Грязь

Самир покачал головой:

– Послушай, он ведь только пытается найти выход.

Родриго отмахнулся:

– Совершенно бесполезное занятие. Мы тут сдохнем. Смиритесь. Узнать бы только, кто из нас убийца. Ну, хотя бы так, ради любопытства. Что я один из «шлюх» – это я и так знаю. Что смотрите? Да, я нелегальный мигрант, зарабатывающий на жизнь проституцией, потому что за это платят больше, чем за мойку машин или надраивание унитазов, а назад в Мексику я не хочу.

Эль откинула со лба прядь своих огненно-рыжих волос и тихо рассмеялась:

– Если тебя это успокоит, малыш, я тоже не убийца, я проститутка высокого класса.

– Какую же херь вы все несёте.

Все одновременно повернулись к Джейд, которая произнесла эту фразу грубым и резким тоном, и теперь смотрели на неё, не отрываясь: глаза девушки лихорадочно блестели, она нервно заламывала руки.

– Джейд? – осторожно произнёс Мэтт.

– Да, вы, все вы! Вы несёте херь! Сраную долбанную херь! Какая разница, кто из нас что натворил, когда мы все обречены тут сдохнуть!

– Джейд, пожалуйста… – Мэтт попытался подойти к ней поближе, но Джейд отпрыгнула в сторону.

– Не трогай меня, – прошипела она. – Никто меня не трогайте.

– Прекрати истерить, мразь, – Эль оскалилась, на лице её было всё то отвращение, что вызывала у неё эта ещё совсем молоденькая, постоянно ноющая девушка. – Прекрати – не то я перегрызу тебе глотку.

– Да заткнись ты, сука вонючая! – заорала Джейд. – Заткнись, поняла? Кто ты такая, чтобы тут командовать! – в одно мгновение ока она оказалась перед Эль и со всего размаха влепила ей пощёчину.

На какое-то мгновение Эль застыла на месте, дёржась за щёку, будто бы не веря в произошедшее, а затем, вцепившись в плечи Джейд, со всего размаха швырнула её в стену.

– Сдохни, тварь, – прошипела она.

– Да перестаньте вы все наконец, держите себя в руках! – заорал Мэтт и, оттолкнув Эль, в два прыжка оказался рядом с лежащей у стены Джейд, под головой которой уже расплывалось кровавое пятно. Он наклонился к ней, касаясь шеи, донельзя напряжённое выражение постепенно будто бы сползло с его лица, и когда он поднял глаза на остальных, оно выражало лишь скорбь.

– Она не дышит, – сказал он.

– Ч…чёрт, что… – заикаясь, начало было Родриго.

– Она не дышит, – повторил Мэтт. – Она мертва.

Родриго повернулся к Эль.

– Ты убила её, тварь… – в ужасе произнёс он. – Ты её убила! – руки его сжались в кулаки, и он уже попытался было броситься на Эль, но его удержал Самир.

– Не надо, – тихо, но угрожающе произнёс он. – По-хорошему прошу тебя.

– Что, запал на эту соску херову? – Родриго попытался возразить. – Вонючая турецкая свинья!

– Заткнитесь все! – снова заорал Мэтт. – Слышали? Всё заткнитесь!

И только сейчас все заметили, что Эль отошла от них и теперь сидела, вжавшись в стену, рядом с телом Джейд, и тихо плакала.

И снова повисла та самая удушающая тишина.

5

После гибели Алисии в той чудовищной автокатастрофе, после которой её в буквальном смысле собирали по кускам и хоронили в закрытом гробу, Фрэнку Пауэллу какое-то время не хотелось жить.

Самого главного смысла жизни, как он нередко называл Алисию, больше не было, не существовало, и даже воспоминания о ней со временем начали тускнеть, лишь только образ того самого ужасающе закрытого гроба, казалось, врезался в сознание навсегда.

Самого главного смысла в этой жизни больше не было, и Фрэнк наверняка попытался бы свести с нею счёты, когда бы не два других смысла.

Имя одному из них было психиатрия. Фрэнк был не просто врачом-психиатром – о нет, он был настоящим фанатиком своего дела. Исследования человеческой психики увлекали его с самой юности, когда он раз и навсегда решил, чем желает заниматься в жизни, совершенно не колеблясь более, в отличие от большинства подростков. Фрэнк был фанатиком психиатрии…

Он был одержим психиатрией, и особенно сильно Фрэнка волновала одна вещь.

