«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

Долгосрочной задачей являлось получение и освоение жизненного пространства на Востоке. Идеологическое обоснование эта задача получила ещё в «Майн кампф». А для её конкретной реализации предназначался план «Ост».

Промежуточная, среднесрочная, задача нацистов, состояла в установлении оккупационного режима на бывшей территории СССР, её экономическое освоение и ограбление. Пути реализации этой задачи указывались в директиве № 32 «Подготовка к периоду после осуществления плана «Барбаросса»» и в так называемой Зелёной папке Геринга.

Директива № 32, в частности, декларировала официальную цель оккупации:

«Освоение, охрана и экономическое использование при полном содействии вооружённых сил завоёванного пространства на Востоке» [28; 277].

Зелёная папка Геринга содержала директивные документы по руководству экономикой в оккупированных областях СССР. Вот, например, как один из документов видел это руководство:

«Получить для Германии как можно больше продовольствия и нефти – такова главная экономическая цель кампании. Наряду с этим германская военная промышленность должна получить и прочие сырьевые продукты из оккупированных областей, насколько это технически возможно…Совершенно неуместно мнение о том, что оккупированные области должны быть возможно скорее приведены в порядок, а экономика их восстановлена» [28;277].

* * *

После совещания в Бергхофе нацистская военная машина начала быстро набирать обороты. Уже 5 августа 1940 года начальник штаба 18-й армии генерал-майор Эрих Маркс представил в ОКХ (Главное командование сухопутных сил, т.е., по сути, генеральный штаб) первый набросок плана нападения на СССР. Вариант Маркса, который учитывал пожелания начальника штаба ОКХ генерала Гальдера, предусматривал нанесение основного удара на Оршу, где предполагалось создание наступательного трамплина на Москву. Левый фланг наступающих войск прорезал Прибалтийские республики и выходил к Ленинграду. Маркс не забыл и о возможностях на юге – там наступательное движение должно было проходить южнее Киева с ориентиром на Баку [88; 113].

В свою очередь, планирование нападения на СССР полным ходом шло и в ОКВ. Здесь этой работой занимались начальник оперативного отдела генерал Йодль и его помощник генерал Варлимонт. В сентябре 1940 года их план был готов. Вариант Йодля-Варлимонта предполагал создание трёх армейских групп, две из которых выступали к северу от Припятских болот, а одна к югу. Интересно отметить, что Йодль с Варлимонтом сделали в своём плане следующую оговорку: поскольку конечной целью наступления является Москва, предполагается захват «предполья» Москвы в районе Смоленска. Дальнейшее же продвижение на столицу будет зависеть от степени успеха соседей слева и справа. Т.е. центральная группировка в районе Смоленска может остановиться и ждать решения фланговых задач [88;114]. В сущности, через год так и произошло.

Третий вариант операции против СССР опять был разработан в ОКХ. Его автором выступил генерал Паулюс. Вариант плана, созданный Паулюсом, был готов к концу октября 1940 года. В нём, также как у Йодля и Варлимонта, две германские группировки, северная и центральная, должны быть использованы к северу от Припятских болот, а одна – к югу. Паулюс считал, что необходимо разбить Красную Армию вблизи границы. Главное – уничтожение войск противника, а не захват той или иной территории. Нужно предотвратить любыми способами планомерный отход Красной Армии в глубину своей территории. Прибалтике, где по немецким сведениям было только 30 советских дивизий, в плане Паулюса уделялось мало внимания. В данном случае оно было приковано к Белоруссии (60 советских дивизий, по немецким оценкам) и Украине (70 советских дивизий, по немецким оценкам). Паулюс считал, что после разгрома войск противника следовало все силы бросить на захват его столицы, а не индустриальных центров и стратегически выгодных плацдармов [88;114].

К ноябрю 1940 года немецкие военные располагали тремя вариантами плана войны против СССР. Гитлер их ещё не рассматривал, но 18 ноября издал директиву №18, в которой содержалось распоряжение военным продолжать работу по планированию кампании против Советов:

«Были проведены политические дискуссии с целью выяснения позиции России (имеется в виду визит Молотова в Берлин – И.Д., В.С.). Безотносительно к результатам этих дискуссий все приготовления для Востока, о которых я говорил устно, должны быть продолжены (выделено нами – И.Д., В. С.). Далее последуют инструкции, по мере того, как оперативные планы армии будут представлены мне для одобрения» [88;114].

