скачать книгу бесплатно
Знала, живёт на краю болота бабка мудрая. Собиралась за советом к ней сходить, да все откладывала за делами суетными. Не кончались дела никак. Только прошло оцепенение от присутствия Кощея, а Ко уже опять надрывается:
– Баженушка! Путник! Путник! Заморочить бы! Это ж болото! Чтоб не шлялись тут!
В общем-то, верно. Как говорят – не зная броду, не суйся в воду. А не умеешь разморачиваться, неча и заморачиваться. А точнее, на болото соваться, где энтим делом обеспечат щедренько. От всей кикиморской души! В общем, помчались всей честной компанией. Точнее, помчалась Бажена, стройная да легконогая. Клавдия, как могла, прыгала. Ермолай – тот только степенно передвигался. Ко вообще бегущей в одном направлении никто никогда не видел. Мечущейся хаотично – это сколько угодно. Но как-то до места добиралась обычно. Да и не важно – кто, как и когда. Морочить-то все равно кикиморе нашей.
Путник, парнишка молодой, просто одетый, шёл неторопливо, по сторонам смотрел светлым взглядом, нравилось ему, похоже. Прям по тропинке, что средь болота бежала. Бажена морок навела: путнику кажется – тропка дальше вьется, и он по ней следует, а самого ноги уж в трясинное окно ведут. Ухнул сразу по пояс, глаза, как плошки, рот в испуге раззявлен, побелел весь. Подвывает от ужаса смертного, громко закричать сил нет, свело нутро – чувствует жадную хватку топи. Руки хлопают вокруг по грязи жидкой, да не могут опору найти.
Смотрела с нахлынувшим чёрным удовольствием на этот танец отчаяния и близкой смерти Бажена, сама за мороком своим невидимая. Что-то темное в душе заворочалось, предвкушающее, как поглотит болото парнишку, как зальется чёрным рот его широко открытый и глаза светлые.
Встряхнулась – что это со мной? Ладно напугать, одурманить, губить-то зачем без причины веской? По шею уже провалился путник, тянет носом к верху – не надышишься, говорят, перед смертью, а отказывался хоть раз кто?
Наклонила она березку молодую к руке парня – не поймёт с испугу, подумает сам нащупал. Вцепилась судорожно рука, почуял опору несчастный, стал мал-помалу тянуть себя из грязи. Вылез на твёрдое да сознание потерял с натуги. Тут вся компания подоспела. Бажена воровато оглянулась: видели, нет, зверства её? Вроде как обычно себя ведут.
Обратно пошли уже не спеша. Шла молодая кикимора и думала, вспоминала о зачастивших похожих случаях непонятной злобы, ненависти, раздражения. Язык, вот, Клавдии дверью прищемила – вид сделала, что случайно, извинялась. А внутри-то знала – специально, радость злую с того ощутила. На днях, буквально, соскучилась по Горыне, наведалась на озеро к нему. Чуть замешкал он, дела свои доделывая, встретить её – так вызверилась, что аж шарахнулся, побледнел водяной и на дно погрузился. Всплыл, конечно, быстро, отходчивый. Да и путников регулярно отваживая, не первый раз с трудом от жестокости излишней себя останавливала.
Мысли все эти перебрав, решила больше не откладывать и направиться к бабке мудрой за советом: на счёт Кощея да про вспышки чёрные свои до кучи. Тропку к хижине бабки знала, добралась без проблем.
Встретила её бабуля не особо приветливо, но не погнала, выслушала. Подумала, посмотрела на Бажену взглядом пронзительным из-под бровей седых кустистых и сказала:
– Есть у меня «Истинное око». Посмотришь в него – правду всю узнаешь. Плохо иль хорошо с того будет, то узнаешь опосля. Ну как, подходит тебе така авантюра?
– Э-э-эх. Страшно, конечно. Но больно разобраться хочется, – ответила кикимора. – Давай уж, Око свое.
Достала бабка завернутый в холстину предмет, развернула. Шар оказался, будто стеклянный, мутный только шибко.
– И как смотреть в него? Чего там увидишь-то? – спросила Бажена.
– Ты, девка, давай гляди, а не умничай! – прикрикнула бабка. – Вопрос внутри задай и вперед.