Можно ли с максимальной точностью спрогнозировать поведение человека в той или иной ситуации?

Этим вопросом Фрэнк задавался уже очень давно. И склонялся к тому, что всё-таки можно.

Второй же смысл жизни Фрэнка был более материален. Смысл звали Кайрой.

У Кайры Пауэлл были такие же длинные светлые волосы, как и у её матери Алисии, такая же улыбка и такой же смех. А ещё она так же забавно морщила лоб. До смерти жены Фрэнк, к сожалению, не мог похвастаться особо нежными чувствами к дочери; нередко ему казалось, что дочь только мешает ему: то когда он желал уединиться с любимой женой, чтобы заняться наконец сексом, то когда, сидя в своём кабинете, изучал истории болезни своих пациентов.

Так было до – но всё изменилось после гибели Алисии.

Казалось, только потеряв жену, Фрэнк наконец-то сумел по-настоящему полюбить дочь.

Он помогал ей выполнять домашние задания, гулял с ней в парке по выходным, подарил ей щенка (маленький пушистый комочек на удивление быстро превратился в огромного лабрадора с совершенно неподходящим ему именем Тимми) и даже помогал причёсывать волосы.

Временами Фрэнку казалось, что только Кайра помогает ему не забыть Алисию окончательно.

Фрэнк не хотел забывать.

С Кайрой он прошёл через всё: через первые плохие оценки и споры с учителями, через ад подросткового возраста, через первую любовь и первые разочарования. Он больше так и не женился; впрочем, нельзя сказать, что причиной тому была исключительно Кайра.

По большому счёту, Фрэнку и не нужна была жена.

Даже тогда, будучи моложе, он совершенно не нуждался в некой абстрактной даме, которая будет жить с ним под одной крышей и жарить ему яичницу на завтрак – нет, это старине Фрэнку было по сути своей совершенно чуждо.

Он просто полюбил Алисию.

И теперь, когда Алисии больше не было, ему совершенно не нужна была какая-то другая женщина.

В его жизни был смысл.

Точнее, в ней было два смысла.

Психиатрия.

И Кайра.

***

К радости и гордости Фрэнка Кайра блестяще училась в колледже и, ещё будучи студенткой, получила предложение о работе в одной известной компании, и была несказанно счастлива, и, разумеется, сам Фрэнк тоже был счастлив.

Его дочь, его надежда.

Его гордость.

Кайра была способной (Фрэнку она казалась гораздо способнее его самого), но самым главным было даже не это, а то, что она отличалась поразительным упорством и трудолюбием. Будучи человеком старой закалки, убеждённым, что не стоит слишком перехваливать собственных детей, Фрэнк хоть и скупился зачастую на похвалы, всё же понимал очень хорошо: ему и впрямь есть чем гордиться. Кайра закончила колледж, будучи одной из лучших на курсе, и получила ту самую, довольно-таки престижную для вчерашней выпускницы колледжа, работу. Молодого человека у неё не было, да она и вообще не шибко увлекалась парнями; временами Фрэнк думал, не нравятся ли его дочери девушки, но, так или иначе, такой расклад не расстроил бы его слишком сильно – всё ж лучше, чем отдать дочь какому-то мужлану на растерзание (а в том, что подавляющее большинство мужчин – грубые мужланы, Фрэнк не сомневался), но в глубине души ему казалось, что дело всё-таки не в этом.

Кайра просто была слишком увлечена своим делом.

И этим так походила на него, на Фрэнка.

И это заставляло Фрэнка гордиться ею ещё сильнее.

И он гордился.

***

Что заставило в тот роковой день совершенно непьющую Кайру сесть нетрезвой за руль и направить машину в кювет, Фрэнк не знал.

Кайра умерла не сразу; в тяжёлом состоянии её доставили в реанимационное отделение. Врачи боролись за её жизнь, но безуспешно.

«Мы могли бы спасти её, сэр, но, увы, не выдержало сердце». Так сказал Фрэнку врач из отделения реанимации ровно через полчаса после того, как он приехал туда.

Сказать, что это убило его – это было равносильно тому, чтобы не сказать ничего.

Это вывернуло Фрэнка наизнанку.

