Девочка и пёс

В конце концов, как это часто бывает, всё решил случай. Как-то днем, сонно покачиваясь в седле, Цыс ехал вдоль стены леса где-то в километрах 30 на север от Аканурана. И вдруг увидел как далеко впереди, по ощущениям так прямо из самой чащи, на дорогу вывернула большая телега, запряженная двумя пушистыми массивными лошадьми. Цыс тут же свернул в лес, спрыгнул с коня, увел в чащу и взяв его за морду, затаился. Спрятавшись за деревьями, он принялся следить за дорогой. Вскоре повозка проехала мимо и Цыс внимательно оглядел возничего и его спутника. Двое белых русоволосых мужчин. Возничий лет 40-45, крепкий, широкоплечий, с бородой. Его спутник постарше, наверно уже за 50, тоже с бородой, но голова уже серебрится сединой, телосложение более дородное и массивное. Кроме того, зоркий Цыс разглядел татуировку игральных костей на виске возничего – гипариец, а также схожесть черт обоих мужчин – братья. В телеге стояли плетеные корзины с крышками, отрезы какого-то полотна и связки мехов. Ехали конечно на рынок.

Как только повозка исчезла из поля зрения, Цыс вышел на дорогу и нашел место, откуда она выехала. Там, под пологом листвы и в окружении кустарниковых деревцев находилась совсем неприметная снаружи просека. Цыс почувствовал удачу. Он осторожно углубился в лес, ведя коня в поводу. И примерно через полкилометра вышел на открытое пространство и увидел впереди, немного на возвышении, симпатичный зеленый дом с красной черепичной крышей в окружении высокого палисада. Сердце Цыса забилось сильнее. Дом действительно ему понравился. Крепкий, добротный, из цельных бревен и обшитый досками, одноэтажный, но с высокой покатой крышей, под которой конечно располагалось удобное мансардное помещение. За домом, метрах в ста, вверх взметнулась скальная гряда, слева и справа к палисаду почти вплотную подступал лес. На пространстве двора располагалось несколько аккуратных хозяйственных построек, судя по всему хлев, сарай и то, что с трубой, видимо, баня. Прячась за деревьями, Цыс всё с большим восторгом оглядывался по сторонам. Здесь было необычайно живописно, уютно и тихо. У него даже мелькнула мысль, что он совсем не против чтобы и его последний дом располагался в таком же дивном, уединенном, закрытом от ветров и посторонних взглядов, месте. На крыльцо дома вышла женщина в синем платье и Цыс затаился, скрывшись за деревом. Женщина спустилась во двор, весело улыбаясь, поговорила с кем-то невидимым, возможно собакой, обошла дом и исчезла из виду.

Цыс еще несколько часов продолжал свои наблюдения, кружа по окрестностям и приближаясь к дому то с одной стороны, то с другой. В конце концов он решил что узнал достаточно. За домом находился каменный основательный колодец с поворотным подъемником и большой огород, доходящий почти до скалы. Из обитателей, кроме женщины в синем, несколько раз появлялась еще стройная бойкая девушка лет 15-16. Цыс также предположил наличие маленьких детей или возможно младенцев, ему почему-то казалось что в таком замечательном месте должна жить многодетная семья. О том что их всех придется убить он пока старался не думать. Но в тоже время он твердо решил заполучить этот дом и не отступать от этого, даже если домочадцев окажется больше пяти. Никаких признаков малых детей после многочасовой слежки он так и не обнаружил. Зато во дворе действительно имелся здоровенный, лохматый, пепельного цвета толстый пес с висячими ушами. Пес мало двигался и вообще производил впечатление довольного ленивого существа. Он явно пару раз то ли услышал как Цыс ходит по лесу, то ли учуял его, но лаять не стал, а лишь глухо заворчал, глядя в сторону незнакомца. Никого из хозяек пса поблизости не было и это ворчание прошло незамеченным. На фронтоне дома над дверью Цыс углядел лежащую на боку синюю восьмерку – знак бесконечности, один из главных символом гипарийцев

