Следуй за белым кроликом

К зеркалу заднего вида на резинке подвязана фигурка скелета. При малейшем движении его руки-ноги подскакивают и сгибаются на шарнирах. Никогда не видела, как танцуют старинную джигу, но почему-то думается, что она выглядит именно так. Когда мы стоим у светофора, я специально оттягиваю фигурку и отпускаю. Забавно.

– Да нечего особо рассказывать-то… – тяжёлый вздох и смиренное «ла-а-адно». – После смерти родителей я остался с тётей и жил у неё до семнадцати лет, – его голос звучит чересчур равнодушно для такой темы. – Потом сбежал из дома, банчил некоторое время наркотой. Потом перешёл на грабежи и в итоге стал одним из самых востребованных грабителей Нью-Йорка.

Марк отвешивает нечто вроде поклона с театральным взмахом руки, и я иронически аплодирую ему. На самом деле, меня интересуют не сами факты из его жизни. Хочется копнуть глубже, сорвать эту невозмутимую маску отрешённости и увидеть его настоящего.

– Расскажи о самом незабываемом впечатлении из детства, – прошу я.

Он замолкает ненадолго и неловко прочищает горло. Стискивает руль покрепче и трёт нос.

– Однажды, когда мне было лет десять, мы с ребятами катались на велосипеде. Ну, вернее, велосипед был моего друга, а я просто учился кататься на нём. Мы взобрались на холм, потому что мой друг считал, что так мне будет проще научиться держать равновесие. Это была моя самая яркая поездка. Господи, как же я орал! – хохотнул Марк, и внезапно по его лицу скользнула тень грусти. – Я тогда врезался в дерево и порвал свои новые джинсы. Когда я пришёл домой, тётя заставила меня стоять на горохе целый час. Вот такое незабываемое впечатление.

На последней фразе в его голосе слышится злость, и мне становится стыдно.

– Прости… Прости, что заставила вспомнить это! Наверняка это было ужасно больно…

– Да ничего страшного, – растерянно улыбается он. – На горохе стоять было не так больно, как слушать религиозный бред моей шибанутой тётушки.

В моей голове проносится яркая картинка, как десятилетний мальчик стоит на коленях, испытывая жуткую боль, а его тётя расхаживает вокруг него, капает на мозги речами о боге и говорит ему, что он – сатанинское отродье. Тётушка наклоняется к нему, и лицо её перекошено от ярости. Она и сама начинает походить на уродливого демона.

– Прости, что докопалась до тебя, – тихо говорю я, всхлипывая. – Что я за человек такой? Вынуждаю вспоминать самое плохое…

– Элис? – окликает меня Марк. – Ты чего? Это всё давно в прошлом. Ты не сделала ничего плохого…

Но меня уже не остановить. И слёзы не остановить тоже. Слёзы – это реки боли и грусти, в которых перемешалось моё и чужое.

– Почему люди такие жестокие? – слышу я свой голос сквозь рыдания, и мне кажется, что я разделилась на три личности: рыдающую, говорящую и думающую. Эта аналогия кажется мне ужасно гениальной. Может у меня три головы? – Зачем люди причиняют другим боль? Никто не заслуживает такого…

Зажмуриваю глаза и вижу лицо женщины, искажённое гримасой ненависти, злости и отвращения. Отвращения ко мне. Оно нависает надо мной, извергая грязные ругательства.

Марк хмыкает, останавливает машину на обочине и смотрит на меня долгим взглядом.

– Что ты приняла?

Хмурюсь, смотрю в потолок, и он слегка пошатывается, будто мы – кораблик в море. Должно быть, у меня головокружение от пережитого. Приподнимаю брови и оглядываю обивку машины. Приняла… В каком смысле? Если мы говорили про религию, значит, сейчас речь идёт про неё, так ведь?

– Я ничего не принимала. Я отказываюсь принимать какую-то определённую религию! – деловито заявляю я. – В детстве меня крестили, но я не считаю, что это означает «принять».

Марк начинает хихикать. Просмеявшись, он смотрит на меня плутоватым взглядом, пока я залипаю на его радужку.

