скачать книгу бесплатно
Помогать никто не собирался. Тогда пришлось взять стул и вначале залезть на него, сестры терпеливо смотрели, но не считали нужным вмешиваться – так обстояли дела в советской России. Анна ничего не знала о родах, не проходила никаких курсов по подготовке, никаких консультаций и понятия не имела, что теперь делать.
– Ну, чего лежишь? Давай, рожай, – сказал врач.
Схваток так и не было, надо сказать.
– Как рожать-то? – спросила Анна.
– Ну, как? Тужься и родишь, – проворчал врач.
Видимо, Анна была физически сильной женщиной и, когда она поднатужилась, малышка вылетела, как пробка от шампанского, изрядно повредив молодое тело.
Но никто особо не утруждался и не беспокоился о последствиях. Младенца сразу унесли, а Анну вывезли в коридор, температура в котором, как она вспоминала потом, была такая, что «не испортишься». И оставили там.
Вот так Мэри и появилась на свет, в неприглядном холодном месте с тусклыми лампами и неприветливыми санитарками. Никаких тебе фотосессий, шаров, музыки, никаких обезболивающих, цветов, подарков и шампанского.
А дальше все как у всех, следующие пять дней ребенка приносили маме только на кормежку и сразу забирали, Мэри лежала в одной палате с множеством других недавно родившихся детей. В то время ходили шутки, что детей могли просто перепутать, и такое действительно случалось.
Новоиспеченный отец, как и полагается, приходил под окна больницы, как и другие отцы. Он звал супругу в унисон с другими мужчинами, которые кричали имена своих жен на весь двор, и она выглядывала к нему из окна, наверняка полная надежд и счастливая, что все позади. То время было наполнено совершенно необыкновенным ароматом счастливых людей в несчастнейшей замученной стране. Советское время пахло пряным патриотизмом и любовью к отечеству с широко закрытыми глазами! Мэри была рождена в самом прекрасном городе на земле, Санкт-Петербурге, и понятия не имела о том, какие грядут времена.
Семья
Анне предстояло пережить много разочарований и удалось наделать много глупостей, но ведь мы не знаем наверняка, к каким поворотам судьбы приведут нас наши решения. Однако кое-что известно абсолютно точно: первую часть жизни человек живет так, как будто он не умрет никогда, а вторую так, как будто умрет завтра, что, по сути, никак не влияет на количество безрассудных поступков, которые мы успеваем совершить. Всем нам в равной степени в итоге приходится платить по счетам.
Вернувшись домой, в пятиэтажный кирпичный дом на улице Возрождения, с маленьким кричащим кульком, Анна, еще не пришедшая в себя от роддома и новых событий в жизни, сразу столкнулась с трудностями. В тот же день во всем доме, да и во всем районе полностью, отключили электричество и газ! И все это прямо накануне Нового года. Такое воистину могло произойти только в России или во времена великих катастроф. В квартире стоял такой холод, что окна покрывались инеем изнутри, а о том, чтобы раздеть или искупать малыша, даже и речи быть не могло!
Этот ад длился три долгих дня, и молодая мама уже начала думать, куда бы ей переехать. Наконец, на четвертый день авария была устранена, и холодным зимним вечером на улице Возрождения вновь зажглись фонари, а окна домов замигали уютными разноцветными занавесками.
Родители Анны предложили пригласить семью Юрия в гости в честь рождения малыша. И на следующий же день родственники уже все вместе ютились в небольшой гостиной за большим столом. Собственно, кроме этого стола больше в комнату ничего и не вмещалось. Мать Анны была прекрасной хозяйкой, и стол ломился от мясных закусок, классических салатов, пирожков с капустой и всяческих разносолов. Атмосфера застолья пыталась быть непринужденной, но это было сложно для всех – уж слишком разными людьми были собравшиеся вместе.
Когда поздравления и тосты подошли к концу, зависла гробовая тишина.
– Кхм, кхм, я считаю, – начала мать Юрия, – что имя Мария – не лучший вариант для ребенка.
Ситуация стала накаляться.
– Почему же, позвольте спросить? – поинтересовалась Анна.