Цыс уехал в город. По дороге он размышлял кем же ему представиться по прибытии в дом. Подумав и так и эдак, он решил что вполне может выдать себя за странствующего проповедника великой богини Гипа. Это казалось ему весьма умным ходом. Гипарийцы всегда с большим радушием и теплотой относились к своим собратьям по вере. И весьма сдержанно к представителям всех других религий, ибо были глубоко убеждены что те живут во лжи, иллюзиях, ханжестве и лицемерии. Гипа, не обещавшая никому на свете никаких благ, вознаграждений и бенефиций за какую угодно праведную жизнь и сколь угодно ревностное служение лично ей, была, по мнению гипарийцев, единственной кто относился к людям честно и прямодушно, благородно и искренне. Своих последователей она учила тому, что у них за левым плечом стоит смерть и всем правит случай. Нет никакого рая и ада, нет правильной и неправильной жизни, все ритуалы, обряды, таинства, священнодействия бесполезны и служат лишь помрачнению ума, есть только дорога к недостижимому горизонту, вечный путь нескончаемых изменений, есть только выбор и последствия, игра случая, уровни вероятностей и хаос взаимодействий. Естественно при таком подходе, служители других конфессий с редкостным для них единодушием объявляли учение гипарийцев чудовищной и опасной ересью, подталкивающей человека к вседозволенности, распущенности и безответственности. Ибо в отсутствии нравственных ориентиров, устойчивых идеалов поведения, непреложных законов воздаяния человек превращался, по их мнению, в хищное животное, управляемое лишь своими низменными и эгоистичными побуждениями. Некоторые из самых непримиримых противников гипаризма даже призывали к физическому искоренению и истреблению этой жуткой ереси. Но эти призывы по большой части уходили в некуда, ибо что в Агроне, что в Сайтоне, переживших тяжелейшую эпоху опустошительных кровавых религиозных войн, люди на всех уровнях социальной иерархии, от монарха до последнего нищего, казалось раз и навсегда обрели стойкое отвращение к любым формам религиозной нетерпимости. И хотя конечно местные конфликты и склоки на этой почве порой случались, в целом в обоих королевствах подавляющее большинство населения относилось очень спокойно к тому что кто-то рядом, может быть ближайшие соседи, верят в другого бога, исповедуют иные ценности и нормы поведения. Цыс относился ко всему этому еще более равнодушно. Себя он считал абсолютным безбожником и всегда посмеивался над всеми этими лживыми ханжами-священнослужителями и особенно над их бездумной раболепной паствой, не способной ни к какому критическому мышлению. Большинство религиозных постулатов практически любого учения, по его мнению, просто противоречили здравому смыслу. А особенно его забавлял факт того что на свете существует такое огромное количество разных богов, богинь, учений, религий, священных текстов и все они кем-то считаются истинными и единственно верными. По разумению Цыса одного этого факта было достаточно чтобы понять насколько всё это лживо, надуманно и нелепо. Но вот к гипаизму он относился с некоторой симпатией. Ему импонировала глубинная вера гипарийцев в то что миром управляет безжалостный и непредсказуемый хаос случайностей, которому наплевать вообще на всё. Также ему нравилась мысль что смерть каждого человека всю жизнь стоит у него за левым плечом и никто не знает когда она положит свою холодную ладонь ему на плечо и скажет что время истекло. А после смерти ничего нет, человек пропадает, его личность и память навсегда исчезают развеиваемые ледяными ветрами Вселенной, он обращается в облако звездной пыли, которое вплетается в легендарный громадный плащ-шлейф Гипы, из которого она творит новые миры и вообще всё что угодно.

Укрывшись в крохотной съемной комнатке на последнем этаже не слишком респектабельного доходного дома, Цыс принялся за собственное преображение в странствующего проповедника. У гипарийцев не было как таковых культовых сооружений, храмов или церквей, где могли бы обитать какие-нибудь монахи и проповедники. Все ордена этой религий были странствующими, ибо вечное странствие было квинтэссенцией гипаизма, сама их богиня, прекрасная беспощадная великая Гипа, была вечной неутомимой странницей, приводящей своим нескончаемым путешествием в движение всю Вселенную. Но вместо храмов у них были так называемые Звездные дома, где проживало какое-то строго определенное количество общинников. В этих домах всегда давали приют и пищу любому страннику-гипарийцу. Он мог там жить какое-то время, а если он хотел остаться, то община кидала жребий кому из них уходить. Избранный случаем общинник навсегда покидал Звездный дом, пришедший же оставался, заняв его место. Вообще гипарийцы очень многие вещи решали жребием, веря что тем самым они приучают себя к тому что в мире нет ничего постоянного и надежного.

