Кольцевая дорога

Сижу, смотрю, как дождь сквозь решетку по стеклам лупит. Непогода разгулялась вовсю, и судя по всему, надолго. Осень. Промозгло стало в тюрьме, сыро. Я в своей старой куртке продрог. Встал, походил по полу, согрелся. Мог бы и по стенам пройтись, и по потолку, да что-то не хотелось.

Принесли обед: гороховую похлебку и хлеб. Хлеб на этот раз был получше, не такой черствый. Дождь все лил и лил, и я чего-то приуныл. Дело-то мое все никак не разрешится.

Наконец пришли за мной. Господин Утрир, судейский чиновник, стражник, я его знаю, Герхардом звать, и кузнец. Крепкий парень из заречного хутора, имени его я не помню. Кузнец надел мне на пояс цепь с замком. Другой конец цепи он замкнул на поясе Герхарда. В ответ на мой удивленный взгляд стражник пояснил:

– Ты же небоходец, парень! Так что сам понимаешь – без этого никак.

Ну да, понимаю. Однако расстроился я. Вижу, что дело серьезное: в преступники меня записали. Хоть и не виновен я, не выпустят теперь без суда. Хоть бы, думаю, поскорее разобрались. Ну да судя по всему, тянуть не станут.

И верно: господин Утрир сделал знак, и Герхард вывел меня из камеры. Поднялись мы наверх, в его кабинет. Господин Утрир давай меня расспрашивать: где я вчера был, что делал, и кто может это все подтвердить. Еще про Хромоножку спросил, не собираюсь ли я на ней жениться. Удивился я этому вопросу. Сговорились они с Дерриком, что ли? Зачем мне на Лайзе жениться?

– Нет, – отвечаю, – не собираюсь.

Он молча посмотрел на меня, записал мой ответ и протянул мне бумагу:

– Читать умеешь? Ознакомься и распишись.

Потом забрал ее и ушел, а мы с Герхардом остались вдвоем.

– Глупец ты, парень! – говорит мне стражник. – Если бы ты собирался на девице жениться, господин судья мог бы тебя пожалеть. За твой талант по выращиванию Облачных Жемчужин, столь нужный городу. А лет через десять, глядишь, и рассчитался бы ты с казной за пропавший небесный плод и жил бы дальше припеваючи. Так что не горячись, парень, и не вздумай, в случае чего, отказываться. Иначе дело может обернуться для тебя плохо. Гляди, наплачешься потом!

Я промолчал в ответ, но, кажется, начал догадываться, к чему все идет. Нет, думаю, не дождетесь вы такого от меня. Господин Утрир отсутствовал долго, но наконец вернулся, и меня повели к судье.

Судья господин Висим уже сидел за своей высокой конторкой. Он был облачен в темный служебный сюртук, на голову надел черную шляпу, и оттого походил на ворона. Худого и длинного ворона с черными усталыми глазами.

– Ты обвиняешься в краже Облачной Жемчужины, Услет! – заявил он мне. – Не хочешь ли в этом признаться?

– Я ее не брал, Ваше Судейство! – отвечаю я.

– Жаль! – говорит он. – Это позволило бы выиграть время. И возможно, смягчило бы твой приговор. Не передумаешь?

– Нет.

– Тогда приступим к процедуре опроса свидетелей.

И господин Висим начал вызывать их по одному. Сначала он пригласил Хромоножку. Когда она вошла, я просто обомлел. От недавней хромоты не осталось и следа: девица словно протанцевала по комнате и остановилась напротив судейского места. Какие там слезы, Лайза готова была прыгать от радости. Ну еще бы, подумал я, любой на ее месте быстро бы утешился, если бы с ним случилось такое чудо.

– Когда ты обнаружила Облачную Жемчужину? – спросил ее судья.

– Вечером, господин Висим.

– Где ты ее нашла?

– Она лежала на окне в моей комнате.

– Окно было открыто?

– Да, господин судья.

– Куда оно выходит?

– На зады нашего с матерью домика. Оно смотрит прямо на малинник.