Сосредоточилась Бажена. Взяла шар в руки. В глубину его мутную всмотрелась. «Кто я? Откуда черного столько внутри? Злоба откуда да ненависть? Тоска желчная?» – спросила про себя. Вдруг как ветер подул в стеклянной глубине – разошлась муть. Девушка внутри шара: красивая, перегибистая, смеётся чему-то. Нахмурилась вдруг. Больше картинка стала, причина смены настроения показалась. «Кощеюшка!» – ахнула кикимора. Что-то сладострастно ухмыляясь предлагает Кощеюшка девушке: шар звук не передает, но и так все яснее ясного. Гневается девушка, гонит мерзавца. «Так его, ирода!» – радуется Бажена.
Сменилась картинка. Эта же девушка в лавке заморской. Торговец пухлый товар ей нахваливает. Не так что-то с лавочником этим: вроде и в теле, и щеки румяные… С тенью что его? Тощая тень, длинная. Купив шкатулку, уходит девушка. Видно – открыть не терпится. Глаза у лавочника только подобострастные были и вдруг резко злые да колючие стали, только дверь захлопнулась. Потек облик, как воск свечной, форму меняя: тело вытянулось, сгорбилось, щеки истаяли, кожа череп обтянула – Кощей собственной персоной предстал, стоит, руки потирает да ухмыляется злобно.
Тут картинка сменилась резко. Шкатулка на столе – рука женская открыть тянется. «Не открывай!» – крик невольно из горла рвется. Не помогает это конечно – откидывается крышка. И за миг до того, как из-под нее вырывается чёрный вихрь, впивается в лицо красавице и словно всасывается внутрь, понимает Бажена, кто она.
Секунду ничего не меняется. Затем мир вокруг девушки будто изнутри прорастает трясиной, мхом да кочками, травой жёсткой заросшими – болотом становится. Опрятный домик – полусгнившей сырой хижиной. В последнюю очередь меняется девичий облик: зеленеет и покрывается чешуей кожа, заостряются уши, кривые когти венчают пальцы, грива волос становится чёрной и жёсткой. Она остаётся своеобразно красивой, но уже не человеком – кикиморой.
Осела на пол обессиленная Бажена. Шар из руки ослабевшей выпал и в сторону откатился. «Вот, значит, как. Не добился своего Кощеюшка, хитростью взять решил. Сговорчивей, решил, стану в виде таком», – ворочались тяжёлые мысли.
– Ну что, поняла, девка? – спросила бабка. – Облик – эт ещё не все, это как приложение. Тоской да страхом он тебя околдовал, злобой жгучей да завистью едкой.
– А быть-то как мне теперь? – растерянно спросила Бажена.
– Заломать Кощея надо. Победишь – заклятие спадёт, истинный облик свой примешь. Но дело не простое это. Есть у меня вещь одна, что помочь может – спица волшебная. Можно ей и бессмертного убить, а можно и смертного оживить. Спица Желания называется. Просто работает – вонзил и что хочешь сотворить мыслью оформил. Она сама исполнение вывяжет. Пожелать главное точно надо, в этом и сложность. Возьмёшь, спытаешь судьбу? Не гарантии тебе даю – шанс.
«Ну, а что? Неужель не справлюсь? Воткну да сдохнуть накажу», – подумалось Бажене.
– Давай спицу, бабушка. И за науку спасибо. – Взяла волшебную вещицу, поклонилась на прощанье и до хижины своей подалась. По пути план коварный продумала, как Кощея близко к себе подманить: вязальная снасть, чай, не копье – издали не ткнешь, не бросишь. Но идея была – объявляется противный, когда хужей всего на душе.
Пришла домой. Выспалась, с силами собралась. Села и давай вспоминать все свои печали-горести. Ага! Объявился кто-то – ясно кто. Во дворе, вот уже и на крыльце топчется и в дверь скребется.
– Баженушка! Открывай! Скучала по гостю дорогому?
– Открываю, Кощеюшка! – заговорила ласково, ненависть свою в души тайник пряча, как спицу заветную в рукаве. – Заходи, гостюшка дорогой!
Затек в хижину елеем гость ненавистный. Руку поданную облобызал с нежностью неожиданной:
– Жизнь моя! Дождался ли надежды лучика?! – с восторгом неподдельным воскликнул, с желанием в движении потянулся к не спешившей отпрянуть Бажене.
«Вот и время приспело», – мелькнула мысль.
Сама удивилась своему рациональному спокойствию: потянулся Кощей за поцелуем – из рукава спицу выпростала да движением одним в шею воткнула. И в глаза взглянула. А в глазах Кощея, сволоты этой редкостной и мерзавца, обида и недоумение детское прям какое-то.
