Портал домой

Гусь остановился, важно обернувшись на сестер:

– Ч-час пик. Наверное, п-праздники. Только с-страх у них о-один – у-успеть или не-не успеть. – Рокосуда передернуло. – Г-готовы? – спросил гусь отрешенно.

В Маиных глазах заиграл блуждающий огонь интереса; на щеках появились ямочки. Юка тяжело выдохнула, отведя взгляд:

– Конечно, всегда готовы, – сказала она иронично.

– Да ладно тебе, Ю! – воскликнула Мая. – А, по-моему, будет весело! По коням! – вскрикнула она восторженно.

Им всегда давали совместные задания, на которых действительно было очень весело: выявляешь слабости человека, наслаждаясь жизнью за его счет, – и вовремя сдаешь полученную информацию. В этой тайной деятельности их подкупало ощущение избранности. Даже неведение относительно цели работы не смущало их, как и то, что они не были официально посвящены в клуб – все срослось постепенно, само собой; сестры с детства видели то, чего нет, во всем руководствуясь чувственной интуицией, которая однажды привела их к клубу. Так же сама собой произошла их первая встреча в десятилетнем возрасте, завязавшись в дружбу, – из-за неприязни между родственниками по линии отца и по линии матери – в связи с их «некрасивым» расставанием: Юка долгое время не принималась семьей отца и почти с ней не виделась. В редкие моменты встреч с неблагосклонными родственниками она чувствовала их холод и высокомерие, часто прорывавшиеся словесной грязью в отношении ее семьи.

Мая деловито выудила телефон из самодельной вельветовой сумки, набирая номер:

– Это мой знакомый! Ночью вообще не спит. Божий одуванчик, – сказала она.

После первого гудка трубку подняли.

– Миша, выйдешь минуты через четыре на закругление? Я буду с сестрой, – обыденно проговорила она, широко открыв глаза, улыбаясь Юке невидящей улыбкой.

– Да, конечно! – и Миша куда-то отошел, не завершив звонок.

– Одуванчик… Только не обижай его!.. – попросила она Юку, что скорее являлось признаком хорошего настроения, нежели наставлением.

Вскоре подошел их трамвай, красно-белая Tatra T3, – обычное дело для Донецка. Скоростное расписание не соблюдалось, и, чтобы успеть на транспорт, следовало заблаговременно обосноваться на отправном пункте. Конечно, для сестер это не составляло большого труда: время для них автоматически замедлялось, все виделось в обычном земном ритме. Мог смутить разве что эффект «размытого движения» от приходящего и отходящего транспорта, исчезающий с задержкой.

Сестры прошли по чем-то освещенной площадке. Мая остановилась, обернувшись на гуся:

– Пока, милейший Рокосуд, – и заискивающе улыбнулась.

– Что з-застыли, девушки? – загоготал Рокосуд; его глаза загорелись огнем. – Са-адитесь, д-да поближе к-к выходу, вам вс-ставать на следующей! – вскинулся он.

Сестры взобрались в переполненный трамвай, модифицированный внутри до неузнаваемости, – он был похож на салон самолета. Свет погас. Над почти незанятыми сиденьями нависали самые невообразимые комбинации существ, невидимых глазу обычного человека. Это были духи мыслей (ДМ). Их физическая оболочка была совершенно эфемерна. Они расступились перед сестрами – в чем не было нужды, – дав им сесть. Пилот трамвая – карикатурный лысый лилипут, изуродованный множественными не сходящими морщинами презрения на лице, с длинным носом и маленькими ручками, – тотчас предложил им меню. Они часто сталкивались с ним во время других миссий. Юке было неприятно его выражение лица, – ей оно не казалось смешным, как Мае. Он навис над ними, услужливо пытаясь задернуть шторы. Его округлый живот в несвежей рубашке закрыл сестрам глаза; они глубоко вдохнули, откашлявшись. Мая все пыталась словить Юкин взгляд, чтобы вместе захлебнуться смехом, а Юка, давно понявшая ее настроение, продолжала отводить глаза в окно, не переставая воображать, что угодила в логово потных уродливых гномов, похитивших ее, спящую красавицу, из доброй сказки.

Выдохнув, сестры заказали по чашке кофе с собой: Юка – черный кипяток без сахара, а Мая – холодный, сахарный, со сливками. Желая поскорее «пробудиться», Юка тотчас залпом его выпила, – ей не хотелось ощущать вкус кофе, приготовленного мерзкими тварями. «Если бы не эта часть заданий, все было бы куда радостнее», – думала она. Спинки сидений упали назад, сестры, прикрыв глаза, откинулись на них. Это была важная часть перед началом задания: мгновенно уснуть, тогда в их мозг поступала общая информация о жизни «заказанного» человека, его интересы и цели, – некий виртуальный обзор.