– А скажи-ка мне, Лайза: можно ли к твоему окну подобраться так, чтобы было незаметно с улицы?

– Да, господин судья! – подтвердила девица.

– А кто, по-твоему, мог положить Жемчужину на окно?

– Не знаю, господин судья.

– Ты говорила господину Утриру, что попросила стоящего здесь юношу принести тебе Облачную Жемчужину. Так ли это?

Хромоножка смутилась.

– Я была очень расстроена, господин судья. Я поссорилась с матерью, заплакала и…

– Но ты просила господина Услета об этом?

– Ну… да, господин судья.

– Что он тебе ответил?

– Ну… он ничего не успел мне сказать. Тут появился господин Расвич, и… Эйгор ушел.

– А что ты сделала с Жемчужиной?

– Я ее тут же съела, господин судья.

– И сразу перестала хромать?

– Да.

– Ну разумеется! – проворчал господин Висим. – Кто бы сомневался. Если понадобится, Лайза, я вызову тебя снова.

Девица, будто стрекоза, легко выпорхнула из комнаты.

– Теперь ты, Эйгор Услет! – обратился ко мне судья. – Вчера на городской плотине ты обнимал Лайзу Вистень. Зачем?

– Она плакала, Ваше Судейство. Я всего лишь пытался ее утешить.

– В каких отношениях вы с ней состоите?

Я почему-то покраснел. А после пожал плечами.

– Иногда я им помогаю… Ну, продуктами там, или по хозяйству чего сделать, если нужно…

– Где ты был вчера после полудня?

– На своей делянке, Ваше Судейство.

– Дежурный наблюдатель утверждает, что ты отлучался с поля.

– Ну, я пообедал на Столовой горе. А потом спустился в город.

– Зачем?

– Мне нужны были грабли, Ваше Судейство.

– То есть ты заходил домой?

– Да.

– Кто может это подтвердить?

– Ну, матушку я дома не застал… Э-э, даже не знаю…

– То есть никто?

Ответить мне было нечего.

– Плохо это, Услет! – сказал судья раздраженно. – В это время с твоего поля пропала Облачная Жемчужина, а чуть позднее она оказалась у Лайзы Вистень, девушки, которая просила тебя принести ей небесный плод. И которую утром ты обнимал на глазах у всего города. Ты уверен, что ничего не хочешь мне сказать?

– Я не брал Облачной Жемчужины, Ваше Судейство! – упорствовал я.

– Но и алиби у тебя нет, Услет.

– Чего нет, Ваше Судейство? – не понял я.

– Это значит, что ни свидетели, ни известные суду обстоятельства не могут подтвердить твою невиновность.

– Поговорите с моей матушкой, Ваше Судейство! – попросил я. – Она скажет вам, что я всегда был честным человеком.

Господин Висим тяжело вздохнул.

– Я приглашу госпожу Услет. Позднее.

Я понял, что дело мое плохо.

– Как небоходец, могу я потребовать суда Дневной Звезды?

Судья поморщился в ответ.

– Разумеется, это твое право. Но подумай, стоит ли это делать?

– Стоит, Ваше Судейство!

Господин Визим пожал плечами.

– Господин Утрир, распорядитесь принести из хранилища Дневную Звезду.

Это была маленькая красная или оранжевая ягода. Иногда и желтая, если не дозрела. Когда сладкая, а когда и кислая на вкус, если росла дичком. Вызревала она не на грядках, как Облачные Жемчужины, а в густых зарослях диких небесных трав. Дневные Звезды не исцеляли от недугов. Зато с их помощью небоходцы обретали свой дар. Семилетним мальчишкой я попробовал ее впервые. И после этого собственными ногами поднялся в небо.