Как мог он, практикующий психиатр, автор множества научных статей, трактатов и монографий, не заметить странностей в поведении дочери, как мог где-то не заметить, где-то не заострить внимания, а где-то – убедить себя, что ему померещилось… Этого Фрэнк тоже не знал, но от осознания всего этого кошмара хотелось не просто рвать на себе волосы – нет, это было гораздо хуже. Фрэнку хотелось выйти на улицу и кричать. Хотелось облить себя бензином и поджечь. Хотелось выдавить себе глаза – те самые, что были так слепы, что не увидели, не узрели очевидного…

Верный Тимми пережил хозяйку ровно на неделю, внезапно скончавшись от острой сердечной недостаточности.

У пса тоже «увы, не выдержало сердце».

Фрэнк закопал его в саду.

Бросая первую горсть земли на труп пса, Фрэнк поклялся самому себе, что непременно выяснит, что произошло с Кайрой.

Что заставило её убить себя.

Он выяснит, он непременно выяснит.

Выяснит – и накажет виновных.

Что бы ни случилось, что бы ни произошло – всегда виноват человек.

Это Фрэнк как психиатр отлично знал.

Потеряв один смысл, Фрэнк обрёл другой.

Теперь смыслом его жизни стала месть.

И в тот самый момент, когда желание отмщения, желание причинить страдания тем, кто, возможно, повинен, вошло в его сердце, Фрэнк сам ещё не знал, насколько оно разрастётся.

Практикующие психиатры, увы, не застрахованы от того, чтобы стать пациентами своих собственных коллег.

Этого Фрэнк тогда тоже не знал.

Хотя положа руку на сердце, он знал.

6

– Нам… нам даже нечем прикрыть её, – Эль всхлипнула. Она уже перестала плакать, но руки её всё ещё дрожали. – Я… я не хотела. Я просто хотела, чтобы она заткнулась… она постоянно ныла. Всё ныла и ныла…

Родриго хмыкнул:

– Неправда, ты хотела. Ты сказала ей «сдохни, тварь». Бессердечная мерзкая сука. А она не ныла, а говорила правду. Мы правда сдохнем здесь. Скоро нам захочется жрать, и мы начнём жрать друг друга, как какие-нибудь чудом выжившие ублюдки на сраном необитаемом острове. Кстати, если что – можно будет съесть её, – он кивнул головой в сторону лежащего у стены тела Джейд.

– Когда ты же наконец заткнёшься, – покачал головой Самир.

– Хочешь заткнуть меня точно так же, как рыжая сука заткнула Джейд? – Родриго не переставал ухмыляться. – Грёбаная турецкая свинья. Кстати, а скажи, ты тоже проститутка? Или ты тот самый таинственный убийца? – он сделал страшные глаза.

– Прекрати истерить и оскорблять всех, Родриго, – перебил его Мэтт. – Если уж тебе так интересно, полагаю, под убийцей наш похититель подразумевает меня.

– Что? – Эль, руки которой всё ещё дрожали, уставилась на него непонимающим взглядом. – Ты? Надо же. Я признаться, думала на Самира. Подозревала, что он какой-то террорист, – она горько усмехнулась.

– Я турок, а не араб, – тихо произнёс Самир и покачал головой.

– Прости, сладкий, не хотела обидеть, – Эль пожала плечами, а затем повернулась к Мэтту. – И чего же ты натворил? Полагаю, ты хочешь рассказать об этом, раз уж начал. Хотя бы узнаю перед смертью, как можно убить и избежать тюряги.

– Если мы всё же выберемся отсюда, ты сядешь, – Родриго вновь хмыкнул и отвернулся, прислонившись к стене.

