Кольцевая дорога

Ну, думаю, пришло наше с Устинарьей время: лучшего момента для внезапного нападения не будет. Перехватил я поудобнее свою палку и выскользнул из кустов. Первого разбойника я свалил просто: настиг и ударил сзади по голове. Тот не издал ни звука, сразу упал. Второй, видно, успел что-то заметить. Вот только развернуться не успел: получил палкой в лицо, завопил от боли и свалился в дорожную пыль. На этом мое везение кончилось. Вернее, наше с Устинарьей везение, потому что охотница, как выяснилось, с палкой управлялась гораздо хуже. Ясное дело, это все же не оружие. Вернее, не настоящее оружие: к палке тоже привычка нужна. У охотницы ее, конечно, не было. Поэтому Устинарья никого из разбойников свалить не могла.

А тут еще беда подоспела. Отважная девица, вижу, как упала в траву, так и не поднялась больше. Крепко ей верзила приложил. Испугался я за нее: как бы не убил совсем с такой-то силищей. И весь мой план от этого насмарку пошел: никуда девица теперь убежать не могла. Значит, и мне не время было бегать. Только и сделать-то я мало что мог, с палкой против мечей. Потому как именно за них разбойники и взялись, недолго думая. Оборотились и напали на нас с Устинарьей. Охотница моя как увидела обнаженные мечи разбойников, сразу побледнела. Не от страха, ясное дело, а от этой самой своей Прорвы. Скрутил ее приступ болезни. Отступила Устинарья на несколько шагов, глаза у нее закатились, и рухнула моя охотница обратно в кусты. Те самые, из которых мы вышли. Остался я совсем один. Ну, думаю, тут и смерть моя пришла.

Однако отбиваюсь кое-как, кружу по дороге. Разбойники, ясное дело, наседают на меня, гонят в три оставшихся меча, как затравленного зверя. Думаю: заманю их подальше. Глядишь, девица очнется и, коли не ушиблась головой от удара и сможет ехать, то ускачет на своем пони. И чего ее одну в лес понесло?

Верчусь юлой, но против мечей с палкой много не навоюешь. Чувствую, что слабею, из последних сил свое немудреное оружие в руках держу. Вот-вот меня достанут, не один, так другой. Тут мне и конец. Ох, думаю, придется уносить ноги. Заодно разбойников на себя отвлеку, если получится.

Вдруг слышу: затопали копыта по дороге. Вижу: скачет на разбойников огромный белый конь, никогда такого не видел. Глаза у коня горят яростью битвы. На нем сидит всадник, а у всадника в руке меч блестит. Всадник высокий и крепкий, мечом машет, только свист стоит. Он легко выбил оружие из рук верзилы и оглушил того ударом по голове. Плашмя. Добрый попался малый, не захотел его убивать. Показалось ли мне так с перепуга, нет ли, не знаю, но проделал все всадник играючи, словно шутя. Остальные два разбойника даже не пытались защищаться, а сразу дали стрекача в лес.

Вложил всадник меч в ножны, спрыгнул с коня и ко мне подошел.

– Кто ты такой, юноша? – спрашивает он меня.

Я опустил свою палку и назвался.

– Что ты здесь делаешь?

– Пытался вот выручить девушку из беды! – объяснил я всаднику. – И сам в нее едва не угодил. Если бы не вы, господин хороший, простите, имени вашего не знаю…

– Мое имя Эйвин! – представился он. – Я мастер Росток, родом из Яблоневого Сада.

И добавил, видя мой непонимающий взгляд:

– Это королевство, что лежит за Лепестковой рекой.

Никак, благородный господин, подумал я. А может, из купцов: больно уж неказистый лицом. Глазки маленькие, темные, нос картошкой. Но выправка, как у хорошего солдата. Вернее, у офицера. И держится он как благородный. Должно быть, из младших детей какой-нибудь сильно титулованной особы.

