Муравей в пустыне

Башня располагалась на небольшой возвышенности. Я сел рядом с ней, и смотрел с болью вдаль, не опуская глаза и не веря, что целую вечность был наедине с белым полем. Машинально лопатой я раскапывал снег. Из снега показались ракушки, вероятно, привезенные сюда из какого-нибудь карьера для обсыпки башни. Их было бесчисленное множество, я начал считать их, чтобы как-то измерить ход времени.

Прошло десять тысяч ракушек. Тысячу из них я положил в свой мешок и отправился снова к люку…

6.

Мой страх все больше сменялся любопытством. Склонясь над закрытым люком, я спросил:

– Вы готовы разговаривать?

Я думал, что если молчание продлиться больше чем мои десять вдохов – то монстр ушел отсюда. Они ответили раньше:

– Да.

– Я открываю люк. Будьте готовы.

Сам я тоже был готов и сжимал рукоять кувалды.

Крышка поднялась. Меня снова обдала невыносимая смесь ароматов человеческих выделений. Сросшийся клубок людей внизу переместился так, чтобы некоторые могли видеть меня, поднимая голову. Лица многих их них были искажены, возможно, от боли и усталости. Некоторые лица были спокойны. Тут были и женщины и мужчины. В иллюминатор люка я видел около двадцати тел. Те, немногие, которые могли смотреть на меня, были одеты в солнечные очки. Это было даже хорошо, так как я боялся бы их глаз.

– Кто ты? – спросил худой старик, находящейся в центре той массы, что предстала предо мной. Голос его был твердый и спокойный, а рот, в котором, судя по всему, было еще достаточно зубов, непрерывно двигался.

– Я? Это сложный вопрос. Я – идущий вечность по белому снегу. Мне сложно сказать кто я, потому что я не был связан ни с чем, до того, как пришел сюда.

Сотни голосов начали перешептываться во мраке.

– Что там сейчас, в мире наверху? – снова спросил старик, – он говорил уверенным тоном, словно желаю подчеркнуть мне, что он и его люди хозяева этого места. Я же, разглядывая их, убеждался в их беззащитности. То, что они срослись между собой, не давало им никакого маневра. Думаю, что я без труда мог перебить их всех кувалдой.

– Я шел целую вечность и видел только снег и небо. И Солнце. Вдруг я очутился здесь, в вашей сгоревшей деревне.

– То есть, там наверху ничего нет? – удивился старик, произнося эти слова подавленным голосом, и гул шепота значительно вырос.

– Там есть снег. Бездонный снег. Да, еще есть призраки, я точно видел одного. Да, и пепелище вашей деревни, конечно.

Он молчал.

– А вы кто? – задал я свой вопрос.

– Мы люди. Я староста этой коммуны.

– Что с вами случилось? Почему вы живете таким клубком?

– Недавно, сложно сказать, насколько давно, кто-то с самолета поджег нашу деревню. Нам было дано указание прятаться в подвалы, колодцы, у кого, что было, и ждать там, пока огненная буря не кончиться. Это было настоящее пекло, а у нас в деревне тогда был полевой госпиталь. Нас было очень много, и держались мы очень плотно, наверное, поэтому и склеились от жары.

«Да уж, незавидная судьба», – подумал я с грустью.

Он говорил, а мне приходили видения роящихся в небе дронов и падающих бомб, видения, что я держу в руках электромагнитное ружье, напоминающие тубус с ручкой, направив его на один из дронов. Только я не был уверен, что это говорит моя память, а не мое воображение.

– Почему ты думаешь, что это было недавно? Я думаю, что с вами это могло произойти в самом начале нового мира. Много-много миллионов-триллионов лет назад.

– Мы не умерли от голода, вот почему. В такой темноте сложно оценить движение времени, но прошло не больше пары недель.

– Вы думаете, что чтобы срослись тела нужно всего несколько дней? И куда же делась ваша одежда? – усмехнулся я.

– Да, мы так думаем, а одежда истлела мгновенно от жары и влаги.

– А море снега? Откуда оно?

– Такие катаклизмы проходят стремительно. Впрочем, мы не уверены, что снега так уж и много.

Я не мог с ним согласиться. Видимо темнота, духота и ограниченное пространство сделали ограниченным ход их мыслей и представление о времени.

– Мне жаль вам говорить это, но прошла вечность, как вы заперты здесь. Вам нужно это осознать, как бы не было тяжело.

