Осколки камня

– За вас сейчас говорит боль. То, что случилось, ужасно, и вы никогда не сможете это забыть и принять. Я знаю, о чем говорю. Но можете и должны пережить.

– Должна?

– Разве не осталось никого, кто вам нужен? Кому можете помочь.

– Не вижу такой возможности.

– Пока. Вы еще слабы, но силы вернутся. Болезнь отступила, значит есть, ради чего жить. Был момент, кризис, когда вы практически ушли. Но вернулись.

Я понимала, что он прав, хотя соглашаться не хотелось. Поэтому сосредоточилась на тарелке. Вот только консервированное рагу, которое Мидна безуспешно попыталась дополнить горячим соусом, аппетита не вызывало. Особенно у меня.

– Вы совсем не выходите наружу? Мальчикам здесь, должно быть, скучно.

– Нужно соблюдать осторожность, – Ллур потрепал по голове младшего, ответившего робкой улыбкой. – Иногда мы выходим погулять рядом. Пару раз наведывался в город – за продуктами и новостями.

– Простите за любопытство: зачем было бежать? Ведь вы не состояли в организации.

– Верно. Но мне не доверяли. Считали подозрительным. Я случайно узнал, что собираются арестовать Мидну, и понял: медлить нельзя.

– Почему сюда?

– Никто не знает о бункере. Я обследовал его бегло ночью и тогда же, на всякий случай, сделал запас еды.

– Как вы вообще его обнаружили?

– В самом начале, еще с первой экспедицией. Когда мы добрались до центра лабиринта, я заметил на одной из плит небольшой выступ в виде головы птицы Рур. В древности она считалась символом трансформации и связи этого мира с миром мертвых. Голова Рур встречается в древних подземных усыпальницах. Я догадался, что под плитой может скрываться ход и сбил фигурку, чтобы никто больше не знал.

– Зачем?

Ллур замялся. Пока мы говорили, дети справились со скромным ужином и сидели, навострив уши.

– Ступайте к себе, – посмотрел на старшего Ллур.

Разочарованно вздохнув, они послушно вышли.

– Я бы на их месте подслушала под дверью.

– Сыновья любят меня и знают, что я им доверяю.

– Простите.

– Ничего. Что касается вашего вопроса… Мидна ведь не просто так рассказала мне об организации. Во многом я не согласен с политикой Совета и не особо скрывал это. Хотя, признаюсь честно, и не пытался бороться. Хвастаться тут нечем, знаю. Но, умирая, жена умоляла об одном: позаботиться о наших детях. Больше у них никого нет.

Мидна не поднимала глаз от столешницы.

– В детстве я любил слушать про Детей Неба. Отец рассказывал об их появлении, о тех временах, когда вся страна следила за первыми успехами, а Дети Неба держались, как равные. И не уставал повторять: Мунунд должен гордиться, что с него началось возрождение Виира. Причем рассказы его год от года становились все восторженнее и туманнее. Образы Пастырей окутывало сияние величия, настолько мощное, что ему трудно было противиться. Казалось, они всегда были в этом мире. Словно древние Правители вернулись с острова вечной молодости.

И я решил побольше узнать о таинственных пришельцах. Долгие годы по крупицам собирал информацию. Внимательно отслеживал все мало-мальски полезное. Как вы понимаете, тема Ревеллиров, если и не запретная, мало освещается.

– Странно: вам, подозрительному человеку, доверили возглавить экспедицию.

– Господин Ллур лучший специалист в этой области! – вспыхнула Мидна.

– Не только это. Дело в том, что я случайно оказался в лабиринте раньше кого-либо из ученых. С детьми проводил отпуск в деревне недалеко отсюда. В единственный местный паб, где я выпивал вечернюю кружку тура, частенько заглядывали офицеры. С одним из них, археологом-любителем, мы подружились. И когда обнаружили лабиринт, он пригласил меня, как научного консультанта. За подобное своеволие офицеру, конечно, досталось. Но мою помощь приняли. Мало того, разрешили составить отчет об открытии для Совета. Я воспользовался поддержкой в университете, и получил это назначение. Конечно, мне не доверяли абсолютно. Шпионов на раскопках хватало. Из чего я заключил, что открытие важно для Пастырей и постарался, соблюдая осторожность, узнать как можно больше, утаив при этом все, что получится.