Спустя пару минут спинки поднялись; Маин кофе дымился на откидном столике. Над сестрами высветилась морда орангутанга, раздувавшая тяжелым дыханием мокрые ноздри; глубоко посаженные глаза смотрели в упор. Орангутанг был одет в бархатный деловой костюм фиолетового цвета с разноцветным галстуком-бабочкой.

Мая незаметно качнула головой в сторону обезьяны; Юка шепнула ей на ухо:

– Кажется… Кому-то прилетит поздравок от конкурентов, – констатировала она, выдавив усмешку.

Мая вяло состроила гримасу.

– Но ведь Новый год… – она грустно посмотрела в окно.

– Да он сформированный уже… Значит, тот, кому прилетит, сам виноват, что допустил у себя перед глазами, – со знанием заявила Юка.

На выходе одежда и внешний вид сестер трансформировались, исходя из полученной информации, под предпочтения Миши. Теперь на Юке был синий стеганый пуховик ниже колена, светло-голубая шерстяная шапка с помпоном и голубые укороченные угги; распущенные волосы и макияж с розовыми губами, который она ненавидела, дополняли образ. Почему ее всегда хотят накрасить? Юка не любила краситься; макияж ей казался неудобной стягивающей маской, связывающей ее руки и без того сдержанные эмоции: ей нравилось тереть глаза и притрагиваться к лицу, жестикулируя.

Мая оказалась в меховой бордовой шапке-ушанке, мешковатой куртке светло-кораллового цвета с объемными вязаными карманами и бордовых кроссовках на платформе со стразами; она была без макияжа и осталась этим недовольна, хотя сам образ ей понравился. Юку так и тянуло подносить руку к губам, но каждый раз она отдергивала ее, опасаясь, что все размажет.

Они вышли на остановке трамвайного закругления, когда вокруг все еще царила тьма и осыпалась пороша. Затушив в салоне свет, трамвай тихо вспорхнул и, зависнув в воздухе, исчез.

Встреча

Сестры изменились после полета: Юка приобрела холодное очарование, поумерив врожденную грубость; Мая раскрепостилась, готовая всему вторить заигрывающим смехом. Вскоре Мая почувствовала холод, и Юка создала ей невидимую защиту, приобняв. Поблизости пробивались почки на деревьях и всходила трава.

Сестры переглянулись, кивнув друг другу; достали из сумок телефоны и выключили их. Таково предписание клуба – отключать телефоны на задании.

– А этот друг точно придет? – спросила Юка.

Пригревшись, Мая была готова бурчать что угодно, чтобы Юка продолжала ее согревать.

– Та, конечно, Ю! Когда еще у него будет свидание с двумя красотками?! – патетично сказала Мая, опустила голову на плечо Юки и устало прикрыла глаза.

Через пять минут подпрыгивающим шагом пришел ссутуленный Миша и, заметив, что Мая уснула на плече у сестры, протянул вспотевшую холодную руку Юке, пожав ее руку легким прикосновением. Юку зацепили его большие добрые уставшие полуприкрытые глаза, – в этих глазах она узнала свое одиночество; на его лице не отражались эмоции, но она почувствовала его неловкость и волнение, он пытался их спрятать за гипертрофированной вежливостью и отзывчивостью. На какое-то время войдя в его состояние, Юка отразила эти эмоции. Миша долго переминался с ноги на ногу, не решаясь заговорить; вскоре он неуверенно вовлек Юку в обсуждение спящей Маи и ее непростого характера, – и Юка почувствовала облегчение.

Вскоре прибыл пустой трамвай. От резкого лязганья Мая спросонья вздрогнула, потеряв равновесие; Юка вовремя удержала ее от падения.

– Вот и приехали, – процедила Юка. Все зависли в свете трамвая.

Вскоре все трое уселись на задние сидения, расположенные в ряд. Севшая посередине Мая счастливо предложила всем взяться за руки. Ее предложения часто были необычны, но Юка к этому привыкла. Они держались за руки. Юка знала, к чему клонит сестра, глядя на них поочередно с загадочной улыбкой; она отвела взгляд в окно. Вскоре полились сладкие Маины речи: «Миша хороший, он и мухи не тронет», «Ну и богатырь, правда, Ю?» – Юке хотелось исчезнуть; она нехотя повернулась.

