«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

Что же до того, что Сталин «не давал и тормозил», то как раз это и есть толика правды. Но делал так Сталин не потому, что поставил своё видение реальности выше фактов, а потому, что очевидными факты не были, положение было очень запутанным.

Вопреки утверждениям, что советская разведка всё точнёхонько докладывала Сталину (вплоть до того, что уже через несколько дней после его утверждения, т.е ещё в декабре 1940 года, у Сталина на столе лежал полный текст плана «Барбаросса», и что дата «22 июня» однозначно называлась нашими разведчиками, как дата нападения Германии на СССР), положение в данном вопросе таковым не являлось. Все серьёзные современные исследователи сейчас сходятся во мнении, что имеющиеся в распоряжении советского руководства разведданные в сочетании с данными, поступающими по дипломатическим каналам, буквально, до начала германского вторжения не давали уверенности, что Германия начнёт войну с Советским Союзом. Тем более, что она нападёт так вероломно.

В частности, о существовании у Германии плана войны против СССР советскому руководству, в самом деле, стало известно ещё в конце декабря 1940 года [15; 7], [82; 305], [88; 163-164], [52; 323-324, 373-374]. Правда, исследователи по сей день расходятся в конкретной дате этого события: одни говорят о том, что это произошло через 11 дней (О. Вишлёв, М. Мельтюхов, П. Ивашутин), другие – через неделю (А. Уткин, Г. Розанов) после подписания плана «Барбаросса» Гитлером, т.е. 29 или 25 декабря. Но сути дела это не меняет. Главное заключается в том, что никаким полным текстом «Барбароссы» советское политическое и военное руководство не располагало [15; 7], и в том, каким путём попала к нему эта информация.

29 декабря 1940 года советский военный атташе в Берлине генерал-майор В.И. Тупиков доложил в Москву о том, что «Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 года. Дано задание о проверке и уточнении этих сведений» [52; 323]. Вот вам и полный текст «Барбароссы» на столе у Сталина через 11 дней!

Естественно, что, получив это донесение, Москва потребовала «более внятного освещения вопроса» [52; 323]. Только 4 января 1941 года из Берлина пришло подтверждение достоверности этой информации, основанной «не на слухах, а на специальном приказе Гитлера, который является сугубо секретным и о котором известно очень немногим лицам» [52; 323]. Однако сам источник этого документа не видел, и в его сообщении содержались следующие сведения:

«Подготовка наступления против СССР началась много раньше, но одно время была несколько приостановлена, так как немцы просчитались с сопротивлением Англии. Немцы рассчитывают весной Англию поставить на колени и освободить себе руки на востоке» [52; 323-324].

К тому же в повторном сообщении сроком начала войны назывался не март, а весна 1941 года [52; 324].

То, что информация о наличии у Германии плана войны с СССР стала достоянием советской стороны, является безусловным успехом нашей разведки. Но нельзя не отметить и тот факт, что информация эта носила всё-таки приблизительный, а то и просто неточный характер. Так, 18 декабря Гитлер не отдавал приказа о начале подготовки войны с СССР, а уже подписал готовый план этой войны. Были ошибочными и сведения о начале войны в марте 1941 года (даже изначально датой окончания приготовлений к войне с СССР в «Барбароссе» значилось 15 мая); и информация о том, что война с Россией начнётся только после того, как из войны будет выведена Англия (план «Барбаросса» исходил как раз из положения, что Советский Союз будет разгромлен ещё до завершения войны против Англии) [52; 324], [47; 697]. И это могло быть не только ошибкой, но и намеренной дезинформацией. Источник, от которого генерал В.И. Тупиков получал сведения, так и остался анонимным [88; 163-164].

Таким образом, точное содержание плана «Барбаросса» осталось для советской разведки неизвестным, кстати, как и само это наименование.