Иногда случалось так, что дар у небоходца ослабевал. Почему? Как говаривал мой отец: Дневная Звезда и чистая совесть помогают нам держаться в небе. Так передала мне его слова матушка. И это была правда. Каждый небоходец ее нутром чувствовал. Потому что совесть переставала быть чистой, и дар слабел. Но с помощью Дневной Звезды можно было его укрепить. Если же груз на совести небоходца становился слишком тяжелым, то небесная ягода, наоборот, могла лишить его дара. Это и был суд Дневной Звезды. Последнее, так сказать, испытание его совести.

Господин Утрир вернулся быстро. Он вручил мне красную ягоду, взятую с небесных полей. Я ее съел. Странно: в этот раз Дневная Звезда оказалась не кислой и не сладкой, а горькой. Я поморщился, но все же проглотил ее. И вдруг почувствовал, что больше не могу подняться наверх. Не могу летать. Хотя этого быть не могло. Просто не могло: ведь я же не брал Облачной Жемчужины. И все-таки это случилось: я утратил свой дар.

Меня будто по голове палкой ударили. Я стоял оглушенный и тупо смотрел на господина Висима. Он меня о чем-то спросил, но я не расслышал. Будто сразу оглох и онемел. Когда это прошло, я признался, что больше не могу ходить по небу.

Судья меня еще о чем-то спрашивал. Может быть, даже много раз. Только все без толку. Я молчал. Самое главное я уже сказал, а все остальное было ни к чему. Пустые слова.

Но хотя я и заявил судье, что больше не могу ходить по небу, сам я в это еще не верил. Не мог поверить. Ведь не брал же я этой Жемчужины, и совесть моя была чиста! Снова и снова пробовал я мысленно шагнуть вверх. И тут же падал обратно. Десять раз пробовал и больше. Губу прокусил до крови, только без толку: воздух больше не держал меня. Небо закрыло для меня свои двери.

Я почувствовал, что устал. Если бы я мог, то опустился бы прямо на пол и сидел на нем. Может быть, даже и лег, только Герхард не позволил. Схватился за свой конец цепи и потянул вверх. Я вздохнул и остался стоять. Суд все-таки.

Судья Висим оказался неплохим человеком, он не стал затягивать дело. Быстро зачитал приговор: изгнание из Эриака, та самая кара. По закону, все верно. И отправил меня назад в тюрьму, чтобы я пришел в себя. Очухался, так сказать. С меня даже цепь сняли: зачем она теперь?

Эту ночь я уже не спал. Сидел на лавке и смотрел в темное окно, слушал, как дождь стучит по крыше. Он все шел: мелкий, почти неслышный. Долгий осенний дождь. Я думал. Но мысли мои ходили по кругу. Я не крал Жемчужины, и значит, был невиновен. Но суд Дневной Звезды лишил меня дара. Значит, я был виновен. Но в чем? Ведь Жемчужины я не крал. В чем же моя вина? Опять начинай все сначала.

Задремал я под самое утро. Показалось: только глаза закрыл, и уже принесли завтрак. Я его даже поел, хоть и без всякого желания. Потом пришел господин Висим.

– Я к тебе с неофициальным визитом, Услет! – сказал он мне.

– Это как? – вяло поинтересовался я.

– Это значит, что я пришел к тебе не как городской судья, а как частное лицо! – объяснил он, присаживаясь на лавку рядом со мной. – Мне нужно поговорить с тобой.

– О чем, господин Висим?

– О ком! – поправил он меня. – О тебе. По закону ты изгнан из города. Что ты думаешь делать дальше?

– Не знаю, – ответил я правду.

– Есть тебе куда идти?

– Нет.

– А родные в других городах есть?

– Я последний в своем роду, господин Висим.

Мы помолчали. Дождь стучал в окно.

– Ты вроде бы неглупый молодой парень, Услет! – сказал судья. – Скажи мне, чего ты хочешь?

– Вернуть свой дар небоходца! – ответил я не раздумывая.

Так оно и было.

– Хорошо! – кивнул головой судья. – Думаю, тут я смогу тебе помочь.

Я изумленно взглянул на него. Он может вернуть мне мой дар небоходца?

– Я могу указать тебе путь! – объяснил господин Висим. – Пойдешь?