– Мая, зачем ты?.. – недоумевала Юка, не закончив фразы.

Мая ласковее улыбнулась, прикрывая в удовольствии глаза, устремляя лицо к воображаемому источнику света.

– Ах, как хорошо!.. – протянула она, вбирая воздух в легкие.

Юка закатила глаза, ухмыльнувшись. Восклицания сестры, зачастую не имевшие ничего общего с происходящим, невольно наводили на мысль, что та находится где-то не здесь или же в измененном состоянии сознания. Миша, следовавший тайному призыву Маи, теперь не отрывал взгляда от Юки, а ее взгляд пилил потолок. Между ними возникала скрытая связь, и теперь все вопросы и ответы негласно посвящались одной Юке, чему Мая, восторженно улыбаясь, была только рада. Юка была не так довольна: проявление земных чувств стоило ей больших усилий. В то же время – и она это заметила – этот парень сглаживал ее холодность.

Мая продолжала шутить, смеясь от своих шуток в ожидании поддержки друзей. Юка ушла в себя; Миша увлекся рассказами о всевозможных духовных практиках: от «сверхновых» медитаций до измененного состояния сознания, – но его никто не слушал – все погрузились в себя.

За окнами раздавался ритмичный стук, вышедший для Юки на передний план. Люди, изредка заходившие на остановках, с интересом поглядывали на них, подвисая над сиденьями, прежде чем сесть; Юка не сводила с них испытующего взгляда, обернувшись в броню неприязни и вызывающей важности, ограждая своими крыльями и друзей. Мая в то же время с кокетливым интересом поглядывала на наиболее симпатичных незнакомцев; ее голос делался мурчащим и возбужденным; глаза при разговоре с друзьями распахивались, метая любопытные взгляды на людей.

С разобщением мозаики сложившегося мира Юки – сюда же входили ее друзья – в ней начали происходить незаметные изменения. Излишняя сдержанность и предугадывание дальнейших действий вылились в беспричинное волнение. Теперь, чтобы выглядеть прежней – намеренно игнорируя эти ощущения, – она сильнее отстранялась от друзей, но облегчения это не приносило: трамвай то ширился, размываемый волнами, то сужался, приобретая резкость очертаний. Но Юка продолжала изо всех сил натягивать на себя маску спокойствия, одновременно теряя координацию, – в животе бегал распирающий табун.

Вопрос друзей: «А куда мы поедем?» отдался в ней контрольным выстрелом. Юка, из-за сильного внутреннего напряжения преисполненная излишней любезности, щебечущим голосом пропела:

– Да с вами хоть куда!

Вцепившись в Мишину коленку, она заглядывала одичавшими глазами на Маю:

– У тебя есть зеркальце? У меня все в порядке с лицом? – ища хоть какой-то поддержки. В лице Маи читались растерянность и испуг.

«Что же Юка творит? Она завалит задание», – прочитала Юка по ее лицу. Это было до того унизительно, что Юка обозлилась на все вокруг и внезапно обрела уверенность, тревога прошла. Она почувствовала себя униженной и внутренне обособилась от друзей; абстрагировалась, чтобы восстановиться.

Они вышли на следующей остановке после парка Горина, проследовав пешком еще три остановки до дома Юкиной матери. Нужно было скоротать время, чтобы попасть в ближайший ресторан-пивоварню немецкой кухни Beerstown, подымить кальян.

Снега нападало немерено. Посмотришь вверх – черные звезды кружатся посреди серого бескрайнего неба. Вскоре все трое стояли у торца Юкиного дома, посреди одинокой холодной и бесконечной синевы, договариваясь о чем-то большем, а вовсе не о спланированном маршруте; обмениваясь той информацией, которую сестры недополучили в трамвае. Дом, в котором Юка выросла, теперь казался ей чужим, словно в нем кто-то провел чужое детство. Детская площадка во дворе со сломанными качелями, некогда бывшая свидетельницей неприятных сцен с ее друзьями детства, теперь казалась брошенной выросшими детьми, на смену которым пришли дети со смартфонами.

«Какие такие мысли этого аутсайдера могли нас вызвать?» – размышляла Юка, не находя ответа. Вот уж осточертевшая работа, заставляющая сдавать неповинных. В Мише не было ничего необычного: скромный с виду парень, без вредных привычек, с неявными странностями.

