скачать книгу бесплатно
Через своего адвоката она наложила запрет на публикацию.
Потому что она была единственной наследницей авторских прав.
Письма как материальный объект были собственностью фактической жены.
Никто не пытался их у нее отнимать.
Но письма как текст были собственностью законной жены.
Никто не мог опубликовать их без ее разрешения. Ну, и без уплаты гонорара.
Она, естественно, не хотела, чтобы эти письма, где он называет другую женщину разными нежными словами, были напечатаны. Чтобы люди узнали, кого ее законный супруг на самом деле любил, кому адресовал свои размышления о высоких материях.
Впрочем, все об этом давно знали.
Но книга так и не вышла.
Ждать надо 70 лет, кажется.
история с геологией
Точка возврата
Один злой и циничный старик был геологом, начальником партии.
Он рассказывал: «В экспедицию я непременно брал женщину. Повариху. Обязательно не очень молодую, между тридцатью и сорока, и обязательно некрасивую. Специально выбирал. Чтоб была такая жилистая, приземистая, можно даже рябая. Зачем женщина? Чтобы ребята не очень дичали, не матерились бы через каждое слово, я человек вообще-то резкий, но бытового хамства не люблю. А тут все-таки женщина рядом. Зачем некрасивая? А чтобы ребята с первого дня не начинали перед ней хвосты распускать.
Но все это ерунда на самом деле. На самом деле она была нужна вот для чего.
Месяц прошел. Два. Два с половиной. Три.
И вот в начале четвертого месяца примерно – может, раньше, может, позже – сажусь я, значит, на бревно в ожидании обеда, а она у костра с котлами возится.
Смотрю на нее. Немолодая, конечно. И некрасивая. Но очень заботливая. Как хорошо готовит! Когда миску с кашей подает, улыбается так ласково, уютно, по-домашнему.
Вот я и думаю: я уже старый человек на самом деле. Одинокий. Вот приеду домой, в пустую квартиру, пахнущую лежалой бумагой и холодным папиросным дымом… Плохо одному. А она такая добрая, милая, где-то даже симпатичная…
Стоп-стоп-стоп! Вот оно. Дурдом подкрался незаметно.
Я тут же встаю с бревна и кричу:
– Серега! Давай радиограмму! Ждем вертолета!
Шабаш, ребята.
Мы славно поработали.
Пора отдохнуть. А то совсем в тайге с ума сойдем».
возвращаясь к предыдущему
Ресторанная критика
В небольшом, красивом и богатом немецком городе я жил в маленькой, но очень классной гостинице. При гостинице был ресторан. Тоже классный: хрусталь, серебро, тончайшая белизна салфеток. Вкуснейшее меню. Великолепное обслуживание.
Одна небольшая странность: ужасно некрасивые официантки. Просто как на подбор: низенькие, крепенькие, с рыжими веснушками на короткопалых ручках. С добрыми сельскими улыбками на курносых скуластых личиках. Как будто гномы женского пола. Гномихи, так сказать.
Я спросил у метрдотеля, в чем тут дело. Ресторан едва ли не первый в городе…
– Первый, – со спокойной гордостью сказал мэтр.
– И такие, мягко выражаясь, непривлекательные официантки?
– Это наша политика, – сказал он.
– То есть вы такие добрые, что берете на работу таких дурнушек? – не понял я.
– Нет, нет, не то! – объяснил он. – Если официантка красивая, то клиент на нее засматривается. Провожает глазами. А спутница клиента недовольна. Это плохо. У нас специально такие официантки, что любая женщина будет гораздо красивее. Поэтому к нам любят ходить семейные пары. Женихи с невестами. А также влюбленные. У нас не американский салун, хо-хо, крошка Мэри! – засмеялся он, – у нас дорогое заведение для приличных людей.
Мудро.
Но я представил себе такую специальную дурнушку. Как она возвращается к себе домой, садится отдохнуть у телевизора. Там пляшут разные красотки. Им платят за тонкую талию и длинные ноги.
А ей – за веснушки и толстые икры, за простодушную глуповатую улыбку.