– И что же такого важного вы обнаружили здесь? Судя по всему, просто дом создателя лабиринта.

– Зачем он был ему нужен именно здесь, как думаете?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Чтобы наблюдать за работами. А может, он потом здесь остался жить. Кстати, вы не нашли?..

– Нет, не переживайте. Мумий в истлевших лохмотьях не было. Я и сам еще не понял, кто жил в бункере и как долго. Но, пожалуй, могу сказать: зачем он был построен. Вы заглянули в центральную комнату?

– Нет.

– Идемте.

Я отправилась следом без особого энтузиазма.

31

Таинственная центральная комната оказалась круглой и достаточно просторной. Собственно, кроме стола и удобного кресла посредине, здесь ничего не было. Стены сделаны из гвердорских плит, и широкой полосой, так, что можно было читать, передвигаясь по периметру комнаты, был высечен текст – письмена Ревеллиров.

– Вы, конечно, заметили, как похож лабиринт на распустившийся цветок, – Ллур провел ладонью по знакам, глаза его маниакально поблескивали. – Но в сердцевине находится самое главное – то, что становится плодом. Думаю, я ошибался, и строчку на стенах лабиринта нужно было читать не от центра, а наоборот. Это было всего лишь вступление, а основной текст находится здесь, в этой комнате.

– Ошибаетесь. Читать и в самом деле следовало от центра, а послание было вполне вразумительным и законченным.

– Что?! Вы смогли…

– О, да, простите. Совет, конечно, не поделился с вами. Я дешифровала ту надпись. «Мы думали, что геласер дает нам силу, но были лишь марионетками, возомнившими себя богами. Да будет проклят тот час, когда род Ревеллиров обрел могущество, потеряв душу. Да будет наша гордыня уроком для тех, кто придет после нас. Я возвращаю небесам их дар-проклятие!» Вот, что там было написано. Геласер – это камень, который дает его обладателю чудесные возможности. Так появились и Правители, и Пастыри.

– О Небо! – Ллур смотрел на меня, вытаращив глаза, а потом засуетился. – Мы должны немедленно приступить к дешифровке.

– Простите. Но… давайте завтра. Я очень устала. Еще не совсем оправилась.

– Хорошо… Да, я понимаю.

Он был жутко расстроен, но я действительно чувствовала себя вымотанной и не предполагала узнать ничего интересного. Все и так понятно. А теперь уже и бесполезно.

В своей комнате я разделась и сразу легла, но, несмотря на утомление, сон не шел. Зато из темных углов поплыли забытые на время болезни мысли и образы. Напрасно было закрывать глаза и затыкать уши. И тогда я вспомнила о кулоне. Все это время он лежал на прикроватном столике, рядом с лекарствами, но прежде я не хотела его трогать, а тут жадно схватила. Другого оружия у меня не было.

Геласер поблескивал открытой раной. Надев кулон, я легла и, скрестив руки на камне, сконцентрировалась на нем. Это был костер в ночи, отгоняющий диких зверей. Тьма медленно отползала. Ни сомнений, ни воспоминаний. Есть только я и текущая вечность.

За завтраком Ллур сидел как на иголках. Мне казалось, он провожает взглядом каждый кусок, который я кладу в рот. Так кто угодно лишится аппетита. Не в самом лучшем настроении я опять вошла в круглую комнату. Ллур и Мидна приготовились записывать под мою диктовку. Подробные объяснения отложили на потом. Не так-то просто было понять: где же начало текста. Наконец я уцепилась за нужное место верхней строчки и принялась разматывать этот клубок.

«Я сын короля и рабыни. Я тот, кто никогда не должен был прикасаться к Благословенному Дару Ревеллиров, и я единственный, кому он достался в полной мере.

Мне двенадцать лет, но я устал от жизни. Любое мое желание может быть исполнено, но я ничего не хочу.

Пока наверху день и ночь работают, здесь торопливо записывается то, что не должно быть прочитано.

Ты еще не устал от парадоксов, мой друг? Наберись терпения, ведь рассказ предназначается именно для тебя – следующего владельца Геласера. Хотя я сделаю все, чтобы в этом мире он больше не появился, ничего нельзя знать наверняка.

