Куда светит Солнце. Поэмы и пьесы

И голод ли, болезнь?

Иль нищета, иль воинская честь?

Их легион, их и не счесть!

За стариком лежит младенец,

За матерью отец,

Ведь смерть скупа,

Она неважный чтец,

Она не разбирается в годах,

Един для смерти тот кто мал, и тот кто стар.

Лишь человеку важен год,

Ведь жизнь отведает лишь тот,

Кто молодость познал.

Зигфрид:

– Прости меня, я осознал,

Мне мой рассудок охладила

Сырая узкая могила,

И словно тысяча невинных рук,

Меня затягивают внутрь.

Освободи меня, молю, пообещай спасенье!

Тень:

– Ты хочешь, чтобы я спасенье даровал?

Спасенье – не дешевый дар,

Ты душу дьяволу продал,

Её не просто так вернуть.

Зигфрид:

– Но не окончен путь!

Я чувствую, как пятки жжет,

Меня уж рыжий черт, облизываясь, ждёт!

Тень:

– Идём, ты видел тысячи могил,

Ты видел – ты их сотворил,

Могильщик из последних сил,

Из года в год, устав от их числа,

Молил о том, чтоб расцвела весна.

Но вонь, и смрад прогнивших тел,

Погибшим награжденье и удел.

Зигфрид:

– Идём, лежать невмоготу,

Не то среди могильных плит,

Рассудка я лишусь, с ума сойду!

Тень:

– Идём, тебя другое место ждёт,

И крылья лишь расправь,

Пустись в полёт,

Пусть страх уйдёт.

Ты отпусти сомненья,

Бессилие оставь,

Смирись и побори свой страх!

Зигфрид:

– Не тень, а сущий демон ты!

Тень:

– Я Дух свободной темноты,

Я в вечности скитаться обречен,

Что свет мне в пустоте?

Ни он тот Бог, который светом наречён,

Который сотворил весь мир,

Оставив мысль присматривать за ним?

Не та ли топь тебя зовёт,

Какая поглотив тебя при жизни,

И после смерти с легкостью тебя пожрёт?

На что надеялся несчастный,

Когда творил свой труд напрасный,

Пред старостью бессмертных нет,

Пусть ты богат, пусть ты и в золоте, и разодет,

Ты нищий, ты несчастный!

И где твой род,

Где смех детей, где топот непокорных ног?

Иль ты надеялся, что счастье обрести навеки смог?

Утратив смысл, без будущих творений,

Не ты ль злодейства смертный гений?

Бессилие лишает торжества,

А старость наслаждений,

Когда могильный червь сожрёт творца

И зла и злодеяний,

Тогда, тогда взрастет трава,

Застелет зеленью отравленную землю,

О, слушаешь ли ты меня, кому я внемлю?

Зигфрид:

– Я каюсь, каюсь!

Во всем признаюсь!

Кровь на руках моих,

Её не смыть водою,

От глаз твоих, ну что я скрою?

Тень:

– Молчи, я сам секрет раскрою,

Идём, здесь дел покуда нет,

Мы вовремя прибудем к месту,

Чуть рассвет.

Глава 4. Неприятное нам

Мерзость

Всем ясно, что характер рождается в трудностях, словно песок через сито. Испытания меняют восприятие и отношение к вещам. Характер может выглядеть как стройный ствол или изломанный, кривой и страшный. Всегда необходимо смотреть на ногти праведника, который с трибуны раздает свои вдохновляющие речи моралиста. Сам же моралист может под ногтями своими держать такой слой засохшей крови, грязи и кожи, что говорило бы о наличии за его спиной пыточных застенков.

Речи моралистов могут быть полны ненависти. Выставляя свое мировоззрение на показ, они как правило становятся абсолютно голыми перед толпой. О какой красоте и о каком добре может идти речь, когда у говорящего рта дергается и кривится лицо в ненависти и презрении, в обиде на тех, кто не хочет и не желает жить по канонам придуманной им морали, или собранной по кускам на мусорке философии, от таких отмерших кусков разит падалью, они противны и тошнотворны, но удобны для различных уродцев.

И вот толпа уродцев объединяется в настоящий несмешной цирк, ужасающий.