Они с новой силой начали спорить, перешептываясь и переговариваясь между собой.

– Почему ты считаешь, что прошла вечность? Ты сказал, что шел по белой пустыне, так как ты мерил время?

– Никак, я его просто чувствую.

– Ты видел горы, океаны на своем пути?

– Нет.

– Вот видишь, если бы ты шел, даже десять лет, то уперся в какие-нибудь скалы, или берега.

– Снег мог сравнять все это. Да и я мог идти кругами.

– Откуда на Земле столько воды, чтобы появилось столько снега? В этом снегу же должны утонуть Гималаи.

– Не знаю, но я уверен, в том, что говорю.

– А мы уверены в своей правоте. Ты шел по сугробам без одежды и без пищи, и выжил при этом в веках? Твои ноги не стерлись, а глаза не ослепли? Либо ты призрак, либо идешь гораздо меньше.

– Тогда, скорее, я действительно, призрак…

Разговор закончился. Мы молча смотрели друг на друга. Наконец, после все усиливающегося шепота многочисленных подсказок, староста произнес:

–Мы хотели тебя еще попросить закрыть те двери, которые ты открывал вчера. Нам нравится свежий воздух, но становится холодно.

– Хорошо, я закрою их.

– Приходи, как закроешь. У нас, кажется, осталось много тем для бесед…

7.

Я закрыл двери погребов. Ту, которая, упала с петель, прибил гвоздями к ветхому косяку. На удивление, она держалась. Не ясно, на долго ли. Когда я закончил, то понял, что мои глаза и ноги отдыхали. По крайней мере, ближайшие лет сто я готов был провести здесь. Вот только все самое интересное, я был уверен, находится во тьме подземелья, занятной этими тварями. Наверняка, там можно найти много полезного, в том числе и компасы и карты, о которых я не мог перестать думать.

– Может быть, они позволят мне спуститься вниз и осмотреть подвалы? Или вынесут то, что мне нужно наверх? – рассуждал я.

В общении с подземными монстрами меня пугало больше всего то, что я мог стать частью их, срастить вместе с ними.

– Такая жизнь хуже ада, – говорил себе я, – а что если сделать тут храм, или мавзолей для себя одного, вместо подвала для них многих? Только без света я их всех не перебью… Да и кто сказал, что моя жизнь ценнее их ограниченных жизней? Возможно, именно свобода делала меня живым. Мир не замыкается на этой деревне. Миллионы дорог позволяют надеяться на существование чего-то за гранью этого мира.

Мне пришла в голову очень обнадеживающая мысль: «через эту деревню же идут дороги! Они то и приведут меня к большим городам! Мне даже не нужны ни эти твари, ни их подземелья».

Может быть, действительно, как говорил старик, я ходил совсем недолго, а в городах еще есть жизнь? Мои щеки загорелись, сердце забилось чаще, а руки наполнились желанием копать, работать лопатой.

Улицы между прямоугольниками сгоревших жилищ казалось найти не сложно. Только какая из них выводила на большую дорогу, я понять сразу не мог. Я был уверен, что она там, где магазин, но на этом все нити обрывались. Вокруг была одна необъятная целина белого поля. Я пробовал капать у магазина – каменный, спрессованный снег скрывал лишь черную землю. И все же, тут я мог без особого труда дорыть до земли. Это была святая, черная земля, не отражающая неумолимое Солнце. Я мог бы копать вечно, найти все-таки дорогу, и двигаться, работая лопатой вдоль нее до конца времен. Но не было ли это хуже, чем бесконечная прогулка? И ведь мои вещи истлели, пусть не истлел я. Значит и любая лопата, сколько бы у меня их не было, сотрется о снежный наст…

– И все же – нужно действовать!

Я прокапал до бетонного фундамента здания, которое считал магазином. Затем принялся освобождать его от снега по периметру и нашел заветный участок асфальта. Видимо сюда подъезжали грузовики с товарами. Мне было интересно, выльется ли этот подъезд в большую дорогу, и я стал копать дальше. Расчистив от снега достаточно большой участок, я с удовольствием наблюдал рукотворную серую полосу, разбитую трещинами и окруженную черной землей.