– Год назад я работал в госпитале Святого Адриана, – не обращая на него внимания, начал Мэтт. – Меня выдернули на ночное дежурство, потому что один парень заболел. Я был зол. Я собирался провести этот вечер со своей девушкой, и мне было совершенно начхать на все эти клятвы Гиппократа, – он обвёл взглядом остальных. – Открою вам маленький секрет: врачам обычно срать на Гиппократа, когда этот самый Гиппократ нарушает их личные планы… большинству из. Потому что есть те, кому не насрать. Это прирождённые врачи. Они – врачи от бога, я – нет. Потому мне было насрать. В нашем госпитале был один санитар… мистер Эндрюс. Ему было где-то около шестидесяти. Кажется, никто и никогда не видел мистер Эндрюса трезвым… по крайней мере, уж я не видел точно. У него всегда водилась выпивка, и неплохая. Уж не знаю, откуда он доставал на неё деньги, с его-то мизерной зарплатой, но у него всегда была припасена бутылочка добротного виски. Он постоянно пытался кого-нибудь угостить, но я всегда отказывался. Потому что считал себя хорошим парнем и хорошим врачом… да, наверняка именно поэтому. Но в ту злополучную ночь мистер Эндрюс предложил мне, и я выпил. Совсем немного. Но, как позже выяснилось, этого было достаточно. Привезли девушку. Молодую. Совсем. Автокатастрофа. Пожилой мужчина, который вызвал скорую, позже показывал, что она неслась на огромной скорости и будто бы специально съехала в кювет. В салоне ещё играла музыка… просто орала. Что-то из «Дорз», он сказал. Наверное, она любила эту группу. Как выяснилось потом, девушка была адски пьяна. К тому моменту как её привезли, я тоже уже был пьян. Не адски, но вполне достаточно. И я… – Мэтт замялся; было видно невооружённым глазом, с каким трудом ему даются эти слова, – я… я совершил врачебную ошибку. Я ввёл ей неверную дозировку препарата, хотя в тот момент был уверен, что всё делаю правильно. Чёртов алкоголь, – он покачал головой, глядя куда-то в стену. – Она умерла. По сути это я убил её. Её ещё можно было спасти.

Родриго наконец повернулся к остальным. Всё та же кривая ухмылка будто застыла на его лице навечно.

– А я-то думал, среди нас какой-нибудь ужасный маньяк, – сказал он. – А оказывается, это всего лишь врач с врачебной ошибкой, – он театрально закатил глаза. – Амиго, проснись. Твои коллеги совершают подобные «врачебные ошибки» каждый день. Моя бабуля скончалась от неверно поставленного диагноза пару лет назад. Всё потому, что какой-то старый пердун из Мехико решил сшибить деньжат и намеренно старался лечить старуху как можно дольше. О боже, да каждый второй из вас убийца!.. – Родриго, казалось, хотел сказать что-то ещё, но Самир, не выдержав, подошёл к нему и сильно встряхнул за плечи.

– Парень, я всё-таки настойчиво советую тебе заткнуться, – сказал он.

Эль, которая всё это время, будто бы забывшись разминала сигарету, наконец подняла на Мэтта свои заплаканные глаза.

– Чёрт подери, да ты, как я погляжу, самый чистый из нас, – тихо сказала она.

И удушающая тишина снова на какое-то время наполнила сырой чердак.

***

– Давай поразмыслим, чем мы могли бы разбить кладку, – Самир ободряюще похлопал Мэтта по плечу. – Что-нибудь, думаю, тут всё равно найдётся.

Эль, которая уже почти окончательно успокоилась, кивнула:

– Я тоже так думаю. Это чердак, как ни крути, – она повернулась к Родриго: – Ты с нами, мучачо, или тебе больше нравится психовать?

– С вами, – Родриго состроил гримасу. – Представь себе, меня совершенно не тянет сдыхать, милая.

– Тогда разделимся и поищем что-нибудь, – сказал Мэтт. – Помещение большое, что-нибудь да должно найтись, тем более, Эль верно заметила: это чердак.

– Иди с Самиром, я пойду с мучачо, – усмехнулась Эль. – Если что – въебу ему по яйцам.

– Пошла ты, – фыркнул Родриго.

– Попридержите язык уж оба! – рявкнул Мэтт. – Так и поступим. Заодно поищем, чем прикрыть… Джейд.

Вибросигнал мобильного телефона прозвучал неожиданно… но с другой стороны – неожиданным он уже не казался.

Все уже будто бы были уверены в том, кто на связи, и почти не удивились, когда Мэтт с выражением какой-то нестерпимой боли на лице протянул им мобильный телефон, на экране которого красовалось:

Как поживаете? Надеюсь, у вас всё хорошо?

Никто никого случаем не убил?

А вы ещё глупее, чем я думал.

Выход ближе, чем вам кажется.

А время идёт.

Оно продолжает идти.

Тик-так.

Возможно, мы всё-таки увидимся с некоторыми из вас.

Или нет.

Не забывайте о том, кто вы.

Помните, что я говорил про грязь?

Господь всё видит.

Аминь.

– Какого чёрта, грёбаная тварь! – заорал Мэтт и чуть было не швырнул телефон в стену, но Эль удержала его.