Рухнуло что-то в душе: только сейчас смерти конечной желала, а вот… Надломилась решимость, нечто живое и настоящее увидела Бажена в наполненном смертью и страхом облике Кощея – сменилось жёсткое «Сдохни» на более мягкое «Не вреди». Наитием пожелала. Что сделать с Кощеем спица должна была – даже близко не понимала.
На колени упал Кощей. Затрясся весь и меняться начал. Как в картинке, что давеча шар волшебный показывал, только наоборот, как будто жизнь в него вдохнули – торговцем дородным и румяным стал. И тень соответствующая – большая да широкая, как положено. Переродился, в общем. С колен не поднимается, головой трясёт, видно – ошалел, в себя прийти не может. А спица как будто всосалась вся в него – одноразовая оказалась.
Прислушалась к себе Бажена. Вокруг посмотрела. Победила ж я! Сказала ж бабка мудрая: «Облик истинный примешь…»
«Неужели это – теперь мой истинный облик? Пустила тьма корни в душу, моей стала… Или была такой, только чуть Кощей подправил?» – метались мысли в ее голове. Долго думать шум во дворе не позволил.
– Кого там ещё принесло! – закричала раздосадованная результатом победы над Кощеем Бажена, на крыльцо выскакивая.
Пред взором её предстала вся честная компания. Клавдия, Ермолай и Ко. Самым настораживающим моментом было то, что Ко молчала и не металась из стороны в сторону, а только испуганно таращилась. Кикимора внутренне подобралась, предчувствуя неладное.
– Что стряслось? – пересохшим от волнения голосом спросила она, напрочь забыв о Кощее.
– Та-а-ам… Та-а-ам… Эта-а… – выдавила из себя Ко.
– Да что там!!! – сорвалась Бажена.
Тут уж все наперебой начали вываливать детали беды: оказалось, рыбаки залетные поставили сети на озере, где Горыня жил; ну, а он оплошал и влез в них – спасать надо.
Как подбросило Бажену – за ухо схватилась, а точнее за серьгу волшебную: могла та серьга владельца в место другое переместить. Место только надо представить да потереть – серьгу, конечно, не место. Озеро знакомое представила, серьгу потерла – была здесь, стала там.
Помощь, надо отметить, была уже не очень-то и нужна: Горыня сети порвал-выпутался, матёрый водяной – эт вам не треска аль селёдка какая. Но женскую месть было уже не остановить: закрутилась Сила внутри, руки вперёд ладонями бросив, послала ту Силу в волну кикимора. Понеслась волна, высоту набирая, вдарила по лодке с рыбаками – перевернула. В воду стремительным броском вошла Бажена, хищной рыбой-муреной заструилась: топить спешила, мясо рвать, кровь пить.
Еле успел Горыня перехватить, отвёл беду от дураков залетных: достал броском на сил пределе. Себя в ярости потеряв, вцепилась в перехватчика когтями Бажена, зубами к горлу потянулась – закрутились как одно в водной кипени. В объятьях сильных, но нежных стиснул её друг сердешный, на ухо журчать, успокаивая, начал.
Так и кружились некоторое время, в толще воды, паря. Успокоилась Бажена в кольце рук родных, затихла. Рыбаки незадачливые тем временем из воды выбрались и прочь деру дали. Клавдия, талантом своим пользуясь, долго камнями их провожала, а Ко металась вокруг, паники воплями добавляя. Ермолай же просто смотрел на муравья, ползущего по его руке, и улыбался.
– Я за тебя испугалась, – сказала Бажена.
– Я так и понял. Прекрасна ты, царица болот моя, несравненная! – ответил, со светящимся в глазах обожанием, Горыня. Кикимора окончательно повеселела и успокоилась.
«А я ведь даже не подумала в запале, когда на Кощея ополчилась, что вот вернула бы облик девушки, а Горыня? Он же водяной. Это выходит, если пошло бы как представлялось – все, разошлись пути-дорожки? Очнулась бы в городе в домике красивом, и где то болото да озеро лесное? – размышляла она, нежась в милых сердцу объятиях, смотря в его наполненные восхищением и любовью глаза. – Да и пусть так остаётся, я себе и в таком обличье нравлюсь. Водой опять же управлять умею да морок наводить. И водяному моему, судя по всему, тоже по душе, даже очень».
– Я тебя люблю, – первый раз сказала вслух Бажена.
– А я люблю тебя ещё больше, – ответил Горыня. И поцеловал её.