– Боже, как это краси-и-иво, – почти что напеваю я. – Если бы ты был цветком, то был бы незабудкой.

– Почему же? – его бровь саркастично приподнимаются.

– Это неприхотливое, очень распространённое многолетнее растение…

– Даже не знаю, комплимент это или оскорбление, – ухмыляется он.

– Это не может быть ни комплиментом, ни оскорблением. Когда ты незабудка, то ты просто нежишься на солнце и ни о чём не думаешь. Ты просто тот, кто ты есть – незабудка с голубыми глазами и жёлтой сердцевиной.

Хохотнув, Марк опускает глаза, и мне очень хочется, чтобы он вновь поднял их. В них видно всю вселенную.

– А это довольно интересная мысль, – соглашается он.

– Вообще-то, все мои мысли довольно интересны. Просто надо уметь слушать, – я открываю окно и высовываю голову. – Уф, что-то мне жарко…

– Элис, – зовёт меня Марк, разворачивает к себе и держит за щёки. Взгляд у него серьёзный и в то же время мягкий. Мягкорьёзный. Я придумала новое слово! – Ты сейчас под наркотой.

– Кто? Я?! – возмущённо восклицаю. Марк кивает. Обивка сидения тоже кивает и смотрит на меня осуждающе.

– Ага. Похоже на ЛСД или типа того. Что ты принимала у Нэтали? Вспоминай.

– Да ничего… – пожимаю я плечами. – Только леденец от Ди Джей Куоллса…

Марк многозначительно смотрит на меня, играя своими тёмными бровями, и до меня начинает доходить.

– Подожди, что за Ди Джей Куоллс? – спохватывается он, но я его уже не слушаю.

– Блядство! – разочарованно хлопаю себя по лбу и начинаю нервно трясти ногой. – Я теперь не смогу тебе помочь. Наш план летит к чертям! Боже, какая я дура…

Зажмуриваюсь, и вижу, как женщина берёт телефонный шнур и замахивается им в воздухе. Быстрый свист, и моё бедро обжигает резкой болью. Я визжу от боли, в агонии дёргаясь на полу. «Не смей кричать, маленькая шалава! Не то все вокруг узнают, какая ты!..»

Маркус берёт мои руки и отнимает их от лица. Сжимает своими большущими ладонями мои щёки, и я всерьёз раздумываю над тем, чтобы подарить ему на день рождения мягкую игрушку или ручной мячик-антистресс. Если, конечно, мы ещё увидимся.

– Всё нормально. Просто придётся заехать ко мне, чтобы привести тебя в порядок, промыть желудок и это…

Он указывает на мои волосы, и я обиженно отворачиваюсь к окну. Да как он смеет меня осуждать?!

– Тогда всё, что я сказала до этого – не считается, – бубню я себе под нос.

– Тебе понравились мои глаза-незабудки, – невозмутимо бросает Марк, но в его голосе слышна ирония. – Так и запишем.

Я оскорблённо фыркаю и набираю побольше воздуха, чтобы ответить. Но ничего путного в голову не приходит.

– А тебе… Тебе нравятся мои щёки, – пожимаю я плечом. – Ты просто щёкофетишист!

Марк бесстыдно хохочет, и мне хочется стереть его самодовольную ухмылочку.

– Ты не понимаешь, я вижу красоту во всём, – взмахиваю я рукой, и от неё в воздухе тянется красивый цветной шлейф. Стараюсь не обращать на эти глюки внимания. – Это – не то чтобы подкатывать к кому-то.

– Да, да… Конечно, – язвит он, пряча улыбку.

Он что, смеётся надо мной? Ну, держись, ублюдочник!

– Я совершенно бесполое существо, – начинаю я ему объяснять, и Марк продолжает давиться своими дурацкими смешками. – Я словно художник: вижу красоту, но не испытываю физического влечения. Разве что ментальное, понимаешь?

– Да, да, понимаю.

Этот его тон звучит совсем неправдоподобно, и я уже собираюсь открыть новую словесную дуэль, как он оголяет татуировку на предплечье, и всё моё внимание устремляется на неё. Белый кролик будто подмигивает мне.