Разногласия с СССР ещё могли быть урегулированы (и, кстати, советская сторона 25 ноября предприняла такую попытку урегулирования, дав согласие на присоединение к трёхстороннему пакту (Германия, Италия, Япония) при принятии ряда советских условий), но Гитлера это уже не интересует. Он стремится к войне с СССР.

«Они (т.е. русские – И. Д., В. С.) должны быть поставлены на колени как можно скорее», - заявляет Гитлер и 5 декабря требует ускорения подготовки к нападению весной на Советский Союз [88;123].

К этому моменту немецкие военные уже «обкатали» свои варианты планов на военных играх, проводившихся с 28 ноября по 3 декабря 1940 года. Уже к этим играм создание трёх группировок (а не двух, как в варианте Маркса) и нанесение удара с трёх плацдармов стали общепризнанными принципами готовящейся кампании. Для игр эти принципы уже были вводными [88;115].

Во время совещания генералитета с фюрером 5 декабря 1940 года Гитлер одобрил представленный ОКХ (Браухичем и Гальдером) план нападения на СССР, внеся в него лишь некоторые уточнения. Например, он распорядился увеличить количество дивизий на Восточном фронте со 120 до 130, и поменьше обращать внимания на Москву (главное – уничтожение вооружённых сил России, а Москва никуда не денется) [88;123].

Интересная подробность: на совещании Браухич в осторожной форме высказал сомнение в правильности стратегии Гитлера: он указал на недостаточное количество самолётов для борьбы с русскими, если значительная часть авиации будет занята в небе Англии. Гитлер прервал командующего сухопутными войсками и произнёс фразу, запомнившуюся всем присутствующим: Германия может вести войну сразу против двух противников, если Восточная кампания не затянется [88;115]. Это к вопросу о патологической боязни Гитлером войны на два фронта.

После совещания 5 декабря план войны против Советов получил название «Отто». Свою окончательную форму он приобрёл к 18 декабря 1940 года. Тогда же появилось и то название, под которым план вошёл в историю – «Барбаросса» (на данном названии настоял лично Гитлер). В окончательном варианте плана северная группировка немцев была усилена. Необходимость в таком шаге видели и сами военные. Именно они и предложили это Гитлеру. Тот не только с ними согласился, но и попенял им за то, что предполагаемое ими усиление явно недостаточно. В конечном итоге, естественно, «прошёл» вариант фюрера. [88;123].

18 декабря 1940 года план «Барбаросса» был подписан Гитлером. Вот выдержка из плана, хорошо характеризующая военные цели нацистов и их видение войны с СССР:

                                    «Штаб-квартира фюрера

                                    18 декабря 1940 года.

Германские вооружённые силы должны быть готовы сокрушить Советскую Россию в ходе скоротечной кампании до окончания войны против Англии. С этой целью армия должна использовать все доступные воинские части, за исключением тех, которые остаются на оккупированной территории…

Приготовления должны быть завершены к 15 мая 1941 года. Величайшие усилия должны быть предприняты с целью маскировки намерения начать нападение.

Масса русских войск в Западной России должна быть уничтожена в ходе смелых операций посредством глубокого проникновения бронетанковых войск с целью предотвращения отступления нетронутых боеспособных войск в широкие пространства России. Конечной целью операции является создание оборонительной линии против азиатской России по реке Волга до Архангельска. Затем последний оставшийся у России промышленный район на Урале может быть уничтожен силами люфтваффе» [88;124].

До 31 января 1941 года планирующие органы ОКХ занимались уже детализацией плана. Штабные установки, конкретно определяющие действия тех или иных соединений вермахта, были подписаны фельдмаршалом Браухичем в последний день января.