Мораль – вещь опасная и имеет свойство портиться при неправильном ее хранении. Сквозь годы пробиваясь через развивающуюся психологию, наружу выползает облезлый плод мечтаний о прошлом, когда трава была зеленее и небо светлее. Ностальгические настроение по силе тогдашней морали есть ничто иное как закат. Да, да. Именно закат жизни. Когда уже невозможно смотреть в будущее, когда оно для моралиста скучное, не подчиняется его примитивной логике и не хочет быть таким, каким его хочет видеть сам моралист, мир под себя, тогда взор бунтовщика обращается в прошлые века, ища традиции и мораль в каждом престарелом кусте и мракобесных идеях. Дикость и жестокость нравов, когда люди толком не умели читать и лишь небольшая элитная часть обладала этими умениями и великими ресурсами особо привлекают моралиста современного, мнящего, что он то именно и подпадает под те критерии новой элиты. Так и проникает в общество червь ненависти и невежества, которые идут рука об руку, то и дело вытаскивая друг друга из болота и цепляясь за редкие кочки, которые не дают им окончательно увязнуть. И все бы ничего, но вместе с ненавистью приходит и желание уничтожить все то, что отличается от вновь собранной из гнили и пепла концепции. Тогда самое страшное, что может произойти – воскрешение империи ненависти и деспотии. Свобода других для ненавистника как яд.

V

Тень и Зигфрид появляются над могильной плитой умерщвленного брата Зигфрида.

Тень отодвигает камень, и отрывает могилу, достает череп младенца.

Тень:

– Ну что, Зигфрид, узнал ты брата своего?

В пыли могильной похожи стали вы…

Зигфрид:

– О бедный брат, не избежал безжалостной судьбы,

Дарованной убийцей, от собственного брата!

Твоя поддержка, сила, была бы мне сейчас отрада,

Но нет, загублена душа, тебя уж не вернуть,

Тобой не начат – мной окончен долгий путь.

Тень отдает череп Зигфриду и отходит в сторону. Зигфрид рыдает.

Тень:

– О люди!

Живёте вы среди богов бессмертных,

А всё трясётесь за свой бренный

Дух и жизнь,

Вас лишь страшит огонь геенны,

И собственный предсмертный хрип!

Долой печаль, приди в себя, очнись!

Иль думаешь, что можно искупить убийство?

Зигфрид:

– Подобный подвиг – фарисейство…

Тень:

– Не то, не то – особое злодейство!

Но кто бы говорил,

А как ты рассуждал, когда губил

Невинного младенца?

Не ты ли брал в расчёт,

Что смерть тебе не предоставит счёт?

Не ты ли под себя творил законов свод?

Иль думал ты, что память стариною занесёт?

Зигфрид:

– Не мучь меня, прошу, не надо,

Мой груз в руках, подобен камню,

Он тянет жизнь мою ко дну,

С прискорбными слезами я покуда справлюсь,

С рыданьем сердца уж не суждено.

Тень:

– Довольно, поздно – руки не отмыть,

Ты можешь и рыдать, и можешь выть,

Но брось его в могилу,

Давно пора его забыть.

Оставь печаль!

Ушедших в тёмное загробье не вернуть,

Из светлых облаков подавно,

Но стоит нам однажды повернуть

Обратно,

Для нас откроется особый путь, и это славно.

Зигфрид:

– О чём глаголишь ты?

О чём ты?

Что разве недостаточно моей слезы,

Чтоб искупить убийства мерзкий грех?

Тень:

– Остановись-ка, ты судьёю был,

О наказании, ты что забыл?

Иль незнаком тебе кирпичный мрачный свод,

Который заменяет утонченно небосвод?

Иль не знаком тебе тот кислый запах катакомб,

Какие собирают всех особенных особ?

Тебе ли забывать твои же казематы,

Полвека в них – цена расплаты,

Но нет такого времени у старика,

Не ждут минуты, какие тут века!

Нет честного суда, пока судим холоп,

А судят господа!

Ты загляни в глубины пустоты,

Застынь, задумайся, всмотрись,

Ни в эту ль пропасть канул без следа

Весь ты, она ли пожрала всего тебя?

Она есть ты,

А ты – она.

Ты пуст – сосуд без дна.

