Свобода воли. Иллюзия или возможность

Причины психопатии изучаются. Этими причинами могут быть особенности воспитания и физиология. Среди нейрофизиологических причин наиболее вероятной является дисфункция миндалин и глазнично-лобных участков коры головного мозга [James, Blair 2003]. Эти участки отвечают за условно-рефлекторное отвращение и инструментальное обучение. И обе функции нужны для адаптации в обществе. Например, чтобы ребенок научился тому, что бить других – плохо, нужно, чтобы драка ассоциировалась у него с негативными реакциями: слезами, плачем, криками и страданием на лице жертвы. Так должно происходить отучение и от «аморальных действий» – через отрицательный стимул – отвращение к страданиям жертвы. Но у психопатов вид чужого страдания не вызывает отвращения. У них – дисфункция условно-рефлекторного отвращения. Поскольку они не испытывают отвращения к страданиям жертвы, они не могут научиться избегать подобных ситуаций. Они абсолютно глухи в отношении чужого горя и невосприимчивы к моральному закону. Поэтому с легкостью его переступают – конечно, когда считают, что это сойдет им с рук.

Отсутствие сопереживания. «Переживаю ли я за других людей? Это трудный вопрос. Ну да, конечно, я переживаю… но не даю чувствам быть помехой… Я, конечно, такой же сердечный и заботливый, как любой другой, но давайте говорить начистоту, все хотят тебя кинуть… Я должен позаботиться о себе сам, припарковать свои чувства, так сказать. К примеру, тебе что-то нужно или кто-то с тобой плохо обходится, хочет содрать с тебя двойную цену… приходится позаботиться о себе… сделать то, что должно быть сделано. Чувствую ли я себя плохо, если приходится причинять кому-то боль? Да, иногда. Но в большинстве случаев это как… эмм… [смешок] как ты чувствовал себя в последний раз, когда раздавил клопа» [Hare 1993, 33]. Это фрагмент из интервью, взятого у психопата, отбывающего срок за похищение людей, изнасилование и вымогательство, – назовем его Джо. В его собственных глазах он – самый обычный человек. И все его поступки – самые обычные и самые логичные. По его мнению, на его месте так поступал бы каждый. Просто ему не повезло в этот раз. Возможно, повезет в следующий.

У психопатов отсутствуют беспокойство, угрызения совести и стыд за причиненный ими вред. Их не волнуют последствия их действий для других. Участник ограбления, психопат, ранивший ножом случайную жертву, так комментирует свое преступление: «Да вы с Луны, что ли? Он проваляется несколько месяцев в больнице, а я гнию здесь. Я его немного порезал, но, если бы я хотел его прикончить, я бы перерезал ему глотку. Я такой человек. Я его просто пожалел» [Ibid., 41]. Как видно, этот человек – назовем его Крисом – ни о чем не жалеет. Для него что сделано, то сделано, и на то были причины. И это типично для психопатов. А вот само откровенное признание – это скорее редкость. Об отсутствии чувства вины и сопереживания правильней всего заключать из повторяющихся паттернов поведения, бесконечных рецидивов преступлений. Ведь психопаты часто умело симулируют раскаяние. Ложность раскаяния обнаруживается только потом, в поступках и других высказываниях. Притворство, хамелеонство – одно из наиболее развитых качеств психопатов.

Хамелеонство. Р. Хаэр, американский психиатр, разработавший тот самый вопросник для диагностики психопатии, в своей книге «Лишенные совести. Пугающий мир психопатов» приводит [Ibid., 9–15] такой случай. В начале практики он устроился работать тюремным психологом. Его первым посетителем был Рэй. Рэй начал разговор с того, что попросил помощи: «Док, как дела? Слушай, у меня есть проблема. Мне нужна помощь. Я бы хотел поговорить на этот счет». После этого Рэй вытащил нож. Проблема Рэя была якобы в том, что к его «другу» приставал другой заключенный, и Рэй хотел тому отомстить. По этому поводу он, по его же словам, хотел посоветоваться с психологом. Но Рэй лукавил. В действительности он тестировал нового сотрудника Колумбийской тюрьмы. Заключенным запрещалось иметь оружие, и перед Хаэром Рэй поставил непростой выбор: доложить начальству и разрушить свою репутацию перед всеми заключенными, или сохранить тайну и убедить Рэя не применять нож. Психолог выбрал последнее, и… нарушив тюремный режим, сам стал жертвой манипуляций Рэя.