Ни один документ военного планирования Германии не говорит о том, что немцы готовились напасть на СССР с целью самозащиты. «Барбаросса» – ярко выраженный агрессивный план. При этом вопрос о возможном нападении Советов постоянно поднимался как в ходе создания «Барбароссы», так и в ходе подготовки к его реализации. Не надо думать, что немецкие военные, как дети в песочнице, заигравшись со своим детищем, ничего кругом не видели, не слышали, ни на что не обращали внимания. Но на вопрос: «Может ли Советская Россия в ближайшее время напасть на Германию?», – немецкие военные профессионалы всегда дружно отвечали «нет».

Военный атташе германского посольства в Москве генерал Кестринг в своих донесениях в Берлин в 1940-1941 годах постоянно указывал, что в непосредственном будущем агрессивная наступательная политика для СССР невозможна [88;179].

Генерал Лоссберг, служивший в ОКВ и принимавший самое активное участие в создании «Барбароссы», безусловно исключал наступательные действия Красной Армии даже в случае нападения на неё [88;179].

8 мая 1941 года в докладе ОКВ подчёркивалось, что состояние Красной Армии «не улучшилось, ей не хватает хорошего руководства [88;179]. И далее: «Расположение советских войск носит оборонительный характер ввиду схемы расположения мобильных частей в тылу, что определяет их функцию противостояния германским танковым дивизиям, когда те прорвутся сквозь русскую оборону…» [88;180].

Помощник Йодля генерал Варлимонт в своих мемуарах передаёт впечатление офицеров – работников ОКВ, когда Гитлер среди них начинал говорить о «русской угрозе»:

«Офицерская честь страдала от слов Гитлера о якобы «угрожающем характере расположения советских войск»» [88;180]. При подобных словах Варлимонт испытывал «неловкость и дискомфорт» [88;180].

Сам глава ОКВ фельдмаршал Кейтель выступил против войны с Советским Союзом. В августе 1940 года, когда военное планирование ещё только набирало обороты, он направил Гитлеру меморандум, в котором утверждал, что в войне с СССР нет необходимости, нет никаких оснований предполагать, что Россия готовится к нападению на рейх [88;180]. Так, когда же кривил душой глава ОКВ: в августе 1940 года перед Гитлером или летом 1945 года перед советскими следователями? Полагаем, ответ ясен.

Хорошо. Военный атташе в Советском Союзе, работники ОКВ. Но, может быть, другого мнения держались в ОКХ? Ведь именно там были собраны наиболее профессиональные немецкие военные. И что говорила немецкая разведка? Не была ли ситуация подобна ситуации, которая, по утверждению современных мифотворцев, сложилась в СССР, т.е. разведчики предупреждали, а высшее руководство не верило (ещё один бредовый миф «демократической» эпохи об упёршемся, как баран, Сталине, который только самому себе и верил, и наивных дурачках – советских военных, которые, как бараны на убой, шли за упёршимся, как баран, Сталиным и ни к чему не приготовились)? Что ж? Посмотрим на мнения военных из ОКХ и германской разведки.

В 1941 году оберквартирмейстер генерал Типпельскирх записал:

«В высшей степени маловероятно, что Советский Союз будет вести войну против Германии в обозримом будущем» [88;180].

Начальник оперативного отдела ОКХ генерал Хойзингер вспоминает разговор между Гальдером и начальником разведки восточного направления (ФХО), во время которого Гальдер задал вопрос, есть ли признаки того, что СССР готовится напасть на Германию? Ответ был таков: «По моему мнению, способ размещения сильных советских войск связан с опасениями относительно наших намерений». Гальдер: «Я согласен…» [88;181-182].

Уже 4 июня 1941 года во время беседы в Цоссене Гальдер вновь охарактеризовал расположение советских войск как строго оборонительное [88;182]. До вторжения оставалось менее трёх недель.

Наконец, после начала боевых действий Гальдер запишет, что Красная Армия готовилась к обороне на границе, о чём свидетельствует оборонительный характер расположения войск [88;182].

Мнение немецкой разведки не отличалось от мнения высших военных из ОКВ и ОКХ.

