Чистильщики пустошей – 3: Мэдмакс

– Хорошая практика. Надо идти. Может, один схожу?

– Их пятеро. Пусть две, как он говорит, те самые твои мутанты, верно. Но неужто трое мужиков своих баб в обиду дадут просто так?

– Верно. Хорошо.

Петра охотник сдернул рывком, перерезав веревку. Вывел к алтарным воротцам, кивнул на них.

– С нами пойдешь. Не обоссышься, отец святой?

Тот не ответил, косясь на него с явной злобой и прячущимся страхом. Плохой взгляд, Стах помнил такие у некоторых своих солдат, готовых всадить в спину из ствола или воткнуть нож под лопатку. Осторожнее надо с человеком, носившим крест с рясой, а по сути являвшегося привратником у самых настоящих бесов. Кем бы те не были с точки зрения официальной науки, почившей вместе со всеми Институтами ЕИВ.

– Веди.

Петр шагнул в алтарь, очень привычно подоткнув рукава и полы рясы. Видно, открывается не легко, а идти придется грязь меся. Хорошо, обул старые свои сапоги, не мягкие поршни, как думалось.

И не ошибся. В низком тоннеле, лишь кое-где выстланном досками, с бревнами крепей, то и гляди, задевающих за головы, под ногами чавкало и жидко перетекало. Река неподалеку, вспомнилось вдруг, оттуда, надо полагать как-то тянет, грунты здесь слабенькие, дырявые ровно сыр.

Усадьба началась каменюгами, оставшимися с храма и выстеленными тут понизу. Грязь пришлось счищать, иначе сам не заметишь, как поедешь аки корова на льду и все тут. Дверку, низкую и точно неприметную, Мэдмакс открыл сам, держа дробовик наготове.

Внутри хода запах Стаху не понравился, сырой и тяжелый. Но тут…

Тут пахло как у Белебея, в его молодость, после брошенных в мясорубку Прорыва двух батальонов плохо подготовленных мальчишек. Три дня на раскаленной сковородке под жарящим солнцем, три дня Стах пролежал в обнимку с Евгешей, умершим на второй. Когда его отыскали санитары, сбросившие тяжелые странные трупы и вытащив товарища поручика наружу, воняло также. Смрадом и тленом. Только там создания, выскочившие после разорвавшейся черно-масляной язвы, покрошили два батальона человек. А тут… А тут жили всего пятеро, если не считать обслугу. Только воняло так же.

– Назад. – Мэдмакс поднял дробовик, отступая.

– Поздно. – вздохнул Петр и ударил Стаха резиново выгнувшейся рукой.

Снизу вверх, выпустив из пальцев длинные черные лезвия.

Дед Стах глухо булькнул, когда те вспороли брюхо, рассекли кишки и, скользнув по грудине, распахали ему горло. Попросить прощения у Господа у него так и не сложилось.

Мэдмакс прыгнул вперед, чувствуя, как что-то рвется в щиколотке. Выстрелил из дробовика, неуклюже выставив вбок, но зацепив тварь, прятавшуюся за лицом священника. Та уже скакала в сторону, визжа от ярости, расплескивая черную жижу, плескавшуюся внутри вместо крови.

Дробовик стрелял патронами, что Мэдмакс набивал лично, чередуя обычную картечь с серебром. Сработало, доказав собственную ошибку: тварь оказалась не Высшим, тварь родилась в некросфере, никогда ранее не виданная и неизвестно, как с ней придется. Стах? Жаль деда, но сейчас важнее спасти себя.

Его спас первый выстрел, такой нелепый. Но Мэдмакс попал и смог догнать почти улепетнувшее тело, скачущее к лестнице на второй этаж, прямым попаданием с третьего выстрела. Серебряная картечь никого не делает здоровее, а паскудам, рождающимся в темной слизи некросферы, она прямо показана. Как летальный метод, само собой.

Он всадил еще один заряд прямо в жуткую голову, развернувшуюся на сто восемьдесят и ворочавшую глазами. Размазал ее, раскидав кость с мозгом, добавил еще один драгоценный заряд, не оставляя даже намека на башку. Без нее ни одно порождение странного мрака, дотянувшегося до людей, возродиться не сумеет.

Хозяева дома мертвы, обслуга тоже, ясно по запаху. Народившаяся среди них вторая тварь, извлеченная первой из некросферы, сожрала их. Глупая и очень опасная, жаждущая плоти для своего роста, потому и пришлось старшей находить жертвы, одну за другой, рвать их и потом нести плоть с внутренностями сюда, пока та не подрастет. Вчера, видно, выродок в первый раз выбрался на охоту.

Значит, надо его или ее и найти, прикон…

Светлое и бешено несшееся на него, Мэдмакс заметил в последний момент перед тем, как сволочь прыгнула на него, оттолкнувшись от балок потолка. Времени хватило лишь откатиться в сторону и выстрелить. Но картечь ушла в пустоту, подарив твари время и место для маневра. А еще дробовик заклинило.