Сначала тот убедил доверчивого психиатра, что его призвание – быть поваром. По ходатайству Хаэра Рэй был переведен для работы на кухню. Но поваром Рэй становиться не торопился. Получив доступ к запасам сахара, картошки и фруктов, он изготовил самогонный аппарат и стал производить алкоголь. Когда аппарат через некоторое время обнаружили, Рэй, как будто ничего не случилось, вновь появился в кабинете у Хаэра, на этот раз с просьбой о переводе в авторемонтный цех. Он, по его словам, чувствовал в себе способности мастера «и должен был готовиться к жизни за стенами тюрьмы». В конце концов Рэю опять удалось уговорить Хаэра. За месяц до ухода Хаэра с позиции тюремного психолога от Рэя поступила очередная просьба – рекомендовать его на работу к своему отцу. Рэй врал настолько искусно, что мог убедить любого, даже самого искушенного собеседника. К моменту знакомства с Хаэром за ним числилось множество преступлений, в том числе с применением насилия. Он половину жизни провел в тюремной камере, и тем не менее почти уговорил Хаэра. Когда тот все-таки отказал, Рэй разразился ругательствами. По дороге с работы у Хаэра в машине отказали тормоза – оказался надрезанным провод в тормозной системе. Накануне автомобиль ремонтировался в той самой мастерской, куда перевели работать Рэя.

Спустя несколько лет им предстояла еще одна встреча, когда Хаэр уже преподавал в Университете Британской Колумбии. В один из приемных дней он вдруг услышал уже почти забытый голос: «Да, я был помощником доктора Хаэра, когда он работал в тюрьме Британской Колумбии. Я помогал ему с документами, он обсуждал со мной все трудные случаи». Это был Рэй. Он пытался записаться на какой-то из курсов. Увидев Хаэра, он ничуть не смутился: «А, привет, док!» И тут же продолжил как ни в чем не бывало. Его не волновало, что ложь вскрывалась. Он просто менял тему или искал другую жертву.

Так поступают психопаты. Хамелеонство и лживость наряду с обаянием – их типичные черты. Они согласуются с их представлением о других людях как о средствах, инструментах в достижении корыстных целей. Возможно ли в таком случае относить психопатов к категории личностей? Как это соотносится с критериями, предложенными Деннетом?

По всей видимости, психопаты удовлетворяют большей части критериев, обозначенных американским философом. Они рациональны, сознательны, они свободно владеют языком (и владеют им иногда даже лучше нормальных людей), к ним относятся как к личностям. Вызывать сомнения могут только два пункта: (4) способность обходиться с другими людьми как с личностями, что является неотъемлемой характеристикой личностей, и (6) самосознание. Сторонник лишения психопатов ответственности и статуса личностей мог бы сослаться на два этих пункта. Но мне кажется, что его позиция все же не имеет достаточно надежных оснований: психопаты в принципе понимают, как нужно обходиться с людьми, и осознают свои поступки в этическом плане.

В одном из примеров Джо явно показал, что достаточно остро переживает, когда с ним самим обходятся несправедливо, «хотят содрать с него двойную цену». И этим обосновывал свое жестокое ответное поведение. Судя по другим примерам, психопаты также способны понимать интересы и намерения других людей и даже иногда учитывают их в корыстных целях. Это видно, в частности, из ситуаций с Рэем. Так, он, манипулируя Хаэром, понимал, как, скорее всего, поведет себя новый тюремный психолог. Он догадывался, что Хаэр заинтересован в установлении доверительных отношений с заключенными даже больше, чем в соблюдении тюремных правил. И именно на этом строил свой план действий. Исходя из этого, можно заключить, что психопаты в целом способны понимать, как следует обращаться с другими личностями. Ведь для этого достаточно в принципе иметь способность понимать интересы других и знать, как к ним следует относиться. Способности же понимать, как следует обращаться с другими личностями, с моей точки зрения, достаточно, чтобы иметь способность относиться к другим как к личностям.