– Благодарю вас, мастер Росток! – поклонился я ему. – Вовремя вы подоспели со своим мечом!

– Ты храбрый малый, Эйгор! – кивнул он. – Я видел, как ты сражался: не всякий выйдет с палкой против мечей. Поэтому я и поспешил на помощь: не должны носители стальных клинков нападать на безоружного, да еще и втроем на одного. А где эта девушка, которую ты защищал? На дороге я вижу только белого пони.

– Это ее лошадка! – объяснил я. – А сама девица лежит вон там, в высокой траве. Этот верзила ударил ее, да так сильно, что боюсь, ей не поздоровилось.

– Я посмотрю, что с ней! – сказал он. – А ты пока свяжи разбойников: я должен передать их в руки местного судьи.

В мешке одного из негодяев нашелся моток веревки. Не особо церемонясь, я совсем лишил возможности двигаться три лежащих на земле тела. Верзилу я вязал с особенным удовольствием. Потом я поспешил к Устинарье. Я беспокоился за девушку: несмотря на свою болезнь, охотница не побоялась вступить в схватку с разбойниками. Она сделала что могла, и не ее вина, что Прорва оказалась сильнее.

Девушка лежала на земле на том самом месте, куда она, как я помнил, и упала. Ей даже не хватило сил, чтобы заползти поглубже в кусты. Глаза Устинарьи были закрыты, красная кожа стала чуть ли не такой же белой, как у меня самого. Тело девушки временами сотрясали судороги. Я расстелил на обочине дороги свое походное одеяло и осторожно перенес на него Устинарью. В себя она так и не пришла. Весила она не так уж и мало. Хотя поменьше, чем я сам, конечно.

А вот мастеру Ростку повезло: девушка, которую ударил атаман разбойников, очнулась почти сразу. Смотрю: она уже ковыляет ко мне потихоньку, опираясь на подставленное господином Эйвином плечо. Следом за хозяйкой, уныло опустив голову чуть ли не к самой земле, бредет белый пони.

– А это кто такая? – удивился мастер Росток, увидев охотницу.

– Устинарья, девушка-воин из племени Красных Волков! – представил я ее. – Моя добрая спутница.

– Что с ней? – спрашивает мастер Росток.

– Ослабела от болезни! – объясняю я. – Хорошо бы напоить ее чем-нибудь согревающим и бодрящим. Нет у вас такого с собой?

– Есть! – отвечает за него незнакомка.

Морщась от боли (видно, крепко ей досталось!), она вынула из седельной сумы своего пони маленькую фляжку и протянула ее мне. Сначала я сбрызнул на лицо охотницы водой. Потом, когда она открыла глаза, осторожно поднес к губам девушки горлышко фляги. Охотница сделала глоток-другой и закашлялась. Смотрю я: взгляд Устинарьи постепенно прояснился, а лицо из бледно-розового снова стало красным: она ведь краснокожая.

– Ты можешь говорить? – спросил я ее.

– Да! – ответила она. Хрипло так ответила, но все-таки.

– А сидеть?

– Не могу, Эйгор.

Я кивнул головой и укрыл охотницу своим плащом. Пусть полежит пока и отдохнет. От напитка незнакомки Устинарье явно полегчало, но силы к девушке еще не вернулись.

– Позволь тебе представить, Эйгор: это донна Мария Аль Варсио! – сказал мастер Росток. – Представительница древнего и богатого эс-панского рода. Во многом благодаря тебе эта знатная дама не попала в руки разбойников.

Я с поклоном вернул донне Марии фляжку. Она взболтала содержимое, сделала изрядный глоток и заметно повеселела.