– Конечно! А куда нужно идти?

– Ты слышал про Кольцевую Дорогу, Услет? – спросил меня судья.

– Матушка рассказывала мне про нее в детстве. Я думал, что это сказка.

– Я тоже так считал! – сказал мне судья. – Пока не встретил старика Вауса. Ты помнишь его, Услет?

– Он умер в прошлом году, весной.

– Да. Хороший был охотник. Так вот, однажды, будучи еще молодым, Ваус отправился на север. Он шел три дня и добрался почти до предгорий. Уже на закате Ваус увидел реку. Большую и полноводную реку, через которую был перекинут мост. Мост был каменный, с тремя мощными опорами, которые легко выдержали бы напор воды даже в самый сильный весенний паводок. Ваус поднялся на мост и увидел рельсы. Рельсовую колею, если ты понимаешь, о чем я говорю. Ваусу стало интересно. Охотник решил, что утром осмотрит все как следует, а пока развел костер у самого схода с моста. Солнце село, и он начал готовить себе ужин. Вдруг Ваус заметил движущиеся огни на той стороне реки. Потом послышался гудок паровоза. А потом охотник увидел, как поезд прокатился через мост и остановился прямо у разведенного им костра. Паровоз стравил пар, а в вагоне открылись двери.

– И он вошел в них? – спросил я, невольно заинтересовавшись этой историей.

– Сердце охотника дрогнуло, – ответил судья. – Ведь его ждала жена, а недавно у них родился первый ребенок. Поэтому Ваус побоялся войти в двери, и поезд ушел без него.

– Жаль старика! – сказал я. – Ну то есть тогда он был молодым, конечно.

Господин Висим поднялся с лавки и прошелся по тюремной комнате. Я услышал, что дождь перестал стучать в окно. Стало тихо.

– А уж как он сам жалел! – сказал мне судья. – Так жалел, что рассказывал мне об этом со слезами на глазах. К тому времени Ваус состарился, имел четверых детей и был уважаемым членом городского общества. Но упущенная возможность не давала ему покоя до самой смерти. Ведь он набрел на Кольцевую Дорогу и едва не сел в ее чудесный поезд! Хотя есть в этом и нечто хорошее.

– Что же? – удивился я.

– Не догадываешься, Услет? Ваус не уехал, а вернулся в Эриак. Поэтому я и смог рассказать тебе эту историю.

Господин Висим остановился и посмотрел мне в глаза. Мне показалось, что-то промелькнуло в его взгляде: жалость, наверное. Я поднялся и встал с лавки.

– Закон строг, Услет, но он же бывает и милосерден! – произнес судья на прощание. – Подумай об этом. Сейчас сюда придет твоя мать и принесет твои вещи.

И он вышел. Щелкнул засов на двери.

Странный у нас судья, подумал я. Похожий на черного ворона в своей черной одежде. Однако же нашел время и рассказал мне эту историю. Хотя и не обязан был этого делать.

И правда, скоро пришла матушка. Я обнял ее. Она оказалась молодцом и не заплакала. Крепкая она у меня. Я и сам удержал непрошеные слезы, вдруг набежавшие на глаза. Мужчины ведь не плачут, правда? Матушка принесла мне дорожную сумку. В сумке лежали припасы на несколько дней, а еще запасная одежда, мой старый плащ, фляжка с водой и огниво.

– После сбора урожая казначей должен выдать тебе мое жалованье! – сказал я матушке. – Ну, хотя бы его часть. Так что деньги на первое время у тебя будут. А потом продай дом и купи другой, поменьше. На восточной окраине Эриака как раз продается один такой.

– Не беспокойся за меня, сынок! – ответила она. – Мастер Санья предложил мне работу. Ты ведь знаешь, я отлично готовлю. Никто в Эриаке не может испечь таких вкусных пирогов с вареньем. Так он мне сказал.

– Он неровно дышит к тебе! – предупредил я ее.