Справедливость.
То есть гадость.
поворот беседы
Живые и мертвые
Вот говорят – и правильно, наверное, говорят, – что внешняя красота не самое главное, что важнее всего человеческие качества. Свойства души и ума.
Согласен на все сто. Точнее, на девяносто девять.
Или даже на шестьдесят два с половиной.
Потому что эти разговоры касаются живых людей.
А вот к изображениям – от мраморных статуй античной древности до современных фотографий – это почему-то не относится.
Мы восхищенно взираем на греческих Афродит и Артемид, на римских Юнон и Диан, на обнаженных красавиц Бернини и Кановы, на божественных женщин, изваянных мастерами русского классицизма, и говорим: как они прекрасны! Как они гармоничны, соразмерны, изящны, грациозны!
Почему они нам так нравятся?
Потому что неживые? Изображенные?
К живой красавице у нас масса вопросов. Какой у нее духовный мир? Образование? Характер? Умеет ли она готовить? Заботливая ли хозяйка? Верная ли жена? Хорошая ли мать? Даже происхождение, социальное и региональное, может заинтересовать. Вдруг она быдлячка и жлобка? Или говорит с невыносимым акцентом? Это сразу обесценивает идеальные пропорции ее тела.
Шла бы ты, девочка, в кордебалет! Или в стриптиз.
Никто не будет поклоняться величавой красоте твоей фигуры.
Ни у кого не появятся умиленные благоговейные слезы при взгляде на твои руки, плечи, грудь, бедра, лодыжки.
Как при созерцании Афродиты Книдской.
Хотя никто не знает, что она за человек (натурщица великого ваятеля, я имею в виду).
Может, это была такая дрянь и тварь…
Хотя у вас с ней совершенно одинаковые тела. Хоть сантиметром мерь.
И лица тоже.
говорят, под Новый год
Сюрприз
Один Великий Музыкант…
Начинается как сказка или притча, но это совершеннейшая быль, и дело происходило в наше время в нашей стране, но Музыкант на самом деле был Великий. Итак.
Один Великий Музыкант позвал друзей к себе на Новый год. Это были признанные деятели искусства: Композитор, Художник, Актер и Поэт. А если учесть, что жены у них тоже были у кого поэтесса, у кого критикесса, у кого певица, у кого светская львица, – то получалось в высшей степени изысканное собрание.
Музыкант попросил прийти ровно в половине двенадцатого. Ни раньше, ни позже. Потому что будет сюрприз.
Поэтому гости, все четыре пары, поднялись на лифте (вернее, на двух лифтах, по очереди) на шестой этаж помпезного дома на Тверской улице и ровно в половине двенадцатого нажали кнопку звонка.
Но никто не открывал. Позвонили еще раз. Еще и еще.
Наконец услышали какое-то шарканье.
Щелкнул замок. На пороге стоял Музыкант. Он был в халате и тапочках. Он чесал седые патлы, сонно вглядываясь в гостей, и вдруг закрыл лицо и застонал:
– Боже! Господи! Ой-ой-ой! Днем приехала дочка с мужем, у нее новый муж испанец, привез вино, легенькое такое, а как шарахнуло по ногам и по башке, мы с Танечкой рухнули и заснули… Что делать-то? – он беспомощно озирался. – Вот ведь старый болван! Давайте, заходите, раздевайтесь быстро, вот сюда, посидите тут, – он впихнул гостей в небольшую комнату, – пойду Танечку растолкаю…
И скрылся в темном коридоре, что-то жалобно бормоча.
Гости огляделись. В больших роскошных квартирах иногда бывают такие комнаты для всякого барахла. Два дивана, старые кресла, шкаф, стопка книг в углу.
– Н-да, – сказал Художник. – Однако.
– Сюрприз, – хмыкнула жена Актера.
Но через пять минут дверь шумно распахнулась, и на пороге появился Музыкант. В смокинге, бодрый и веселый! А за ним стояла его нарядная жена! А за ними, в конце коридора, были стеклянные двери, за которыми сиял хрусталем и свечами накрытый стол!