После того, как я убедился, что это дорога, я стал копать только там, где заканчивался асфальт. У меня не было намерения дойти так до соседнего поселка, я хотел лишь увидеть, убедиться, что дорога выводит из деревни. Что есть путь, продолжение для новой главы моей жизни. Постепенно толщина сугробов росла, а дорога спускалась вниз. Я был на расстоянии около ста метров от начала асфальта. Вдруг моя лопата ударилось о что-то твердое, лежащее на дороге. Я машинально пустил ее второй раз и рассек предмет пополам, отрубив верхушку. Начав обкапывать предмет, я понял, что это ступня лежащего на спине человеческого тела, а я отсек от нее треть вместе с пальцами. Стало жутко.

– Окоченел бедняга, – вырвался у меня шепот.

Если бы тело лежало не на асфальте, я бы оставил его в покое, а так, пришлось капать дальше. Вырисовывалась нога, затем другая нога, судя по всему, женская, обвившая эту ногу. Затем еще множество рук и ног, переплетенных между собой. Там, где они соприкасались, их коже срослась. Я начал рыть быстрее, чтобы, наконец, увидеть полностью этого монстра. Освободив трупы от снега, я получил возможность наблюдать сплетение этих тел целиком. Тут было двадцать-двадцать пять человек. Мне неприятно было всматриваться и считать точно. Мужчины и женщины разных возрастов… Это был своеобразный «крысиный король», только сделанный из людей. Кожа их была обожжена. Немногие лица, которые не смотрели вниз, выражали муку и боль. Под тяжестью снежной массы, накрывавшей их, тела были словно сплющены, как брикет мороженой рыбы.

Один из мужчин, крупный, но коротконогий, стоявший во главе процессии, держал в руке плоскогубцы. Чтобы высвободить их из его хватки я использовал свои новые инструменты – ножницы и лопату…

Куда бежал этот монстр и откуда? Судя по расположению тел, он направлялся куда-то от магазина, а тот, чьи ноги я обнаружил первыми, двигался спиной вперед, изгибая дугой все тело.

Я продолжал копать, а сугроб становился все глубже. Скоро он уже нависал надо мной трехметровой стеной. Видимо, от того, что я находился в собственноручно вырытом колодце, и акустика здесь была лучше, я снова начал слышать гул мириад голосов. Я перестал копать и прислонил ухо к снежной стене. Голоса, голоса, голоса… Их было множество, столько, что я отпрянул. Мне показалось, что снег вокруг вскоре не выдержит давящей на него массы, и рухнет на меня, вместе с полчищами «крысиных королей».

– А вдруг и этот, откопанный жив, просто заморожен? – задал я вопрос в пустоту.

– Может быть… Да и что, собственно, я здесь ищу? – ответил я сам себе и быстро пошел назад…

8.

На этот раз со мной заговорила девушка, как мне казалось, довольно молодая и красивая, словно их коллективный разум специально выбрал ее. Она также была в черных очках и красиво собрала редкие пряди волос.

– Спасибо, что Вы закрыли двери, – обратилась она ко мне.

Приятный, немного тяжелый для женщины, бархатный голос. Я с удовольствием разглядывал ее влажные немного вьющиеся волосы и немного заостренный подбородок круглого лица:

– Вы не любите свежий воздух?

– Нет, наоборот, это большая радость для нас, как и белый свет. Духовная пища, если хотите. Только мы замерзаем. Мы не переносим холод, стоящий снаружи.

Я вспомнил мертвого «крысиного короля». Значит, им дано счастье смерти. Нужно просто выйти на свет и на холод. Может быть, мне тоже дано, нужно просто погрузиться во тьму и духоту?

Мне нравилось видеть красивые женские черты, и слышать приятный женский голос, несмотря на то, что она была частью их всех и грязь, пот и запах окружали ее. Ее лицо было бледным, его украшали обескровленные и нежные губы.

– Да, запах у вас крепкий, стоит иногда проветривать, – пошутил я.

– Здесь мы бессильны, – улыбнулась она, несмотря на недовольный гул, вырастающий в темноте, после моих слов. Она сказала это так, будто хотела подчеркнуть, что не является частью этой массы. В том положении, в котором мы находились, ее интонация звучало немного нелепо, и она, как будто засмущалась. Я продолжил:

– Насколько велик ваш подземный мир? У меня сложилось впечатление, что он огромен.

– Для нас он тесен, да и мы почти не двигаемся, заключенные в таком состоянии.

– Вы соединили между собой подвалы и погреба?

– Точно сложно сказать, может быть, кто-то знает, но я – нет.

– Тут было скрытое убежище. Его соорудили вместе с госпиталем, – вступил в разговор староста. Я не видел его в темноте, но узнал голос.