Первым делом Цыс нацепил пышный парик из русых волос, так как в гипаизме не слишком-то поощрялась бритость или лысина, и такую же внушительную бороду. Длинные спутанные волосы, как некоторый символ хаоса, считались весьма привлекательными. Всем этим конечно можно было пренебречь, поскольку во всём учении гипарийцев не было почти ничего обязательного к исполнению, но всё же Цыс решил, что ему, как будущему проповеднику, следует соблюсти все приличествующие каноны. Как и полагается он выкрасил один локон парика красным цветом, другой синим – символы горизонта и неба. Попросил знакомого мастера сделать себе временную татуировку знака бесконечности на задней стороне шеи. Конечно её не было видно под русой шевелюрой, но она была абсолютно обязательна для любого кто принял Гипу как свою богиню, и Цыс решил не рисковать. Повесил на грудь веревочку с разукрашенной круглой деревяшкой – символ колеса. Облачился в толстый широкий шерстяной халат-балахон, запахнулся, подвязался красно-синим кушаком. Натянул черные перчатки без пальцев, гипарийцы свято верили что точно такие же есть на руках богини, они скрывают волшебные линии судьбы на её ладонях. В них написаны ответы на все вопросы и прикосновением голой ладони богиня может вывести любого человека или вещь из под власти всемогущего случая и даровать любую какую ей угодно судьбу.

Цыс всегда таскал за собой по квартирам зеркало где-то метр на полметра. Такой ценной вещи могло не оказаться на новом месте, а зеркало ему было жизненно необходимо, поскольку он не редко занимался перевоплощениями и придирчиво оглядывал насколько хороша маскировка. И то что он увидел сейчас, неожиданно очень понравилось ему. Он был внушителен и импозантен, прямо-таки суровый решительный пророк, неистовый и прямодушный служитель великой богини, неутомимый странник, неустрашимый скиталец. "Может всё бросить и правда отправится в нескончаемое странствование, проповедуя людям, скрываемую от них истину", с усмешкой подумал он. Буду входить во дворы и кричать страшным голосом: "Одумайтесь, неразумные! Бросайте всё и в дорогу. Тысячеглазя Гипа поведет вас!" Затем спросил себя не стоит ли ещё и меч нацепить. В гипаизме очень уважали длинные прямые клинки, считая их символами устремленности, решимости и пути. Но не стал. Он не любил мечи и не умел ими пользоваться, они казались ему громоздкими и неудобными. Он предпочитал яд. Ну или в крайнем случае нож. Еще ему пришлось раздобыть сучковатый посох, очередной не обязательный, но всенеприменнейший атрибут бродячего проповедника Гипы.

И уже ранним вечером Цыс спокойно вошел во двор желанного дома. Он не стал изощрятся в поисках предлога или объяснения как он здесь очутился, а просто заявил что он mitter Хорвиг, идущий из Валенского Звездного дома в южные земли, что он дьявольски устал и просит незамысловатого приюта на ночь, хоть во хлеву и скромного ужина, хоть чёрствой лепешки и капустного листа. Благочестивый миттер, это было что-то вроде почетного звания проповедника в гипаизме, был встречен с распростертыми объятиями и тут же приглашен в дом и посажен во главу тяжелого темного стола. Хозяева искренне обрадовались столь уважаемому в их вере гостю. Ни о каком хлеве и жалком капустном листе не могло быть и речи. Отец Хорвиг получит всё самое лучшее. Через несколько минут Цыс уже знал каждого из немногочисленное семейства по имени. В доме жили четыре человека. Двое родных братьев: старший Марид Эмер и младший Лейнс Эмер. Супруга Лейнса – Сомина. И их дочь Тойра. Мариду было под пятьдесят, Лейнса Цыс оценил как своего ровесника может чуть старше. Сомина тридцать с небольшим, то есть лет на десять младше мужа и юной Тойре, как с гордостью сообщили родители уже исполнилось 15 лет. Миттер Хорвиг благословил всех четверых, нарисовав легким касание на груди каждого знак бесконечности. Все были счастливы.