Моя мать была певицей при дворе Бренина. Говорят, ее голос пленял даже суровых воинов. К тому же была она хороша собой. И вскоре оказалась на ложе Верховного Короля. В этом не было ничего особенного. Однако Бренин внезапно привязался к ней настолько, что назвал своей младшей женой. И родившегося через год младенца, то есть меня, признал своим сыном перед всем двором.

Королева была в ярости. Не вызывая гнева супруга откровенным недовольством, она превратила жизнь соперницы в ад, подвергая ее сотням унижений и обид, тем более искусных, что они были незаметны посторонним. Несчастная все сносила молча, ибо не имела покровителей и защитников. Постоянная печаль и страх за свое дитя свели ее в могилу, лишив меня матери на третьем году жизни.

Сын рабыни должен быть рабом. Но сын короля может надеяться на лучшее. Если считать лучшим жизнь среди показной роскоши и нескрываемого презрения. Я воспитывался вместе с законными детьми Королевы, и они обходились со мной хуже, чем со слугой, ибо считали врагом. Я не хочу жаловаться. Тот, кто рано познает горе, взрослеет быстрее.

Очень скоро я понял, что есть еще кое-что, отличающее меня от других детей Бренина. Все они носили с младенчества Дар Ревеллиров – драгоценный Геласер. Но Королева заставила супруга поклясться: никогда сын рабыни не коснется камня.

Я был одинок – книги стали моими друзьями. Я научился быть незаметным – много тайн открылось мне ненароком. Так я узнал, что сотни лет назад Геласер был найден родом Ревеллиров. Тогда это был клан, живущий высоко в горах. То, что показалось им сначала красивой безделушкой, вскоре обнаружило свои чудесные свойства.

Если ты владеешь Геласером, о, мой внимательный слушатель, то знаешь, каково это. Иным не понять. Ревеллиры спустились с гор, неся людям свои силы и знания, растущие не по дням, а по часам. Не прошло и двух веков, а уже весь Виир был объединен властью Правителей, и подданные почитали их как богов. Они и были богами – всесильными, всезнающими. Но слепыми в своей слабости: не они владели Геласером, но он – ими. Камень давал неслыханную свободу, с которой человек не может справиться. Загляни в свое сердце. Разве нет там тьмы, готовой вырваться наружу? Все растет под лучами Геласера – и хорошее, и дурное.

Надо отметить одну удивительную особенность камня. Со временем он становится незаметным для окружающих. Ближайшие придворные обращали на него внимания не больше, чем на другие драгоценности. Тайна не покидала пределов семьи.

Камень обладает собственным разумом, особой душой. Расколотый на части, он стремится соединиться вновь и может это сделать. Каждый потомок Ревеллиров получал свой осколок камня и мог распоряжаться им, как угодно. И если он получал новые в наследство или силой, части срастались. Бывало и такое. Все чаще.

Со временем Ревеллиры открыли возможность путешествовать между мирами. Для этого они строили лабиринты определенной формы. Узор его и материал обеспечивали необходимый поток энергии. Ибо гвердор – местный камень – обладает способностью снижать власть Геласера над владельцем, и тот может лучше управлять им. Ревеллиры отправлялись в иные миры, иногда одни, иногда с воинами. Порой они не возвращались.

Геласеру это не понравилось. Камень решил вновь стать единым. И род Ревеллиров потерял разум. Началось с интриг и тайных убийств. Одних оставляли без наследства, другим устраивали преждевременное путешествие за грань, третьих объявляли преступниками или сумасшедшими. Число Правителей сокращалось, кристаллы Геласера увеличивались.

Мой отец по наследству принял титул Бренина – Верховного Короля. По прямой линии он происходил от первого человека, нашедшего Геласер. Его камень всегда был сильнее прочих и слушался лучше. А также больше открывал ему. Отец понимал, что происходит, и радовался. Он надеялся соединить все кристаллы в своих руках.

Потеряв терпение, Правители развязали войну. Войну за власть внутри семьи и на территории целого мира. Отравленное ее дыхание почти не долетало до дворца Бренина, но люди гибли сотнями тысяч. Правители, подстегиваемые нетерпением Геласера, придумывали все более изощренное оружие. Устройство поистине дьявольской мощи разнесло замок младшего брата Бренина, а ядовитая раскаленная пыль, хлынувшая во все стороны, повергла в панику целое государство.