Просидев на лавочке и погуляв между домами, они отправились в ресторан. Юка оттаивала, румянясь от приливающих чувств. По пути Миша все ближе жался к ней, вызывая и в ней волнение. Когда-то Юка пообещала себе разделять личное время – когда она позволяла себе испытывать чувства, и рабочее время – когда требовалось хладнокровие для совершения, по ее мнению, неправомерных действий, от этого она испытывала внутренний конфликт и напряжение.

Они плелись по проулку между двумя садиками. Солнце взошло над горизонтом, окрасив слоистые облака в алый цвет, подсвеченный ярко-желтой каймой. Долгая прогулка на удивление нисколько не утомила новых друзей, только сильнее сплотив их.

Ресторан в виде средневекового замка, располагавшийся у дороги, которую заездившие машины превратили в грязное месиво из снега, был обвешан синей гирляндой-занавесом вдоль карниза крыши. Рядом находилась детская площадка и приземистая елка с такой же гирляндой и выбивавшейся красной звездой. Интерьер заведения был так же «средневековым»: кирпичная кладка, отделка из дикого камня, массивная мебель и стулья из натурального дерева, обитые кожей и прикрепленные к дереву гвоздями с крупными позолоченными шляпками, приглушенный свет и множественные элементы декора в виде рыцарских доспехов. Основные места располагались вокруг party-бара «Башня», находящегося на возвышении по центру и огражденного стеной с витражными окошками. У входа их встретил сонный талисман заведения – медведь в баварском костюме, – он определенно собирался перекурить, но увидел их, украдкой выглянув из-за двери.

Они уселись за уединенным столиком у окна; вскоре им принесли безалкогольные коктейли мохито за счет заведения – как первым посетителям. Юка села рядом с Мишей, чтобы избегать прямого зрительного контакта, но вскоре поняла свою ошибку: она чувствовала давление на личное пространство, и ей пришлось сдвинуться ближе к проходу.

Официант принял заказ, включавший два алкогольных мохито, – Мише с Юкой вкус неалкогольного не пришелся по вкусу.

– Ой, посмотри, как две няшные снежинки на подоконнике жмутся друг к другу, пытаясь согреться, – заметил Миша, ставший галантным и внимательным к незаметным деталям. Когда он обращался к Юке, его голос приобретал масляную певучесть и возбужденное дрожание.

Юка с притворной улыбкой засмотрелась на пол, думая: «Прекрасно. Согреться, чтобы растаять». Наконец подошел кальянщик. Миша с Юкой совпали в желании подымить «чем-то кислым», а сидевшая напротив Мая, улыбнувшись, независимо забронировала «сладость». Увидев ее уверенный настрой, они склонили свой выбор в ее пользу. Вскоре Мае принесли греческий салат, а Юке – имбирный чай, чтобы, как объяснили, не вскружил голову кальян.

Сестры отлучились в уборную, чтобы восстановить энергию, расходующуюся на общение с людьми, и обменяться некоторой информацией. В предбаннике ярко-красного цвета, стоя перед зеркальным полотном, они сделали совместные фото; Юка избегала взгляда в зеркало. Как только дверь в уборную подалась, сестры со смехом побежали скрываться в кабинки.

– Кажется, Ю, он к тебе просто намертво… – многозначительно заметила Мая. – Думаю, я теперь тут лишняя. Ты и сама с ним – о-го-го! – справишься, – добавила она с облегчением.

– Подожди еще чуть-чуть, – отвечала Юка, прерывисто дыша, и это состояние было Мае знакомо.

– Не волнуйся, ты такая умничка! Маэстро своего дела! – заключила Мая вдохновенно.

Юка расширила ноздри, втянув поглубже воздух.

– Ты знаешь, о чем я!.. Мое волнение – это конец нашему заданию!..

Мая жизнерадостно засмеялась, опустив переживания Юки, которую захлестывали волны одиночества. Юка знала, что без поддержки Маи она все завалит. Чтобы успокоиться, она вытащила из сумки ароматическую палочку, попросив у Маи зажигалку; усевшись на крышку унитаза в позу лотоса, включила негромко звуки природы на айфоне, принявшись выравнивать дыхание.

Мая закашлялась от ароматического облака и, задержав дыхание, просипела, что подождет за столиком. Спустя пять минут Юка вышла под пение птиц на телефоне; позабыв о догорающей палочке в руке, и невозмутимо уселась за столик.

– Как у них тут холодно… Кажется, стало еще холоднее, – заметил Миша.

– Они просто экономят, я уверена, – холодно сказала Юка, пристально посмотрела на Мишу и сухо улыбнулась.