– Лучшее амахарское вино, настоянное на целебных травах! – сказала она, укладывая фляжку обратно в седельную суму. – Благодарю тебя, славный юноша, за своевременно оказанную помощь! Леса на севере Эс-Паньи заселены мало, солдат здесь нет, и разбойники совсем распоясались! Но я думаю, дон Орант скоро примет меры и пресечет эту незаконную торговлю через реку. Тогда им не поздоровится! Благородный дон Эйвин, твоему доблестному мечу мы обязаны спасением от этих злодеев!

И милая молодая дама хорошенько лягнула связанного верзилу.

– Негодяй должен быть немедленно казнен! – заявила она. – По эс-панским законам разбойное нападение на благородную даму карается смертью. Ты как представитель благородного рода имеешь полное право судить разбойника и привести приговор в исполнение.

– Пусть им лучше займется местный судья! – поморщился мастер Росток. – Я не хочу перебивать его хлеб.

– Тогда я сделаю это сама! – заявила гордая донна, выхватывая из ножен свой кинжальчик.

Господин Эйвин едва успел схватить разгневанную девицу за руку.

– Разбойники могут вернуться за своим атаманом! – воскликнула эс-панская девица. – Поэтому нам надо избавиться от него, и как можно быстрее!

5. Бегом, верхом и на поезде

Похоже на то, что здешние леса кишат лихими людьми, подумал я. Тогда нам и правда повезло встретить мастера Ростка. На дороге, полной разбойников, просто необходимо иметь среди спутников благородного меченосца. Не для этой ли встречи мадам Августа отправила нас сюда? И если так оно и было, то откуда тогда она об этом узнала?

– Разбойник еще может нам пригодиться! – возразил господин Эйвин. – Но ты права, донна Мария: нам стоит поторопиться.

Вдвоем мы забросили так и не пришедшего в себя, а может, и притворяющегося таковым верзилу на спину высокого белого скакуна, на котором приехал мастер Росток. Устинарью я усадил в седло белого пони. Но девушку все еще шатало от слабости, и сама держаться в седле она не могла. Когда мы тронулись в путь, я шел рядом и помогал охотнице не свалиться с маленькой лошадки. Это было все-таки лучше, чем если бы Устинарья попыталась идти сама. Наверняка у нее ничего бы не получилось: приступ Прорвы совсем лишил охотницу сил.

Скоро мы добрались до развилки дорог. На юг уходили две колеи с выбитой повозками травой. Мне показалось, что следы были свежие: колеи не успели просохнуть. Должно быть, завезенные без пошлины товары здесь были в цене: на телегах по этой дороге ездили часто и много. Донна Мария отговорила нас сворачивать на юг.

– Разбойники могут устроить засаду на торговый караван! – объяснила она. – Они часто так делают. Безопаснее будет идти на восток.

И мы пошли. Хотя быстро об этом пожалели: дорога становилась все уже и хуже, а заросли вокруг все гуще. Скоро выяснилось, что мы движемся уже не по дороге, а по тропе, петляющей меж древесных стволов. Лошади не повозка, они здесь проходили, но ветви деревьев цеплялись за нашу одежду или норовили исподтишка ударить по лицу. Что-то пошло не так, как надо. Но как было надо, я так и не узнал, потому что Устинарья навалилась мне на плечо и прошептала в самое ухо:

– Нас преследуют!

– Кто? – удивился я.

– Люди. Много людей.

Все-таки острый у нее был слух. Даже в болезни. Кто нас мог преследовать? У меня и сомнения не возникло, кто это мог быть. Думаю, что и у охотницы тоже. Ясное дело, это были те, кому мы успели досадить. Те, чей главарь теперь мешком висел на спине белого коня. Скакун, кстати, мог бы везти нас всех и даже не вспотеть при этом, настолько он был могуч. Хотя, может быть, мне так только казалось, потому что господин Росток шагал впереди и вел коня в поводу. Я его окликнул и сообщил то, что сказала мне Устинарья.