Бренин искусно стравливал своих родственников, не переходя, до времени, к военным действиям. Наконец, не считая оставшихся без Дара обессиленных неудачников, стремящихся спрятаться подальше от бури последнего акта трагедии, лишь кузен Верховного Короля, обладавший огромным кристаллом Геласера, мог тягаться с ним. Он был хитер и безжалостен. За несколько лет до того подкупил трех слуг и щедро платил им второе жалованье, чтобы воспользоваться в нужный момент. Неделю, втайне от всех, эти люди подсыпали в ароматические курильницы королевских покоев особый порошок, и вот во дворце началась эпидемия. Охваченная ужасом, Королева бежала вместе с детьми, но попала в засаду. Все погибли. Даже крошка Фьола – непоседливое ласковое создание, ей было три года… Меня болезнь не коснулась: за очередную надуманную провинность я был наказан и отослан в дальнее крыло до того, как предатели прибегли к яду.

Между тем, солдаты неприятеля осадили дворец. В поднявшемся хаосе я пробрался в королевские покои, где на роскошном ложе лежал тот, кого сын никогда не смел назвать отцом. Он не заметил меня. Или уже не узнал.

Последняя битва длилась недолго. По трупам павших воинов победитель прошел к умиравшему Бренину. Склонился над ним, чтобы насладиться мгновением и забрать венец – резной Геласер. Однако брат был еще жив и собирал последние силы. Слабой рукой он нанес удар, но кинжал был отравлен. Две змеи – укус за укус – сплелись в смертельном объятии.

Так и нашли их. И меня – дрожащего ребенка в углу комнаты. Последнего, в ком текла кровь Бренина. Перед сыном рабыни положили символы власти – венец и массивную цепь с крупным сияющим Геласером – Дары скончавшихся братьев. Всего день понадобился самому искусному мастеру, чтобы изготовить корону. Тонкое плетение поддерживало кристаллы, слившиеся в новую единую форму. Этой драгоценностью меня короновали через неделю после смерти отца.

И лишь тот день я носил ее. Теперь корона лежит в гвердорском ларце, ожидая назначенного часа. Так Геласер не беспокоит меня, не имеет надо мной власти. Потому что я видел его и говорил с ним. И ничего страшнее и могущественнее не знаю во всей вселенной. А знаю я много. Ему понравилась новая игрушка. Такая неопытная, такая чистая. Геласер открыл мне то, что скрывал от прочих владельцев и предложил больше, чем всему роду Ревеллиров. Ведь он неутомим и жесток, как дитя. Прежняя игра надоела, и он смел поломанные куклы в коробку. Теперь время для новых.

Геласер так силен, что я не могу медлить. Некогда было разрабатывать новые копи гвердора. Я приказал разрушить один из мемориалов рода и спешно строить этот лабиринт. Но сначала – возвести из нетронутых плит подземный дом, где я сам буду, как корона в ларце, недоступен для чар камня. Здесь останется моя исповедь, в час, когда я отошлю всех прочь и, надев корону, выйду под звездный свет, чтобы отдать Геласеру приказ, которого он не сможет ослушаться. Я задам направление сразу в три мира и умоляю их о прощении. Это единственное, что я могу сделать для Виира: избавить его от камня. Я знаю, что это не пройдет бесследно: тьма накроет наш мир. Но потом будет рассвет. Придут новые Правители. Пусть они ошибаются, но то будут ошибки людей.

Если все выйдет, как задумано, я исчезну, но жду этого с нетерпением. Что касается Геласера, могу лишь утешаться тем, что в каждый мир попадет меньший кристалл, что достался Вииру.

Это мой путь, мой долг, мой выбор.

Верховный Король династии Ревеллиров, сын Балхнера, Говейдор».

В комнате повисла тишина.

– Я хочу выйти на улицу.

– Нужно сначала проверить: нет ли кого поблизости.

– Я должна выйти!

– Нажмите рычаг около входа, – ответила Мидна.

В небольшом тупике у лестницы играли дети, но я даже не посмотрела на них. Нажала рычаг, плита медленно отъехала в сторону. Сколько лет этому механизму?

Был холодный, но солнечный день. Я вернулась и накинула куртку Ллура, висевшую у лестницы. Нужно прогуляться. Совершенно необходимо, если я не хочу устроить истерику или заплакать. А мне нужно было успокоиться и решить – как быть дальше.