– Вау!

– Нравятся мои часы? – спрашивает Марк.

– Нет. Часы как часы… Что в них особого?

– Это Apple Watch, вообще-то, – чуть надменно произносит он.

– Фу! – морщу я нос. – Ты что, из этих?

– Из каких этих?

– Ну, эппло-дрочеров, – объясняю я, и мы вновь начинаем спорить. Так время проходит быстрее, и я не замечаю, как мы оказываемся у его дома.

В квартире Марка довольно прилично, хотя сразу видно холостяцкую ауру. Завидев кожаный диван, я устало падаю на него, едва сбросив кроссовки. Потолок поддевается рябью, и я наблюдаю за этим интересным явлением. С ковром на полу становится ещё веселее.

– Мусор на твоём ковре так красиво разбросан, будто звёзды на небе. Целые галактики… И я, кажется, только что нашла туманность Андромеды!

Марк молча тянет меня за руку, поднимает и запихивает в ванную. Поит водой и промывает желудок. Становится немного легче. После долгих препирательств Марк заставляет меня принять душ, а сам при этом сидит за занавеской на унитазе.

– Не хочу возиться с ещё одним трупом, – бурчит он, и я цокаю языком. – А то потеряешь сознание, упадёшь и задохнёшься в собственной рвоте. Знаю я…

– Не так уж мне и плохо. Я, вроде, веду себя вполне прилично.

Марк фыркает и назло мне спускает воду. Я издаю крик птеродактиля, обожжённого горячей водой и чрезвычайно обиженного. Ставлю попрохладнее и намыливаюсь.

– Ты мне чуть весь мозг не съела насчёт того, что ты художник и бесполое существо.

Я понимаю, он подтрунивает надо мной, и всё же мне почему-то обидно. Совсем немного.

– Но ты же сам говорил, что у меня «довольно интересные мысли»! – возражаю я, рассматривая баночку шампуня. Надеюсь, он с кондиционером.

– Раз в год и палка стреляет. Кстати, ноги не забудь побрить, а то в клуб не пустят.

Я выглядываю из-за занавески и брызгаю в него водой.

– Просто… не знаю, кто я сейчас такая, – задумчиво делаю из намыленных волос ирокез и пытаюсь правильно выразить свои мысли, но получается какая-то бессмыслица. – Нет, я, конечно, примерно знаю, кем я была вечером, когда шла в магазин. Но с тех пор я всё время то такая, то сякая – словом, какая-то не такая.

– Уверяю тебя, Элис, ты именно такая, какой и была, – отвечает мне Марк, и в его голосе слышна улыбка. – Ведь даже если ты то такая, то сякая – это всё равно ты и есть.

А в этом имеется свой смысл. Многозначительно хмыкаю и согласно киваю, будто меня не скрывает занавеска. Но есть что-то, что немного беспокоит меня.

– Марк, знаешь… Мне иногда кажется, что я несу сплошную чепуху.

– Я видал такую чепуху, по сравнению с которой эта – толковый словарь.

С душем покончено. Марк наконец сваливает из ванной комнаты и оставляет меня сушиться, оставляя дверь приоткрытой. Я потихоньку прихожу в себя, и с каждой минутой настроение становится всё хуже и хуже.

Попытка расчесать злоебучий колтун превращается в пытку, достойную фантазий Маркиза де Сада. Психую и начинаю рвать волосы этой дебильной расчёской, громко выругиваясь. Слёзы наворачиваются на глаза сначала от слепой ярости, а потом от осознания, какое же я бесполезное существо. И всё-то у меня не так. Инфантильная, никчёмная, нелепая… Просто отвратительно!

Тут же за моей спиной возникает Марк и отбирает у меня гребень.

– Хэй, хэ-э-эй! – кричит он на меня. – Ты что творишь? Ни на секунду тебя нельзя оставить!

Этот отцовский тон задевает что-то печальное в моей памяти и что-то тёплое в душе. Я затыкаюсь. Должно быть, мои насупленные брови и красные от слёз глаза вводят его в ступор. Он меняется в лице и говорит уже более спокойно.