– Там будет видно! – махнула матушка рукой. – Ступай в Гарвич или, может быть, в Хартвил. Устроишься где-нибудь на тамошней ферме: крестьянская работа тебе всегда хорошо давалась. А повезет, потом переберешься в город. Вдруг в лавке или трактире появится место: тебя могут взять, ты ведь умеешь читать и писать. И считать к тому же. Не зря я старалась обучить тебя всему, что знала сама.

– Я пойду на север! – признался я.

– Зачем? – ахнула матушка. – Там ведь никто не живет!

– Попробую отыскать Кольцевую Дорогу – судья Висим рассказал мне о ней.

– Уж лучше бы он молчал! – матушка даже топнула ногой с досады.

– Я должен вернуть свой дар небоходца! – упрямо сказал я.

Она поцеловала меня на прощание и попросила:

– Когда сможешь, сынок, то дай о себе знать!

Я перекинул через плечо походную сумку и следом за Герхардом вышел на улицу. Я не оглядывался и твердил себе, что мужчина не должен плакать. Даже если он всего лишь юноша. Даже если он уходит надолго, может быть, навсегда.

На улице было сыро. Дежурный небоходец опустился на дорогу и зашагал рядом с нами. Сегодня это был Клейс.

– Мне жаль, что так печально все вышло! – хлопнул он меня по плечу. – Правда жаль, Эйгор!

Неясная тень промелькнула в высоте. Я поднял голову и заметил Деррика. Издалека он провожал меня. Но так и не спустился. Не пожал руки и ни слова мне не сказал. Странно, подумал я. Потом махнул рукой: у богатых свои причуды.

На перекрестке Герхард остановился.

– Ты уже решил, в какую сторону направишься, парень?

– На север! – сказал я.

– И чего ты забыл в этой глухомани?

Я молчал.

– Намекал же я тебе, дураку: признай вину! – сказал Герхард, качая своей головой. – Признай, даже если ты не виновен. Судья у нас добрый: ты остался бы в Эриаке. Мать твоя была бы радешенька. А деньги в казну ты со временем вернул бы. Отработал: я уверен, что тебе как небоходцу сделали бы поблажку.

– Я больше не небоходец, Герхард! – ответил я угрюмо. – И я должен вернуть свой дар.

До самой границы городских владений мы больше не сказали друг другу ни слова. На границе Клейс пожал мне руку.

– Удачи тебе, Эйгор! – сказал он и ушел вверх.

Герхард молча махнул рукой на прощание и, ссутулившись, побрел обратно в город. Одинокая северная дорога лежала передо мной.

3. Поезд на Кольцевой

На второй день пути пошел дождь. Моросящий и нудный. Тучи висели так низко, что брюхом задевали верхушки деревьев. Серая пелена окутала лес. Дорога скоро стала тропой. Тропа постепенно размокла, и идти по ней стало трудно. Ноги скользили и разъезжались. За шиворот с веток текла вода. Промокшая рубашка плохо грела. Но пока я шагал, это все можно было перетерпеть. Поэтому шел я без остановок: делал привал, только чтобы пообедать.

А еще постоянная ходьба и дождь отвлекали меня от грустных мыслей. От тоски по дому и от ненужных воспоминаний. Я пробирался по лесу от рассвета и до заката. Потом с помощью огнива разжигал костер и готовил горячую похлебку. Ужинал и тут же засыпал. К вечеру я был слишком измучен, чтобы думать о чем-то кроме еды и сна. Поэтому и спал без всяких сновидений, просто проваливался в темноту. А утром открывал глаза и начинал все сначала.

На третий день дождь перестал. Серая пелена над моей головой слегка посветлела. Зато тропка совсем затерялась в лесу. Поэтому я шел наугад, хотя очень надеялся, что иду на север. Мне повезло: к вечеру я добрался до реки. Той самой, широкой и полноводной, о которой говорил судья. Теперь осталось отыскать мост.

Я вышел к нему на закате. В мощные каменные опоры моста билась вода. Рельсы наверху тихонько гудели. Собрав остаток сил, я бросился разводить костер. Солнце село, но я успел управиться до темноты. И потом сидя дремал у огня. Есть мне не хотелось – я слишком устал.