– Не надо, – сказала она. – Пожалуйста, не надо, нам ведь может…

– Тупицы! – воскликнул Мэтт. – Какие же мы тупицы! Почему мы до сих пор не догадались позвонить в полицию? Или 911… – судорожно, будто бы внезапно проснувшись, он начал тыкать в кнопки, а затем поднёс телефон к уху. Лицо его вдруг помрачнело, и Мэтт снова едва не запустил телефоном в стену.

– Сука, – в сердцах сказал он.

– Ч… что? – встревожено произнесла Эль, когда из динамика телефона раздалось отчётливое:

Этот тип вызова недоступен для вашего тарифного плана.

– Что за хрень! – воскликнула она. – Что за сраная грёбаная хрень!

– Ты ещё не поняла, что находишься в жопе, детка? – подняв одну бровь, спросил Родриго, после чего вдруг рассмеялся на редкость неприятным писклявым смехом.

А потом тишина повисла снова.

7

Разгадывать загадки не было любимым занятием Фрэнка Пауэлла – нет, отнюдь.

Если только они не касались особенностей человеческой психики.

Это было совсем уже другое дело, Фрэнк на этом собаку съел, и всякого рода нестыковки замечал моментально.

Даже если сам и не хотел.

Копать в историю «Маузер Инкорпорейтед» он начал буквально на следующий день после похорон Кайры, и одна вещь сразу бросилась ему в глаза.

Разумеется, Фрэнк знал о странной необщительности Маузера; это было совершенно неудивительно: о странном поведении главы «Маузер Инкорпорейтед» в городе слагали легенды.

Но не это было тем, что привлекло внимание Фрэнка; как практикующий психиатр он давно уже привык к самым разнообразным вывертам человеческого сознания и, что, вероятно, ещё важнее, – подсознания.

Нет. Внимание его привлекло другое.

То, как резко изменилась политика «Маузер Инкорпорейтед» буквально пару лет назад.

Увольнение нескольких компетентных сотрудников, занимавших в компании высокие посты – странное и необоснованное. Помнится, об этом даже в газетах писали. Закрытие нескольких курируемых компанией благотворительных фондов – а ведь Маузер при всей его закрытости всегда занимался благотворительностью, и весьма щедро. Появление в компании новых, непонятно откуда взявшихся людей (да, все они наверняка были высококвалифицированными специалистами, в этом Фрэнк отчего-то ни на секунду не сомневался – но зачем?), резкое изменение политики по отношению к конкурентам…

Всё это выглядело так, словно…

Словно компанией теперь управлял другой человек.

Так можно было бы подумать… возможно.

Только вот Билл Маузер вроде как по-прежнему стоял у руля компании.

Всё такой же неугомонный, фонтанирующий идеями…

И – по-прежнему не появляющийся в офисе.

Для чего Билл создаёт ореол таинственности? Фрэнк не думал об этом раньше.

Не думал просто лишь потому, что ему это было не нужно.

Не нужно раньше, но нужно теперь.

Мысль о том, что гибель его дочери связана (и даже не косвенно, нет – напрямую!) с её новой работой в компании Маузера, не покидала Фрэнка ни на минуту.

Казалось, она уже столь прочно вросла в его сознание, что никакой иной версии он и не допускал.

Причина крылась именно здесь – в этом Фрэнк отчего-то не сомневался.

Ни на йоту.

***

Фрэнк начал изучать историю компании. В ящике его письменного стола появилась папка с газетными вырезками – ничего из того, что писала о компании Маузера местная пресса, он старался не пропускать. Всё, что попадалось ему на просторах Всемирной Паутины, Фрэнк так же тщательно отслеживал и анализировал.

Стоит ли говорить о том, что самого Маузера не было ни на одной фотографии из тех, что прилагались к этим статьям?

Верно, не стоит.

И, разумеется, на всех этих фото был Джоуи Беллз.

На некоторых из них он стоял рядом с Лили Маузер, сестрой Билла. Лили неизменно держала его под руку. Между ними явно установились хорошие отношения.

Ни одного, даже самого захудалого фото Билла найти ему не удалось; и этому Фрэнк тоже не удивлялся.

А вот метаморфозы компании его и впрямь удивили, и очень сильно.

Настолько сильно, что Фрэнк поневоле начал задумываться.

Могла ли одна и та же личность в разное время управления компанией проводить настолько прямо противоположную политику?

Как психиатр Фрэнк в этом очень сомневался.

И, чем больше он копал в эту историю, тем больше убеждался: власть в компании уже давно всецело захватил Джоуи Беллз.

