скачать книгу бесплатно
– И где он сейчас? – торопливо спросил я.
– У себя наверху, он еще спит. Он просил разбудить его девять.
– Я поднимусь, и сам разбужу его, – произнес я. – Полагая, что мой приход застанет его врасплох и заставит неосторожно проговориться о чем-нибудь. Коридорный, показав мне на дверь комнаты Стенгерсона, начал спускаться вниз. Вдруг я увидел такое, отчего, несмотря на двадцатилетний опыт, мне стало дурно. Из-под двери вытекала тоненькая алая струйка крови, и, изгибаясь, пересекала коридор, образовывая маленькую лужицу у противоположной стены. Я невольно вскрикнул, и коридорный тот час же вернулся назад. Увидев кровь, он едва не потерял сознание. Дверь была заперта изнутри, но мы ее выбили. Окно в комнате было открыто, а под ним на полу, скорчившись, лежал человек в пижаме. Он был мертв, и, несомненно, давно: конечности уже успели закоченеть. Мы перевернули его, и коридорный опознал в нем того самого человека, который, снимая комнату, назвался Джозефом Стенгерсоном. Смерть наступила от глубокого ножевого ранения в левом боку, должно быть, при ударе было задето сердце. А теперь наступает самый интересный момент. Как вы думаете, что мы увидели над трупом?
Прежде, чем прозвучал ответ Холмса, меня охватило страшное предчувствие и по телу у меня поползли мурашки.
– Написанное кровью слово “Rache”, – ответил Холмс.
– Да, верно, – произнес Лестрейд с суеверным трепетом в голосе. В комнате воцарилось молчание.
В поступках неизвестного убийцы было что-то закономерное и непонятное. Едва я подумал об этом, и мои нервы, ни разу не сдававшие на полях сражений, затрепетали.
– Убийцу заметили, – продолжал Лестрейд. – Мальчик, разносящий молоко, шел обратно на ферму через проулок, на который выходят конюшни, что на заднем дворе гостиницы. Он заметил, что лестница, всегда лежащая на земле, была приставлена к широко распахнутому окну второго этажа. Отойдя немного, он оглянулся и увидел, как по лестнице спускается человек. И слезал он так спокойно и открыто, что мальчик принял его за работающего в отеле плотника. Сразу-то он ничего особенного и не заметил, но позже у него промелькнула мысль, что время для работы слишком раннее. Он припомнил, что человек был высокого роста, краснолицый, одет в длинное коричневое пальто. Должно быть, после убийства он не сразу вышел из комнаты – мы обнаружили тазик с водой со следами крови, в котором он, вероятно, ополоснул руки, и лист бумаги, о который он осторожно вытер нож.
Я взглянул на Холмса – описание убийцы точно совпадало с его догадками. Но лицо его оставалось непроницаемым.
– Вы ничего не обнаружили в комнате, что бы могло помочь напасть на след убийцы? – спросил он.
– Ничего. У Стенгерсона в кармане обнаружили кошелек Дреббера, но в этом нет ничего необычного – всегда и за все расплачивался Стенгерсон. В кошельке было восемьдесят фунтов с мелочью, и, по-видимому, ничего не взято. Мотивами этих странных преступлений является все, что угодно, но только не ограбление. В карманах убитого мы не нашли ни записок, ни бумаг, за исключением полученной месяц назад телеграммы из Кливленда с текстом: «Дж. Х. в Европе». Подписи под текстом не было.
– И больше ничего? – переспросил Холмс.
– Да ничего важного. Роман, который Стенгерсон читал вместо снотворного, на стуле – его трубка. На столе стоял стакан с водой, а на подоконнике – маленькая коробочка из-под мазей, а в ней две пилюли.
Шерлок Холмс с восторженным возгласом вскочил с кресла.
– Вот оно, последнее звено! – воскликнул он. – Теперь мне все ясно.
Лестрейд и Грегсон удивленно уставились на Холмса.
– Сейчас в моих руках находятся все нити запутанного клубка, – уверенно заявил мой приятель. Не хватает, конечно, нескольких деталей. С того момента, как Дреббер расстался со Стенгерсоном, и вплоть до обнаруженного вами тела секретаря, последовательность происходящих событий не вызывает у меня сомнения, словно все происходило на моих глазах. И я докажу вам это. Не могли бы принести эти пилюли?