– Отходняк после наркотиков – обычное дело. Всё говно вылезает наружу, – Марк встаёт за моей спиной, мягко поворачивает мою голову к зеркалу и начинает аккуратно расчёсывать волосы, начиная с кончиков, дюйм за дюймом продвигаясь выше. – Его ещё называют серотониновой или дофаминовой ямой. Особенно она сильна после экстази, мефедрона, MDMA и солей. И особенно при депрессии.

Я вытираю глаза и хлюпаю забитым носом. Как это он понял, что у меня депрессия? Хотя, наверное, это видно за милю.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Помнишь, я рассказывал про друга детства, который учил меня кататься на велосипеде? – Марк смотрит на меня в зеркале, и я киваю. – На самом деле это была моя старшая сестра… Она умерла от передоза в девятнадцать. И я был рядом с ней в тот момент… Хуже того, я продал ей ту дозу. А сам обкурился травой и уснул.

По моим щекам вновь бегут слёзы, и я с досадой их вытираю. Молчу, чтобы не повторяться со своим этим «мне очень жаль», от которого никому не легче. Теперь я знаю, что это всего лишь реакция организма на наркотики, вызывающая повышенную эмоциональность со знаком минус.

– А у тебя неплохо получается, – говорю я, указывая на волосы.

По довольной ухмылке Марка вижу, что ему это даже нравится. Он любовно проводит ладонью по моим волосам, откладывает гребень в сторону и осматривает плоды своих трудов.

– Ну вот. Красота! – уголки его губ тянутся вверх, и он выглядит чрезвычайно удовлетворённым. Даже очаровательным.

– Мне стыдно за свою инфантильность, – признаюсь я, избегая смотреть ему в глаза. – Веду себя как… Как девчонка в пубертате. Ты не обязан со мной возиться, я это понимаю…

Марк опускает тяжёлую ладонь мне на макушку и взъерошивает волосы.

– Порой всем нам нужно побыть девчонкой в пубертате, чтобы потом снова стать взрослым.

Хмыкаю и расплываюсь в улыбке.

– Неплохо сказано, мистер Бандит.

– Ну всё, иди переодеваться. Надеюсь, та одежда, что осталась от бывшей, тебе подойдёт.

Прокручивая в голове его слова, я надеваю голубую блузку с мини-юбкой, что любезно (кинув прямо в лицо) мне предоставили, и недовольно вздыхаю. Надо было надеть чёртов лифчик.

– Ну что, ты готова? – заглядывает ко мне Марк и открывает рот, когда его глаза опускаются ниже. Туда, где трещат пуговицы блузки. – Э-э-э, хм… Ну-у-у, у тебя грудь определённо больше, чем у моей бывшей.

Это он про мою троечку? Хотя, наверное, за последний год я поправилась, и троечка превратилась в упрямую четвёрку. Даже забавно видеть, как Марк пытается держать лицо. Впрочем, я занята совсем другими мыслями.

– Значит, её бюстгальтер мне не подойдёт…

– А зачем он? – интересуется он, складывая руки на груди. – Тебе и так… Э-э-э… Так больше шансов, что тебя пустят.

– Ну, ладно, – равнодушно соглашаюсь я. – Может, хотя бы майка есть?

Меня ведут к шкафчику с одеждой, где я, прилично покопавшись, выуживаю подходящую вещь – маленький белый топ на бретельках. Он, конечно, маловат, но хоть как-то держит мою грудь. Надеваю поверх блузку и выгляжу почти прилично.

Остановившись у клуба «Кристал», мы договариваемся о дальнейших планах, пока я пялюсь на фотку Джимми в телефоне Марка. Рыжий засранец – понятно.

– Вхожу в клуб, ищу Джимми и пытаюсь вытащить его на улицу. О’кей, поняла. Слушай, а почему ты сам не пойдёшь?

– В случае, если он действительно хотел нагреть босса, а заодно и меня, он сразу же сбежит, и фиг его тогда отыщешь. А у нас нет на это времени, – он долго смотрит на меня, а потом спрашивает. – Ты как, в порядке?