Очень характерным штрихом, подтверждающим указанное положение, является то, что решение о выдвижении войск внутренних военных округов ближе к западным границам СССР было принято только 13 мая 1941 года! Это при том, что первоначальной датой окончания приготовлений к войне с Советским Союзом в плане «Барбаросса» значилось 15 мая. Т.е. война могла начаться и в этот день и всего несколькими днями позже. Перенос удара на 22 июня был связан с Балканской кампанией гитлеровцев, которая была импровизацией. Возникает логичный вопрос: если советское политическое и военное руководство знало подробности плана «Барбаросса», то не поздно ли оно начало принимать меры к отражению агрессии?

На самом деле с «Барбароссой» выдвижение войск внутренних военных округов на запад и не было связано. Оно явилось реакцией на визит заместителя Гитлера по партии Р. Гесса в Лондон в мае 1941 года. 12 мая германское правительство официально объявило о том, что 10 мая Гесс тайно вылетел в Англию. В Москве визит Гесса был воспринят как очень тревожный сигнал. Его расценили, как попытку определённых кругов в нацистском руководстве добиться примирения с Англией и тем самым обеспечить Германии тыл для войны против СССР [15; 18]. Таким образом, возникла необходимость в усилении советских войск в западных районах страны.

Если же говорить о сроках нападения Германии на СССР, то нашей разведкой назывались самые различные даты. Вот их список: «после войны с Англией», «март 1941 года», «весна 1941 года», «15 апреля 1941 года», «конец апреля 1941 года», «1 мая», «4 мая», «начало мая», «14-15 мая», «20 мая», «конец мая», «начало июня», «15 июня», «середина июня», «около 15 июня», «во второй половине июня», «22 июня», «конец июня», «24 июня», «29 июня», «июль- август» [46; 62], [15; 24]. Впечатляет? Нас тоже.

Теперь поставьте себя на место советского руководства того времени. Такое обилие сроков, многие из которых прошли, и ничего не случилось. Так были ли у Сталина, Наркомата обороны и Генштаба «точнёхонькие» данные разведки? Мог ли Сталин безоговорочно им верить? Думается, что на оба вопроса ответом будет однозначное «нет». Отсюда и брошенная Сталиным фраза из процитированного нами отрывка из «Воспоминаний и размышлений» Г.К Жукова: «Не во всём можно верить разведке…».

Просим понять нас правильно. Мы не хотим принижать подвиг советских разведчиков и объявлять их работу неудовлетворительной. Нет. Мы преклоняемся перед мужеством этих людей и отлично понимаем, что они делали всё, что могли. Но, как представляется, возводить напраслину на советских лидеров и высших военных тоже несправедливо (мол, им точные данные предоставили, а они не отреагировали). Как это не прискорбно, не было никаких точных, однозначных данных. Не только не знали в точности планов войны Германии с СССР, не только была чехарда с датами нападения, но и само это нападение зачастую в сообщениях разведки ставилось под сомнение. Так, знаменитый Рихард Зорге 11 марта 1941 года сообщал, что война с СССР будет начата Германией только по окончании англо-германской войны, а 21 мая он передал в Москву, что «война между Германией и СССР может начаться в конце мая», но «в этом году опасность может и миновать [52; 357]. 17 июня Зорге доложил, что «война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе (германского посольства в Японии – И.Д., В.С.) не знает – будет война или нет» [52; 357]. До войны оставалось пять дней. И только 20 июня Зорге сообщил, что, по мнению германского посла в Токио, «война между Германией и СССР неизбежна» [52; 357].

А вот что сообщали агенты «Корсиканец» и «Старшина», служившие в Берлине в штабе немецкой авиации. 20 марта 1941 года «Старшина», сообщая о подготовке к войне с СССР, отмечал, что «имеется лишь 50% шансов за то, что это выступление произойдёт, всё это вообще может оказаться блефом» [52; 347]. 24 апреля «Старшина» и «Корсиканец» сообщили, что акция против СССР уступила место удару на Ближнем Востоке. После ряда сообщений о том, что война с СССР всё-таки состоится, 14 мая было сообщено, что нападение на СССР отложено. И только 16 июня сообщалось, что всё уже готово к нападению [52; 348].