Тучи расползлись в стороны, и на небе высыпали звезды. Потом звезды вспыхнули на той стороне реки. Их была целая цепочка, и она двигалась в сторону моста. Я протер слипающиеся глаза, но нет, они не подводили меня: звезды действительно двигались. Я приложил ухо к рельсам и услышал далекий гул.

До этого я видел поезд только на картинках, однако сразу его узнал. Вот он приблизился и вкатился на мост. На середине реки паровоз коротко рявкнул и выбросил вверх клуб светлого пара. Должно быть, от испуга на небе развеялись последние тучи. Я встал у рельсов впереди костра и замахал руками навстречу поезду. Это было лишним: он сбрасывал ход. Пересек реку и наконец остановился почти сразу за мостом.

Распахнулись двери переднего вагона. Держась за поручни, по лесенке на землю неторопливо спустилась очень серьезная дама. Она была одета в синие юбку и жакет. В Эриаке похожие носили повара, только они были белого цвета. Рыжие кудри серьезной дамы были тщательно уложены. Кажется, это называлось прическа.

Я с некоторой опаской приблизился к дверям.

– Ты что, никогда раньше не видел поезда? – спросила она.

– Нет, – признался я.

– Хочешь стать нашим пассажиром?

Я кивнул головой. От поезда пахло так же, как в заречной кузне у мастера Горовца: разогретым металлом и маслом, которым он смазывал свои изделия. Странный это был запах: чужой и в то же время очень знакомый. А с крыши вагона почему-то тянуло свежим ветерком, хотя ночь выдалась тихая.

– Это маленькая станция Мост, и стоянка на ней короткая! – поторопила меня дама. – Поэтому тебе лучше подняться в вагон.

Я уцепился за поручни и полез вверх по металлическим ступеням. Ничего сложного в этом не было. Дама поднялась за мной и закрыла двери. Потом махнула флажком в окно. Сверху горел фонарь, и его свет показался мне слишком ярким после ночной темноты.

– Следуй за мной! – сказала дама, откатывая в сторону внутренние двери. Я впервые в жизни видел, что двери могут открываться вот так. – И придерживайся руками за стенки: поезд сейчас отправляется.

Мы зашли в вагон. На ходу дама ловким движением выдернула из сложенных на полках стопок одеяло и подушку и проследовала вперед. Я невольно задержался. Потому что остановился посреди прохода, разинув рот. И было отчего: вместо потолка в вагоне сияло звездами небо. Такое глубокое, какое редко увидишь даже в тихую летнюю ночь. А ведь на дворе давно стояла осень. И по этому небу катилась луна. Маленькая, словно золотая монета имперской чеканки, на одной стороне которой помещался профиль правителя. Без имени и титула, потому что те располагались на другой ее стороне. Наверно, именно такая луна и должна была катиться по вагонному небу. Стояла тишина, нарушаемая только дыханием спящих пассажиров.

Поезд дернулся и медленно двинулся вперед, набирая ход. На вагонном небе это никак не отразилось. Луна плыла, звезды сияли. Колеса стучали по стыкам рельсов. Сердце мое учащенно забилось: на минуту мне показалось, будто это я, как раньше, иду по небу, а не оно движется вокруг меня. Это добрый знак, подумал я. Так немного по сравнению с тем, что было. Но все-таки лучше, чем совсем ничего.

Поездная дама терпеливо дожидалась, пока я приду в себя. Должно быть, она привыкла к изумлению впервые попавших в ее вагон пассажиров. Дама указала мне на деревянную полку, где лежал набитый свежей соломой толстый матрас. Она положила на него одеяло и взбила подушку. В общем, когда я подошел, постель уже была готова.

– Госпожа, сколько я вам должен? – спросил я ее.

– Одну медную монету! – сказала она, приглушая свой раскатистый голос, чтобы не потревожить спящих пассажиров. – Отдашь мне ее завтра: касса уже закрыта.