По началу конечно хозяева некоторое время присматривались к нежданному гостю, поскольку было хорошо известно, что бродячие проповедники частенько отличаются тяжелым, суровым нравом и с беспощадной прямотой обличают всех кто по их мнению как-то отступает от великого учения Гипы. Но добродушный словоохотливый миттер Хорвиг быстро расположил всех к себе. Цыс повидал и испытал немало на своём веку. Он много скитался, встречался как ему сейчас казалось с тысячами тысяч людей, был свидетелем удивительных и жутких событий, еще больше слышал от других, много читал когда его почти на пять лет заперли в "милосердном госпитале", то есть в доме для умалишенных, где вместе с безумными содержались и в конец опустившиеся бродяги, умирающие наркоманы, люди с чрезмерными физическими отклонениями, венерические больные, чудовищные преступники, опасные философы и поэты и прочие вольнодумцы с нежелательными для государства идеями и поведением. И хотя сам Цыс полагал, что большая часть его жизни состояла из лишений, страданий и горестей, он вполне мог припомнить много веселых эпизодов, случавшихся с ним или забавных историй происходивших с другими. В крайнем случае можно было пересказать что-то вычитанное в книгах, ибо он нисколько не сомневался, что сидящие с ним за столом люди отродясь не держали в руках ни одной из них. И Цыс старался. Особенно по душе его слушателям пришлись истории про жадных, самодовольных, глупых попов, пасторов, капелланов, коэнов, мулл и прочих клириков. Лейнс улыбался сдержанно, а вот Марид и Сомина смеялись во весь голос. Миттер Хорвиг хохотал вместе с ними, звучно ударял себя по ляжкам, шумно отхлебывал медовый эль из огромной кружки и смачно вытирал рот и бороду. При этом Цыс так вошел в роль, что в очередной раз чуть не сорвал свою фальшивую бороду. Тогда он решил немного сбавить обороты, тем более юную Тойру уже выпроводили из-за стола. Хорвиг, следуя приписываемой миттерам манере изъясняться с использованием словес и оборотов, которые никак нельзя было счесть приличными, уже несколько раз отпускал грубоватые и заковыристые выражения, заставлявшие присутствующих дам смущенно прыскать от смеха, а мужчин сдержанно улыбаться.

Цыс принялся ненавязчиво интересоваться как здесь живется семейству Эмеров и заодно расспрашивать о доме и восхищаться им. Выяснилось что дом они купили два года назад у какого-то вдовца, потерявшего смысл жизни и отправившегося его искать в Астару. Живут они уединенно и тихо, соседей у них почти нет, до ближайших около 4 километров. "Отлично, просто отлично!" восклицал про себя Цыс. Дом замечательный, из живцовой древесины, которая никогда не гниет, к тому же пропитанной маслом солнечных орехов, так что никаких жучков-резчиков, волокновых клещей, древесных крыс, черной плесени и прочей гадости. Дом прекрасно держит тепло и не впитывает влагу. Имеется просторный высокий подвал, между прочим отделанный камнем. Цыс продолжал высказывать восхищение и при том совершенно искреннее. Хозяевам явно было очень приятно это слышать и тем более от миттера, которому вообще-то полагалось крайне не одобрительно относиться к любым проявлениям мещанской гордости собственным жилищем, ибо по канонам гипаизма идеальная стезя жизни предполагает полное бездомье и вечное скитание из одного временного пристанища к другому, никогда не забывая что всё эфемерно, всё переменчиво и постоянен только путь. Особенно был доволен Марид, так как именно он нашел этот дом и уговорил семью младшего брата вложиться в его приобретение. Вдовец, прежний хозяин дома, несмотря на то что потерял смысл жизни, не потерял хватку прожженного торгаша и затребовал за своё жилище немалые деньги. После длительных утомительных переговоров он уступил лишь самую малость. Но Эмеры нисколько не жалеют. Они счастливы здесь. И кроме того, как бы в шутку, но и все же с явственным удовольствием сообщил Марид, у дома даже есть собственное имя. Бывший хозяин называл его не иначе как поместье "Лиловое облако". Обычно туманы белые или голубые, а здесь, радостно рассказывала уже Сомина, он, спускаясь со скал, приобретает странный фиолетовый и лиловый оттенок. Или это от испаряющейся росы лилорнов, которые повсюду тут растут. У подножья скал, в границах леса, туман словно попадает в ловушку и буквально погружает дом в густую непроглядную завесу, которая может сохраняться до позднего утра. Выглядит всё это очень необычно и с непривычки странно перемещаться в таком бесплотном облаке, скрывающем весь окружающий мир.