На это сторонник лишения психопатов статуса моральных агентов мог бы возразить: пусть так, пусть иногда психопаты способны относиться к другим людям как к личностям; но они совершают преступления, и именно в этих конкретных ситуациях они не способны видеть в других людях личностей. А значит, они не способны относиться к ним как к личностям и вести себя по отношению к ним иначе в момент преступления. Значит, в момент совершения преступления они сами не являются личностями, и это освобождает их от ответственности. Как личность может нести ответственность за поступки, которые были совершены не личностью, а более простым агентом?

Проблема с этим возражением в том, что «способность поступать иначе» в нем определена слишком узко. Сторонник аргумента пытается показать, что именно в данном конкретном случае в момент совершения преступления способности поступить иначе у преступника нет. Но мне кажется, что в лучшем случае он показывает, что в момент совершения преступления у преступника нет «возможности» поступать иначе, именно возможности, а не способности. По фактическим обстоятельствам мы не можем определять наличие или отсутствие способности. Способность определяется не фактическими обстоятельствами, а гипотетическими. К примеру, я сейчас сижу, но мог бы ходить. У меня есть способность как сидеть, так и ходить. Конечно, фиксируя все обстоятельства текущего момента, я не могу ходить, но на основании этого нельзя делать вывод о том, что у меня в данный момент такой способности нет. Таким образом, я не вижу достаточных оснований считать, что психопаты не способны относиться к другим как к личностям. Тогда как обстоит дело с самосознанием?

Думаю, можно выделить две основные части этой компетенции: когнитивную и эмоциональную. Мне кажется, что приведенные выше примеры свидетельствуют о наличии у психопатов когнитивной, эпистемической моральной компетенции. Джо в принципе понимает, что значит быть сердечным и заботливым. Крис имеет представление, хотя и вполне ущербное, о жалости, а Рэй – о справедливости, воздаянии и соответствующем поведении. Психопаты знают о моральных нормах, ссылаются на эти нормы в речи и способны соотносить их со своими поступками и поступками других людей. В этом смысле они различают добро и зло, истину и ложь. Но соображения о добре и истине сами по себе не являются для них достаточным основанием поступать сообразно им. Поэтому скорее не когнитивный, а эмоциональный аспект моральной компетенции отсутствует или функционирует со сбоями у психопатов.

«Психопаты мало склонны испытывать эмоциональные реакции – страх и тревогу, – являющиеся ключевым механизмом в работе совести» [Ibid., 76]. У них как бы приглушен внутренний голос, останавливающий нормального человека от совершения антисоциальных поступков. Точнее, этот внутренний голос лишен убедительности, которую придает ему эмоциональная окраска. К примеру, когда Крис намеревается ударить ножом свою жертву, он, вполне вероятно, осознает: «Если я его ударю, он будет страдать и истекать кровью». Но это осознание в эмоциональном плане для него почти равнозначно мысли: «Если я возьму такси, это будет несколько дороже, чем ехать на метро». Поэтому Крис не воздерживается от преступления.

Убеждение, что у психопатов нарушен именно эмоциональный, мотивационный аспект осознания, разделяют много исследователей. Среди них – Д. Шумейкер [Shoemaker 2007], Дж. Мёрфи [Murphy 1972] и Э. Дафф [Duff 1977]. В силу этого порока они считают психопатов неподходящей мишенью для моральных оценок и несоответствующим объектом для межличностных отношений. Шумейкер так аргументирует свою позицию. Для того чтобы обладать моральной компетенцией, быть объектом для действия моральных законов, агент должен быть способным действовать исходя из моральных соображений. Долженствование предполагает возможность. Психопаты способны совершать поступки, которые только выглядят как моральные, но их мотивация в любом случае эгоистична. Действия из моральных соображений предполагают способность к эмпатии, а она отсутствует у психопатов. Психопат не может искренне заботиться о другом человеке. Его интерес к другим исключительно «инструментальный». Ценность других людей для него определяется их полезностью. Поэтому психопаты неспособны действовать из моральных соображений. Они не обладают моральной компетенцией. В этом смысле они не участвуют в межличностных отношениях и, возможно, отстоят даже дальше от нормальных людей, чем некоторые животные. Шумейкер иллюстрирует этот аргумент воображаемой ситуацией.