– Потому что следует назвать дочку Ольгой, в честь покойной бабушки Оли.
Все были немного подавлены происходящим, эта ситуация вызвала внутренний незабываемый протест у всей семьи со стороны молодой мамы. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь, и так оно и пошло, отношения не наладились уже никогда.
Ну, а потом начались недовыспанные ночи и бесконечные детские слезы и крики. Мэри укачивали все по очереди, но малышке постоянно что-то не нравилось, и никто в целом свете не мог понять этого крошечного ребенка.
Прошло некоторое время, и дедушка Миша (отец Анны) ушел в рейс. Надо сказать, что он был отважным капитаном, прямо как из старых фильмов, с сильным характером, сопутствующим запахом моря и заграничного одеколона. У него было отличное чувство юмора и острое понимание чести и достоинства, он был непростым человеком, но справедливым и очень упрямым.
Так вот, он ушел в море, а молодой отец дождался этого и объявил Анне, что любовь прошла. Собрал вещи и был таков. Поступок, прямо скажем, на отважный не тянул!
И только через год после случившегося примирения Анна узнала, что ее муж пил каждый день, пока она была в роддоме, приходил домой в стельку пьяным, и в один из дней суровый тесть заловил его в коридоре и более чем строго предложил ему выбор: семья или бутылка. Как вы понимаете, вместо адекватной реакции последовала затаенная обида, злоба и неправильное решение.
Юрий работал тогда секретарем комсомольской организации. Там совершенно ничего не платили, но создавали ощущение собственной значимости и душевно наливали на халяву. Он был очень красивым молодым человеком и, наверное, умел ухаживать, раз юная Анна влюбилась в него без памяти и без ума.
А она тем временем все плакала, плакала и плакала, и порой ей даже немножко было не до ребенка, ведь для нее это было первое предательство, первое и столь неожиданное. Но, закрыв на это глаза, она все же решила вернуть человека, которого так любила, не слушая родительских увещеваний.
Ее спасением была баба Римма, которая жила на Новоизмайловском проспекте в малюсенькой однокомнатной квартирке на четвертом этаже. После долгих разговоров Анне удалось уговорить бабу Римму отдать ей и Юрию эту квартиру, чтобы они могли восстановить свою разрушающуюся семью.
– Бабуля, ты же знаешь моего папу! Он непреклонен! Теперь он никогда не примет Юру обратно, – рыдала Аня.
Римма сидела на маленьком круглом табурете перед зеркалом в длинном шелковом халате и расчесывала свои роскошные черные волосы, которые ниспадали с ее плеч и струились сплошным полотном до самого пола.
– А Юра, он хороший, он любит нас, я знаю. Просто папа очень требователен к нему.
Анна не могла сидеть спокойно, она ерзала на стуле, не находя себе места и подкрепляя свою речь неловкой жестикуляцией.
– Он в городском комитете работает, помоги нам, бабуля, – продолжала Анна. – Разреши пожить у тебя.
Римма слушала рассказ внучки внимательно и как никто другой понимала ее. Когда Аня вся в слезах закончила, она повернулась к ней и взяла в свои теплые ладони ее заплаканные щеки, поцеловала и сказала:
– Сделаем, как ты просишь, милая.
– Спасибо, спасибо, бабуля! У нас все будет хорошо, вот увидишь!
Через неделю Анна с надеждой на счастье и скорые перемены переехала в квартиру своей благосклонной бабушки.
Отец Анны был недоволен таким решением Риммы.
– Раз все так решилось, больше я помогать вашей семье не стану, – заявил он. – Все стали такие взрослые, вот и живите теперь как взрослые!
Маме Анны, Вере, было строго-настрого запрещено оказывать любую помощь и поддержку. Так началась самостоятельная жизнь молодой семьи – папа, мама и маленькая Мэри.
Казалось бы, все должно наладиться, но не тут-то было… Юрий продолжал прикладываться к бутылке, а Анна пыталась сохранить семью и успевала, как могла, делать все: постирать пеленки-распашонки, погладить, отпарить, приготовить обед и ужин, накормить меня и помыть, сбегать в магазин и погулять… и вечером ждать при параде отца, которого приносили на руках друзья и складывали в коридоре без сознания. Там он и проводил все ночи, заполняя нашу и без того малюсенькую квартиру запахом перегара и пота.