– Они у меня с собой, – произнес Лестрейд, подавая маленькую белую коробочку. – Я взял и пилюли, и кошелек, и телеграмму, что бы сдать их в полицейский участок. Честно говоря, пилюли я взял совершенно случайно и не придал им никакого значения.
– Дайте их сюда, – сказал Холмс. – Теперь, доктор, – он повернулся ко мне. – Как вы думаете, это обыкновенные пилюли?
Конечно, вид у них был не вполне обычный. Маленькие, круглые, жемчужно – серого цвета, а если посмотреть на свет – прозрачные.
– Судя по их легкости и прозрачности, могу предположить, что они легко растворяются в воде, – заметил я.
– Совершенно верно, – ответил Холмс. – А теперь будьте так любезны, спуститесь вниз и принесите того несчастного больного терьера. Собака давно уже болеет, и хозяйка просила вчера усыпить его, что бы он больше не мучился.
Я сошел вниз и принес собаку. Она тяжело дышала и смотрела на нас мутными глазами. Видимо, жить ей осталось недолго. Судя по белой, как лунь, морде, она уже перешагнула порог собачьего существования. Я осторожно положил собаку на подстилку.
– Теперь я разделю одну из этих пилюль на две части, – произнес Шерлок Холмс, вынимая перочинный нож. – Одну половину я кладу в бокал, предварительно налив чайную ложку воды. Вы убедитесь, что наш друг доктор оказался прав, пилюля прекрасно растворяется.
– Да, весьма любопытно, – произнес Лестрейд обиженным тоном, словно полагая, что над ним издеваются. – Но я не вижу связи между вашими действиями и смертью мистера Джозефа Стенгерсона.
– Терпение, друзья мои, терпение! Со временем вы все поймете. Теперь добавим чуть-чуть молока, это сделает более приятным вкус жидкости. Увидите, с каким удовольствием собака вылакает все до капли.
Продолжая свои объяснения, он вылил приготовленную смесь в блюдце, и поставил его около терьера. Пес моментально вылакал содержимое. Серьезность намерений Шерлока Холмса настолько ошеломила нас, что мы, застыв от неожиданности, в молчании следили за животным. Однако, ничего не происходило. Собака продолжала все так же, вытянувшись и тяжело дыша, лежать на подстилке. По-видимому, ей не стало ни лучше, ни хуже.
Холмс вынул часы. Прошла минута, затем еще одна, но и они не принесли никакого результата. На лице Холмса отразились глубокое недовольство и разочарование. Кусая губы, он нервно постукивал пальцами по столу, выказывая все признаки нетерпения. Он так сильно переживал, что мне даже стало искренне жаль моего друга. В то время как Грегсон и Лестрейд злорадно усмехались, довольные непредвиденной заминкой, с которой столкнулся Шерлок Холмс.
– Это не могло быть простым совпадением! – воскликнул он, вскакивая с кресла, и принялся ходить взад-вперед по комнате. – Нет, это не возможно! Те самые пилюли, каковыми, по моим предположениям, отравили Дреббера, на самом деле, найдены после смерти Стенгерсона. И они абсолютно безвредны. Что все это значит? Неужели ход моих рассуждений оказался ошибочным? Это невозможно! И вдобавок ко всему эта несчастная собака. Ах, вот в чем дело! Теперь я все понял! – восторженно заявил Холмс и бросился к коробке. Разрезав на две части вторую пилюлю, он растворил ее, добавил молока и снова сунул терьеру. Не успело несчастное, бессловесное создание окунуть язык в приготовленную смесь, как конечности его свели страшные судороги. Собака умерла, будто сраженная молнией.
Шерлок Холмс, глубоко вздохнув, вытер выступивший на лбу пот.
– Верить надо было тверже, – произнес Шерлок Холмс. – Пора бы мне уже знать, что если какой-либо факт, казалось бы, противоречит ходу логически построенных выводов, следовательно, он может быть иначе истолкован. В коробочке лежали две пилюли – одна с сильнодействующим ядом, другая же совершенно безвредная. Мне следовало бы заранее это знать. Еще до того, как я увидел коробку.