За окном взбушевалась метель; окна у краев незаметно подернулись морозными узорами, которые Юка подметила косым взглядом, нахмурилась и сжала губы. Она лучше других знала причину этому.

– Ох, у Юки на душе сплошная весна, даже птицы распелись в ее присутствии! – благоговейно пропела Мая, сведя возникшее напряжение на нет. Затем она начала мечтать, как в разгар зимы они устроят пикник на природе.

Переключившись, Юка с облегченной улыбкой стала разливать остывший чай по кружкам под пение птиц из кармана. Кальян ударил в головы, отыгравшись на Мае и только восстановившейся Юке.

Оправляясь от удара кальяна, вскружившего голову, Юка оглянулась, пытаясь оценить окружающее и неожиданно заметив видоизмененных людей: они стали полупрозрачными, задвоившись; на ногах отсутствовала обувь. Юка завороженно смотрела в направлении столиков; увидев пропасть в глазах сестры, Мая посмотрела следом. За окном постепенно смеркалось; стены ресторана теряли непроницаемость – просвечиваясь.

Увидев замешательство сестер, Миша проследил за их взглядами. «Он тоже, глянь!» – телепатически сказала Юка, чуть наклонив к нему голову; ее ноздри раздулись. Мая хитро сощурилась на Мишу, кокетливо улыбнувшись, безмолвно отвечая: «Это очень странно, Ю. Что это происходит?..» Миша не выдержал:

– Вы смотрите друг другу в глаза, и я словно вижу отрывки мыслей, падающих звезд, – он положил руки на стол – одну на другую – и со страдальческой улыбкой кротко и печально выдохнул. Вдруг Юке пришло в голову, что его душа выше устремлений этого нескладного тела.

Миша залпом выпил алкогольный коктейль, чему сестры обрадовались в надежде, что теперь он все им выдаст. Сестры окинули взглядом зал, им помахал сидевший за столиком полупрозрачный человек. Они услышали чье-то телепатическое обращение, адресованное им: «Вы на задании?» Сестры округлили глаза, и Миша тотчас принялся считать в них звезды, уютно подперев щеку ладонью, растянув улыбку. «Ты слышала?» – телепатически взывала Юка к Мае. – «Да… Неужели он нам? Не может быть… чтобы незнакомец общался с нами телепатически», – отвечала Мая. – «Я вас прекрасно понимаю. Вы, наверное, новенькие в клубе?» – интересовался человек, не думая подходить. – «Нет, не новенькие», – отвечала Юка, сжав губы. Мая покачала головой из стороны в сторону, наконец воспроизведя вслух: «Не рассказывай ему ничего. Мы не знаем, кто это». Но мужчина больше ничего не спрашивал – он исчез.

Все это время опьяневший Миша оценивал их сощуренным взглядом философа, выставив локоть на стол и подперев вскинутую голову указательным пальцем на губах.

– Поехали в «Дом Синоптиков»?! Угощаю, – вывел он неожиданно решительно.

Мая обрушилась на спинку дивана-кресла, кивая и накручивая на палец локон красноватого оттенка: она была приятно удивлена предложением своего подопечного, – развлечения и танцы были ее любимой частью заданий.

– Конечно, угостишь, – добавила она мурчащим голоском.

– Разве он и утром работает? – сказала Юка.

– О да, только без диджеев, – ответил Миша.

Он тотчас резво встал, оглядываясь в поиске официантов и куртки; увидел одного, крикнул:

– Счет!

– Там вешалка на входе. Мы же вешали куртки, – подсказала Юка, но Миша оказался достаточно горяч, чтобы продолжить поиски чего-то еще. Высыпав на стол купюры и мелочь, он принялся их пересчитывать, фасуя по стопкам, руководствуясь непонятно чем. Юка подхватила его затею, рассуждая про себя: «Судя по всему, ты – социофоб с творческими наклонностями… а, может, даже гениальными».

Было около одиннадцати часов.

Доехав, они вышли прямо у клуба, стоявшего особняком среди других зданий, выделявшегося как лотос на кувшинке. Потеплело; снег прекратился, и все поплыло грязью.

Увидев нелюдимое здание, они решили немного повременить, усевшись на остановке на лавочку.

– Чуть подождем и пойдем, – сказала Юка неуверенно.

– На трамвай? – отвечала Мая.

– Да уж, не хватает нашего трамвая, – сказала Юка понуро-мечтательно.

– Юка жить без них не может, – объяснила Мая Мише.