Донна Мария побледнела и заявила, что нужно идти быстрей. Мастер Эйвин спросил у благородной девицы, далеко ли до ближайшего селения. Тут она призналась нам, что не знает. Оказывается, на севере Эс-Паньи раньше бывать ей не доводилось. Поэтому здешние места донне Марии незнакомы. Выходит, мы заблудились, подумал я. Но вслух говорить этого не стал. А зачем? И так всем стало понятно, что дела наши плохи. Проезжая дорога превратилась в тропу, а вернуться назад мы не можем: как раз угодим в лапы разбойников. Осталось идти вперед. На авось: вдруг, как говорится, кривая да вывезет.

Подхватились мы и прибавили ходу. Через некоторое время я спрашиваю Устинарью:

– Что ты слышишь?

– Не отстают! – отвечает она. – Даже как будто нагоняют.

– Они пешие?

– Да! – говорит охотница. – Не слышу я конных. Но идут быстро.

Еще бы, думаю я: места эти разбойникам наверняка знакомы, потому как живут они в лесу. Вот и не отстают. Это еще не беда – беда будет, если они обходить нас начнут.

Поспешили мы дальше. Тропа все уже и уже становится. А лес кругом все мрачнее, все непролазнее: деревья стоят темные, стволы в три обхвата. Ветви над головой смыкаются так, что неба и не видать совсем. Под ногами мох лежит, словно плесень. А вдоль тропы папоротники растут, причем выше моего роста. Старая паутина липнет к лицу, только и успеваю ее с ресниц смахивать. Воздух стал душным и каким-то затхлым. Даже дышать им противно. Не стал бы я селиться в таком лесу. И не я один: вон и птицы примолкли совсем, не слыхать их стало. В ушах у меня только топот ног раздается да тяжелое дыхание. Все остальные звуки вязнут в папоротнике и паутине.

Иду я рядом с пони, Устинарью за пояс держу. Выбрались мы на полянку. Такую крохотную, что едва хватило места нам четверым разместиться, чтобы дух перевести. Глотнул я воды из своей фляжки, охотницу напоил.

– Обходят нас разбойники! – сообщила она.

Вот и беда пришла. Смотрю: мастер Эйвин стаскивает верзилу-главаря с седла и дает ему хорошего пинка. Тот взвыл во весь голос, а голос у него был громкий. Слышу: загомонили в ответ разбойники с трех сторон. Узнали своего вожака. И верно: недалеко они от нас оказались. Права охотница: обходят нас. Вот-вот окружат.

– Он их немного задержит! – сказал господин Росток. – А нам надо бежать.

Он посадил донну Марию в седло своего коня, и мы побежали. Трещал и ломался под ногами упавший папоротник, ветви деревьев хлестали по лицу. Пони несся вперед так быстро, словно разбойники гнались лично за ним. Я старался не отставать, изо всех сил работая ногами. И при этом еще умудрялся не давать охотнице выпасть из седла. На узкой тропе это было сделать непросто: то и дело я спотыкался о корни деревьев, крушил папоротник или даже натыкался на толстые стволы. Хорошо хоть, они были покрыты слоем мха, и я не успевал набить себе шишек.

Позади нас радостно завопили разбойники, наткнувшиеся на своего главаря. Они оказались даже ближе, чем я ожидал. Нужно было бы бежать быстрее, но я не мог: дыхание мое и без того стало тяжелым и хриплым, ноги гудели, а пот застилал глаза. Хуже всего было то, что мерзкая паутина теперь липла к лицу, а затхлый воздух словно застревал в горле, не давая дышать. Я отплевывался и откашливался на бегу, хрипел и думал о том, что долго так не выдержу. Мне хотелось ругаться, но на это не оставалось ни времени, ни сил.