Именно Джоуи подписывал все контракты по доверенности Билла.

Именно с Джоуи традиционно велись все переговоры.

Можно было бы подумать, что Билл Маузер – вымышленная личность, но в этом Фрэнк тоже очень сомневался.

Хотя бы потому, что компания была зарегистрирована на совершенно реального человека – Уильяма Энтони Маузера, и председателем совета директоров также являлся совершенно реальный человек.

Уильям Энтони Маузер.

И это, как ни крути, было подтверждено документально.

И потому Фрэнк начал рассуждать немного в другую сторону.

А что если Маузер давно отстранён от дел либо отошёл от них сам?

А что если Маузер…

Умер?

Поначалу, когда эта мысль только возникла, она показалась Фрэнку столь дикой, что он передёрнул плечами.

Ты несёшь бред, сказал он себе.

Ты несёшь самый что ни на есть нездоровый бред.

Но чем больше Фрэнк размышлял, тем меньше эта мысль казалась ему бредом.

А что если?..

***

Фрэнк отвесил в сторону строгий костюм. Мысль о том, что подобные вещи, вероятно, не понадобятся ему больше никогда в жизни, отчётливо мелькнула в сознании, но Фрэнк постарался не обращать на неё особого внимания.

Он натянул футболку тёмно-серого цвета и старый потёртые джинсы.

В этой одежде он меньше всего привлекал к себе внимание.

Стрелки на часах показывали полвосьмого.

Оставалось ещё немногим больше двух суток.

Подумав немного, Фрэнк решил дополнить свой «не привлекающий особого внимания» образ тёмно-синей бейсболкой, надетой козырьком назад. Взглянул на себя в зеркало, он удовлетворённо хмыкнул.

Теперь он был похож на стареющего разносчика пиццы.

– Пиццу заказывали? – спросил он своё отражение в зеркале, и то тут же подмигнуло ему в ответ.

Подняв вверх указательный палец, Фрэнк кивнул отражению, а затем, взяв связку ключей, вышел из дома.

– Господь в помощь, – сказал он.

Он говорил это всякий раз, выходя из дома.

После гибели дочери Фрэнк Пауэлл неожиданного для самого себя сделался на редкость религиозным.

Так часто бывает с теми, кто потерял близких, и Фрэнк сам это понимал.

Но, кажется, поделать с этим он уже ничего не мог.

И – не хотел.

8

– Смотри-ка, мучачо, – присев на корточки, Эль отбросила в сторону что-то, напоминающее небольшой кусок брезента, и подняла с пола большой заострённый предмет.

Это была кирка – самая настоящая, из тех, что используются при работах в горах.

Родриго хмыкнул:

– Ну надо же… Хочешь сказать, у нас всё-таки есть шанс выбраться?

Эль кивнула:

– Хочу сказать, да. Кирка добротная. Профессиональная, я бы сказала.

Родриго тихо рассмеялся:

– Шлюха рассуждает о качестве инструмента, который даже не из секс-шопа, куда катится этот мир.

– Прикуси язык, мучачо, мой отец был горняком, – она отмахнулась. – Впрочем, толку разговаривать с тобой, идём лучше найдём Мэтта и Самира.

***

– Кирка и впрямь добротная, – Самир взвесил инструмент в руке, – сейчас попробуем разбить ею стену, только вот…

Мэтт покачал головой:

– Ты думаешь о том же, о чём и я?

Эль взглянула на него:

– Кажется, и я о том же думаю, если это тебе интересно, конечно.

Мэтт усмехнулся:

– Дураков среди нас нет, и то хорошо.

Эль вернула усмешку:

– Кроме, вероятно, мучачо. Готова биться об заклад, что до него ничего не дошло.

– Чего это до меня не дошло? – Родриго сложил руки на груди, косясь на Эль.

Эль похлопала его по плечу:

– Амиго, не пытайся казаться умнее, чем ты есть. Всё элементарно же. Наш похититель специально оставил на чердаке кирку – иначе откуда бы ей здесь взяться?

Мэтт нахмурился:

– Думаете, он хочет дать нам шанс? Сколько времени мы уже здесь? Двое суток, или около того? Я потерял счёт времени.

Самир усмехнулся:

– Я тоже. Впрочем, не думаю, что у нас много его осталось на размышления.

– Поверь мне, этим мы разобьём кладку без труда, – отозвалась Эль.