Выстрел и боль пришли почти одновременно, ведь Макс очень дорожил своей жизнью и постоянно тренировался выхватывать пистолет как можно быстрее. Вот совсем как сейчас, лупанув в упор, добавив еще и еще немножко. Чтобы наверняка.

Только вот бедро ему распахали, кривыми черными когтями, очень хорошо. И глубоко.

Он успел сделать главное: после собственного ремня, затянутого на ляжке, выпустил вверх все оставшиеся патроны, надеясь, что сельские все же не полностью сыкуны и засранцы.

Глава четвертая: дом и его обитатели

Милый дом…

Мэдмакс подъехал к воротам, ведущим к кварталу с штаб-квартирой. На воротах стоял усиленный патруль, сразу шестеро вооруженных, в касках и нагрудниках. Седьмой, мрачный и лысый, тощий капрал косился на усталого молодого парня и явно хотел мзды. Но память старого служаки, воевавшего в Великий набег, не подвела. Узнавание мелькнуло кислой гримасой, но то ли жадность пересилила, то ли бдительность выросла, и Мэдмакса все же остановили.

– Пропуск, – – капрал покосился на мешки, висевшие на робомуле, – что везем?

Вот что с ними сделать? Ведь знает, что будет пропуск.

Так и вышло. И показывать груз Мэдмакс совершенно не собирался. Пусть корежит капрала от вида бляхи чистильщика, полученной в ратуше. Его проблемы.

– Смотри…

Вьюк, влажно и тяжело, упал на столешницу. Плотная мешковина, заскорузлая от крови, пропустила несколько никак не засыхающих потеков.

Доцент, удивленно подняв брови, повернулся к Максу.

– И что тут за…?

Тот пожал плечами, устало прошаркав к умывальнику в дальнем углу подвала. Ногу тянуло болью, острой, кусающейся изнутри.

– Это вот он тебя зацепил? – Доцент покосился на него, одевая толстый вощеный передник. Добротная кожа закрывала по подбородок, и даже порой отмывалась, хотя и не до конца. Бурые следы пятнали его повсюду.

– Она… – Макс покрутил вентиль. Засипело, зашкворчало, сердито плюнуло ржавыми каплями, но заработало. Вода пошла тугой сильной струей, чуть рассеиваясь понизу.

– Она?

– Да. – Мыла рядом с умывальником не оказалось. – Ты тут чем питался?

– Да как придется, – умело справившись с завязками, Доцент натягивал длиннющие, по плечи, перчатки. – А что?

– Ясно…

Мыло пришлось искать в собственной торбе. Кусок, завернутый в ткань, густо разлил жирным запахом по подвалу. Макс мылил ладони, шею, затылок, уставшее от пыли и ветра лицо. Разговор с Доцентом нужен… да толку? Не раз и не два обговаривали, а ему все равно. Наука, прочее. Придумать что серьезное, отремонтировать «ночные» очки – это Доцент легко и быстро. Спроворить пожрать или сделать бак под горячую воду – этим пусть кто еще занимается.

На столе захрустел заскорузлый брезент, разрезаемый Доцентом крайне нетерпеливо. Привезли дитю игрушку, теперь не оторвать пока всю не покромсает. О, добрался! Мэдмакс усмехнулся, услышав удивленный свист.

– Радуйся… – он вытерся мягким и вытертым полотенцем. – Все для тебя, лишь бы не скучно было.

Доцент внимания на ерничество не обратил. Не до того. Любоваться на художественную нарезку помершей твари Макс не стал. Чего он там не видел? Хотелось отдохнуть и отоспаться. Хотя, конечно, сперва надо отыскать Кошку и показать ей новую дырку на бедре. Новые шрамы, опять, да так глупо…

Кошка нашлась наверху, в бильярдной. Хозяин Берлоги, человек зажиточный, оставил хорошее наследство. Путь оно и приходило, все больше и больше, в негодность. Нет, стены, кровлю, полы, все это Братство ремонтировало и чинило. Но вот где взять денег на замену ковров? На заказ стекольщикам новых колпаков для ламп? А уж свинченное серебро, украшавшее буфет, давным-давно разошлось на картечь и пули для каждого из охотников.

Но кое-что еще держалось. Тот же самый бильярдный стол, благородный, зелено-суконный и палисандро-начищенный. Хотя порой на нем играли вовсе даже и не в бильярд. А вот именно сейчас, подложив под голову подушку с кистями, на столе изволила отдыхать именно Кошка. Мэдмакс покачал головой. Сукно жаль из-за модных острых клепок на поясе Кошки, а вот подушка… подушка-то от красивого дивана, стоявшего в огромной гостиной.

– Ба, кто это у нас вернулся? – томно и задумчиво мяукнула медик, кося на охотника зеленым глазом. – Никак мой очередной пациент? Чибис, как думаешь?

Чибис явно думал о другом. Ну, если судить по глазам, остановившимся точно на лодыжках Кошки. Мэдмакс понимающе хмыкнул. Лодыжки, что и говорить, хороши: тонкие, крепкие и, как ни странно, изящные. На месте Чибиса и сам бы засмотрелся. Вот только он на своем месте.

– Доктор, а доктор… – кресло под ним тяжело вздохнуло пружинами.