Цыс слушал очень внимательно, понимающе кивал и улыбался в нужных местах. Всё выглядело идеально, как в сказке. Удаленное тихое место, живущее уединенно семейство, каменный сухой подвал, ещё и туман, который в случае опасности мог помочь скрыться. Цысу так не терпелось завладеть домом, что он даже пожалел о том что перенес "устранение" хозяев с ужина на время сна. У него с собой в сумке была квадратная бутыль из толстого темно-коричневого стекла, в которой медленно плескался тягучий "собачий ликёр" из корней пятилистного панакса. "Собачьим" его прозвали из-за специфического аромата, вполне приятного для человек, но оказывающего несколько странное воздействие на собак. Аромат сильно волновал их, они начинали кружить на месте, то приближаться к источнику запаха, то удаляться от него, тихо скулить и повизгивать и в конце концов укладывались возле источника, замирали и зажмуривались словно бы переполненные некими счастливыми переживаниями. Ликёр считался дорогим напитком и даже в некотором роде элитным, его терпкий прохладный чуть вяжущий сладкий привкус подавляющее большинство людей считало удовольствием. И если выпадал случай, мало кто отказывался выпить стаканчик драгоценной жидкости, особенно если в качестве угощения. И потому, подмешав в него смертельный яд, прозванный "Черным Беном", Цыс получил в свои руки страшное и надежное оружие. "Черный Бен" практически не имел запаха и лишь слегка горчил. Однако в пряном букете ликера он был абсолютно незаметен. "Черный Бен" добывался из грибообразного морского моллюска, который выстреливал в своих врагов струей черной вязкой жидкости, обволакивающей противника и парализующей его. Из этой защитной жидкости умельцы и извлекали отравляющее вещество и затем продавали его всем желающим. Однако моллюск водился лишь в определенных местах и на некоторой глубине, при этом поймать его было не просто, не говоря уже о том что опасно для жизни. С учетом этого за "Черного Бена" просили немалые деньги. Но Цыс не поскупился. По его мнению идеальный яд должен был обладать следующими качествами: не иметь запаха, цвета, вкуса, действовать быстро и безотказно, и не оставлять никаких следов. И "Черный Бен" почти соответствовал идеалу. У него не было запаха и практически вкуса, некоторая горчинка без труда маскировалась. Его черный цвет легко размывался в растворе, а действовал он воистину безотказно. Одной чайной ложки на пол-литра "собачьего ликера" хватало для того чтобы гарантировано умертвить человека в течение 5-10 минут, если он сделает хотя бы несколько глотков отравленной жидкости. Однако нельзя было сказать что "Черный Бен" не оставляет следов. Да, от него тело не покрывалось красными пятнами как от бурой волчанки, волосы не белели и не отваливались как от "серебряной тины", кожа не становилась фиолетовой как от пурпы, не покрывалась сетью разбухших капилляров как от "жабьего сока", глаза не подергивались непрозрачной пеленой как от "бешеного слепня", сквозь плоть не прорастали странные жесткие травинки, называемые "козьим ворсом", как от "ворчливых грибов". Но характер конвульсий, красные выпученные глаза, обмякший проваливающийся живот, серо-зеленая пена на губах многое могли сказать знающему человеку. Кроме того, то что происходило с жертвой после принятия яда было не слишком-то Цысу по душе. Жертва хрипела, сипела, выкатывала глаза, задирала голову, выгибалась, иногда расцарапывала себе горло. Она явно задыхалась, но при этом еще судя по всему испытывала жесточайшую боль от шеи до живота. Смотрелось всё это достаточно неприглядно и все эти физиологические эксцессы вызывали у брезгливого Цыса, как он сам это называл, стойкий "эстетический диссонанс".