Последнее замечание Холмса настолько поразило меня, что я усомнился, в своем ли он уме. Однако сам факт того, что собака умерла, говорит как раз о верности его предположения. Мне показалось, что туман, окутавший мои мысли, постепенно рассеивается, уступая место смутному, расплывчатому облику правды.
– Все это кажется вам довольно странным, – продолжал Холмс. – Потому как в самом начале расследования вы не обратили внимания на важность одной единственной детали, которая и служила ключом к разгадке. Мне удалось за нее ухватиться, и все, что происходило потом, подтверждало мою первоначальную догадку, по сути, явилось ее логическим следствием. Таким образом, факты, которые ставили вас в тупик и все больше запутывали дело, мне, наоборот, многое прояснили, укрепив мои умозаключения. Мы часто ошибаемся, путая странное с таинственным. Часто наиболее банальное преступление оказывается самым загадочным, потому как в данный момент ему не сопутствуют какие-либо особенности или же необычные факты, служащие основой для логических выводов. Убийство было бы невероятно трудно раскрыть, если бы тело жертвы просто нашли бы лежащим на улице без всяких там “outre” и сенсационных подробностей, которые делают его особенным. Непонятные, странные детали на самом деле не усложняют преступление, а лишь упрощают его.
Терпение Грегсона, слушавшего эту речь с нескрываемым раздражением, подошло к концу.
– Послушайте, мистер Холмс, – произнес он. – Мы всегда охотно признаем, что вы человек умный и у вас свой собственный метод работы. Нам сейчас нужно нечто большее, чем ваша лекция о пользе теоретических знаний. Необходимо поймать убийцу. У меня был свое мнение об этом деле, но вижу, что я ошибался. Молодой Шарпентье не может быть причастен ко второму убийству. Лестрейд подозревал другого человека, Стенгерсона, и тоже ошибся. Вы постоянно намекаете на то, что знаете гораздо больше нас. Полагаю, пришло время откровенно у вас спросить: что вы знаете об этом деле? Вы можете назвать имя убийцы?
– Не могу не согласиться с Грегсоном, сэр, – заметил Лестрейд. – В своих попытках мы оба потерпели неудачу. С тех пор, как я вошел в комнату, вы уже неоднократно замечали, что обладаете всеми уликами, подтверждающими ваши предположения. Надеюсь, вы не будете их больше скрывать?
– Если медлить с арестом убийцы, – заметил я. – У него окажется достаточно времени для того, чтобы совершить еще какое-нибудь злодеяние.
Все мы так насели на Холмса, что он явно заколебался. Опустив голову на грудь и нахмурившись, он продолжал ходить взад – вперед по комнате, как делал всегда, обдумывая что-то.
– Убийств больше не будет, – наконец произнес он, внезапно остановившись и глядя на нас. – Вы задали мне вопрос, могу ли я назвать имя убийцы. Да, могу. Но недостаточно просто знать его имя, нужно еще суметь поймать его. Я надеюсь, что благодаря принятым мною мерам, это скоро произойдет. Придется вести себя очень осторожно, потому как мы имеем дело с человеком хитрым и отчаянным, к тому же, как показывают обстоятельства, у него есть помощник, такой же умный, как и сам убийца. Пока убийца не знает о том, что преступление раскрыто, у нас еще есть шанс схватить его. Но если у него возникнет хоть малейшее подозрение, он изменит свое имя и растворится среди четырех миллионов жителей нашего огромного города. Не хочу оскорблять ваших лучших чувств, но вынужден сказать, что поймать таких преступников не плечу сыскной полиции – вот потому-то я и не обращался к вам за помощью. Если я потерплю неудачу, обещаю, что возьму на себя всю ответственность за совершенное упущение. Пока же я даю слово рассказать все, что знаю, но только если буду уверен, что моим планам ничего не угрожает.
Казалось, Грегсон и Лестрейд были далеко не в восторге ни от обещаний Холмса, ни, тем более, от подобного обидного намека на сыскную полицию. Грегсон вспыхнул до корней льняных волос, а похожие на бусинки глаза Лестрейда вспыхнули любопытством и гневом. Но ни тот, ни другой не успели произнести ни слова – раздался легкий стук в дверь и появился своей собственной персоной, довольно отталкивающей, надо сказать, представитель уличных мальчишек, Виггинс.