По разведывательным и дипломатическим каналам в Москву широким потоком поступала информация о том, что Гитлер намерен продолжать войну с Англией и готовится нанести ей удар на Ближнем Востоке или предпринять высадку на Британские острова, что в нацистском правительстве идёт ожесточённая борьба между сторонниками войны с Британией и сторонниками войны с Советами, что позиция Гитлера в «русском вопросе» неопределённа, что, скорее всего, войны не будет, а будут германо-советские переговоры, к которым стремится Гитлер, что накапливание сил у советской границы – это всего лишь метод давления на СССР, чтобы сделать его на переговорах более уступчивым, что, наконец, если война и начнётся, то ей будет предшествовать нормальная дипломатическая процедура: жалоба, реплика, ультиматум и только потом –война [15; 19-23].

Сейчас известно, что все эти данные были результатом дезинформационных операций, проводимых германскими спецслужбами с целью маскировки агрессивных планов в отношении СССР. Дезинформация активно распространялась нацистами вплоть до 22 июня [15; 20]. Надо признать, что дезинформационные акции были проведены весьма успешно. Многие наши разведчики и дипломаты «попались на удочку» и «гнали» в Москву «дезу». Так что ошибки советской разведки вызывались не тем, что она была столь уж плоха, а тем, что германские спецслужбы в данной ситуации оказались «совсем недурны».

Итог всего этого для Советского Союза был очень печален: советское руководство было дезориентировано в отношении намерений Германии. Как сообщалось в МИД Германии из Хельсинки со ссылкой на дипломатический источник в Москве 17 июня 1941 года (!):

«В советской столице нет абсолютно никакой ясности относительно того, как будет дальше развиваться ситуация, но, в общем, там не верят в изменение германской «восточной политики»» [15; 22].

Т.е. в Москве не знали, что Гитлер не испытывает никаких колебаний в «русском вопросе», что война с СССР решена почти год назад. Не знали, а потому надеялись, что войны с немцами может и не быть, по крайней мере, в ближайшее время, в 1941 году. Полагали, что войну можно оттянуть дипломатическими манёврами. Отсюда и боязнь дать немцам малейший повод к развязыванию войны, опасения, что мобилизация и сосредоточение РККА в западных районах страны может спровоцировать немцев к удару по СССР. Вот потому-то Сталин и «притормаживал» военных.

Да, сейчас мы знаем, что советское правительство ошибалось, и ошибка эта сыграла роковую роль. Можно за данную ошибку упрекать Сталина и других членов правительства. Но, представляется, будет это упрёком из сегодняшнего дня.

Тут уместно сказать о том, что дезинформационная акция, предпринятая нацистами, запутала не только Москву, но дезориентировала правительства, дипломатов и спецслужбы многих стран. Господствующим стало мнение, что подготовка Германией нападения на СССР – это блеф. Мирное урегулирование германо-советских противоречий неизбежно. Оно является само собой разумеющимся. Со дня на день немцы пригласят Сталина или Молотова с визитом в Берлин и подпишут с ними в обмен на определённые уступки новое соглашение о мире и сотрудничестве [15; 23]. Любопытно, что в последние предвоенные месяцы даже союзники Германии по Тройственному пакту (Италия и Япония) не располагали точной информацией о намерениях фюрера [15; 20]. Исключение составляли лишь узкие группы лиц в политических и военных кругах Финляндии, Румынии и Венгрии, стран, которые должны были с самого начала принять участие в войне на стороне Германии. Но и для них германские планы в полном объёме, а также точная дата выступления вермахта против Советского Союза оставались тайной за семью печатями [15; 20].

Подобная ситуация запутанности в отношении намерений Гитлера в «русском вопросе» (когда «никто в мире,– как отмечал в своих воспоминаниях министр иностранных дел, а затем посол Румынии в СССР Г. Гафенка, – не мог дать ясный ответ на вопрос, чего же хочет Гитлер от России» [15; 28] ) продолжалась, буквально, до самого начала немецкого вторжения. В отчёте «бюро Риббентропа» (своеобразного «личного штаба» министра иностранных дел Германии) подчёркивалось, что иностранные дипломаты и журналисты, аккредитованные в германской столице, вплоть до ночи с 21 на 22 июня 1941 года «не решались давать твёрдый прогноз» относительно дальнейшего развития германо-советских отношений [15; 29].