О немецкой разведке сказано много нелестного или мало лестного. Современные авторы дружно упрекают её в недостаточном профессионализме, многих недочётах в работе. К. А. Калашников и В. И. Феськов, проводя условную оценку качественных показателей РККА и вермахта накануне войны, организацию стратегической и тактической разведки в вермахте считают звеном, в котором вермахт не только не превзошёл, но даже, пожалуй, и уступал Красной Армии [38;31].

Главным разведывательным центром, ответственным за сбор информации о Советском Союзе, стал отдел Верховного командования сухопутных сил (ОКХ), носивший название «Иностранные армии – Восток» (ФХО). Созданный в 1938 году, ФХО отвечал за военную информацию о Польше, скандинавских странах, некоторых балканских странах, СССР, Китае и Японии. Но, начиная с 31 июля 1940 года, когда Гитлер отдал приказ о подготовке войны с Советской Россией, ФХО полностью сосредоточился на ней.

Исследователи, говорящие о низкой эффективности германской разведывательной службы, абсолютно правы. По существу, немецкие разведчики «проглядели» Россию. Те оценки, которые они давали Красной Армии в своих докладах (крупнейшим из которых был меморандум «Военная мощь Союза Советских Социалистических Республик. Положение на 01.01.1941», а последним по времени – доклад от 20 мая 1941 года), очень сильно расходились с действительным положением дел.

Так, в январе 1941 года ФХО определил численность Красной Армии мирного времени в 2 млн. человек, военного – в 4 млн. Фактически же на 1 января 1941 года в рядах РККА находилось 4 млн. солдат (немецкие разведчики ошиблись в 2 раза!), а к июню – 5 миллионов (и это ведь тоже армия мирного времени!). Но никаких уточнений по этому поводу в своём майском докладе ФХО не сделал [88;140].

Последняя оценка ФХО сил Красной Армии, находящихся в европейской части России: 130 пехотных дивизий, 21 кавалерийская, 5 бронетанковых, 36 моторизованно-механизированных бригад [88;140]. Уже за несколько дней до нападения высшие немецкие военные должны были поёжиться, узнав, что на самом деле в Европейской России было 226 пехотных дивизий (в два раза больше оценки, данной ФХО в мае 1941 года!).

К этому следует добавить, что прибытие подкреплений из Сибири и с Дальнего Востока ФХО считал маловероятным по политическим причинам (речь шла о возможных осложнениях между СССР и Японией). Т.е. разведслужба ОКХ, по сути, призывала пренебречь дивизиями, находящимися за Уралом (точное их количество немецкой разведке было неизвестно) [88;141, 139]. Мы знаем, что на деле произошло всё иначе, с точностью до «наоборот».

Январский меморандум ФХО определил количество советских танков в 15 000 единиц, из них в западных районах СССР – 10 000 [88;139], [38;166]. Произошла ошибка в 1,7 раза – к июню 1941 года на вооружении РККА состояло 25 664 танка и САУ [5;185]. Ясно, что менее чем за 5 месяцев увеличиться на десять с лишним тысяч машин количество советских танков не могло.

К тому же подавляющее число танков Красной Армии ФХО объявил устаревшими. По его мнению, любопытство вызывал лишь тяжёлый танк КВ-1 (о его количестве в войсках немцы не имели никакого представления; его характеристики были им также не известны) [88;139]. О существовании Т-34, названного впоследствии лучшим танком Второй мировой войны, и тяжёлого танка КВ-2 разведчики ФХО даже и не подозревали.

Не менее досадный просчёт произошёл в определении количества боевых самолётов РККА. Разведка люфтваффе насчитала 10 500 боевых самолётов всех классов. При этом в европейской части СССР – 7 500 машин [88;139]. ФХО счёл своих коллег из люфтваффе пессимистами: в Европейской России находится всего 5655 самолётов [88;139-140]. На деле к июню 1941 года в Красной Армии было 18 759 боевых самолётов всех типов [54;242] 27. Т.е. даже более реальная оценка разведчиков люфтваффе давала ошибку в 1,7-1,8 раза. Количество же самолётов только в западных военных округах составляло 8920 единиц, т.е. на 1420 единиц больше, чем германская разведка полагала во всей Европейской России при максимальном подсчёте в 7500 единиц [54; 276-277]. Недаром уже после начала войны Гальдер запишет в своём дневнике: «Люфтваффе значительно недооценило численность самолётов противника» [88; 140]. Более того, немецкая разведка очень недооценила и качество советских боевых машин: боеготовыми объявлялись всего 60% самолётов и только 100-200 машин считались имевшими современную конструкцию. О характеристиках таких машин, как ЛаГГ-3, МиГ-3, Як-1, Пе-2, Ил-2 и их количестве в советских войсках представления у разведспецов из ФХО и люфтваффе было весьма смутным [88; 140].

