давайте поменяем ее на Букашечку-кормильца!» И собрались они на вече и выбрали активного голосистого взамен молчаливого…

***

Выборный спектакль был зрелищный и эмоциональный. Алик пребывал в раздвоенных чувствах. С одной стороны, он работал на Бабия, с другой стороны, его сердце было на стороне Хамовского. Он решил не вмешиваться, молча отсиживался на заседаниях штаба Бабия.

– Напиши про Хамовского что-нибудь, – говорил, глядя на Алика, Бабий. – Ведь он, пройдоха, отсиживался в теплой кабине, когда мы по колено в нефти пахали на промыслах, а теперь собрался на должность Главы.

Когда сердце не лежит, получаются казусы. Алик написал заметку «Коней на переправе не меняют», но ее тут же использовали помощники Хамовского и назвали Бабия – мерином. На Бабия работал и Кошмарин, редактор местного телевидения Лесник, но все тщетно. Впрочем, встречаясь с Бабием, Алик не мог отделаться от ощущения, что тот не рассчитывал на победу с самого начала. Уж слишком равнодушен и безынициативен он был, и слишком революционные настроения бытовали тогда в народе. Люди, невзирая на все благие предвыборные дела Бабия, готовы были голосовать против старого, за перемены.

Бабий сделал проезд в городских автобусах бесплатным, а люди были против него. Бабий начал строительство церкви и парка, а люди были против него. Бабий поднял зарплату, а люди были против него…

Время, видать, наступило такое, как смена зимы весною: как бы зима не задабривала и какими красотами не прельщала, все равно ее сменяет весна, и с этим не поспорить.

***

Перед выборами в предчувствии катастрофы за Бабием, как беспокойная свита за королем, бегали его приближенные с просьбой выкупить у них квартиры подороже, слышались слезные стенания:

– Вы-то в столицу округа уедете, вас губернатор заберет, а как мы?…

– Нас же в порошок, работы лишат, куда нам потом в этом городе?…

– Купите квартиру за деньги, которых хватило бы, чтобы приобрести в другом городе не хуже…

За бюджетный счет скупцов мало.

– Пусть новый мэр расхлебывает! – весело покрикивал Бабий, наверчивая на листах распоряжений свои подписи.

Никто из счастливцев не был зарегистрирован в Книге учета заявлений по продаже квартир, где ожидали очереди сотни человек. Недостаток денег в городском бюджете на медикаменты, школьные обеды, заработную плату не повлиял на решение Бабия.

***

Когда Хамовский пригласил Алика к себе в кабинет, где еще недавно сидел Бабий, и показал документы о продаже квартир, внутри Алика поднялась мощная волна воодушевления от предчувствия, с каким настроением встретят данную весть читатели.

– А цены, цены-то посмотрите какие! – взволнованно говорил Алик. – За какие заслуги такое внимание к работникам администрации? Видимо, были…

– Приоритеты расставлены, – ответил Хамовский. – Кто сколько наработал – видно по цифрам стоимости квартир. Возьмешься статью написать?

– Вы еще спрашиваете, – удивился Алик. – Конечно…

Новый мэр задал этот вопрос не случайно, он испытывал подозрение ко всем, кто работал в команде Бабия, и проверял…

***

Умоподжигательная статья «Эвакуация с прихватизацией» вышла. «Детей кормили!» – ответила в газете госпожа Дайналап, еще работавшая председателем Комитета финансов маленького нефтяного города и тоже продавшая квартиру. «Живут и ныне там…» – ответил Алик в следующем номере. Купленные у чиновников квартиры были распределены самим Бабием пожарным и учителям. Алик встретился с одной из учительниц, которая должна была уже жить в квартире Дайналап, и с удовольствием опубликовал ответ «новосела»:

– Я увидела свет в окнах распределенной мне квартиры и зашла проверить. Оказалось, там живут прежние хозяева и, несмотря на то, что квартира продана администрации, выселяться пока не собираются. Вот так продажа! И деньги взяли хорошие, и выселяться не торопятся…

С этого момента Алик стал вхож в кабинет Хамовского, хорошо его узнал, что впоследствии позволило ему сделать вывод, что «Знание некоторых вещей старит до времени».