– Вроде, да. Спасибо!.. Такое ощущение, что прошло уже несколько дней, а то и месяцев…

– Да-а-а, понимаю, – улыбается Марк. – Чувствую себя так же. Сумасшедший выдался денёк!

На всякий случай обмениваемся номерами телефонов, и я гордо шагаю к входу в клуб. Каким-то удивительным образом у меня получается пробраться через фейс-контроль. Давненько я не была в подобных местах. Даже забыла, насколько тут громко. Уф!

Минут десять брожу по тёмным закоулкам, пока не натыкаюсь на компанию пьяных ребят у бара. Среди них мелькает рыжая шевелюра.

– Хэ-э-эй, Джимми! – добродушно кричу я, и на меня устремляется три пары нетрезвых глаз. Шанталь – красотка с белокурыми локонами – приподнимает одну бровь. Сразу видно, у кого она научилась этому надменному взгляду.

– А ты кто, крошка? – спрашивает Джимми, с ног до головы окидывая меня пошловатым взглядом. Честно говоря, для «крошки» я слишком рослая.

Включить обаяние и женственность на сто процентов. – Сэр! Есть, сэр!

– Элис, – улыбаюсь я и смущённо хлопаю ресницами. Понижаю голос, добавляя ему нотку сексуальности. – Мы познакомились на вечеринке у Нэтали, неужели ты не помнишь?

Сэр, у нас перегрузки!

На секунду он задумывается, но потом делает вид, что вспомнил меня. Супер! Добыча сама идёт ко мне в руки. Шанталь смотрит на меня с неприязнью. Оно и понятно, ведь я украла внимание её хахаля.

Сэр, опасная отметка пройдена! – Отлично! Так держать, рядовой.

Джимми представляет мне своих друзей и угощает коктейлем, неловко приобняв за талию. Пытаюсь вывести его «поболтать» на улицу, но он ни в какую. Крепкий орешек, однако.

Мой телефон вибрирует, и я вытаскиваю его, чтобы посмотреть, кто звонит. Марк. Пока я раздумываю, брать или не брать трубку, Джимми заглядывает ко мне через плечо и отшатывается.

– Марк?! Он что, здесь? – его глаза в ужасе расширяются. – Чёрт подери!

И он молниеносно даёт деру. Да ты, блять, издеваешься надо мной!

Остальные ребята, видимо, не понимают, что к чему, и остаются на месте с вытянутыми лицами. Я нажимаю в телефоне «Принять звонок» и спотыкаясь бегу за Джимми, каким-то чудом не ломая себе ноги на этих адских шпильках. Ну прям мисс Конгениальность!

– Ëб твою мать, Марк! – ору в трубку, задыхаясь. – Ты мне всю операцию сорвал! У чёрного входа! Срочно!

Нужно бежать со всех ног, чтобы догнать рыжего засранца, а если ты на каблуках, надо бежать как минимум вдвое быстрее.

Джимми уже распахивает дверь, оглядывается на меня, победно ухмыляясь. Он выбегает из клуба, когда у входа внезапно появляется Марк и, выставив руку, опрокидывает рыжего ублюдка спиной на асфальт.

Я спокойненько закрываю за собой дверь и выхожу на парковку. Встаю рядом с Марком и смотрю на заходящегося в кашле Джимми.

– Привет, рыжуля! – говорит ему Марк с самодовольной улыбкой. – Решил кинуть меня и босса? Свалить с камнем, оставив меня разбирать ту кучу дерьма, что ты оставил?

Джимми нервно моргает, выглядит явно напуганным. Что ж, видимо, не такие уж они хорошие друзья.

– Да не, Марк, ты что?! – начинает он оправдываться. – Я собирался позвонить тебе, как только найду перекупщика.

Марк усмехается. Он явно не впечатлён.

– А мне тут нашептали, что ты уже его нашёл, – взгляд его становится холодным и жестоким. – Где камень, Джимми?

– Я… я спрятал его. Чёрт, бро, давай поговорим…

Встряхнув головой, Марк хватает его за шкирку и бьёт кулаком в челюсть. Раз, другой. Пока Джимми не начинает умолять о пощаде.