– Прошу вас, сэр, – произнес он, дотрагиваясь до пряди волос. – Кэб ждет вас на улице.
– Молодец, – ласково сказал Холмс. – Почему в Скотланд-Ярде не пользуются этой новой моделью? – продолжал он, вынимая из стола пару наручников. – Взгляните, как хорошо действует пружина. Они мгновенно защелкиваются.
– Нам вполне хватает и старого образца, – заметил Лестрейд. – Было бы на кого их надеть.
– Отлично, отлично, – улыбаясь, произнес Холмс. Кэбмен поможет вынести мои чемоданы. Скажи, что бы он поднялся, Виггинс.
Я был крайне удивлен поведением Холмса: собрался уезжать, а мне – ни слова! В комнате стоял небольшой чемодан – он вытащил его на середину и принялся, стоя на коленях, застегивать ремни. Вошел кэбмен, и Холмс продолжал суетливо возиться с ремнями.
– Кучер, помогите-ка мне застегнуть вот эту пряжку, – не поворачивая головы, произнес Холмс.
Парень с молчаливым пренебрежением подошел к Холмсу и протянул руки к ремню. В этот момент раздался резкий щелчок, металлическое звяканье, и Шерлок Холмс вскочил на ноги.
– Джентльмены, – с сияющими глазами воскликнул он. – Позвольте вам представить мистера Джеферсона Хоупа, убийцу Еноха Дреббера и Джозефа Стенгерсона.
Все остальное произошло в считанные секунды – настолько быстро, что я толком не успел ничего понять. Я отчетливо помню победное выражение на лице Холмса и звук его голоса, изумленное, дикое лицо кэбмена при виде сверкающих наручников, внезапно, словно по волшебству, появившихся у него на запястьях. Несколько минут мы стояли словно статуи. Затем в порыве безумной злобы преступник вырвался из рук Холмса и бросился к окну. Он вышиб оконное стекло, но выскочить не успел – Грегсон, Лестрейд и Холмс набросились на него, как свора ищеек. Они втащили его в комнату, где и началась ужасная драка. Преступник был настолько свиреп и силен, что постоянно отбрасывал нас. Как невозможно скрутить человека, бьющегося в эпилептическом припадке, так и мы не могли справиться с ним. Его лицо и руки были исполосованы, он истекал кровью, но, казалось, совершенно не замечал этого. И только тогда, когда Лестрейд, изловчившись, просунул руку преступнику под шарф и едва не задушил его, нам удалось с ним справиться. Мы не почувствовали себя в безопасности до тех пор, пока не связали ему ноги. Проделав все это, мы, пыхтя и задыхаясь, поднялись с пола.
– У нас есть его кэб, – произнес Шерлок Холмс. – На нем мы и доставим преступника в Скотланд-Ярд. Ну что ж, джентльмены, – продолжил он с приятной улыбкой. – Вот мы и добрались до разгадки нашей маленькой тайны. Пожалуйста, можете задавать любые вопросы. И не бойтесь, я вполне могу ответить на любой из них.
Часть II. Страна святых
Глава 1
Великая щелочная равнина
В центральной части огромного северного американского материка лежит сухая и безжизненная пустыня, служившая естественным барьером на пути цивилизации. От Сьерра-Невады до Небраски, от реки Йеллоустон на севере до Колорадо на юге простираются земли тишины и отчаянья. Но природа и здесь показала свой изменчивый характер. Тут есть и покрытые снегом вершины, и величественные горы, и мрачные, темные ущелья. Быстрые реки мчатся через каньоны, огромные равнины, скрытые зимой под снегом, летом становятся серыми от соленой пыли. Но на всем лежит отпечаток одиночества, безысходности и отчаянья.
Безлюдна эта страна. Здесь царствует безнадежность. Лишь изредка забредают сюда индейские племена в поисках новых земель для охоты, но тут же уходят. Даже самые отчаянные из них рады поскорее забыть пугающий вид этих равнин и оказаться подальше отсюда. Койоты крадутся по кустам, канюк тяжело машет в небе крыльями, и неповоротливый медведь гризли, неуклюже переваливаясь, бродит по темному ущелью, с трудом находя пищу среди безжизненных скал. Вот и все обитатели этой дикой местности.