Наконец мы выломились из зарослей на какую-то лесную прогалину. Под ногами я вновь с удивлением обнаружил дорожные колеи. Здесь бежать было легче, и в голове моей мелькнула мысль, что так мы, пожалуй, сможем оторваться от преследователей. Но в этот момент силы совсем оставили охотницу, и девушка повисла на мне, словно куль с песком. Я заметил, что глаза ее закатились. Устинарья готова была свалиться с лошади, но мне каким-то чудом все же удалось удержать охотницу в седле. И при этом не рухнуть на землю самому, потому что ноги мои уже заплетались от непомерного напряжения.

– Вот они! Держи их! Теперь не уйдут!

Это завопили наши преследователи. Я оглянулся: разбойники бодро выпрыгивали из зарослей на дорогу и припускали следом за нами. Их длинные черные волосы были собраны в пучки на затылках, смуглые лица блестели от пота, и азарта погони. Скоро, совсем скоро они должны были настичь нас. Лучше бы нам с мастером Эйвином остановиться и принять бой, подумал я. Нужно дать девицам время оторваться от разбойников. На конях они смогут это сделать. Только бы охотница удержалась в седле…

Не успел я до конца додумать эту мысль, как господин Росток резко остановил своего белого рысака. Тот замотал головой и едва не влетел крупом в кусты. Донна Мария руками вцепилась в луку седла, но все-таки усидела верхом. Я же вынужден был следом за разбежавшимся пони обогнуть благородного коня с другой стороны и выскочить вперед. И сразу увидел причину нашей остановки.

Лесную дорогу пересекали две стальные полосы. На рельсах стоял поезд. Тот самый, я сразу его узнал. Красноватое, цветом похожее на старую медь дерево вагонов, потемневшие от времени крыши. Большой паровоз пыхтит, пуская вдоль состава белые, почти прозрачные облачка пара. Я не столько удивился этому зрелищу, сколько обрадовался. Вот она, Кольцевая Дорога, наше спасение! Кто бы ни проложил ее здесь, по этим глухим эс-панским лесам, он сделал доброе дело. Если бы я его встретил, этого неведомого строителя, то по гроб жизни должен был бы поить его пивом и рыбкой копченой кормить.

Я покрепче ухватил вдруг заупиравшегося пони под уздцы и рванул вперед. Дверь грузового вагона отъехала в сторону. Из нее выползла широкая доска с набитыми деревянными поперечинами и ткнулась в землю. Вот тебе и лесенка. В проеме двери стоял высокий широкоплечий старик с седой бородой и махал рукой: мол, поднимайся скорее. Я поднажал из последних сил и с разбегу по лесенке втащил пони в вагон. Тут же снял с него Устинарью и уложил охотницу на сложенное в углу вагона сено. Сам с удовольствием рухнул бы рядом, но нужно было спасать остальных.

Старик перехватил меня за руку, как только я попытался покинуть вагон.

– Остановись-ка, юноша! – сказал он гулким басом, легко, словно играючи отодвигая меня с дороги. – Ты свое дело сделал. Дальше я сам.

Несмотря на возраст, силы у старика оказалось явно побольше, чем у меня. Он сдернул с крюков на стене еще одну тяжелую доску с набитыми поперечинами и сбросил вниз. Один конец доски он снова упер в землю, а второй сноровисто закрепил в пазу на полу вагона. Теперь лесенка оказалась достаточно широкой, чтобы по ней мог подняться даже такой большой конь, какой был у господина Ростка. Чем мастер Эйвин, не растерявшись, сразу и воспользовался.

Едва они с донной Марией влетели в вагон, как старик, не раздумывая, сбросил лесенки вниз, на землю, и захлопнул дверь. В нее тут же ударило что-то тяжелое. Должно быть, копье, брошенное одним из разбойников. Или просто дубина. Но было поздно: поезд уже набирал ход. Паровоз взревел, и гудок его прощально раскатился над лесом.

– Что за дурная станция! – проворчал старик, качая своей седой головой. – Вечно на ней случаются какие-то неприятности! Ну куда это годится: я потерял здесь сразу две грузовые сходни.