Хамовский был хамом и грубияном, нецензурно выражался, имея страсть к популярному слову из трех букв, которое он склонял по всем падежам, но страстно желал стать писателем и сойтись с элитой высшего общества России. Он вынужденно общался с творчески одаренными людьми, хотя после расставания с ними, когда оставался в одиночестве, негодующе хрипел: «Интеллигенты хреновы». Конечно, звучало не «хреновы», а гораздо худшее выражение, но мы не будем переступать норм морали в нашем повествовании. При этом надо отметить, что Хамовский никогда не стеснялся сказать вышеприведенную фразу в лицо собеседнику, и надо отметить, что многие творчески одаренные люди маленького нефтяного города принимали такое обращение как должное и даже внимательно всматривались в глаза мэру, доказывая преданность, а иногда и, раскланиваясь и напряженно улыбаясь, отступали к двери…

Алик тоже старался не замечать эти слова, иначе надо реагировать, оскорбиться и разругаться. Ругаться с Хамовским в его планы не входило. Он научился слушать Хамовского так, что когда звучало нехорошее слово, ни одно из которых в нашем скромном повествовании мы упоминать не будем, то он его слышал наоборот, как в этом разговоре по душам:

– Ьдялб, вот последний прием по личным вопросам, – рассказывал Алику перевозбужденный Хамовский, как хорошему другу. – Народу было немножко – человек десять. Из них восемь – женщины, ьдялб, без мужей. Ну, тут бабы, которые со мной тут принимали, сидят уже тюеух. Они уже, ну, балдеют. Например, одна ьдялб заходит. Я спрашиваю: «Семейное положение?». Она: «Не замужем». Я спрашиваю: «Ребенок?» Она: «Два». Проблема. Я понимаю, что с двумя ей трудно. Она их наделала и без работы. Здесь ей работы на йух нет. А она к нам: «Думайте сами за меня». Ну, как же? Вопрос. Это не так себе йух!

– Сложная ситуация, – согласился Алик.

– Бе твою мать, основная часть проблемы ведь в чем заключается, – продолжил мэр. – Ьдялб, пенсионеров много и их число растет, к сожалению. Очень много женщин без мужей, сходятся, расходятся, не думая о будущем. И вот: материальная помощь, жилье, благоустройство. А это нагрузка для города, принцип которого – рабочий город, созданный для добычи нефти, а не для того, чтобы льготников плодить…

Хамовский был хамом не от рождения, его испортило воспитание, но он стремился в интеллигентное общество, потому как все вопросы решают именно «интеллигенты хреновы». Это бесило Хамовского, но поделать с таким мировым укладом он ничего не мог. Он стремился ограничить грубиянский набор, но некоторые фразы летели с языка сами собой.

«Иди на йух!» – так обычно говорил он, если ему кто-то не нравился.

«Икадум, дураки!» – это ласковое.

«Это тебе не так себе йух», – это о сложном вопросе.

***

Эти странные взаимоотношения шли на пользу Алику. Выслушивая ущербные монологи, он брал как бы лицензию на спокойную работу в редакции маленького нефтяного города. Статья про квартиры добавила ему популярности среди читателей, популярности, заработанной на других разоблачительных материалах, но Алик еще ничего не знал о налоговой полиции, которая работала в маленьком нефтяном городе, как говорится, в двух шагах…

КАДРИЛЬ, НО НЕ ТАНЕЦ

«Нет лучшей страховки, чем родственные связи»

Воровань подбирал кадры, как трусы, чтобы не жали, не терли и не болтались. Прапорщиком в налоговой полиции работала дочь судьи Краплевко, неопределенных лет женщины с мрачным обликом, но странно задиристыми глазами. С момента трудоустройства дочки она помогала Семенычу выигрывать судебные тяжбы.