– Так где камень, псина подзаборная?

– Он… – Джимми плюёт кровью на асфальт. – Он надёжно спрятан. Давай уедем в безопасное место, и я его тебе отдам.

– Как это понимать?! Ты мне тут зубы не…

На парковку въезжают два чёрных тонированных джипа. Марк отпускает Джимми, и они оба тяжело вздыхают.

– Блять…

– Что происходит? – шепчу я.

Марк сжимает мою руку и взволнованно сглатывает. Из джипов выходят восемь крепких ребят, таких же, что были у моего дома, и направляются к нам. И у них есть пушки. Понятненько.

– Просто молчи, – шипит на меня Марк.

– Здарова, педики! – громогласно провозглашает высокий мужчина, гаденько ухмыляясь. Остальные ребята держатся на шаг позади него. – Вот мы вас и нашли. Либо вы сразу отдаёте Кохинур*, либо кто-то из вас сдохнет прямо тут.

Он тычет в нас дулом пистолета, но это кажется не таким страшным по сравнению с остальными семью пушками, что смотрят сейчас на нас.

Если я правильно поняла, Кохинур – это тот самый камень, очень ценный. Уверена, что это алмаз. Иначе, с чего бы такой шум?

– Тони, – начинает свою речь Марк. – Мы как раз решаем этот вопрос.

– То есть сейчас у вас камня нет?

– Нет, но…

– Ты, наверное, Джимми? – обращается Тони к нашему рыжему другу. Тот растерянно кивает.

Раздаётся громкий выстрел, и Джимми со стоном оседает на пол.

– НЕ-Е-ЕТ! – вопит Марк, бросаясь к другу, но его тут же хватает пара ребят. – Какого хрена ты сделал?! Ты пиздец какой долбоёб!

– Закрой нахуй свой спермоприёмник! – орёт Тони и бьёт его под дых.

Пока все отвлечены, я подбегаю к Джимми и осматриваю его. Пуля вошла в живот. Кровь горячим потоком льётся из раны, и я пытаюсь её зажать трясущимися руками. Бандитские разборки остаются для меня размытым шумом на фоне.

– Блять… я умираю?! – с ужасом спрашивает Джимми.

– Нет-нет-нет! – шепчу я, снимая блузку и затыкая ею пулевое отверстие. – Мы отвезём тебя в больницу. Там тебя быстренько подлатают. Ты только держись…

Джимми внезапно смеётся, пялясь на мою грудь, выглядывающую из-под топа.

– Ну, хоть на сиськи посмотрю перед смертью, – говорит он с блаженной улыбкой, и я нервно хихикаю.

– Можешь даже потрогать, – шучу я, а у самой глаза наполняются слезами. Он «уходит».

– Хочу спать, – шепчет он. Глаза его медленно закрываются.

– Нет, Джимми, тебе нельзя спать. Посмотри на меня! Держись, слышишь?!

Я встряхиваю его, и он на мгновение распахивает глаза.

– Он внутри…

Кто внутри? Внутри чего? Джимми не договаривает. Его глаза закатываются, и он обмякает. Меня неистово трясёт. Я с ужасом оборачиваюсь и вижу, как Марка запихивают в машину. Чёрт!

Краем сознания я понимаю, что мне бы по-тихому свалить куда подальше, но страх за моего нового друга оказывается сильнее. Редко ведь бывает такое, что ты впервые видишь человека, а кажется, будто ты знаешь его всю жизнь.

– Подождите! – ошалело кричу я, и замечаю, как Марк недовольно морщится, оглядываясь на меня. Резво поднимаюсь и бегу к машине, глупо цокая каблуками по асфальту. – Марк! Ты куда?!

– Да вот, решили с друзьями поехать пивка тяпнуть, – отвечает он с сарказмом.

На его лице на секунду вспыхивает раздражение, но тут же гаснет. Он вздыхает, умоляюще смотрит на Тони, и тот кивает. Бугай выпускает Марка из своей крепкой хватки и становится рядом, сцепив руки на животе.

Марк сидит на заднем сидении. Он протягивает связанные кабельными стяжками руки и ласково обхватывает моё лицо.