Стали жертвой ошибки и британские спецслужбы и правительство. Об англичанах хочется упомянуть отдельно в связи с тем, что с конца 80-х годов ХХ века в отечественной (т.е. сначала советской, а затем российской) историографии укоренилось мнение, согласно которому, Черчилль ещё в апреле 1941 года предупреждал Сталина о нападении Германии на СССР. Отсюда делался вывод о прозорливости Черчилля и великолепной работе британских спецслужб (не в пример Сталину и спецслужбам советским, конечно).

Что ж? Посмотрим, о чём предупреждал британский премьер Москву в апреле 1941 года (письмо, написанное им 3 апреля, было предано Сталину 21 апреля):

«Я получил от заслуживающего доверия агента достоверную информацию о том, что немцы после того, как они решили, что Югославия находится в их сетях, то есть после 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трёх из находящихся в Румынии пяти бронетанковых дивизий. В тот момент, когда они узнали о сербской революции, это продвижение было отменено. Ваше Превосходительство легко оценит значение этих фактов» [52; 355].

И, собственно, какое действие на Сталина должно было возыметь подобное предупреждение? О чём оно говорило? О трёх бронетанковых дивизиях, которые немцы хотели перебросить в Южную Польшу, да не перебросили. О том, что немцы сосредотачивают войска у советских границ, Сталин прекрасно знал и без Черчилля (ему об этом регулярно докладывали Г.К. Жуков и глава Разведывательного управления генерал-лейтенант Ф.И. Голиков). К тому же к 21 апреля, когда Сталин читал письмо Черчилля, на Балканы для войны с Югославией и Грецией немцы перебросили не только дивизии из Румынии, но из Польши, т.е. от границ СССР. Одним словом, ни о чём предупредить Сталина письмо английского премьера не могло. Более того, ряд современных исследователей (Г. Городецкий, М.Мельтюхов и даже Резун) расценивают данное послание не как предупреждение, а как попытку втянуть СССР в войну с Германией и получить от него помощь во время боёв на Балканах [52; 355]. Основания у учёных для этого имеются. Прежде всего, таким основанием являются мемуары самого Черчилля, где он честно признаётся, что буквально до середины июня 1941 года ни он, ни правительство, ни английская разведка не верили в возможность войны между Германией и Советским Союзом. Вот что он пишет:

«Сведения, которыми мы располагали относительно отправки из России в Германию больших и ценных грузов, очевидная заинтересованность обеих сторон в завоевании и разделе Британской империи на Востоке – всё это делало более вероятным, что Гитлер и Сталин скорее заключат сделку, чем будут воевать друг с другом. Наше объединённое разведывательное управление разделяло это мнение…23 мая это управление сообщило, что слухи о предстоящем нападении на Россию утихли и имеются сведения, что эти страны намерены заключить новое соглашение. Управление считало это вероятным, поскольку нужды затяжной войны требовали укрепления германской экономики. Германия могла получить от России необходимую помощь либо силой, либо в результате соглашения. Управление считало, что Германия предпочтёт последнее, хотя, чтобы облегчить достижение этого будет пущена в ход угроза применения силы. Сейчас эта сила накапливалась» [15; 23].

Сходное мнение, по свидетельству Черчилля, высказывали и начальники штабов британских вооружённых сил [15; 23]. « « У нас имеются ясные указания, – предупреждали они 31 мая командование на Среднем Востоке, – что немцы сосредотачивают сейчас против России огромные сухопутные и военно-воздушные силы. Используя их в качестве угрозы, они, вероятно, потребуют уступок, могущих оказаться весьма опасными для нас. Если русские откажутся, то немцы выступят»» [15; 23].

Далее Черчилль свидетельствует, что 5 и 10 июня английская разведка, отмечая военные приготовления немцев в Восточной Европе, затруднялась дать им определённую оценку, полагая, что они могут проводиться с целью добиться большей уступчивости Москвы в отношении германских требований [15; 23].