Глаза кикиморы закрылись в блаженстве. От места соприкосновения их губ разбежались по телу пронизывающие живительные токи: почуяла Бажена, как растворили они, вымыли, просто вышвырнули прочь из естества ее скопления чёрной болотной жижи, взамен наполнив душу чистым ликованием и ощущением чего-то светлого и могущественного. Ощутила, как Сила эта ясная, переполнив всю ее до последней клеточки, вырвалась наружу во все стороны, насыщая пространство все дальше и дальше. Судорожно вдохнув, будто всхлипнув, она открыла глаза.
Напротив, был всё тот же наполненный любовью взгляд. И голос знакомый произнёс:
– Ты прекрасна, морей царица, ослепительная моя.
Бажена оглянулась: стояли они на берегу песчаного пляжа небольшого островка, вокруг плескались бескрайние просторы синего моря. Морем болото стало, а озеро лесное – островом в море том. Горыня неуловимо изменился: тот же в целом, но что-то царственное в нем появилось, величественное. Себя осмотрев, тоже увидела изменения: кожа гладкая стала, но пальцем по ней проведя, поняла, что, пожалуй, прочнее прежней, чешуйчатой будет, аккуратные ноготки когти кривые сменили, волосы волной шелковистой заструились – в целом ближе к человеческому облику, но много интересней. Само собой понимание пришло – над морем окружающим властна она, над всей его загадочной и насыщенной разными существами глубиной, большая Сила внутри. И ещё – счастье она ощутила, полное.
Взяла она Горыню за руку, и пошли они к дворцу, виднелся что в глубине острова – обживать.
Про Кощея, кстати, не забыли – предложили ему казначеем во дворец пойти, дела финансовые вести да хозяйством заведовать. Согласился Кощей – большой прибыток с того согласия Бажене случился: не знала горя в заботах обыденных.
Время бежало прозрачной волной, в убранстве белого кружева пены и настал миг, когда прилив ее принес в окрестности острова путаницу маленьких следов на чистом песке пляжа, веселую звонкую суматоху во всех закоулках дворца и еще большее счастье в смотрящих на все это глазах.
Танцующая с ветром
Старик шел этим путем уже много лет: он не отличался стройностью, его путь. Сам старик с годами сохранил звонкую телесную легкость юности. Он шел один – для тех, кто не пытается смотреть дальше вещей очевидных, сверху лежащих. Для пытливых умом… Эти могли увидеть, что длинные волосы старика даже при полном штиле слегка колышутся, да и плащ дорожный время от времени пузырем надувается – верный признак, что с другом-ветром в обнимку идет человек.
Человек ли? Вот тут вопрос. Старик и сам на него ответить не смог бы, а точнее предпочитал такое сказать, чтоб сразу просеять встречного через сито особое:
– На миг я тот, кого ты видишь. На два – познать захочешь вдруг. На третий миг уйду не тем, кого узнал ты, – подобное выдаст, например.
По смыслам, в глазах мелькающим, мерил встречных: обыденности пустота – мимо шел, ума крючок, вонзивший кованое жало, на глубину утащен отголоском озаренья, сверкнувшим в странной речи, но прочна леса – звенит от напряженья, тянет вожделенную добычу – с таким о многом можно помолчать.
Бывало, молчали о мудрости глубине, что словом и не выскажешь. Облечь пытаясь в звук членораздельный, растеряешь откровенье истины, что прозвучали в тишине души. А бывало, хохотали взахлеб ни о чем: о праздном, поверхностном, о легком.
Так и случилась эта встреча: старик шел, катая в голове пригоршни мыслей, на разные голоса обсуждая набившие оскомину темы, тем не менее решенными так и не ставшие – и вдруг увидел ее. Она шла ему навстречу, смотрела пытливо и серьезно.
– Здравствуй, девушка! Далеко ли путь держишь?
– Здравствуйте, дедушка. Не знаю пока, далеко ли, близко ли – не разобралась еще, – ответила та, продолжая пытливо вглядываться в него, будто пытаясь высмотреть ей одной известные знаки. – Мне кажется, вы мне кого-то напоминаете. Можете сказать, кто вы?
Старик хитро улыбнулся и ответил в своей манере:
– Я камень, падающий в небо. Но хоть и камень, чувствами огню подобен.
– Где-то я это уже слышала, – нахмурилась девушка.
Пришла очередь старика удивляться. Впервые ответ его загадочный такую реакцию вызвал.
– Э-э-э, тебе уже так кто-то представлялся?
– Да нет же, сама я о себе так говорила. Может, ты подслушал и дразнишь меня теперь, – подозрительно спросила девушка.