– Если тут был госпиталь, то у вас, наверное, есть оружие, или военные приборы?

– Нет, тут ничего нет. По крайней мере – мы не находили, – снова раздался его уверенный голос из темноты.

– А компас, есть ли у вас компас, или какие-нибудь карты?

– Компасы где-то были… А расскажите, Вы говорили, что встречали призрака, что Вы имели ввиду? – спросила девушка.

– Я не очень люблю это вспоминать, по правде говоря. Это был человек, такой же как я, и он шел, так же как я куда-то…

– Он тоже ничего не видел, кроме снежной пустыни на своем пути?

– Я не спрашивал, но думаю, что – да.

– А шли вы из разных мест?

– Да, мне кажется. Я его не знал в старом мире. Еще хотел спросить, у вас есть, веревки? Спички? Да, и Вы не ответили, есть ли тут карты?

Из моих потребностей, она поняла, что я не собираюсь быть здесь долго:

– Жаль, что Вы собираетесь уйти. Мы хотели сделать Вас привратником.

– В смысле?

– Вы могли бы открывать и закрывать двери, чтобы проветривать наше подземелье.

– Только мне это зачем?

– А еще, вы могли бы продолжить род наших женщин, чтобы они рожали полноценный детей, которым бы достался этот новый мир.

– Вы что, сумасшедшие? Представьте, как вы будете рожать? И что будет потом с детьми?

– Ты выходишь их. Дашь начало новому роду…

Я боялся даже прикасаться к ним, потому что боялся, что срастусь с ними, а ограниченность этого места не позволит мне долго находиться здесь. Голод скуки возобладает. Ожидание чей-то воли, еще хуже бесконечной дороги.

– Нет, я думаю, что я просто уйду, – я понял, что это мое окончательное решение.

– Мы можем найти Вам компас, если Вы будете делать это хотя бы полгода.

– Нет. Мы можем сделать по-другому. Вы дадите мне компас, а я вернусь, когда найду, как помочь вам.

– А как нам помочь? Только возобновить и сохранить жизнь.

Какая-то логика было в этих словах. Но я никогда не решился бы остаться с ними.

Я обратился лично к ней:

– Если снег действительно тает, то может быть, мы когда-нибудь вместе встретим весну. Если я найду рай, то вернусь за тобой. Я найду мех, чтобы укрыть тебя, и ты не замерзла, найду сани, найду лошадь, – я не мог стерпеть своих чувств после сказанного и встал, чтобы уйти.

Она сорвала с себя черные очки и бросила их мне свободной рукой, тут же закрыв ей лицо от света:

– Компаса у нас нет, да он тебе и не нужен. Компас больше не работает. Окна выходят на север, а на востоке будет город. Сорок километров отсюда, два дня пути. Город большой – не промазать. Если что, иди на север, будет полюс, а на юго-восток – горы. На юг – экватор. Ты и сам все понимаешь…

Под выросший гул монстр зашевелился и укрыл ее во мраке.

Я встал, смотря на снег, через темные стекла. Она дала мне черные очки и смысл пути.

– Конечно, я вернусь… И они не выйдут на свет, и я не спущусь к ним во тьму…

В очках глаза отдыхали, но бликовало не одно Солнце, а три и двадцать семь гало…

9.

Город, он же забытый, потусторонний мир, стал ближе и желанней. После вечного скитания, я нашел эту деревню и получил, казалось, невозможное. Теперь мне захотелось найти что-то еще более запредельное. И найти скорее. И, если раньше я шел, потому что мне невыносимо было стоять, то теперь я верил, что смогу обнаружить новые артефакты и, главное – жизнь, поделиться с кем-то своими мыслями, накопленными на просторах снежной вселенной.

Идти. Теперь идти и верить. Металл кувалды как весомый аргумент в пользу перемен. Казалось, ощущая ее в руках, я ощущал и новую для себя усталость, и прилив оживающих чувств. Да и лопата в другой руке. А в сумке еще ножницы, плоскогубцы, гвоздь и ракушки…

И все же, шаг за шагом снова потянулось невидимое время. Обгоревшие остовы балок давным-давно скрылись из вида, и меня стала тревожить мысль: смогу ли я вернуться.

– Нужно вернуться, – твердил я и наступал сильнее, вдавливая снег и оставляя глубокие отпечатки ступней.

Дул незаметный ветер, поднимая над снегом пыльцу. Был он раньше? Может и был, только я его мог и не чувствовать. Снежная пудра ложилась в следы. Безмятежно и медленно она заполняя все неровности. Почти незаметно, медленно, не непрерывно время стирало грани. Сглаживало, закругляло.