Ну вот, я получила ответы на все вопросы, но по-прежнему чувствовала себя беспомощной. Пока читала руны, я слышала голос Говейдора – мальчика с печальными глазами, чей отпечаток остался во времени среди руин лабиринта. Он и был причиной всего, что случилось, но как обвинять… На худенькие плечи легла тяжесть непомерная – расплатиться за всю династию Правителей. Наверное, он сделал единственно правильный выбор. Но, боже мой, что же теперь делать?

«Загляни в свое сердце»… Вот так-то. Мне ли не знать, что там. Не будь у меня большого осколка, смогла бы я отказаться от кольца, как Даша? Стоило признаться честно: вряд ли. Раньше я думала, что это геласер сотворил Пастырей такими, но он не делает нас хуже, чем мы есть, а лишь снимает путы, уничтожает барьеры. Позволяет всему, что в нас заложено, разрастаться вволю. Из одного семени взойдет колос, из другого – сорняк.

Услышав шаги за спиной, я поморщилась. Почему нельзя оставить меня одну?

– Он есть и у вас, – тихо сказал Ллур.

– Да.

– Что собираетесь делать?

– Не знаю. Если не ошибаюсь, теперь геласер только у меня. К тому же, это самый сильный осколок, потому что именно я нашла камень. Так же как предок Балхнера. Но даже с ним, я ничего не могу сделать в одиночку.

– Много наших осталось на свободе, и Пастырям уже не верят, как раньше.

– Верно. Но мои друзья остались в плену. Я боялась, что Бренин убьет их из мести. Только это было бы очень глупо, а он не дурак. Полоцкий ждет меня, знает, что я вернусь, чтобы спасти их, и принесу камень.

– Вы ведь понимаете, что нельзя этого допустить?

– Позволить их убить?

– Разве можно гарантировать, что, отдав геласер, вы выйдете из Трэдо Дэм вместе с друзьями? А если и выйдете, как долго Бренин позволит вам жить?

– Что вы предлагаете?

– Не торопиться. Продумать и подготовить ваше возвращение. В Луилире не знают, что с вами стало. Они даже не могут быть уверены, что вы живы. Но пока ваши друзья в безопасности. И у нас есть время.

32

Я понимала, что он прав, но невыносимо было оставаться в неизвестности. Сидеть, как крыса в норе, в этом бункере. А ведь теперь я знала, как вернуться! Хотя это и очень сложно, вопрос с лабиринтом можно решить. Ллур по памяти нарисует его узор, а гвердор не настолько редкий камень. Но я оказалась в головоломке, словно та девочка из сказки, собиравшая землянику: есть кувшинчик – нет дудочки, есть дудочка – нет кувшинчика. Портал открывает геласер, но без него я не могу выручить ребят.

Чтобы чем-то занять себя, я решила поработать с камнем, пользуясь защитой гвердорских стен. Действительно, здесь его влияние на волю и мысли чувствовалось меньше. А оставаясь одна в круглой комнате, я могла даже общаться с геласером. Это не было разговором. Я закрывала глаза и старалась расслабиться, как при медитации. Тогда в голове появлялась вереница образов, которой я постепенно училась управлять.

Больше всего это походило на совмещение наших с камнем аур или силовых полей. Только после этого я чувствовала «контакт». Многое теперь становилось понятно, но это было лишь «добавление резкости» существующей картине. В то же время я старалась соблюдать осторожность и не давать геласеру заводить себя слишком далеко, хотя там и маячили чарующие горизонты. Поэтому отказалась от попытки научиться так же влиять на людей, как Полоцкий. Но кое-чем стоило овладеть.

Камень перенес меня, безо всякого лабиринта, в долину лишь по туманно выраженному желанию. Общаясь с геласером, я убедилась, что путешествовать на небольшие расстояния действительно можно. Следовало научиться управлять этим. Первые попытки изрядно напугали Борэ и Нусона, когда я внезапно материализовалась перед ними в комнате. Пришлось объясняться с прибежавшей на шум Мидной. Дальше пошло успешнее. С наступлением темноты я теперь тренировалась переноситься из комнаты в любую точку той части долины, которую успела узнать за время экспедиции. Получалось с каждым разом все лучше.

Но одного лишь портала для успешного возвращения было недостаточно.