Но каков бы не был уровень эффективности немецких разведслужб, нас интересует именно их оценка намерений СССР (были ли они агрессивными), ибо сейчас мы говорим о субъективной стороне проблемы (взглядах, оценках и намерениях германской стороны). Вот вывод январского меморандума ФХО: основная масса советских войск будет расположена к югу и северу от Припятских болот для того, чтобы закрыть места прорыва германских войск и для контратак на фланги германских армий [88; 140]. Т.е. меморандум однозначно указывает на оборонительный характер расположения советских войск, ни слова не говоря о возможности нападения с их стороны. Причём, интересная деталь: даже способность Красной Армии к осуществлению эффективной обороны и нанесению действенных контрударов ФХО ставил под сомнение, имея в виду чрезвычайно низкий, по его мнению, уровень военного руководства, подготовки и организованности войск, а также состояние советских железных и шоссейных дорог [88; 140]. При таких выводах говорить об агрессивных намерениях РККА было просто смешно. После января 1941 года до самого начала русской кампании мнение немецких разведчиков по этому поводу не изменилось. Выше мы уже цитировали разговор Гальдера с главой ФХО (им был полковник Кинцель).

Но, может быть, особое мнение, отличное от мнения военных, было у Гитлера. И в самом деле, в среде высшего политического и военного руководства Германии Гитлер частенько говорил о «русской угрозе», о том, что Сталин вынуждает его к войне. Резун, которого так и тянет назвать адвокатом Гитлера, делает из фюрера чуть ли не шекспировского Гамлета, мучающегося вопросом: «Быть или не быть?». Так, он передаёт разговор Гитлера с Шуленбургом: «У меня, граф, выхода нет» [80; 484]. И, продолжая мысль фюрера, Резун добавляет: «Не оставил Сталин Гитлеру выхода» [80; 484]. Мол, не хотел он воевать с СССР, а Советы его просто вынудили. И воображается склоняющийся над картой утомлённый человек, единственное подлинное желание которого – мир во всём мире. Но понимает этот пацифист, что жить в мире не даст ему «усатый дьявол» со своей ордой «чертей-коммунистов». И как не больно миролюбивому Гитлеру, но, заламывая руки, вынужден он признать, что только нападение на СССР может спасти Германию и всю европейскую цивилизацию от советской агрессии.

Только вот не вяжутся факты с этой красивой картиной, рисуемой для нас господином Резуном. Для Гитлера ссылка на неизбежность, безвыходность, вынужденность вообще была любимым аргументом, с помощью которого он доказывал необходимость тех или иных шагов (Чехословакия вынудила вступиться за судетских немцев; Польша сама сделала неизбежным нападение на неё; вот и Советы выбора не оставляют; и проблема приобретения земель на Востоке неизбежно должна быть решена). Что думал Гитлер в действительности о «русской угрозе», можно понять из других его фраз. Как единодушно отмечают общавшиеся с Гитлером в 1940-1941 годах, в этот период он периодически начинал говорить об «исключительной благоприятности момента». И в его словах не было и тени обеспокоенности русской агрессивностью [88; 179]. На Нюрнбергском процессе Кейтель показывал, что в 1941 году Гитлер сказал ему: «Первоклассный состав высших советских военных кадров истреблён Сталиным в 1937 году. Таким образом, необходимые умы в подрастающей смене пока ещё отсутствуют» [88; 179]. Известно также, что, зная о превосходстве РККА над вермахтом в танках, Гитлер абсолютно спокойно к этому относился, считая уровень боеспособности советских бронетанковых войск (т.е. основных ударных сил наступательной войны) чрезвычайно низким [88; 139, 179].