– Зачем мне? Я просто отвечаю так, чтоб понять кто встретился мне.
– Ну и как, много понял?! – продолжала сердится девушка. – Что вообще понять можно, увидев впервые?! Я сама не знаю, кто я: меняется все непрестанно, мир вокруг, я в мире. Мятётся душа чувствами сильными, на месте стоять не может: того-этого хочет, влечет ее вдаль, озарений жаждет, как воздуха глотка в удушливую пору, мира и себя познаний алчет, в судорогах боли, подчас, скручивается, желаемое не получая. Стучится что-то изнутри, вырывается. Выпустить охота, мочи нет, а чувство такое – выпущу, сгорю и вокруг все разрушу. Страшно.
Наполнились глаза старика интереса огнем. Вот так встреча!
– Ты не сердись, милая… Бывает так – встретятся люди и о похожем говорят, словно виделись уже, не случайно такое. Я много хожу по миру и давно уже. Можем вместе пойти, поискать на твои вопросы ответы. Глядишь, и я на свои какие найду, – предложил он.
– А как все-таки звать тебя? Меня Кеяс зовут, – поинтересовалась уже спокойно девушка.
– Зови меня Вогте. Ну что? Пойдем вместе?
– Пошли.
Как прояснилось что-то в пространстве окружающем, ответвление от той дороги, на которой встретились, образовалось.
– Похоже, нам туда, – сказал Вогте.
Они свернули на ответвление пути и пошли бок о бок.
– А можно еще спросить? – поинтересовалась Кеяс, и продолжила, разрешения не дожидаясь, – У тебя волосы и плащ шевелятся странно так…
– Заметила? – улыбнулся старик. – Это Винда, дух ветра, друг мой – мы давно вместе. Иногда я на его крыльях пробую стремительность полета, иногда он, меня обвив, слушает неспешность ходьбы. Ну и так, в других каких мелочах помогает мне – костер раздуть, например.
– А как получилось, что вместе вы? – заинтересовалась девушка.
– Да в место дурное закрытое попал он, а им нельзя, воздуха духам – умирают без движения. Ну а я подоспел вовремя, пробил лазейку. Вот с тех пор рядом, – пояснил Вогте. – Еще познакомишься с ним, присматривается он к тебе пока.
Вскоре пришли на разветвление дороги. Основная, широкая, хорошо утоптанная дорога шла прямо: по ее курсу наблюдались засеянные чем-то поля, видны были работающие фигурки людей, судя по всему, шла обыденная выстроенная трудовая жизнь. Чуть вправо уходила извилистая тропа, присыпанная желтым веселеньким песочком: вилась она среди залитого солнцем лугового многоцветья, дальше виднелся пляж с тихой заводью – играли блики на манящей окунуться воде. Третья стежка заросла травой и, повернув налево, ныряла в мрачный ельник.
– Куда, ты думаешь, нам идти надо? – спросила Кеяс.
– А куда хочется больше всего? – ответил вопросом Вогте.
– Направо бы – расслабиться и не думать ни о чем. Прямо вроде как не хочется – рутина эта: работа, дом, работа, дом. Хотя как по-другому? Деньги же надо зарабатывать, – размыслила девушка.
– А эта, влево которая? – уточнил старик.
– Неприятная она какая-то. Страшно, не, не хочется туда, – отказалась Кеяс.
– Ну вот по ней и пойдём как раз: мы ведь ответы ищем, где же их искать, если не там, где мало хожено? Да ещё и страшно, – сказал Вогте и, не дожидаясь согласия, повернул на левую чуть заметную тропку. Кеяс, чуть поколебавшись, пошла следом.
Войдя в проход, обрамленный колючими лапами, они попали словно в другой мир: сумрачно, тихо. Слишком тихо: начинает казаться, что другого мира, с солнцем и людьми, нет вовсе.
У тропинки, на бревне, кто-то сидел: в штанах и жилетке на голое тело. Ну как на голое – мехом густым поросшее. Даже не понятно было, нужны ли штаны в таком разе. Зевнул зубастой пастью и выдал:
– Ну ты-то старый, жизнь, видать, приелась. А её-то, что привел? Не, ну спасибо, конечно, мяско молодое мы уважаем. А в то же время и жалко – пожила б еще.
Мохнатый и зубатый встал с бревна и продолжил:
– Э-эх, ладно. Пошли уж – жрать вас будем.
– А к чему такая спешка, уважаемый? – спросил старик, бровью не поведя. – Вы представьтесь, сами присмотритесь внимательно, а то вдруг не прожуете.