Денег не было совсем. Отец получал 136 рублей, а мама была в декрете, который в то время не оплачивался, как сейчас, а делалась единовременная выплата мизерного пособия, на которое прожить было просто невозможно.
Особенно тяжело было зимой. Февраль выдался очень морозным, и Анна, кутая трехмесячную малышку, в теплые одежды и шубку, брала ее на руки и шла пешком в магазин за продуктами и молоком, потому что стащить тяжеленную коляску с четвертого этажа было сложнее, чем нести в одной руке ребенка, а в другой сумку с продуктами. Можно представить, какими тогда тяжелыми были продуктовые сумки, потому что все жидкости: молоко, кефир, сок и прочее – продавались в стекле, а не в бумажных пакетах. По цвету крышечки можно было определить, что внутри (зеленая крышечка – кефир, розовая – ряженка, серебряная – молоко). Думаю, ей было очень тяжело как в физическом плане, так и на душе от всего, что с ней происходило.
К весне психические силы были уже на исходе, и в марте Анна упросила своего родного брата Рому отвезти ее с ребенком на дачу, чтобы не видеть мужа и его бесконечного пьянства. Она думала, что так ей будет легче, и, наверное, так и было в моральном плане.
Мэри исполнилось 4 месяца. Жизнь на даче не была простой. В марте там еще не сошел снег, и было очень влажно, приходилось каждый день топить печку, чтобы дом не успевал промерзнуть, а пеленки просто не успевали сохнуть. В то время не было подгузников, кашек быстрого приготовления или протертой еды в баночках, не было буквально ничего. И в магазин приходилось ходить за пару километров с коляской по горам и снегу, но это все же было легче, чем поднимать ее на четвертый этаж.
Были и плюсы проживания на даче, Анна была спокойна. Свежий воздух делал свое дело, малышка совершенно не болела и почти перестала плакать.
Ошибка врача
В июне подходило время делать прививку от кори, и Анне пришлось вернуться в город. После этой прививки Мэри сильно заболела, несколько дней температура зашкаливала за 40, и девочку по скорой забрали в больницу. В то время матерей не госпитализировали вместе с ребенком, сейчас такое немыслимо представить!
Это была обычная инфекционная больница на Петроградской стороне. Жуткая, грязная и убогая во всех пониманиях этого слова.
Через сутки Анне позвонили и сказали, что ее дочь так орет, что ей необходимо просто срочно явиться и что-то сделать с этим. Конечно же, она, напуганная и растерянная, примчалась немедленно.
Мэри было 6 месяцев, и никто не мог ее успокоить, кроме мамы.
Анну просто ужаснула обстановка, в которой там пребывали дети. Она упросила главврача, чтобы ее устроили мыть полы в больнице, чтобы как можно дольше находиться рядом с ребенком. Именно так, работая уборщицей, она узнала от молодой медсестры, что по невнимательности Мэри вкололи двойную дозу вакцины от кори, и что она была на волосок от смерти. А также ее предупредили, что жаловаться бесполезно и даже может быть опасно.
Такова была реальность. Большой красный флаг, развевающийся и прикрывающий халатность врачей и халтуру руководства, был символом свободы и самодержавия.
Почти две недели Мэри провела в больнице, в палате с еще четырьмя детьми. Бесконечные, не слишком чистые полы, длинные холодные кафельные коридоры теперь уже намывала Анна. С железным ведром и деревянной шваброй, от которой на руках оставались занозы, с половой тряпкой из старой солдатской гимнастерки со времен войны она работала каждый день, только чтобы быть рядом с дочкой.