– Я тоже люблю, особенно задние сидения, – сказал Миша, незаметно придвинувшись к Юке.

«Вот и шел бы кататься!» – вскинулась Юка про себя. Когда она знала, что растрачивает время впустую, ее настроение падало; внутренняя энергия провоцировала ее беспокойство.

Юка встала, сказав телепатически: «Мая, пошли», направляясь в сторону клуба. Миша поднялся следом. Мая помедлила.

– Ах, как же хорошо! Еще два месяца – и весна! – протянула Мая на вздохе, поднимая голову вверх.

Миша помог Юке снять пуховик, а Мая, улыбнувшись им, самостоятельно повесила свой, – ей нравилось, что между ними налаживалась связь, и она теперь могла в удовольствие оторваться по-своему.

Они прошли в основной зал в виде амфитеатра с отходящей от центра потолка – над танцплощадкой – подсвеченной тканевой драпировкой; обогнули округлое пространство клуба и примкнули к барной стойке, как котята к молоку.

Вновь втроем – никого вокруг; музыка играла на танцполе позади, создавая интимную обстановку. Все заказали по коктейлю. Позади раздались шаркающие и притопывающие шаги: неизвестно откуда взявшийся мужчина засыпал под энергичный ритм, склонив голову, иногда подсматривая на сестер. Ремиксы на шлягеры сменяли друг друга: Walk, Stole the show, How deep is your love, «Пьяное солнце», «Твои глаза».

Мая отодвинула бокал с остатками коктейля, готовая разорвать танцпол и покорить несколько умножившуюся публику. Она схватила Юкину руку, которая, искусно вывернувшись, указала на уборную. Юка проследовала в уборную под припев: «…мимо нас пьяное солнце, оно уйдет и больше не вернется…»

Выключив свет, Юка уселась на закрытую крышку туалета в позу лотоса; мысли о том, что отец в неведении, где она, не отпускали ее. Туалетная комната стала постепенно охлаждаться, обрастая инеем.

Юка не успела впасть в анабиоз, ее ослепил свет, и повеял отрезвляющий запах сигарет: кто-то закурил, стоя прямо у ее кабинки. Очень скоро туалет разразился кашлем, послышался звук прыжков.

– Капец, совсем уже экономят на людях! Холодрень невыносимая! – нервно воскликнула женщина.

– Видимо, они хотят, чтобы вы больше танцевали, – отозвалась Юка мрачной любезностью, тихо откашлявшись.

Женщина цокнула, вспыхнув:

– А я у тебя вообще не спрашивала! И не надо тут свет выключать! Умная нашлась, советы давать, – и хлопнула дверью.

Юка вернулась к своим делам. Вскоре она перенеслась домой, оставив физическое тело в кабинке.

Так как ее никто не мог увидеть, она спокойно обошла дом в поисках отца; не найдя, она отправилась в летнюю кухню, где увидела его лежащим за столом с пустой чекушкой возле раскинутых рук. У Юки защемило сердце. Отыскав клочок бумаги и старый карандаш, которым отец раньше делал наброски, она написала чистосердечное, аккуратно положив его на стол, задержав на мгновение руку. Сжала губы, расширила ноздри, из ее карего глаза скатилась слеза; светло-небесный глаз, окаймленный черным кольцом, остался сухим. Она исчезла.

– Юка, ты где? Я тут замерзну! – говорила Мая, стуча в кабинку.

Юка оттаивала. Покрутив глазами и подвигав челюстью, она заворочала тяжелым языком:

– Да… тут, – и, с хрустом разогнув конечности, вышла.

Поджав губы, она приобняла Маю, не желая ничего объяснять.

– Вытрешь мне макияж? – спросила Юка.

– Так там же зеркало.

– Ты же знаешь, что мне…

– Ну ты же такая красивая! Мы же еще пойдем танцевать! Столько красавцев пришло – о-го-го!

Юка кротко, но серьезно качнула головой. Мая опечаленно вздохнула, надув губы:

– Доставай уже свои салфетки!..

Стерев все, она убедила Юку оставить помаду. Исполнив просьбу, Мая скромно отошла в сторонку, закурив. Юка молча дожидалась ее, то и дело вожделенно поглядывая на испускаемый дым. Пустив дым из носа, Мая достала из сумочки еще одну сигарету. «У тебя опять голова закружится. Тебе вообще не стоит…» – телепатически сказала Мая, не прекращая курить.

– Я все равно уже пила. Все нормально, – ответила Юка в голос.