– Возможно, у каждого полицейского есть ваш портрет, – разумно заметил Ллур.

Помниться, в детстве я хотела стать невидимкой. Не для того, чтобы хулиганить или подсматривать в тетрадки к отличникам. Меня всегда притягивали тайны и секреты. А что может скрыться от невидимки? Геласер этого сделать не мог, но, опираясь на слова Говейдора о незаметности камня для посторонних (очевидно, чтобы не сорвали эксперимент и не попытались свергнуть «лабораторных мышек»), я решила исследовать такую возможность. И камень учил охотно, вновь предлагая больше, чем я хотела взять. Но труднее было отслеживать результаты. Запертые в ограниченном пространстве, мы были слишком на виду друг у друга. Геласер ведь не делал меня прозрачной, а лишь отвлекал внимание. Я никому не говорила об этих попытках, и однажды они увенчались успехом. Войдя в круглую комнату, где, как обычно, увлеченно работали Ллур и Мидна (они составляли справочник по грамматике языка Ревеллиров), я прошла рядом, не спеша развернулась и возвратилась в коридор, оставшись незамеченной. Чтобы закрепить результат, какое-то время стояла рядом, наблюдая за работой, и лишь потом окликнула их.

– О, Небо! – Мидна подпрыгнула на стуле. – Вы меня напугали!

– Подобной шутки можно ожидать от Борэ, но вы-то, – проворчал Ллур, собирая рассыпанные листы.

– Между прочим, я минут пять стояла рядом.

– Что? Но… как?

– Думаю, теперь самое время отправиться на разведку.

– Нет! Вы не должны так рисковать. Я сам собирался отправиться за новостями.

– Лучше мне, – вмешалась Мидна. – Ты уже примелькался в деревне.

Я отметила, что они перешли на «ты».

– Моего имени не было в списках на арест. Из вас я единственный, кого ни в чем не обвиняли.

– Так было раньше, теперь нельзя утверждать, что вас не разыскивают, как и Мидну. Зато я могу оставаться незаметной. И на дорогу времени уйдет куда меньше. Доводов достаточно.

Ллур только руками развел.

– Хорошо. Но геласер может переносить вас только в знакомые места, а вы не были в деревне.

– Я и не собиралась туда. Зачем получать сведения через десятые руки? Отправлюсь в Луилир.

– Вы с ума сошли! Я не позволю.

– Простите.

Не слушая дальше возражений, я быстро пошла к выходу. Здесь, под лестницей, висели теплые вещи, которые удалось достать для выхода на поверхность. Запахнув плащ Мидны (какая удача, что мы одной комплекции), более подходивший для города, чем теплая, но старая кофта, я закрыла глаза и отдала приказ геласеру.

Вот и пригодилось знание окраин столицы. В тупичке, около булочной, где мы с Дашей так и не получили послание Жени, меня никто не заметил. Кроме облезлой кошки, шарахнувшейся в окно подвала. Это был свой замкнутый мирок, и нужных сведений здесь не собрать, хотя и соваться в центр тоже не стоило. К тому же, я так торопилась выскочить из бункера, что забыла о деньгах. Пешком далеко не уйдешь.

Решив на первый раз не рисковать, я удовольствовалась тем, что прогулялась по улицам, заполненным спешащими домой людьми, внимательно прислушиваясь к обрывкам разговоров. Признаюсь, сердце мое взволнованно билось, но не от страха. После болезни воспоминания слегка потускнели, однако стоило вернуться, как они нахлынули потоком. Поэтому сначала я просто шла, стараясь справиться с волнением. На первый взгляд, ничего не изменилось: город жил обычной жизнью, люди работали, пересказывали сплетни, ругались, шутили. Но в воздухе носилась тревога. Я заметила нахмуренные лица, настороженные взгляды. Когда, устав от ходьбы, присела на трамвайной остановке, услышала разговор двух мужчин, стоявших снаружи, но так близко, что, хоть они говорили тихо, долетало каждое слово.

– В газетах об этом ничего не пишут.

Голос говорившего был робок и явно принадлежал пожилому человеку, отвечал же молодой и уверенный.

– Конечно! Неужели вы еще надеетесь услышать от них правду? Совет будет замалчивать до тех пор, пока все не станет очевидным.

– Тише, умоляю вас!

– Ах, бросьте. Об этом говорит весь город.