По всей длине коридоров располагались палаты с прозрачными стеклами в дверях и закрытые снаружи на железные замки. Там, за стеклами, кроме младенцев, ожидающих своих матерей, еще были и другие дети – отказники из детских домов разного возраста, которые искали родителей. Своими маленькими птичьими глазками они, выглядывая из-за стекла палаты, ждали, что придут мама и папа, родители… которые уже никогда за ними не вернутся… С этими детьми Анне было строго-настрого запрещено разговаривать просто потому, что они очень сильно хотели домой и начинали плакать и просить их забрать, если даже мельком ловили чей-то взгляд.
Во время проветривания палат в коридоре выставляли железные горшки в ряд вдоль стены, и малыши в тонких ситцевых пижамах с голыми пяточками сидели на этих холодных серых горшках напротив настежь открытых дверей и окон своих палат. Сомнительно, что это могло способствовать выздоровлению, но закалке и выживанию точно.
В то же самое время Анна выгнала Юрия из дома, она просто не могла больше это терпеть. А Юрий, в свою очередь, поделился своей несчастной долей с другом. И этот самый друг позже сыграл свою роковую роль в судьбе молодой семьи, решив их примирить. Он позвал Анну и Юрия в гости, устроив что-то вроде очной ставки. Там молодой отец в очередной раз поклялся бросить пить, но в этот раз слово сдержал – то ли стыдно было при всех за данное обещание, то ли и вправду решил взяться за ум.
Ситуация стала налаживаться, Мэри с Анной вернулись домой, больше не нужно было мыть полы в той ужасной больнице.
Когда Мэри исполнилось 8 месяцев, ее приняли в ясли, и Анна получила предложение вернуться на работу в Дом моды. Однако долго ей проработать там не пришлось, потому что, как известно, и в саду, и в яслях детки часто болеют всем подряд до тех пор, пока не укрепят свой иммунитет, поэтому в итоге на Мэри повисло ярмо ребенка, из-за которого не сложилась мамина карьера художника-модельера, о чем в течение детства и пубертатного возраста ей неоднократно напоминалось.
Дом детства
Денег в неловкой старающейся семье не прибавлялось, и однажды к Анне в гости пришел муж ее подруги Сергей, он был просто возмущен положением дел. Он предложил своим друзьям, морским офицерам, помогать Анне. С того дня в их доме всегда была еда, каждый покупал, что мог: кто мешок картошки, кто хлеб с молоком, а кто и деликатесную колбасу. Жить стало веселее, и иногда еды было столько, что приходилось собирать всех друзей на крошечной пятиметровой кухне, чтобы все это съесть. По вечерам на кухне допоздна стоял смех гостей, пахло сигаретным дымом и салатом оливье.
Мэри вдруг прервалась и, замолчав, внимательно посмотрела на меня. Я сидел, затаив дыхание. За какие-то полчаса эта женщина просто взяла и перенесла меня в другую реальность. Мир, о существовании которого я даже не подозревал. Больше всего в этот момент я боялся, что она скажет: «Уже поздно, давайте продолжим в другой раз». Я не хотел уходить.
– Вы не притронулись к вину, – сказала она, легко улыбнувшись.
– Да… точнее нет, простите. Ваша история так захватила меня, что я просто забыл о нем.
– У вас есть место, которое вы могли бы назвать домом?
Я задумался. Действительно, был ли я уверен в том, что нашел свой дом.
– Не отвечайте сразу. Я пока продолжу.
С моих плеч как гора свалилась, я устроился поудобней и включил диктофон.
Мэри запомнила ту квартиру очень хорошо, хотя была совсем малышкой и считается, что помнить ничего не могла.
Вход в квартиру начинался с крохотного коридора, с правой стороны висела груда одежды, простые деревянные полки для шапок и платков наверху, внизу на коврике толпилась обувь. Слева от входной двери был туалет с ванной, такой же крохотный и тесный. Прямо из коридора был вход на кухню, где посередине, рядом с окном стоял стол, и оставалось совсем немного места для готовки. Между кухонным столом и обеденным мог перемещаться только один человек, и, конечно, это была Анна. Подоконник был таким широким, что между окнами вечно стояли кастрюли с супами или другой снедью. В холодные зимы это работало как морозильная камера, потому что холодильник тоже был крошечным и туда ничего не вмещалось. Рядом с кухней располагалась наша комната – квадратная, небольшая, но довольно светлая благодаря длинному балкону, где, будучи малышкой, Мэри часто спала на свежем воздухе. А Анна шустрила на кухне и следила за ней через окно. И вы не поверите, но она запомнила это: игрушки, натянутые над коляской, и птицы, летающие в небе над домом; ощущения защищенности, покоя и доброты, как будто ничего в этом мире не могло ей навредить, и это чувство оставалось с ней в течение всего детства. Удивительно, потому что жизнь их тогда не была такой уж защищенной и безмятежной. Надо отдать должное Анне, ведь это ей удавалось создать такое невероятное ощущение гармонии и покоя в столь неблагоприятных обстоятельствах.