В тебе нет чувства, нет души,

Твоё богатство – жалкие гроши,

Какие век тебе наградой слыли,

Но вексель выманил их все,

Как разорял пред смертью всех,

Всю жизнь твою он обесценил и поднял на смех.

Проникновенно катится слеза,

Утри её, иначе, как вечерняя роса,

Она вся обратится в облако тумана,

Иначе горе без конца,

Иначе не дано тебе начать с начала

Жить, дышать, и верить в чудеса.

Зигфрид:

– Но посуди ты сам, что властен истинно лишь тот,

Кто с легкостью готов

Вонзить клинок по рукоять во плоть!

Кто силой возымев победу над сомненьем,

Порвал в клочки и так истлевший мир своим лишь дуновеньем.

Могу ли я теперь упасть,

Стирая в кровь колени

Ползать? Рыдать, теряя прелесть глаз,

Стонать, кривляясь в утешеньи,

Иль вновь воспламенить

Смертельную и роковую страсть?

Иль господину своему подошвы лобызать безвольно,

Робко.

Тень:

– Не можешь –

Жизнь твоя прошла…

Зигфрид:

– Веди вперёд тогда,

Пора вести пришла…

Глава 5. О звонарях

Если звонарь пытается навязать вам мораль и элементы пресловутой нравственности, прислушайтесь, о чем его трескотня? О чем звон, терзающий уши? Мораль та – мораль блеющих овец, послушных и смирных. Она звенит от зари до зари и не знает усталости; ибо пастух не должен знать усталости и сна, овчарки его должны сторожить овец от волков. Кому же как ни звонарю стричь овец? Волки эти – аморальные мысли и антиовечьи суждения – антимораль в суждениях против трескотни и вранья. Слышите, что они говорят нам? О чем поют нам? Слышите ли их мелодию, читаете ли их ноты, чувствуете так их песни? Что внушают они нам? – покорность, страх и потребность. Потребность в их власти над нашими умами, и ушами.

Пропаганда нищеты включает в себя раболепное отношение к силе. Если этого достичь "мягко" не удается, это достигается силой, полицейским режимом, через запрет карикатур, высмеивания и глумления, как над лицами, так и над символами власти. Символы власти и сама власть становятся неприкосновенны, а лидер власти через пропаганду возводится в ранг божества, святого героя, обладающего всеми благодетелями смертного. Если эти благодетели вдруг нарушаются, то о нем говорят – "ну он же тоже человек". Таким образом, помимо юридической неприкосновенности внушается и святая неприкосновенность власти, в особенности через религию.

Где заканчивается логика, начинается вымысел, неподтвержденный логикой

Не думай, человек, что твоя жизнь не связана с жизнью других людей. Наша жизнь – есть взаимодействие миллиарда людей, живущих сейчас, и живших в прошлом, это невидимая нить, соединяющая всех людей на Земле – это и есть жизнь – Древо Жизни. В человеке заложено все с самого начала жизни: добро, зло, лень или трудолюбие, ему выбирать кое семя взрастить, только по средству разумности и осознанности.

Люди объединяются, из племен зарождается род, семья, их них – государство, предназначенная для отражения опасных вызова природы, агрессии организация, которая основана на безопасности для всех ее участников. Но так ли на самом деле? Опасность и угрозу в обществе и государстве несет ненависть, которая снимает табу равенства перед законом.

Если смотреть на взлеты и упадки государств, то видно, что ничего не умирает окончательно и на корню. Когда рушится твой внутренний мир, который ты создавал на протяжении всей своей жизни, или же, когда его рушат, под гнётом невзгод чувствуется близость конца, но после заката всегда наступает восход, а после восхода всегда садится солнце, и ты понимаешь, что смерть, как и жизнь – бессмысленны, они слишком скоротечны, чтобы иметь его, важен лишь момент жизни здесь и сейчас, сам путь от А до Я. Отсюда следует негласный вывод, что истинный смысл не заключен в жизни и смерти, а заключается в чём-то ином – вечном, в чём-то постоянном и нерушимом. Эмоции же, всего-навсего дают, человеку вкус жизни, дают возможность насладиться ею, или напиться до опьянения.

Отбрось ненависть и зависть, человек, и тогда твое сердце наполнится светом. Борись со злом, ведь тьма – всего лишь света пустота.