– Езжай домой, Элис, – говорит он, и голос его звучит так нежно, что у меня сжимается сердце. – Тебя не тронут, я договорился.

– А как же ты? – всхлипываю я.

– Отоспись за нас обоих, – сжимает он мою руку. Отодвинув меня в сторону, бугай садится в машину, а Марк высовывается в окно и кричит. – Это, конечно, не пять процентов, но хоть что-то.

Напоследок он подмигивает мне, и оба джипа скрываются за поворотом. А я стою на парковке и не знаю, что делать. В груди – разверзнутая пропасть. Разжимаю ладонь и вижу ключ от машины, что тайком сунул мне Марк. Горько усмехаюсь. Оставил мне свой автомобиль…

Примечания:

Кохинур, или «Коинур» – алмаз и бриллиант в 105 карат, который в настоящее время находится в короне королевы Елизаветы, один из наиболее знаменитых алмазов в истории.

Часть 3

Чувствую себя отвратительно. Сажусь в машину Марка и открываю бардачок. Там валяются какие-то документы, складной нож и пачка сигарет. Закуриваю и замечаю, что мои руки трясутся, а нога отбивает нервный ритм. Так не должно быть. Это неправильно. Всё идёт неправильно!

Всё из-за меня. Из меня вышел херовый помощник. Теперь Марка убьют, а я ничего не смогу сделать. Внутри меня всё клокочет от злости. К горлу подбирается ком, и я не могу сдержать слёз. СУКА! Я со всей силы бью по приборной панели, и кулак пронзает острая боль. Становится легче. Теперь боль разрывает снаружи, а не только изнутри. Ну вот, я снова оказываюсь в точке отсчёта: желание причинить себе боль, апатия, ненависть, дереализация…

Разжимаю кулак и наблюдаю, как на нём разливается синее пятно. Хочется разрезать кожу и вытащить это пятно наружу. В голове что-то щёлкает, и я выпрямляюсь. Конечно! Он внутри!

Быстро вытерев слёзы, я бегу к Джимми и щупаю его пульс. Тишина. На меня пялится застывший взгляд.

– Прости, Джимми! – говорю я и, стиснув зубы, открываю ему рот.

Заглядываю внутрь и радостно вскрикиваю. Из его горла торчит нитка, привязанная концом к зубу. Аккуратно тяну за неё. Вроде, идёт. Главное, не торопиться. Так, та-а-ак… Чёрт! Нитка туго натягивается и не идёт дальше. Потягиваю чуть сильнее, и она рвётся. Блять!

Бегу обратно к машине. В бардачке лежит нож Марка, и я просто молюсь, чтобы он оказался острым. Опускаюсь на землю рядом с телом Джимми и разрываю его рубашку. Пуговицы разлетаются в разные стороны и со стуком падают на асфальт. «А у Джимми неплохое тело», – думаю я и мотаю головой. Не отвлекайся!

Набираю полную грудь воздуха. Завожу нож повыше, примеряюсь и втыкаю его в плоть. «Это просто мясо, такое же, как свинина или говядина, – успокаиваю я себя. – Он уже ничего не чувствует». Веду нож ниже, увеличивая разрез, до самого пупка. Странно, мне казалось, что крови должно быть больше. Хотя ничего странного – он же мёртвый. Сердце не качает кровь, а следовательно, и кровотечения быть не должно.

Так. Дырка в животе есть. Судя по всему, камень находится в желудке. Желудок должен быть сразу под рёбрами. Вот он. Внутри крови оказывается больше – натекло от огнестрельного ранения. Видно фигово, и мне приходится промокнуть блузкой лишнюю кровь. Теперь я вижу нежно-розовые стенки желудка. Разрезаю его ножом, будто это обычные субпродукты, которые я готовила однажды на ужин. В желудке среди полупереваренных остатков пищи и желудочного сока нахожу заветный мешочек с камнем. Достаю его и прижимаю к своей груди. Господи, неужели я его нашла?! От облегчения я начинаю истерически рыдать вперемешку со смехом. Ладно, на это нет времени. Лишь бы успеть…