Он вытащил из кармана синего сюртука синюю же фуражку с красным околышем и поспешно прикрыл ею свои седые космы.

– Позвольте представиться, господа хорошие! – пробасил он. – Любомир Северин. Пассажиры называют меня Фермером. Когда-то я им действительно был, а теперь присматриваю за местной живностью. За лошадками вашими вот готов поухаживать, пока вы путешествуете в пассажирском вагоне. Не сумлевайтесь: обихожу их как должно. Есть у меня и сено, и солома, и добрый овес, и ключевая вода. Стойла, сами видите, крепкие, без щелей, дуть в них не будет. Ежели что, найдутся и попоны, мягкие да теплые. Плата за постой будет самая умеренная. Так что не беспокойтесь, оставляйте у меня своих лошадок, не пожалеете!

Пока благородные господа сговаривались с мастером Северином о цене, я узнал, что большого белого рысака зовут Людвиг Марш, а маленького белого пони – Эсмеральда. Под стать своей хозяйке она оказалась девицей. Такой же своенравной и вспыльчивой, кстати. Эсмеральда пронзительно заржала, не желая расставаться с донной Марией, и попыталась лягнуть господина Северина копытом. Но он показал свою опытность в обращении с животными и как-то быстро сумел успокоить маленькую лошадку. Людвиг Марш вел себя иначе. Он спокойно позволил освободить свою спину от седла и величественно процокал копытами в стойло. Там он надолго припал мордой к кормушке. Проголодался в лесу, бедняга. И то верно: есть-то ему не давали, все скакали да бегали.

Вдоль спины Людвига Марша лежали два больших матерчатых чехла. Мне стало интересно, что в них спрятано. К моему сожалению, господин Росток распорядился чехлы не снимать, коня кормить и поить вволю, но лишний раз не беспокоить. Мол, Людвиг Марш как боевой конь не любит, когда к нему прикасаются чужие руки. Фермер спорить не стал, хотя по лицу его было видно, что он не очень-то доволен таким положением вещей. Мастера Любомира можно было понять: ему словно бы не совсем доверяли. Однако он промолчал и ничего не ответил на это господину Ростку. Решил, видно, что у благородных свои причуды.

Устинарья между тем немного пришла в себя. Я помог ей подняться и, придерживая за талию, отвел в пассажирский вагон. Там она со вздохом опустилась на соседнее с моим место и попросила пить. Лицо девушки было бледно-розовым и усталым, а глаза казались тусклыми синими стеклышками. Видно было, что наше стремительное бегство от разбойников совсем вымотало ее. Мне стало жаль охотницу. Я взял фляжку и отправился за водой, надеясь встретить мадам Августу.

И надежда моя сбылась. Белая блузка госпожи проводницы выделялась среди разноцветных одеяний пассажиров словно первое снежное пятнышко среди осенних лесов. Я попросил ее помочь Устинарье

– Если бы вы снова напоили ее своим замечательным чаем, – сказал я, отчего-то краснея, – то охотнице стало бы легче.

Мадам Августа, женщина хоть и строгая, но добрая, откликнулась на мою просьбу. Осмотрев увядшую, будто осенний цветок, девушку, она многозначительно покачала головой:

– Боюсь, чаем здесь не поможешь! – сказала госпожа проводница. – Потребуется другое средство. Гораздо более сильнодействующее.

Из бокового кармана юбки она извлекла маленькую плоскую фляжку. Ту самую, из которой, как я заметил, иногда потчевала едущих в вагоне пожилых дам. Едва эта фляжка появлялась в руках мадам Августы, как те приходили в неописуемый восторг и шумно выражали свое одобрение. Пожилые дамы и сами часто просили госпожу проводницу полечить их от простуды. Или от головной боли. Или от сердца. Ну, и от всего остального тоже. И я не видел, чтоб мадам Августа отказала хоть одной такой пассажирке. Из своей фляжки она наливала лекарство в маленькую, не больше наперстка, рюмочку. Больные выпивали его все, до капли, и после этого у них отчего-то начинали слезиться глаза, а щеки наливались румянцем. Лекарство действовало безотказно и всем помогало. И я подумал о том, то за удивительный напиток находится в этой фляжке.