VI

Зигфрид и Тень появляются на городской переполненной площади, у самого эшафота. Зигфрид едва ли касается его, его теснит возбужденная толпа. Ведут приговоренного, молодого парня.

Толпа:

– Казнить, казнить!

Помиловать нельзя!

Ведь приговор вершил судья,

А он не мог ведь ошибиться!

Ему даровано чутье – рассеять склоку,

И приговору смертному дано свершиться,

Чтоб зуб за зуб и око вырвать из-за ока!

Сегодня кровь должна пролиться!

Хоть молод он – преступник хладнокровный,

Он нам чужак, он брат не кровный,

Мы требует от вас лишь зрелища, дерзайте!

И хлеба лишь в награду дайте!

Палач:

– Я вас прошу,

Вы только соблюдайте тишину,

Натёр я салом хитрый механизм,

Его игра и скрип и звук – раним,

Что только в тишине найдёте упоенье им,

Тогда юнца культя падёт, как Рим.

Тень:

– Узнал, входящего на трон

Злодейства государства?

Ведь это он, ведь он!

Зигфрид:

– Узнал… моих рук это дело,

Приговорил его я смело

К смертной казни,

Хотя он кроток был и невиновен,

Но я к стыду тогда уж был не склонен…

Тень:

– Так устыдись тогда,

Когда на дощатый помост

Падёт его невинная глава.

Приговоренному зачитывают приговор и дают последнее слово.

Приговоренный к смертной казни:

– Ну что же… наслаждайтесь!

На этом всё – весь монолог, прощайте!

Собрались вы в убийстве подвизаться,

Ну что ж, пора мне с жизнью распрощаться,

Хотя невинен я,

Вам Бог поэтому – судья!

Тень:

– Едва ли миг нас отделяет

От страшной смерти, пустоты,

Людей всех пропасть разделяет,

Она им вера, счастье и мечты,

Они, томясь в мирской надежде,

Вдыхают запах мёртвых и красивых роз,

И после жизни, после смерти близких,

Живут обычной серой скучной жизнью и всерьёз

С остервененьем молятся и строят в будущем надежды,

А ты, как одиноких без конца степей изгнанник,

Не льешь о них, несчастных, слёз,

Ты одинок, несчастен и суров, как прежде.

Казнись деянием своих же рук,

Чем больше крови – больше мук,

А гильотина, словно нож у мясника,

Со временем становится тупа,

Смотри, как сила властных велика!

Приговоренного уводят к гильотине. Крепко пристегивают, солдаты волнительно переминаются с ноги на ногу, зевают.

Палач опускает рычаг и нож со скрипом ползёт к шее несчастного, рывками достигает её и впивается, оставляя голову на месте. Несчастный вопит от боли, испуга, толпа ахает, ахает и палач. Вновь натягивается нож наверх и вновь он ползёт со скрипом, с ехидным скрежетом к шеи несчастного, так продолжается девять раз, несчастный ещё жив, он молит о пощаде.

Толпа шумит, оттесняет солдат и чуть ли не врывается на эшафот. Поднимается нож в последний раз, но палач не дёргает рычаг, он скрылся с глаз долой, скрылся и священник, чиновники; подбегают два солдата, под истерические крики офицера начинают отпиливать несчастному голову штыком, тянуть её, приговоренный бьётся в конвульсиях, хрипит, кровь залила весь помост, горло, тело, ноги солдат скользят в крови, и вот, с хрустом шеи голову отрывают, Зигфрид, мрачный падает в обморок. Солдат, схватившись за волосы, трясёт голову казнённого с радостной улыбкой облегчения.

Люди в толпе плюются, кричат и бранятся, с этим и расходятся. Тень приводит Зигфрида в чувство. Зигфрид рыдает.

Зигфрид:

– Прости меня!

Тень:

– Возможно, Бог простит,

Не я!

Свои теперь лачуги чтит толпа,

Расходится,

Её народная молва

До Азии свободно разлетится,

Она, умрёт, а где-то возродится,

Останется

Так в памяти ушедших лет,

История о том, как сам судья нарушил сына божьего завет.

Любуйся, сполна ли ты напился кровью?

Иль хочешь, в чувства приведу, тебя я ей умою?

Молчишь?