Пусть объяснят Резун и «резунисты», как, в грош не ставя командование и главные ударные силы армии, можно всерьёз, а не «понарошку», бояться агрессии с её стороны, ждать нападения? Сдаётся нам, что в своих «страхах» искренним Гитлер не был.

Напомним, что когда в июле 1940 года начиналось планирование войны против СССР, фюрер отмечал отсутствие активности русских в отношении Германии (см. выше). Вряд ли под воздействием докладов военных из ОКВ, ОКХ и ФХО его мнение в последующее время изменилось. Уже в июле 1941 года, когда война с Советской Россией уже шла, Гитлер обронил фразу о подлинных германских намерениях, которые надо маскировать, говоря о необходимости обеспечения безопасности Германии [28; 269].

Подобная двойственность Гитлера, по-видимому, смущала высших немецких военных, и они для себя пытались её объяснить, по крайне мере, понять, согласен ли фюрер с их оценкой ситуации или нет. Буквально, соломоново объяснение дал фельдмаршал Кессельринг:

«Гитлер хотел войны – превентивной войны! Строго говоря, положение дел не заставляло Гитлера прибегать к превентивному нападению (выделено нами –И. Д., В. С.). Но нужно признать, что государственный деятель должен иметь особую интуицию, чтобы различать необходимость принятия решения, имеющего такие гигантские последствия» [88; 182].

Блестяще! Каково объяснение! В чём, собственно, соль? Необходимости в превентивной войне нет (т.е. она и не превентивная, следовательно, по сути). Но фюреру виднее. Он же – политик. И раз сказал: «Превентивная», значит – превентивная. И рассуждать тут нечего. Вот так, примерно, если «расшифровать» высказывание Кессельринга.

Только тогда совсем не ясно, зачем Резун измарал столько бумаги? Что, собственно, он доказывал? Сталин-то тоже был политик и очень даже недурной. Какую бы войну он не готовил против Германии, она в любом случае была бы превентивной. Ему, Сталину, виднее было.

А если серьёзно, то точку в разговоре о мнимой превентивности намерений Гитлера, на наш взгляд, может поставить проект его директивы № 32 под названием «Приготовления к действиям после осуществления плана «Барбаросса»», подготовленной 11 июня 1941 года. После завоевания Советского Союза предусматривалось: 1) сокрушение стратегических позиций Британии на Ближнем Востоке ударами с трёх направлений – через Ливию и Египет к Суэцкому каналу, через Болгарию и Турцию к британским владениям на Ближнем Востоке, через Кавказские горы к Ирану и Ираку; 2) создание оперативной базы в Афганистане для броска в Индию со стороны северо-запада (при этом рассчитывалось, что против Англии выступит Япония, начав боевые действия хотя бы против Сингапура); 3) завоевание стратегических позиций в Северной Африке посредством захвата Гибралтара, испанских и португальских островов в Атлантическом океане; 4) создание базы в Западной Африке – Дакар, Конакри, Фритаун – для создания угрозы Соединённым Штатам. Гитлер называл это проведением Weltblitzkrieg – молниеносной войны в мировых масштабах [88; 182].

Подобное планирование лучше всего отвечает на вопрос о превентивной войне. Страна, которая после победы над Россией готовилась к битвам на трёх континентах, планировала захват и оккупацию в глобальном масштабе, решала задачу не превентивного удара против СССР, а задачу достижения мирового владычества. Обороняющаяся сторона не создаёт концепций молниеносной войны в мировом масштабе.

Вывод представляется нам очевидным – Германия 22 июня 1941 года начала против СССР агрессивную войну. Именно такую войну она изначально планировала, к такой войне готовилась.

ГЛАВА VI

ПЛАНЫ СССР

Но к чему готовился СССР? Каковы были его намерения?

Вдруг, вне зависимости от намерений Германии, её операция против Советского Союза, и впрямь, оказалась превентивной войной.