В комнате была жилая зона: в торце справа стояла двуспальная кровать, она занимала почти всю площадь комнаты; напротив, у окна, – два красных кресла-подушки с тонкими желтыми полосами, они покоились на белых пластиковых полукруглых подставках, которые играли роль ножек. Это были очень стильные дизайнерские кресла 70-х годов, которые когда-то из-за границы привез отец Анны. И между ними стоял белый круглый и низкий пластиковый стол в том же стиле. У стены рядом с балконом располагалась тумба, на которой красовался проигрыватель винила и радио в одном. Маленькая Мэри много времени проводила на кровати, это была практически ее игровая зона, там она слушала пластинки со сказками, переносясь мысленно в волшебные миры.
Когда Мэри исполнилось три года, деду Мише неожиданно предложили работу в пароходстве Германии – городе Ростоке (бывшем ГДР), и он с женой переехал туда на долгие восемь лет.
В то время прабабушка Мэри Римма уже скончалась, и мать Анны предложила вернуться в их трехкомнатную квартиру на улицу Возрождения. Конечно же, молодая семья была очень рада такому стечению обстоятельств, ведь та квартира была просторной, и прямо напротив располагался детский сад, в который тут же взяли Мэри.
Анна начала поиск работы, не все шло гладко. Она хотела устроиться в школу преподавать домоводство, был раньше такой предмет, но в школах отказывали и все время переносили встречи. Однажды она пошла на рынок на соседнюю улицу и там на столбе заметила объявление, что на швейное производство требуется сотрудник – замещать женщину, ушедшую в декрет. В итоге именно там Аня и проработала все годы до девятилетия дочери и переезда в другой район на новую квартиру.
На улице Возрождения все было удивительно удобно: садик во дворе, рынок на соседней улице, работа через дорогу, друзья и подруги рядом и любимый детский магазин Мэри «Золотой ключик» прямо рядом с продуктовым магазином. Не жизнь, а сказка!
Брату же Анны, Роме, досталась квартира на Новоизмайловском проспекте, куда он въехал со своей молодой женой Раисой. Иногда Мэри с родителями приходила к ним в гости, не часто, может, пару раз, и там впервые она увидела на свадебной фотографии, как целуются взрослые люди. Это было так необычно, ведь в Советском Союзе «секса не было», и даже в фильмах кадры с поцелуями хитро прикрывались находками режиссера. Это было время, когда любовь была под запретом, и считалось некультурным говорить о подобных вещах.
Детский сад
Мэри потихоньку росла и ходила в садик. Сад она не любила, там происходило много вещей, которые ей не нравились, принимать и мириться с этим она не желала. Несмотря на юный возраст, характер у Мэри был твердый и упрямый, а чувство справедливости уже в детстве было резко обострено, что совершенно не способствовало беспечности.
Каждое утро Мэри стояла в длинном коридоре с детскими шкафчиками и смотрела в окно до тех пор, пока мама, уходя на работу, не исчезнет за поворотом, потом, нехотя, брела в группу. Однажды в сад пришла работать новая и очень красивая воспитательница, ее звали Мария Юрьевна. Малышке Мэри очень захотелось быть во всем похожей на нее, она даже мечтала, чтобы ее звали так же. Конечно, тогда она и представить себе не могла, что это было ее первое желание, которое уже сбылось!