Когда охотница выпила лекарство, то глаза ее не заслезились. Нет, они распахнулись на поллица от удивления.

– Откуда вы взяли эту траву? – воскликнула девушка. – Ведь это же…

– Тс-с, милочка! На самом деле растение это встречается не так уж и редко! – сказала мадам Августа. – А польза от него большая. Особенно ценным считается настой из корней. Только нужно уметь его приготовить. Ну как тебе, не горчит?

– Нет! – покачала головой Устинарья.

– Это потому, что для вкуса туда добавлен мед. Ну, и еще кое-какие ингредиенты, всего тебе знать не обязательно. Девушка ты крепкая, недаром что охотница, поэтому силы к тебе скоро вернутся. И так же скоро понадобятся, потому что путь вам предстоит дальний.

– Откуда вы знаете? – спросил я.

– Логика мне подсказала! – пожала плечами мадам Августа. – Ты ведь не передумал идти искать средство, чтобы вернуть свой дар?

Я не знал, кто такая логика, однако с уверенностью кивнул головой: нет, я не передумал.

– Мадам Августа, а вы знаете, куда нам надо идти?

– Собственно, нет у вас особого выбора! – ответила мне госпожа проводница, пряча заветную фляжку в карман. – Но об этом мы поговорим позднее, когда вы соберетесь вместе. Пока же Устинарье нужно отдохнуть, а потом как следует подкрепиться горячим и сытным обедом.

И она покинула наше купе. Мы с охотницей переглянулись и решили подождать остальных. Тех, кто должен собраться вместе. Долго ждать их нам не пришлось. Вскоре нас отыскал мастер Эйвин, закончивший свои дела в вагоне у господина Северина.

– Пообедаете с нами? – спросил он. – Оказывается, в поезде есть свой трактир на колесах. Он называется «вагон-ресторан».

– У меня денег нет! – признался я ему.

– Обед за мой счет! – сказал господин Росток. – Я кое-что задолжал тебе в лесу, и донна Мария тоже.

Насчет долга мастер Эйвин, конечно, преувеличил. Уж если кто кому и задолжал, так это мы все ему самому. Но посидеть в трактире на колесах мне было интересно. Вернее, в вагоне-ресторане. Да еще в такой вот благородной компании. До этого мне как-то не доводилось иметь дел с благородными господами. У нас в Эриаке они не водились. Впрочем, мастер Эйвин мне пришелся по нраву: в отличие от донны Марии он вел себя просто и не выпячивал свое благородное происхождение.

И мы с Устинарьей отправились в ресторан. Перешли через громыхающий на стыках рельс тамбур и словно попали в другой мир. Здесь стояла ночь и в вагонном небе горели звезды. Они были такими же яркими, как и свечи. Те, что были расставлены на столиках и развешаны вдоль стен. А самой большой свечкой казался камин на той стороне зала. Пламя плясало в нем, и горячий воздух колебался над каменной чашей. Я втянул ноздрями дразнящий аромат дорогих привозных специй, свежей зелени и вина, и он заставил меня позабыть обо всем на свете. Кроме чувства голода, конечно: последний раз мы с Устинарьей ели, кажется, целую вечность назад.

Донна Мария уже ждала нас за обеденным столом. Скатерть сияла снежной белизной. Откуда-то слышалась негромкая музыка. Я повертел головой и с удивлением обнаружил, что эти красивые звуки издавали гномы. Они играли на серебряных трубах, пиликали на маленьких скрипках и еще пели. Самый большой и крепкий гном стучал в барабан. Видно было, что это занятие ему очень нравится. Гном просто сиял от восторга.