– Значит, по своим следам, я могу и не вернуться. Что же делать?

– Как минимум, держаться прямой линии.

Вернуться мне хотелось, и я это осознавал сильно и сразу. Вернуться и освободить ее из этого жуткого плена. Еще я понимал, что не смогу сейчас дать ей свободу, также, как и не смогу вечно сидеть у дверей в подземелья… Стараясь идти ровно, чтобы не начать блуждать по кругу, я, время от времени, останавливался, поднимал перед глазами черенок лопаты и смотрел на линию своих следов. На глаз она казалась идеально ровной. Вернее, ровной, как эта древняя палка. Серой вереницей тянулись отпечатки шагов, давая убежище маленьким треугольникам теней. Вновь и вновь, одинаковые, они вставали перед моим взглядом, когда я то и дело оборачивался назад.

Не имея больше возможности видеть черные огарки домов, я тут же перестал ориентироваться в пространстве и времени. Я перестал понимать, сколько часов, или дней иду, и, тем более, не мог определить расстояние, мною пройденное.

Я начал считать шаги. Насчитав более ста тысяч, стал сбиваться и путаться. Еще явственнее возникло новое чувство тяжести от веса кувалды, заставляющее время от времени останавливаться и отдыхать. Я взглянул на солнце через черные очки:

– Ладно, – сказал я себе, заодно проверяя, сплю я, или нет, – если город есть, то я наткнусь на него, а если нет – то… – я запнулся, – то что? Земля круглая и обогнешь ее через полюс?

Я сел на корточки и задумался. Представлял желанный город, текстуры его поверхностей. Сложные формы домов. Звуки. Человеческую речь. Калейдоскоп живого зрачка. Собрав свою волю, я встал и пошел дальше. Готовый делать так снова и снова, бесконечности раз.

– Придется считать. Здесь, наверное, километров от сорока до восьмидесяти. То есть, умножаем на тысячу, и умножаем на два, восемьдесят тысяч шагов. Сколько я прошел до этого? А, неважно, – я махнул кувалдой, шлепая ее о снег, – пройду еще сто тысяч, и тогда буду понимать точно, что города нет.

Я принялся лопатой отмечать на снегу каждую тысячу. Прошло пятьдесят тысяч. Тут я понял, что забыл смотреть на прямоту следа. От злости зарычал. Раздосадованный и разъярённый, я несколько раз возвращался к прямой линии и начинал идти от нее снова, множа одинаковые дорожки следов. Только до конца я не был уверен, что до этой, эталонной прямой не шел по дуге.

Злость была новым чувством, раньше ничто не выводило меня так из себя. Я стал думать: «Почему? Потому, что раньше у меня не было цели. Потому что раньше я думал, что нахожусь в чистилище, и спасения нет. А теперь я не один, я увидел путь к освобождению. Я увидел ее, и она заняла мои мысли. Так быстро мы расстались и снова на вечность. Я пытался вспомнить черты той девушки, но вспомнить не мог, лишь с трудом только расплывчатый образ. Она превратилась в яркий ореол чувств, словно внутреннее противопоставление гало на небе. Иногда всплывали в памяти ее губы, но тут же тонули в непроницаемом мраке. Как просто, из белой пелены возникла эта борьба и как просто она нарушила мой покой. До того, как найти деревню, я уже смирился. И вновь теперь обречен на муки надежды.

– Впрочем, я готов их принять.

А кроме нее были еще карты, инструменты, книги. Уже отсчитав новые семьдесят тысяч, я перестал верить, что найду город и обдумывал путь в направлении гор. Нужно отмерить от следа примерно сорок пять градусов. Ничего сложного. Нужно только решиться. Я несколько тысяч раз повторил «ничего сложного». И все-таки, убедил себя свернуть, только нацарапав на снегу отметку «100».

А сколько считать тут? Расстояние до гор я не представлял.

– Земля круглая, обогну ее через полюс, – повторил я свои же слова, стараясь придать себе уверенность.

Перед тем, как двинуться снова, я огляделся. Белая пустыня, и больше ничего. Белая тишина, один белый несуществующий запах снега.

– Иди, выход только в этом, – ободрив себя, я зашагал. Надеясь, что на юго-восток.

Шаги я больше не считал, лишь проверял направление пути. Я уставал считать и отдыхал, потом шел снова и снова. И чувствовал, что меня, словно магнитом, тянет назад.