– Всего-то? – удивился я.

– Как твое имя? – спросила дама.

– Эйгор. Эйгор Услет.

– Не привык к таким ценам, Эйгор? – усмехнулась она.

– Нет! – признался я.

– Иногда я беру за белье больше, – объяснила мне дама. – Но тебе повезло. Вернее, повезло твоему, на мой взгляд, не слишком толстому кошельку.

Я промолчал, чувствуя, что краснею, и порадовался, что ночь скрывает краску на моем лице.

– Устраивайся на своей полке, Эйгор! – сказала она на прощанье. – Оставь свои вопросы на завтра. Ты засыпаешь на ходу.

Дама была права: глаза мои закрылись, едва голова коснулась подушки. Сквозь сон я слышал перестук вагонных колес. Мне показалось, что он убаюкивал не хуже матушкиной колыбельной.

Проснувшись утром, я сел на лавке, протирая глаза. За окном лил проливной дождь. Вагонные стекла затянула пелена воды, сквозь которую едва просматривался лес. Деревья стояли нахохлившись, ветви их поникли от дождя. Небо было серым от туч, холодным и мрачным.

Зато в вагонном небе вовсю сияло солнце. Оно поднялось уже высоко, и я подумал, что проспал добрую часть утра. Серьезная дама, как выяснилось, поместила меня в небольшую уютную комнатку с занавесками на окне и пологом из плотной ткани, закрывающим дверной проем. Лавка напротив меня пустовала: судя по отсутствию подушки и одеяла, она была свободна. Пассажиры вставали, ходили, разговаривали. А также спорили, ссорились и шумели. Однако звуки доходили до меня словно издалека и сну не мешали. Может быть, это полог приглушал их? Я пощупал темную ткань: она была плотной, но недостаточно, чтобы заменить собой двери. Поэтому загадка осталась неразрешенной. Голод победил в схватке с любопытством: я решил позавтракать, прежде чем идти задавать вопросы. Под окном к стене был привинчен маленький столик, и на нем я разложил свои немудреные припасы. Взятый из дому сыр уже подсох, а хлеб зачерствел, однако я воздал должное и тому, и другому. Запив завтрак водой из фляги, я откинул полог и отправился осматривать вагон.

Солнце неторопливо шествовало по небу и заливало своим светом длинный коридор. Он тянулся вдоль всего вагона. Конец коридора терялся где-то в серой туманной дали. Пол был чистым и гладким. Таким чистым и гладким, что в нем отражались солнечные блики. Они играли и гонялись друг за другом, словно стайки желтых рыб. По обе стороны от коридора располагались такие же комнатки, как у меня. У многих полог был откинут, и я заметил в них такие же лавки и столики. И такие же окна, в которых лил дождь. Однако разглядывал я пассажиров. Наверное, это были обычные люди. Такие же, как я сам. Но я чувствовал, хотя и не мог объяснить себе, в чем тут может быть дело, что поезд что-то такое делал со своими пассажирами, потому что они уже не казались мне обычными людьми.

Все мужчины здесь были героями. Все как один сошли со страниц легенд или по меньшей мере сказок. Доблестные воины носили на поясе меч. Согбенные старцы с седой бородой, несомненно, были мудрецами. Юноши вроде меня глядели весело и отважно. Здесь встречались музыканты и поэты, трубадуры и певцы. Простые солдаты в запыленных мундирах и офицеры в сияющих кирасах. Генералы, вся грудь которых была в орденах, со своими ординарцами раскладывали на столах карты или планы будущих сражений. Встречались здесь и ремесленники. Два кузнеца под одобрительный свист и гомон зрителей боролись на руках, а могучие мышцы их перекатывались под кожей, словно литые чугунные шары. Молодой сапожник показывал соседу-шорнику золотые парчовые туфельки, которые он сделал для знакомой принцессы. Портной хвастался черным бархатным плащом, на подкладке которого были вышиты небесные созвездия. Переписчик склонился над книгой под перестук вагонных колес.