C. Моральное чувство инопланетян

Предположим, среди людей поселяются инопланетяне. Их моральные принципы в целом соответствуют человеческим, но распространяются на более широкий класс объектов. В частности, инопланетяне считают аморальным ходить по траве, так как трава от этого получает ущерб. Нанесение вреда траве само по себе плохо, считают инопланетяне и мотивируют это тем, что знают, «что значит быть травой», которой нанесен физический ущерб. Когда люди им возражают, обращая внимание на то, что трава не обладает сознанием, инопланетяне отвечают, что это не важно. Для того чтобы знать, что значит быть травой, нет необходимости переносить на себя ее ментальные состояния. Достаточно «войти в ее пространственное существование». Для людей эти основания, безусловно, представляют бессмыслицу.

Предположим теперь, что какой-то человек прогуливается по парку и видит вдали любопытную формацию горных пород. Из любопытства он решает подойти к ней поближе, чтобы лучше ее разглядеть. Приближаясь к формации, человек наступает на траву. Он не может испытывать эмпатии к траве, поэтому не чувствует аморальности своего поступка. Но тут к нему в ярости приближается инопланетянин: «Как плохо вредить траве!!! Как ты мог совершить такой аморальный поступок?!!» Есть ли основания у инопланетянина считать человека морально ответственным за нанесение вреда траве? Нет, считает Шумейкер, ведь люди просто не способны понять, какой ценностью обладает неприкосновенность травы. Сколько бы инопланетяне ни растолковывали людям о «вхождении в пространственное существование травы», это никак не убедит людей в их «моральном долге» перед травой. И психопаты – в таком же положении. Они неспособны воспринять мотивирующую силу моральных норм в отношении других. Кажется, что психопат в обществе других личностей должен чувствовать себя, как человек среди инопланетян со сверхчувственной моральной компетенцией: он должен понимать требования окружающих, но не видеть у них оснований. И при первом возможном случае нарушить правила, если это останется безнаказанным. Психопат не обладает моральной компетенцией в отношении других людей и потому не является полноценной морально ответственной личностью.

Я не согласен с такими выводами из вышеописанного случая. Интуиции об отсутствии моральной ответственности в данной истории основаны на иррациональности требований инопланетян Шумейкера. «Пространственное существование» растений не удовлетворяет критериям рациональности оснований морального долга. Если под аналогичные требования подвести рациональные основания, даже если субъект действий не будет обладать соответствующим чувством эмпатии, мысленный эксперимент вызовет интуиции о наличии у него моральной ответственности. Для того чтобы это подтвердить, я предлагаю сравнить историю Шумейкера с новой историей. В ней требования рациональны, но субъект не испытывает эмпатии. Это – моя история про общину джайнов.

D. Община джайнов и ахимса

Молодой человек присоединяется к общине джайнов. Философия и правила жизни джайнов направлены на совершенствование души и освобождение от круговорота рождений и смертей. Путь к совершенству лежит в соблюдении пяти принципов: быть искренним и благочестивым, не красть, не прелюбодействовать, не стяжать и не причинять вреда живому (ахимса). Из них пятый принцип – самый важный. Он запрещает джайнам наносить любой вред любому живому организму, даже насекомым и растениям. В основе этого принципа – убеждение в том, что любое существо наделено индивидуальной и вечной душой (дживой), способной к страданию и обладающей абсолютной ценностью. Соблюдая этот принцип, джайны трепетно относятся ко всему окружающему. Они избегают передвигаться ночью или даже пить непроцеженную воду, так как боятся случайно нанести вред крохотным организмам.