«И лишь 12 июня, – пишет Черчилль, – она (т.е. разведка – И.Д., В.С.) сообщила правительству: «Сейчас имеются новые данные, свидетельствующие о том, что Гитлер решил покончить с помехами, чинимыми Советами, и напасть»» [15; 23].

Данные утверждения Черчилля вполне подтверждаются документами английской разведки, с которыми в архиве работал Г. Городецкий [52; 355].

Как видим, британские правительство во главе со своим прозорливым премьером, разведчики и военные допускали те же ошибки, что и советские правительство, разведчики и военные. Правда, английское объединённое разведывательное управление, в конечном итоге, сработало эффективнее Разведуправления РККА и разведки НКГБ СССР, которые до самого вторжения так и не разгадали намерений немцев [52; 349]. Английские разведчики «раскусили» германцев за десять дней до начала войны.

Итак, мероприятия по мобилизации РККА, её сосредоточению и развёртыванию в западных районах СССР были сложны из-за больших расстояний, на которые надо было перебрасывать войска, уступающей европейской пропускной способности советских железных дорог, времени, которое требовалось на отмобилизование резервистов и средств транспорта (автомашин, тракторов, лошадей) (это всё технические сложности, создающие опасность проиграть мобилизационную гонку противнику), а также из-за того, что самоё проведение этих мероприятий могло, по мнению политического руководства страны, спровоцировать войну с Германией (политические сложности). В силу последнего обстоятельства проводить мобилизацию, сосредоточение и развёртывание надо было как можно более скрытно.

Собственно, в разделе IV своих «Соображений…» от 15 мая советские генштабисты и предлагали способ решения технических и политических проблем мобилизации: провести мобилизацию и сосредоточение войск у границы заранее под видом учебных сборов и выхода войск в летние лагеря (последнее обеспечивало маскировку этих мероприятий).

Понимаем, что только к данным предложениям «Соображения…» от 15 мая 1941 года не сводятся. Предложения эти хорошо вписываются в картину превентивного удара, которую, казалось бы, рисуют «Соображения…». Поэтому продолжим разбор документа.

Прежде всего, просим читателей обратить внимание на его заголовок: «Соображения по плану стратегического развёртывания Вооружённых Сил Советского Союза на случай (выделено нами – И.Д., В.С.) войны с Германией и её союзниками». Да, заголовок плана, в отличие от «Соображений…» от 18 сентября 1940 года и «Уточнённого плана…» от 11 марта 1941 года, прямо указывает на противника – Германия и её союзники. Предыдущие два плана говорили в заголовках о развёртывании на Западе и Востоке. Подобная конкретика заголовка «Соображений…» от 15 мая 1941 года ничего не меняет. Во-первых, и ранее Германия в планах рассматривалась, как основной вероятный противник, а во-вторых, майские «Соображения…» содержат в заголовке слова «на случай войны…». Подобный оборот также дважды повторяется и в их тексте (в начале и в конце его). Согласитесь, странно получается: Генштаб предлагает напасть на Германию, но при этом говорит о развёртывании «на случай войны…», как будто не очень уверен, собирается нападать или нет. Резун «Премудрый» изрёк истину: «Упредить оборону нельзя, можно упредить только нападение» [82; 312]. Совершенно в его духе изречём истину свою: «Если собираешься нападать, то точно знаешь, что тем самым начинаешь войну». И тогда формулировка «на случай войны…» явно не годится. Её наличие в заголовке и тексте «Соображений…» от 15 мая говорит о том, что все предлагаемые в них действия являются следствием того, что Германия и её союзники могут напасть на СССР.

Мы вас ещё не убедили? Идём дальше. Вот абзацы, которые говорят о необходимости «упредить… и атаковать немецкую армию»:

«…Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развёрнутыми тылами, она имеет возможность предупредить (подчёркнуто в тексте – И.Д., В.С.) нас в развёртывании и нанести внезапный удар.

Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить (подчёркнуто в тексте – И.Д., В.С.) противника в развёртывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развёртывания и не успеет ещё организовать фронт и взаимодействие родов войск (выделено нами – И.Д., В.С.)» [72; 465-466].

Берём на себя смелость утверждать, что означенный удар по немцам наносится уже в ходе идущей войны, которую начала, конечно же, Германия. Не о том ли говорят слова «…организовать фронт и взаимодействие войск». Фронт организуется и войска взаимодействуют тогда, когда кампания уже началась, а не в мирное время. Именно так понимали это советские военные, судя по их представлениям о начальном периоде войны. Ясно, что под фронтом в данном случае подразумевается не военное объединение, которое может быть создано приказом и до начала войны, а расположение армии со всеми её частями, соединениями и объединениями, между которыми надо наладить чёткое взаимодействие для ведения боевых действий.

Мы не зря столь подробно останавливались выше на представлениях советских военных о начальном периоде войны: мобилизация, сосредоточение и развёртывание основных сил армии происходят под защитой войск прикрытия в основном уже после начала войны. В мае 1941 года принципиально эти воззрения не изменились. Но наш Генштаб увидел, что немцы на западных рубежах СССР уже отмобилизовались и сосредоточились. Поэтому, когда начнётся война, им остаётся только произвести развёртывание, т.е построить боевые порядки, создать ударные группировки и ударить. Но РККА к тому моменту будет ещё не отмобилизована, не сосредоточена и не развёрнута. Удар придётся по войскам прикрытия. И что? Катастрофа? Да, катастрофа.

Поэтому С.К. Тимошенко, Г.К. Жуков, Н.Ф. Ватутин и А.М. Василевский предложили: «А давайте проделаем всё то, что проделали немцы: тихонечко и замаскировано проведём частичную мобилизацию (под видом военных сборов), тихонечко и замаскировано сосредоточим войска на западной границе (под видом вывода их в летние лагеря). И когда немцы начнут войну и станут разворачиваться в боевые порядки, мы развернёмся быстрее их и «зададим им перцу»».

В реальной жизни мы частично отмобилизовались, но сосредоточиться у западных границ не успели. И даже проделай мы это полностью, увы, немцы нас всё равно разбили бы, ибо никакого времени на развёртывание после начала войны они не стали бы тратить, они просто сразу ударили бы всей мощью своих войск, которые уже были построены в ударные группировки. К сожалению, частица «бы» здесь неуместна, т.к. германская армия нанесла нам страшный удар в действительности.

Представляется, что «Соображения…» от 15 мая 1941 года несут на себе печать некоторого изменения взгляда на начальный период войны с Германией. Как отмечалось выше, принципиального изменения взглядов не произошло – начальный период будет. Но изменились представления о его длительности.

Никто никогда серьёзно не поставил вопрос: почему Г.К. Жуков в своих мемуарах говорит как-то неопределённо о том, сколько, по мнению командования РККА, нужно было времени Красной Армии и вермахту на отмобилизование, сосредоточение и развёртывание, т.е. другими словами, сколько времени будет длиться начальный период войны? Напомним, говорит он о нескольких днях:

«Нарком обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развёртывания ставилась в одинаковые условия с нами…» [29; 217].

Что там затевали немцы, Георгий Константинович в мае-июне 1941 года не знал. Тут, вроде бы, ясно, откуда взялись эти «несколько дней». Но не мог маршал не помнить во время написания мемуаров о 30 днях на мобилизацию, сосредоточение и развёртывание Юго-Западного фронта, т.е. фронта, который будет наносить главный удар, по «Соображениям…» от 18 сентября 1940 года, о 27 днях на эти мероприятия для ЮЗФ по «Записке…» М.А Пуркаева от декабря 1940 года (в декабре 1940 г. Г.К. Жуков командовал Киевским Особым военным округом, который в случае войны преобразовывался в ЮЗФ, а генерал М.А. Пуркаев был его начальником штаба), наконец, о 10-15 днях на развёртывание РККА по своему собственному «Уточнённому плану…» от 11 марта 1941 года [47; 348, 360-361], [35; 321, 323].