У него в арсенале имелись и более "мирные" яды, после принятия которых человек умирал спокойно и тихо, словно бы засыпая. Но все они были не надежны или действовали в течении часов, а то и дней. За свою долгую многотрудную карьеру отравителя Цыс многое узнал и о ядах и о человеческом организме. Главный вывод, который он сделал для себя, это то что ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Любой, даже самый смертельный токсин может вдруг повести себя самым непредсказуемым образом. И причиной этой досадной непредсказуемости чаще всего был сам человек, потенциальная жертва, индивидуальные особенности которой неожиданно делали её невосприимчивой к яду. Почему – неизвестно, просто в теле человека было нечто такое, что мешало яду оказать свое привычное действие. Иногда это очень раздражало Цыса, так как всегда надо было быть готовым, что всё пойдет не по плану. А ведь кроме особенностей организма оставались ещё и обычные случайности, которые просто могли помешать жертве принять приготовленную для неё порцию яда. Цыс мог рассказать немало подобных истории. Добавишь зелье в любимый рыбный пирог очередного смертника, а тот вдруг возьмет и откажется его есть, не хочется ему видите ли сегодня, легкая дурнота видите ли его одолела. В такие минуты Цысу хотелось схватить кусок пирога и со всей силы яростно затолкать его в рот этого ненавистного ему своей необязательностью субъекта. Другой же вроде и проглотит яд, да вдруг от грибочков с огурчиками его прихватит жесткий понос и все Цысовы труды насмарку. Третий же нажрётся так что пузо трещит и тщательно выверенная доза яда просто бесполезно растворяется в этой горе пищи. Четвертому нальешь драгоценное зелье, за которое золотом плачено, а он вдруг заприметит какую-то мушку в стакане и с омерзением выплеснет всё на землю. Вот поэтому Цыс предпочитал доставлять яд прямо в кровь, уколом или порезом. Но это конечно требовало совершенно иного подхода к делу, ибо в этом случае он обнаруживал свои намерения и должен был быть готов к ответной реакции. И для этого, как свое рода ультима ратио (Ultima ratio), он на всякий случай всегда держал за пазухой либингский нож.

Но "Черный Бен" никогда не давал промашек, несмотря на какие угодно индивидуальные особенности. По крайней мере Цыс о подобном не слышал. Разве что в отношении авров. Но у тех всё никак у людей, с раздражением думал он. Большинство известных ему смертельных ядов по непонятным причинам не оказывали на "ящериц" никакого воздействия. При этом авр неожиданно мог отравиться казалось бы совершенно безобидной субстанцией, например обычным человеческим молоком. Цыс был свидетелем того как чуть ли не три дня авра выворачивало наизнанку, когда "добрые люди" подсунули ему эту жидкость. Зрелище блюющего авра навсегда запечатлелось в его памяти как одно из самых отвратительных.

Но что касается народа омо, тот тут "Черный Бен" действовал также надежно как и удар копья в сердце. В течении максимум 10 минут человек умирал. Единственное что могло нейтрализовать убийственный токсин моллюска это губчатая плоть так называемого "каменного яблока" – еще одного морского обитателя, который кажется был невосприимчив к ядам вообще всех своих ядовитых соседей по подводному миру. Субстанция, извлекаемая из под твердого панциря "каменного яблока" на вкус была довольно противной, но никакого вреда человеку не причиняла, а многие даже уверяли что она целебна и чуть ли не дарует долголетие. Но это Цыса не интересовало, жить вечно он не собирался. Главное что "каменное яблоко" действительно являлось надежным антидотом. Он убедился в этом на собственном опыте. Однажды ему пришлось распить бутылку отравленного "Черным Беном" вина в компании совершенно бешеных головорезов, которые грозились буквально разрезать Цыса на части, если он не исполнит то что обещал. Исполнить он не мог и проглотив пару кусков, словно тряпичной, мякоти "каменного яблока" он пил вино вместе с головорезами, пока все они в жутких корчах не упали перед ним замертво. Сам же он не почувствовал вообще ничего, даже какого-то легкого недомогания.

Здесь, в поместье "Лиловое облако", он думал провернуть тоже самое. В принципе он мог даже обойтись без "каменного яблока". Когда-то один бродячий фокусник, с которым они сдружились, показал ему как можно вполне убедительно пить из пустого стакана, предварительно незаметно вылив его содержимое. Веселый бродячий артист, конечно, ни в коем случае не предполагал использовать это прием при отравлении людей и показывал его своему товарищу в шутку, как возможный способ не напиваться в обильно пьющих компаниях. Но Цыс оценил прием по достоинству, сразу разглядев его потенциал. Веселого бродячего фокусника, кстати, Цыс сдал потом судьям как только узнал, что за него обещана награда как за опасного вольнодумца и участника знаменитого Тиренского восстания, когда толпы возмущенных горожан вступили в сражение с судебной гвардией, попытались изгнать из Тирена всех кто связан с Судебной Палатой и основать независимый город-государство. Цыс иногда вспоминал как на него глядели дети фокусника. Старший, мальчик, со слезами и ненавистью, а его младшая сестра с удивлением и растерянностью. И так странно, ведь ему было совершенно наплевать на этих детей, но его память зачем-то сохранила их имена: Мальрик и Нейра.