Гости хохотали. Все были в ударе. Поэт читал новые стихи, Художник делал наброски-шаржи, Актер пригласил на премьеру, а Композитор сказал, что свою новую симфонию посвятит Музыканту. Тут уж и сам Музыкант сел к инструменту и размял пальцы.
– Пьер Булез, – негромко сказал он. – Инвенция. Первое исполнение в России.
Гости были в восторге. Гениально. Уникально. Глубоко. Высоко.
– А теперь сюрприз! – и он весело включил магнитофон.
Запись того, что говорили гости, сидя в пустой комнате.
Оказывается, Великий Музыкант был не просто старый дурак, маразматик, алкоголик и наглец, и жена его дура, и дочка блядь.
Мало того! Кое-кто назвал его просто бездарью.
Впрочем, другие считали, что он все-таки не без способностей.
Но полагали, что его слава сильно раздута.
ende gut – alles gut
Золушка, третий пересмотр
Мама у Зои Ложкиной умерла, когда она была еще маленькая, и ее папа, товарищ Ложкин, начальник секретного предприятия «Ураган», женился на злой и красивой женщине, бывшей артистке. Так что у Зои была мачеха и две старшие сводные сестры. Своих родных дочек мачеха баловала: разрешала им носить брюки и кеды, коротко стричься и курить в подъезде. А Зою она заставляла ходить в нарядном платье и в чулочках, заплетать две косы и укладывать их на макушке, мыть руки, учить английский и музыку. Даже дома Зоя ходила в парчовых туфельках с хрустальными шариками. «Вот Зоюшка хорошая девочка, не то что мои халды!» – говорила мачеха соседкам, а Зоя заливалась горькими слезами.
Потому что ей очень хотелось попасть в компанию, где гуляли ее сестрички. Там главным парнем был молодой художник Паша, волосатый и небритый, в мятом свитере и бутсах на босу ногу. Он Зое почти каждую ночь снился, так что по утрам от ее подушки пахло масляными красками. Но сестры смеялись над Зоей и не брали ее с собой.
Вот она уже школу закончила, поступила в институт, сестры уже по два раза развестись успели, а дома все то же: строгий папа товарищ Ложкин, и мачеха под его дуду пляшет: «Зоюшка у нас краса семьи, вымой головку, завтра экзамен».
А завтра, кстати, у художника Паши день рождения. Сестры туда идут, но Зою не берут: «У тебя и одежды-то нормальной нет! Сиди, учи уроки, целка!»
Сидит Зоя, горько плачет. Вдруг входит фея. Взмахнула рукавом, платье превратилось в свитер, колготки – в рваные джинсы, а парчовые туфельки – в разношенные кеды.
Дальше все как в сказке было: Паша только с ней одной танцевал и обнимался, а потом сестры рассказывали: «Там одна такая телка была, Пашка на нее конкретно запал, но потом она вдруг свинтила, он даже нажрался со злости».
Так она три раза ходила, и в последний раз художник Паша уже крепко ухватил ее за ногу, но она выдралась, хотя оставила левую кеду у него в руках. Паша заткнул кеду за пояс и поклялся, что хозяйку найдет и трахнет.
Все думали, что он просто так говорит. Но он на полном серьезе присматривался к проходящим мимо ножкам.
Однажды идет Зоя Ложкина из института, а Паша навстречу, в тоске ее левую кеду на шнурке вертит.
Зоя говорит:
– Молодой человек, а это случайно у вас не моя туфелька?
– Гы! – говорит Паша. – Ты-то здесь при чем, отличница?
А Зоя вытащила из портфеля правую кеду и ему протянула. Он сразу все понял, обнял ее и закружил. И повел к себе. Потом они поженились.
Тут приватизация и реформа. Предприятие «Ураган» ликвидировали, товарищ Ложкин из важной номенклатуры стал скромным пенсионером, членом КПРФ. Мачеха уехала в Израиль к своей двоюродной (а ведь скрывала, скрывала!) сестре.