Молчи…

Ты не промолвишь слово,

Тебе, лжецу, едва ли сострадание знакомо.

Идём, противно это место мне,

Здесь гибель, смерть и смрад,

Идём же, траур примерять уж не по мне,

Здесь каждый трус и каждый гад

Лишь гибели другого рад.

А мир жесток,

И люди в нём жестоки,

Особый дар, творить земным добро?

Иль вечно ныть, без меры чтить ненужные истоки

Порока, чувств, каких везде полно?

Тень и Зигфрид молча уходят.

VII

Тень и Зигфрид появляются у подножья скалистого берега реки, уже стемнело и едва светит серп луны.

Тень:

– О, слышишь ты, как безмятежно

Зовёт тебя и манит нежно

Дорога вдоль утёса, через берег, прочь?

Наверх взгляни, едва луна

Способна нам помочь

В невежестве дорогу осветить,

Легко в ночи с пути сойти,

К вершине роковой горы

Нам тяжело взойти,

Но мы взойдём пусть крут наш путь,

Тропа полога и зигзагом загибает круть.

Зигфрид:

– Скажи, зачем

Мы к дивным птицам устремились на утёс?

Тень:

– Чтоб жизнь отведать и познать,

Чтоб смысл и истину узнать.

Что за вопрос,

Который сам в себе не открывает суть?

Пустой, ничто,

Так вот – наполним смыслом мы его.

Тень и Зигфрид поднимаются на верх скалы по узкой пологой тропе. Наверху у самого обрыва сидит молодая женщина с ребенком на руках в молчаливом раздумье, но едва всплакивая.

Тень:

– Ты слышишь дивный плачь?

Как хочется утешить и сказать

"Не плачь, ну что же ты, несчастная, не плачь",

Но нет, нельзя, мы затаимся у подножия и горного ручья.

Наш друг и ночь и чёрная скала,

Они укроют нас

От глаз.

Девушка с ребенком поёт грустную песню.

Спустя время она бросается со скалы в пропасть вместе с младенцем. Зигфрид в этот миг устремился за ней, но Тень хватает его за руку и останавливает.

Тень:

– Остановись, она всего лишь призрак,

Не нужно следом в пропасть прыгать,

Как смеем мы судить о тех,

Кто шаг ступил на встречу смерти,

Она летит к погибели – а мы стоим на тверди.

Зигфрид:

– Зачем, зачем?

Тень:

– О, ни зачем,

А от чего!

От нищеты и горя,

От власти Эроса мужского,

От Бога, которому молитвы обращала,

И от дитя, какое средь ночей от голода кричало.

Её уж больше нет,

Смирись, она ушла,

Отправилась на свет,

Покинув злобный мир,

Её парит в безвестности душа

Теперь,

Среди таких же душ и звёзд, и дивных громких лир.

Зигфрид:

– Я виноват?

Тень:

– О нет, не ты, а существо тебя,

Чиновника, какой и без огня

Творит пожар,

Какой и алчностью и лицемерием

Подталкивает жар

В горнило кузнеца Олимпа,

Ведь он олицетворение и власти,

Он и сила исполина!

И возомнив себя Отцом Всевышним,

Так молотом стучит и разбивает, не щадя, чужие жизни!

Зигфрид отталкивает Тень.

Зигфрид:

– Ты адское отродье! Прочь!

И ненависть моя к тебе не знает меры!

Тень:

– Пусть так, тебе решать,

Но я могу лишь помешать тебе разбиться,

Могу помочь тебе обратно вниз спуститься.

Зигфрид:

– Идём! И всю дорогу проклинать тебя я буду!

Тень:

– Так проклинай, а я об этом после позабуду.