Молодой человек хорошо знаком с порядками в общине джайнов. Но, возвращаясь в одиночестве домой, он решает пренебречь обетами общины. Вместо того чтобы следовать по окружной дороге, он решает пойти напрямик и, не глядя под ноги, пересекает луг, протаптывая себе тропинку. Он не чувствует мотивации соблюдать обеты джайнов, не испытывает эмпатии к насекомым и растениям, которые могут оказаться под его ногами. Поэтому идет без всякой осторожности. В этот момент его окликает учитель. Он укоряет юношу за нарушение заповедей. Он считает, что юноша виноват в несоблюдении правил общины. Оправдан ли в данном случае укор?

Мне кажется, укор и осуждение вполне здесь уместны. Уместно говорить о моральной ответственности юноши. Она уместна, даже если молодой человек не испытывает мотивации и не чувствует эмпатии ко всем живым существам. Присоединяясь к общине джайнов, он принимает их установки в качестве минимальных моральных требований. К тому же он рационально вполне может понять природу их требований. И то, что молодого человека больше мотивирует желание сэкономить время, чем обеты джайнов, не снимает с него ответственности. Этот пример является доводом в пользу моральной ответственности психопатов. Психопаты среди нормальных людей – как молодой человек среди джайнов, а не как люди среди инопланетян Шумейкера.

Впрочем, чтобы убедиться в наличии моральной ответственности психопатов, мне кажется необходимым привести еще один аргумент. Этот аргумент построен на аналогии между психопатами и закоренелыми преступниками.

E. Психопаты и закоренелые преступники

Сторонник освобождения психопатов от моральной ответственности считает, что психопаты лишены способности обходиться с другими как с личностями и/или не обладают моральной компетенцией, так как постоянно совершают жестокие преступления. Именно из-за регулярности совершаемых преступлений они не могут быть морально ответственными. Но этот аргумент верен и в отношении любых закоренелых преступников. Ведь они тоже постоянно совершают жестокие преступления. Значит ли это, что они тоже должны быть освобождены от моральной, а также и уголовной ответственности? Если моральная компетенция снижается пропорционально частоте и тяжести аморальных поступков, самые закоренелые и жестокие преступники оказывались бы за рамками морального осуждения. Но тогда сама практика моральной критики и наказаний потеряла бы всякий смысл.

Это – сведение к абсурду первого аргумента. Очевидно, закоренелые преступники должны подвергаться осуждению и должны быть уголовно наказуемы. Следовательно, и психопаты должны подвергаться такому осуждению. И дело здесь даже не столько в наличии способностей или их отсутствии, сколько в чертах характера и качестве воли преступников. И психопаты, и «психически нормальные» закоренелые преступники склонны к регулярному совершению преступлений. И те и другие обладают скверным характером и являются аморальными личностями. И те и другие обладают «злой волей», то есть намеренно причиняют зло другим. И способность к эмпатии или ее отсутствие здесь не так важны.

Что дает наличие самой возможности эмпатии? Сравним аморальные действия двух человек. Предположим, они совершают одинаковые действия с одинаковыми мотивами – мошенничеством похищают деньги у пожилой женщины. Один человек, более жестокий, никогда не испытывает эмпатии, а другой – переживает ее в редких случаях. Является ли особенность характера первого основанием освобождения его от ответственности? Мне кажется, что нет. Во-первых, у преступников – одинаковые мотивы. Эти мотивы основаны на личной выгоде. И действия совершены не неосознанно, а именно на основе этих мотивов. Во-вторых, оба преступника продемонстрировали «злую волю» – в поведении их проявилось суждение «мои интересы – превыше всего». Тогда почему только второй должен нести ответственность? Почему нереализовавшаяся альтернативная возможность должна повлиять на оценку актуализованного осознанного действия?