Наверное, в целом мире нет более мрачной картины, открывающейся с северного склона Сьерра Бланка. Насколько хватает глаз, протянулась громадная и однообразная равнина, вся покрытая пятнами щелочи, похожими на заплатки, перемежающаяся чахлыми деревцами и низкорослыми кустарниками. У самого края горизонта лежит бесконечная цепочка гор с белеющими снежными вершинами, издали напоминающая очень длинную, местами со сточенными зубьями, пилу. На этой огромной части страны нет ни единого признака жизни, даже следа, оставленного живым существом. Птицы не парят в синевато-стальном небе, и ничто не движется по мертвой, серой земле – над пустыней повисла полная тишина. Напрасно вы будете вслушиваться в окружающую вас безжизненную пустоту – ответом будет лишь молчание, абсолютная, гнетущая тишина.
Уже говорилось о том, что на широкой равнине нет никаких признаков жизни, хотя это не совсем так. С высоты Сьерра Бланка видна дорога, извивающаяся по пустыне и убегающая вдаль, теряясь за горизонтом. Эта дорога изборождена колесами и вытоптана ногами множества искателей приключений. Повсюду разбросаны какие-то белые предметы, сверкающие на солнце так, будто их совсем не коснулись отложения щелочи. Подойдите поближе и рассмотрите их. Это кости: одни большие и грубые, другие поменьше и более аккуратные. Крупные кости – рогатого скота, а другие – человеческие. Полторы тысячи миль тянется этот ужасный, устланный смертью путь. Путь, по которому разбросаны останки тех, кто погиб в пустыне.
Такую безрадостную картину увидел перед собой одинокий путник четвертого мая 1847 года. Только по виду этот человек скорее походил на демона или духа этих мест. На первый взгляд ему можно было дать и сорок, и шестьдесят лет. Лицо путника было худым и изможденным, а желтая, словно пергамент, кожа туго обтягивала выпирающие кости. Его длинные, темные волосы и борода были сплошь усеяны белыми пятнами седины, а ввалившиеся глаза горели неестественным блеском. Рукой, похожей на кисть скелета, он сжимал винтовку. Путник был высок и широкоплеч. Чтобы не упасть, он опирался на винтовку. Но даже сгорбленная поза не могла скрыть его высокого роста и могучего телосложения. Однако, его изможденное лицо и одежда, висевшая мешком на исхудалых, как плети, руках, говорили о том, отчего путник столь ужасающе выглядел. Он умирал – умирал от голода и жажды.
Он с трудом, напрягая последние силы, спустился в лощину, а затем с трудом забрался на небольшое плато в тщетной надежде увидеть здесь, на равнине, хоть какие-нибудь признаки воды. Но перед ним расстилалась великая соляная пустыня, а дальше за ней – полоса диких гор, и нигде ни травинки, ни деревца. Значит, нет и воды. Он смотрел и на юг, и на восток, и на запад – нигде ни проблеска надежды. И тогда человек понял, что его скитания подошли к концу, и вот здесь, на этом унылом утесе, он и приготовился умереть. «Не все ли равно, здесь или на пуховой постели лет через двадцать?» – бормотал он, садясь в окружение валунов.
Прежде, чем сесть, человек положил на землю свою бесполезную винтовку и большую шаль, завязанную узлом, которую он нес на правом плече. Казалось, все это потребовало от путника невероятных усилий. Он почти без сил опустился на землю. Тотчас же из серого свертка раздался жалобный возглас, а вслед за тем высунулась маленькое, испуганное личико с блестящими темными глазенками. Потом показались и два крошечных, в ямочках, кулачка.
– Ты ушиб меня! – укоризненно произнес детский голосок.
– Прости меня, – ответил путник извиняющим тоном. – Я не хотел.
Говоря, он развязал серую шаль и вытащил симпатичную маленькую девочку примерно лет пяти. На ней были изящные ботиночки и нарядное розовое платьице с повязанным поверх льняным фартучком – видимо, ее одевала заботливая мать. Девочка была очень бледненькая и усталая, в то же время было видно, что на ее долю выпало гораздо меньше страданий, чем на ее путника.