Как и все дети, Мэри ела снег, грызла сосульки и прилипала языком к железным перилам детского сада, но совсем не как все дети она совершенно не спала в тихий час, за что частенько бывала наказана и сидела в кладовке с детскими спальными мешками, в которых хранились матрас, подушка и белье на каждого воспитанника детского сада. К каждому мешку была пришита бирка с именем и фамилией ребенка. Перед тихим часом дети должны были сами пойти в эту кладовку, взять раскладушку, поставить ее, потом взять свой мешок и застелить себе постель. Воспитатель помогал снимать мешки с верхних полок, но все остальное дети делали сами. Вот в этой кладовке на одной из нижних полок Мэри почему-то спалось слаще, чем на раскладушке рядом с другими детьми.
Питание детского сада для малышки Мэри было настоящей пыткой. Там готовили все, что она искренне ненавидела. Запеканка, омлет, горячее молоко с желтой пенкой, борщ и щи, в которых плавал лук, или молочный суп с жуткими разваренными макаронами и манная каша с комочками – съесть это было просто невероятной мукой, и, если везло, Мэри выбирала ребенка потолще, садилась рядом с ним и скармливала все это незаметно прожорливому соседу. Но в противном случае приходилось сидеть с этой тарелкой вплоть до вечерней прогулки.
В один из таких дней негодующая нянька положила омлет прямо в тарелку с борщом и тыкала упрямого ребенка носом, приговаривая:
– Пока не съешь, со стула не встанешь!
Надо сказать, что такая метода с Мэри никогда не срабатывала, она сидела до упора, а в один из дней даже до прихода мамы. Так ежедневно закалялась воля и росла уверенность в себе. Удивительно, что Анна была об этом совершенно не в курсе, она была уверена, что дела у ее дочки в саду обстоят просто отлично. Мэри и сама не знала, почему никогда не рассказывала об этом родителям, предпочитая справляться со всеми невзгодами сама и объявляя личную маленькую войну то няньке, то воспитателю.
С Мэри приключались всякие неприятности, но все же всегда рядом были ангелы-хранители, которые неустанно оберегали от беды. С самого рождения девочка была твердо уверена, что у нее их два (для себя и для того парня). Как-то раз Мэри очень захотела достать свой рисунок, чтобы показать маме. Он висел прямо над шкафчиком для верхней одежды, и, конечно же, она полезла туда, встав на нижнюю полку. Тут же целая колонна шкафов обвалилась на ребенка, накрыв сверху. Хорошо, что раздевалка была узкой и посередине стояла длинная и тяжелая скамья. Это и спасло малышке жизнь. Шкафы упали прямо на скамью, оставив узкую щель между шкафами и полом.
Веселых историй в саду тоже хватало. Однажды в сильный морозный день дети увидели через окно, как няня, завершив мытье пола, выливает ведро с водой прямо на крыльцо детского сада. Буквально на глазах вся лестница покрылась толстым слоем льда. Это было просто удивительно и очень интересно. Невероятные приключения ждали детей. Когда пришло время вечерней прогулки, маленькие заговорщики помчались кататься с этой чудо-горки прямо на своих попах. В то время на детей надевали столько одежды, что даже падение с лестницы не могло, наверное, нанести никакого ущерба. Это было уморительно – кататься по ледяным ступеням и еще что-то кричать при этом, получалось очень смешно! Но, конечно же, веселье быстро прервали и проказников наказали, а ступеньки было принято расколоть ледорубом. Несмотря на такое фиаско, этот день удивительно ярким пятном закрепился в памяти маленькой Мэри.
Домой после сада возвращались поздно, Мэри хорошо запомнила, как приходилось отрывать комочки замерзшего льда от толстых вязаных рейтуз, потому что их было так много, что дома образовалось бы озеро, не делай они этого. Обычно мама помогала ей, но она всегда очень спешила и хлопала дочь слишком сильно по шубке и ногам.
Летом, на два долгих месяца, Мэри отправляли на дачу с детским садом. Целый автобус орущих и рыдающих детей собирали у здания сада, родители, сами чуть не плача, махали руками в окно. Малышам казалось, что у них отбирают родителей, и Мэри люто ненавидела всех участников этого процесса. Ее маленькая война была беспощадной, и, как ей казалось, она одерживала победу, когда стояла в углу или спала в очередном чулане на полке с мешками.