На мой взгляд, если и есть разница в оценке поступков двух этих людей, она – не в пользу первого преступника. Первый является жестокосердным по натуре. И это – лишь дополнительное основание для морального осуждения. Представляется, что основаниями ответственности служат не столько альтернативные возможности, сколько актуальные мотивы и ценности. Следовательно, и психопаты должны нести моральную ответственность. Возможно, даже в большей степени, чем преступники с нормальной психикой. Психопаты и закоренелые преступники различают добро и зло как минимум в том смысле, что могут определять, что интерпретируется обществом как зло, а что – как добро, они способны сопоставлять эти нормы со своими планируемыми действиями и вступают в обществе в межличностные связи, поэтому они являются личностями и несут моральную ответственность.

Впрочем, этот спор показывает нам, что границы класса личностей размыты. Можно оспорить соответствие психопатов двум необходимым требованиям, предъявляемым к личности, как это было рассмотрено выше. Но можно также оспорить соответствие каждого человека, совершающего антисоциальные поступки, этим и другим требованиям. И тогда, если признать этот ход корректным, все злоумышленники окажутся освобожденными от ответственности. Это явно абсурдная ситуация. Следовательно, к каждому критерию нужно применять оператор «отчасти»: личность – это человек «отчасти разумный», «отчасти сознательный», «отчасти способный относиться к другим как к личностям», «отчасти обладающий самосознанием» и «моральной компетенцией». Без этого оператора категория личностей останется пустой. Как и моральная компетенция, остальные критерии являются идеальными конструкциями, которым нельзя подобрать точные соответствия в мире. Рациональный, самосознательный, морально компетентный и даже просто сознательный – это абстрактные характеристики, ориентиры, а не реальные свойства людей. Агент в различное время оказывается дальше или ближе в отношении этих ориентиров, но никогда не достигает их в полном объеме, тем более во всех своих действиях. Таким образом, личности «в конечном счете» не существует и существовать не может, кроме как в метафизических фантазиях. Но это не лишает смысла рассуждения о личностях.

Пусть понятие личности – нормативная модель и представляет собой слишком высокую планку для биологических организмов. Но это не отменяет практическую пользу этого понятия. Если бы нормативные понятия вообще не имели смысла, не имели бы смысла и все этические построения. Зато теперь мы знаем, какого рода сущность следует искать. Это знание поможет нам в решении вопроса о реидентификации и атрибуции ответственности. Это поможет, в частности, принять некоторые контринтуитивные положения нарративного подхода – наиболее перспективной теории личности.

V. Нарративный подход к вопросу тождества личности

Нарративный подход отличается от подходов, которые мы исследовали раньше. Первое важное отличие – в том, что большинство его сторонников не считают характеристики и свойства личностей объективными. Согласно мнению нарративистов, вопрос о характеристиках и свойствах личности, а также о ее тождестве во времени всегда зависит от наблюдателей и рассказчиков. «Нарративный подход отказывается от попыток отождествления “я” с некоторым ментальным или физическим объектом в мире. То, на что указывает местоимение “я”, – это конструкция, возникающая в подходящем социально-биологическом контексте» [Левин 2018, 185], – пишет российский исследователь и аналитический философ С. Левин. То есть первичным по отношению к личности является рассказ, а не наоборот. Рассказ порождает личность, а не личность – рассказ. Кроме того, этот рассказ постоянно меняется и дополняется наблюдателями, соответственно, параметры личности никогда не являются установленными до конца. Из всего этого следует, что нарративный подход – это скорее антиреалистическая концепция личности. Этим он отличается от реалистических психологического, субстанционального и биологического подходов.

Второе важное отличие – в самой постановке вопроса. Как я уже писал, сторонники психологического и субстанционального подходов заняты вопросом реидентификации личности в различные моменты времени. Они пытаются определить, что делает одну личность в момент t2 той же самой личностью, что существовала в момент t1 (или, точнее, определяют, что делает одну временную стадию личности тождественной другой временной стадии личности). Сторонники биологического подхода реидентифицируют личности с объектами или животными. То есть философы классических направлений устанавливают отношения нумерической тождественности между временными стадиями личностей (person time-slices или person-stages) или между личностями и объектами. Их оппоненты, сторонники неклассического, нарративного подхода, в частности М. Шехтман, Д. Деннет и К. Эткинз[45], не считают отношение нумерического тождества существенным для практических целей.