– Тебе больно? – с тревогой спросил он, тогда как девочка теребила прядку золотистых волос, копной покрывавших ее голову.
– Поцелуй – и все пройдет, – произнесла она совершенно серьезно, показывая на ушибленное место. – Мама всегда так делала. А где мама?
– Мама ушла. Думаю, ты ее долго не увидишь.
– Как ушла! – воскликнула девочка. – Странно, и даже не сказала «До свиданья»? Она говорила это даже тогда, когда уходила к тетушке пить чай, а сейчас ее нет уже целых три дня. Скажи, почему тут так сухо? У нас нет воды и нечего поесть?
– Ничего нет, миленькая. Потерпи чуть-чуть, и все будет в порядке. Смотри веселее, и тогда тебе легче будет переносить невзгоды. Не так-то легко говорить, когда губы как подметки, но, полагаю, будет лучше, если ты узнаешь, как обстоят у нас дела. А это что у тебя?
– Посмотри, какие хорошенькие! И какие забавные! – восторженно воскликнула девочка, держа в ручонках два блестящих кусочка слюды. – Когда мы вернемся домой, то я подарю их брату Бобу.
– Скоро ты увидишь кое-что получше, – самоуверенно произнес мужчина. – Только подожди немного. Я вот что хотел тебе сказать. Помнишь, когда мы покинули реку?
– Ах, да.
– Так вот, мы рассчитывали, что скоро будем у другой реки. Но почему-то мы ошиблись. То ли карта подвела, то ли компас, или еще что-нибудь. Сейчас это уже не важно. У нас кончилась вода. Остался лишь маленький глоток воды для тебя, а потом…
– И ты не сможешь умыться, – серьезно перебила его девочка, глядя на его испачканное лицо.
– И попить тоже. Мистер Бендер, он был первым, кто умер, за ним индеец Пит, потом миссис Макгрегор, Джонни Хоунс, а потом, дорогая, и твоя мама.
– И мама тоже умерла!? – воскликнула девочка, и, уронив личико в фартучек, горько зарыдала.
– Да, все умерли, кроме нас. А потом я подумал, что, возможно, в этой стороне нам удастся отыскать воду. Я взвалил тебя на плечи и пошел – так началось наше утомительное путешествие. И, кажется, здесь стало еще хуже. А теперь у нас и вовсе нет никаких шансов!
– Ты считаешь, что мы тоже умрем? – спросила девочка, перестав всхлипывать и поднимая заплаканное личико.
– Полагаю, что дело к этому и идет.
– Почему же ты раньше мне этого не сказал? – произнесла она, радостно улыбаясь. – Ты так меня напугал. Но ведь, когда мы умрем, мы снова будем с мамой?
– Ты, дорогая, конечно.
– И ты тоже. Я ей расскажу, какой ты ужасно добрый. Я уверена, что она встретит нас у дверей рая с большим кувшинов воды и горкой гречишных оладьев, горячих, поджаренных с двух сторон – такие, какие любим мы с Бобом. А сколько нам еще ждать?
– Я думаю, не очень долго, – глаза мужчины были устремлены на север. На голубом небосводе показались три крошечных пятнышка. Они росли с каждой минутой и вскоре превратились в трех огромных птиц, которые сначала принялись кружить над головами путников, а потом уселись на одну из окружавших мужчину и девочку скал. Это были канюки, грифы с запада, чье появление считается предвестием смерти.
– Петушки и курочки! – радостно воскликнула девочка, показывая на их уродливые тела. Она похлопала в ладоши, заставляя птиц взлететь. – Скажи, а эту страну тоже создал Бог?
– Получается, что так, – произнес ее попутчик, слегка удивившись такому внезапному вопросу.
– Он создал все в Иллинойсе. Он создал и Миссури тоже, – продолжала малышка. – Я думаю, что это место тоже кто-нибудь создал. Но создал не очень хорошо, забыл сделать воду и посадить деревья.
– Ты не хотела бы помолиться? – робко спросил мужчина.
– Но ведь ночь еще не наступила.
– Это не важно. Богу все равно, когда ты молишься, лишь бы ты это делала. А молитву мы прочтем ту же, что ты читала перед сном в своем фургоне, когда мы ехали по равнинам.
– Почему ты сам не прочтешь какую-нибудь молитву?