Глава 6. Разжигание

Зачем тебе ум, человек, если ты пользуешься лишь его подобием? Отбрось его

Разжигание ненависти опасно. Словно из пустого появляется искра, куда подкидывают дровишки в виде психических расстройств, внешности, поступков шизоидов и маргиналов. Ненависть словно плавает в этом супе отборных человеческих шмурдяков, которые не имеют отношения ни к нациям, ни к расам, а лишь к антропологии и психологии. Девиантное поведение свойственно всем и степень отклонения определяется лишь общественными нормами. Но что делает разжигатель ненависти? Он выставляет стандартные общественные и человеческие явления как нечто свойственное лишь определенной группе людей и на это имеет личную выгоду, такой специалист по человеческим эмоциям может обобрать наивным простаков или хорошо заработать с помощью тех, кому разжигание ненависти выгодно. Разжигание аморально, оно выходит за рамки повседневной логики и входит в рамки негативных эмоций, таких как гнев, презрение, откуда и рождается сама ненависть. Объект ненависти начинает подвергаться желанию субъекта избавиться от него, прекратить эти негативные эмоции и страдания, этот всплеск гормонов, появляются желание и тяга восстановить справедливость, то есть сделать объект приемлемым для себя и для своих убеждений. Конечно, праведный гнев всегда основан на так называемых благих намерениях, которые выбирают почти всегда грязный путь осуществления.

Если вас вдруг осенило, что имеете дело именно с разжигателями ненависти, то обязательно обернитесь, возможно у вас за спиной стоит самый настоящий черт. Но не всегда так. Современный человек должен обладать волей к искушению ненавистью и гнать ее в шею.

Порой люди теряют человечность, а свинья – свинственность

Когда свинью награждают – она становится благородной. Замечали, когда какой-нибудь человек наевшись откровенного бреда и теорий заговоров начинает мнить себя просвещенным? Опасность в этом такая, что употребление такого рода духовной пищи обязательно вызовет отравление и возможно тошноту. Да, такую тошноту, при которой человека словно болтает при качке, как болтает при сопоставлении ложного выдуманного мира с реальным. Как и в любой науке, должна присутствовать логика, логика принятия решений, основанная на фактах, данных и статистике. Жизнь по выдуманным практикам, теориям и идеям ведет к ошибкам и иногда к катастрофам. Представьте, что инженеры проектировали бы машины основываясь на собственных фантазиях, а не на сопромате и математике. Где вместо моделирования в специальных компьютерных программах происходило бы выдумление композиции под названием автомобиль в уме фантазера, по факту создания даже внешнее схожее с оригиналом.

Как автор с большим опытом, хочу отметить, что лично чуть было не попал в секту с подобным мышлением. Там сладко кормили читательский ум яблоками знаний с дерева Эдема, гладили по головке особо не таких как все и всепонимающих, ругали остальных, которые ни черта не понимают и не способны к пониманию их истин, где наука представляет собой руины древних истинных знаний, она ложна и токсична, а доктора наук и академики непременно врут, скрывают факты и просто дураки. Опасайтесь такого рода нахваливания в свой адрес, оно имеет цель снизить бдительность и уничтожить или извратить критическое мышление. Остерегайтесь правдоподобия.

VIII

Тень в одиночестве выходит к берегу реки Стикс, вдумчиво смотрит в ее воды, тяжелый взгляд все выше и выше поднимается к черному непроглядному небу.

Тень:

– Нет хуже существа

Гнилого мерзкого червя,

Какой порочит тлен в могиле твой,

Нет хуже человека,

Какой из друга превратился во врага,

Какой изо всего, в твоих глазах упал,

И обратился весь в ничто,

Нет хуже словоблуда, нет хуже подлеца,

Какой под сердце в ярости вонзает нож вранья,

Хулит, который и бичует в бешенстве тебя зазря.

О, что сделал ты, чтоб омрачить чужую душу?

Едва ли ты какой закон нарушил,

Но человек, как есть, потребен рвать все нити,

Как и во тьме или во свете, их словно сети,

Какими спутан, словно вольный буйный ветер.

Тогда и стоит отпустить его в далекий путь,

Который без тебя пройдет он, тогда уж друга больше не вернуть,

Так не верни нечаянно врага!

Не жди, в противном случае, от падшего добра.

Мы раз живём,

Мы сладко спим и ночью, и бодрствуем несладко днём,

Но разве мы чужие тени,

Родителей, или кумиров, каких мы сами разумом лишь сотворили,

Что так боимся мы волненья,

Что прячемся в норе, как от людей,

Так от общенья, бежим и от веселья?

Что мы боимся проявить любовь, порвать все цепи у оков,

Какими нас сковало о других предубежденье,

И враз всем стать свободными до нескончаемых веков?

Но нет,

Где тьма растет, растет и свет,

Хотя, где нет добра, любви там больше нет.