Непроизвольно, я стал вести счет привалам… Я садился, пересчитывал ракушки и думал… Вот число остановок перевалило за тысячу… Вот за десять тысяч… А потом я понял, что привалы, мне в общем то и не нужны. Не такой уж и тяжелой казалась кувалда, и моя усталость, вероятно, выдумана. Где я сейчас и как далеко от обугленной деревни? Я стал сомневаться в правильности направления и, вообще, в том, что смогу найти горы. Да и если найду, чем они мне помогут? Параллельно моя уверенность в том, что я смогу спуститься во мрак и в одиночку победить жителей подземелья росла. Мысли роились, я не мог их привести в порядок, хотя обладал для этого бесконечным запасом времени.

– Так, может, повернешь назад? – я взглянул на цепочку следов. Горизонт вдали, как будто задирался вверх, словно мираж над раскаленной дорогой в жаркий день.

Я неловко поставил ногу в свежий след. Вдруг, пока я буду так плутать, деревня снова исчезнет в бесконечном снеге? Эта мысль, как заноза, тревожащая снова и снова, убедила меня идти назад.

Теперь мой путь точно приобрел конечную точку. И дорогой к ней являлась тонкая нить моих прошлых шагов. Я немного ругал себя, за непостоянство целей, но шел все уверенней, взвалив кувалду на плечо…

Я стал с ужасом замечать, что неглубокие следы ветер слизывает со снежного поля. Медленно, еле заметно, но они исчезали. Я запаниковал:

– Как мне вернуться? Где мне повернуть на запад, чтобы найти ее?

Я начал метаться. Несколько раз то поворачивал в сторону желанных гор, то шел обратно. Наконец, сел на снег.

– Ты все потерял… – сняв очки, я исступленно и с болью в отвыкших глазах смотрел на белые сугробы, – буду просто сидеть, сидеть на месте сколько смогу. И думать. Должен быть выход.

Выхода не было. Не было ориентиров. Не было направлений. Долго я не мог привести свои мысли в порядок и успокоился только когда медленно, перебирая аргументы, доказал себе, что ничего страшного не произошло. Заблудиться в бесконечном поле не конец жизни, тем более что я бродил до этого не одну жизнь.

Я вспомнил, что знаю, где примерно юго-восток, на него указывала линия моих следов. Только я уже не помнил, откуда шел. Одни отпечатки моих ног шли поверх других, в некоторых местах многократно. Я ругал себя за то, что забыл направление, когда стал сомневаться и ходить вперед-назад.

– Остается только одно – идти и прочесать весь мир. Пойду по этой линии, обогну землю кругом, затем возьму следующую линию на расстоянии тысячи шагов… Как я пойму, что обогнул землю, если сотрутся следы?

Я воткнул лопату в снег:

– Вот так и пойму.

Снова меряя прямоту пути, теперь уже кувалдой, я пошел по белой пустыне. И уже не ждал, что что-то произойдет скоро…

10.

Мысли и воспоминания говорили о течении времени. В их реальности я сомневался меньше, чем в неменяющейся белой пустыне. Даже воздух над полем вдалеке был белый. Впрочем, когда я напрягал глаза, то видел еле-еле пробивающийся голубой.

На отдыхе я пытался выуживать из бездонной памяти обрывки прошлого, того, что снилось мне до этой вечной зимы, но редко получал что-то большее, чем вспышки городов и зеленого леса и больше никаких видений бомб и дронов. Потом такая рыбалка стала мучительна, и я просто бесконечное число раз прокручивал воспоминания о последней встрече. Затем, решив, что такая зацикленность может убить мой разум, пытался совсем перестать думать…

Сев на снег во время одного из привалов, я почувствовал озарение. Я вспомнил кладбище, вспомнил, как я встаю со старой скамьи и иду вдоль крестов, заросших летней травой. Деревянные кресты с превратившейся в чешую, облупившейся краской, каменные надгробия. Вместе со мной с широко растопырившего ветви репья, взлетает маленькая птичка. Я явно помню тонкий ее щебет. Она летит немного впереди и в ярком солнечном дне мне трудно разглядеть ее. Она как будто светится, когда лучи солнца попадают ей под перья. Под воздействием воспоминания я посмотрел вверх, туда, где должна быть птица, и увидел яркий светящийся шарик. Он имел нечеткую форму, расплывающуюся на воздухе.