– Я забыл их, – ответил он. – Я не произнес ни одной молитвы с тех пор, когда ростом был вдвое меньше этого ружья. Не помню, чтобы после этого я когда-либо молился. Ты говори, а я стану рядом с тобой, и буду повторять.
– Тогда ты встань на колени, и я тоже, – сказала она, расстилая на земле шаль. – Подними вот так руки, и тебе станет легче.
Лишь канюки были свидетелями этого странного зрелища. На узкой шали друг против друга стояли два путника – лепечущий ребенок и отчаянный, закаленный невзгодами искатель приключений. Кругленькое личико девочки и его изможденное, угловатое лицо были подняты к небу, на котором не виднелось ни облачка. Они словно видели Сущего, к которому обращались. Обращались, слившись воедино, два голоса – один высокий и чистый, другой – низкий и грубый. Они взывали к его милосердию и молили о прощении. Закончив молитву, они положили шаль, служившую им подстилкой, в тени камней, и девочка задремала, положив голову на грудь своего защитника. Он некоторое время смотрел на нее, борясь со сном, но усталость взяла свое. Три дня и три ночи он провел без сна и отдыха. Вскоре веки его опустились, закрыв на утомленные глаза, голова все ниже и ниже опускалась на грудь все ниже и ниже. Поседевшая борода мужчины смешалась с золотистыми косами его маленькой спутницы, путники крепко уснули.
Если бы мужчина не задремал, то в течении получаса наблюдал бы довольно странное зрелище. Далеко, у самого горизонта, там, где берет начало щелочная равнина, поднималось небольшое облачко пыли. Вначале маленькое, едва различимое, сливающееся с дымкой, постепенно оно приобретало ясные очертания, росло ввысь и вширь, пока, наконец, не превратилось в плотную, ясно различимую тучу. Она продолжала увеличиваться в размерах, пока, наконец, не стало ясно, что это – громадное облако пыли, поднятое движущимся по равнине огромным стадом животных. В местах плодородных человек наблюдательный пришел бы к выводу, что к нему приближаются бизоны, огромными стадами пасущиеся в прериях. Но здесь, в этих иссушенных, безжизненных землях такое было попросту невозможно! Вихрь пыли коснулся одинокой скалы, под которой нашли приют двое несчастных скитальцев, и из дымки стали вырисовываться парусиновые навесы повозок и фигурки вооруженных всадников. Показался огромный караван, идущий на Запад. Но что это был за караван! Когда его голова достигла подножья гор, его хвост был еще далеко за горизонтом. Через громадную равнину растянулись, смешавшись в беспорядке, телеги и повозки, конные и пешие, толпы женщин, спотыкающиеся под своими ношами, дети, часть из которых семенила рядом с повозками, а те, что поменьше, выглядывали из-под белых навесов. Очевидно, это были не обычные иммигранты, а странники, вынужденные под давлением сложившихся обстоятельств отправиться на поиски новой родины. Поднимающийся вверх шум и гам толпы людей смешивался со скрипом колес и ржанием лошадей. Но даже подобная жуткая какофония не была способна разбудить двух смертельно уставших путников.
Во главе колонны, верхом на лошадях, с суровыми, мрачными лицами ехало примерно двадцать вооруженных винтовками человек в домотканой одежде. Подъехав к скале, они остановились, и принялись совещаться.
– Родники направо, братья, – произнес один из них, со строгими, поджатыми губами, чисто выбритым лицом и с сильной проседью в волосах.
– Повернем направо у Сьерра Бланка. Оттуда мы сможем пойти на Рио-Гранде, – заговорил второй.
– Не бойтесь, вода здесь будет, – воскликнул третий. – Тот, кто способен высечь воду из скал, не покинет свой избранный народ!
– Аминь! Аминь! – отозвались остальные.
Они собирались двинуться дальше, как вдруг самый молодой и зоркий из них, воскликнув, указал на зубчатый утес прямо перед собой.
Вверху, ярко выделясь на фоне серых скал, трепетал кусочек розовой ткани. Всадники мгновенно придержали лошадей и вскинули ружья. К ним на подмогу из каравана галопом поскакал отряд подкрепления. У всех на устах было лишь одно слово: «Краснокожие».