В одну из таких ночей Мэри неожиданно для себя обнаружила, что среди злобных работников детского сада есть и хорошие люди. Например, нянечка, которая по ночам чистила ведрами картошку и морковку для готовки. Той ночью, устав от своего внутреннего протеста, Мэри незаметно покинула место своего заключения, вылезла из чулана и решила прогуляться по ночным коридорам и комнатам сада. В темной, едва освещенной зале сидела на детском стульчике няня. Согнувшись почти пополам над большим железным ведром, она чистила картофель обычным перочинным ножом, мурлыкая какую-то песенку себе под нос. Мэри тихонечко села рядом. Женщина была похожа на ангела со старинных открыток с красивыми бархатными глазами и нежным голосом, она как будто не удивилась, увидев маленькую сонную девочку.
– Почему ты не спишь, детка? – спросила она.
– Не могу спать, когда моя кровать стоит посередине ряда, между другими кроватями, – потирая сонные глаза, сказала Мэри.
– Странное дело! – воскликнула няня, всплеснув как-то слишком театрально руками. – Что же тебе мешает, хитрый мышонок?
– Когда я закрываю глаза, мне кажется, что я лежу на краю обрыва и могу упасть, если засну, – ответила Мэри. – Мне нужно, чтобы меня кто-то обнимал, тогда я не упаду.
– Ах, как это ужасно! – няня взяла Мэри за руки. – Иди-ка сюда, садись поближе. Мы с тобой поболтаем. Знаешь, мне тут так скучно одной чистить картофель. Я тебя очень ждала, все думала, когда же ты придешь.
И они долго разговаривали: о жарком лете и о снежной зиме; о бродячих собаках и домашних котах; об обидах и смешных моментах – словом, обо всем на свете.
В ту ночь добрая няня помогла Мэри заснуть. Уложив ее в кроватку, она рассказывала о том, как плывут облака по небу, и о том, как день сменяет ночь, и Мэри заснула так спокойно, как это бывало только дома. На этом холодная война с летним лагерем была закончена, и стало казаться, что мир не так уж и плох, у Мэри появился друг. Конечно, она по-прежнему скучала по родителям и, когда они приезжали на выходных на несколько часов, это было любимое время с конфетами и фруктами, и это было похоже на счастье.
Раз в неделю весь детский сад отправлялся в баню. Многие дети жутко боялись этих походов. Почему, спросите вы? Да все, просто все там было не так. Вода слишком горячая, детская нежная кожа просто горела от такой температуры. Лица намыливали мочалками, и мыло и вода были просто везде: во рту, носу, ушах и, конечно же, в глазах, да и сами мочалки были жесткими и колючими, такими, что делали просто незабываемый пилинг, а затем все это смывали натуральным кипятком.
Детей было много, воспитатели торопились и делали все очень грубо, к тому же там был очень скользкий кафельный пол, и периодически кто-нибудь получал травму. В довершение всего этого издевательства детей вели вытираться, и маленькие, но уже смышленые девочки, ужасно стеснялись и некоторые даже плакали, потому что в раздевалке было окно на всю стену, наполовину закрашенное белой краской, и там, за окном выстраивались мальчики и таращились на то, как их вытирают. Банный день превращался в день позора и унижения. Однажды Мэри сильно упала, и на коленке образовалась здоровенная болячка. В один из банных дней вечно спешащая воспитатель, вытирая ее, с силой оторвала эту громадную болячку. Было не столько больно, сколько страшно, потому что из ноги хлынула потоком кровь и залила пол предбанника и, к детскому злорадству, все их белые полотенца.
Но время шло, Мэри исполнилось пять лет, отношения Анны с отцом немного теплели на расстоянии, и в какой-то момент она получила приглашение от родителей приехать в Германию погостить. Юрий к тому времени заканчивал Макаровку и собирался писать диплом, поэтому он не поехал. Что, впрочем, было очень кстати для отца Анны.
***