– М-да, один из моих самых любимых пациентов? – промурлыкала медик, перекатываясь на мелькнувший крепкий и белый живот. – Никак поломался и надо починить?

– Ой, и надо… Просто очень.

– Ни минуты покоя. – Кошка покосилась на него. – Покурить, думаю, успею? Кровью ты не заливаешься, признаков колик или температуры незаметно. М?

Пришлось махнуть рукой. Ну, что с ней поделаешь? А еще врач.

Кошка села по-турецки, достала из-за уха самокрутку. Долго искала спички, внимательно глядя на Мэдмакса.

– Ляжка?

Тот кивнул. Боль вернулась, кусая злее и больнее.

– Продырявили или подрали?

– Покромсали.

– Чем кромсали? Твою мать, да где ж они…

Чибис сидел с каменным лицом. Подметив это, Мэдмакс вздохнул. Видать, снова поцапались, иначе давно дал бы прикурить.

– Подожди.

– А? – Кошка смешно посмотрела на него. Смешно, потому что именно в такие моменты превращалась в саму себя, восемнадцатилетнюю девчонку, смешливую и добрую. Какой была до нападения на ее караван солдат Полуночи.

– У меня для тебя подарок, память по хорошему человеку. Хотя, думаю, ему не нравились курящие женщины.

Кошка прикусила темную губу, глядя на протянутые мундштук и зажигалку.

– Я ее заправил. Его звали Евстахием. Стахом. Хороший был дед. Офицер.

– Спасибо.

Она закурила, махнула Чибису в сторону операционной. Парнишка, явно недовольный, встал и отправился готовить необходимое. Кошка проводила его взглядом, странным, показавшимся Мэдмаксу разочарованным.

– Не зря ты его дразнишь постоянно?

– Ай, я тя умоляю… – она повернулась к нему. – Рассказывай. Все. Кто, чем, как давно, что сделал?

– Два дня. Не знаю кто именно, странная тварь. Думал мутант, но сейчас… сейчас не знаю. Отдал, что смог привезти, умнику. Вколол твой состав, прижег. Зашивала местная девчушка, училась у бабки-повитухи. Болит сильно, заражение… не уверен.

– Ясно. – Кошка неуловимо и мягко спрыгнула вниз. Засунула босые ноги в теплые войлочные тапки. – Быстро ко мне. Будем тебя ремонтировать, надеюсь, что справимся. А то звать слесаря по работе с гангренами сейчас неоткуда. Медсанбат Альянса уехал в пункт постоянной дислокации. А хирург из больницы в Стерле и кутит уже неделю.

Мэдмакс двинул за ней. Мешок пришлось практически тащить, силы неожиданно испарялись секунда за секундой. А трость деда Стаха пришлась как нельзя лучше. Постукивала в ритм шагу, становящемуся все более рваным.

– Эй, ты это чего? – Кошка повернулась к нему. – Эй, Макс?! Г-о-о-о-ль!!!

Боль била со скоростью и силой пулеметных очередей. Он оперся об стену, подхваченный Кошкой, скрипнул неожиданно застучавшими зубами. Гул становился сильнее, сливался с шумом и грохотом. Грохотал Голем, бегущий на вопли Кошки. Прибежал он вовремя.

– Лежи, бестолочь, – Кошка мыла руки, одновременно куря, – лежи, говорю.

Мэдмакс покосился вниз. Крови натекло, как из поросенка. Размазываясь по клеенке, криво и наспех подстеленной, текла себе тонкими струйками на пол.

– Лежи… – Кошка села на кривой трехногий табурет. – Вот дурак-то, а?

– Что случилось?

Голос выходил наружу еле слышно, чуть подрагивая. Да и дышалось чаще привычного.

– Заражение. Странно, что ты сюда прихромал.

– Ходить буду?

Кошка пожала плечами.

– Белый поехал догонять медсанбат. В банке негодуют, он снял все накопления.

Мэдмакс кивнул. Накоплений-то у Братства было… ровно на покупку, наконец-то, большого транспорта. И вот, на тебе, пришлось все снимать. Но это ничего, ничего.

– Наклонись…

Кошка наклонилась.

– В мешке, за внутренним карманом, документы. Спрячь и чтобы ни одна душа. Слушай, милая…

– Да?

– Это нормально, что я как в колодец падаю?

Кошка пожала плечами. А вот это точно плохо. Но закончить мысль он не успел. Красная карусель перед глазами завертелась быстрее и накрыла собой весь мир. Полностью.

– Живой, бродяга?

Голос очень знакомый. Голос Белого, старшего их команды.

– Шутишь? – Макс открыл глаза. Да, точно, сидит, сверлит своими белесыми буркалами. – Конечно мертв. Или скоро стану, если поспать не дашь.

– Ага, – Белый лениво раскинувшись в стуле, вытянул длиннющую тощую ногу и пнул Мэдмакса. – Сядь.

– Я тяжело ранен, Белый… Время не терпит? Чего ты пинаешься?

Белый сплюнул. Достал из кармана длинного кителя трубку, быстро набил ее пальцами. Задымил, косясь на Макса то ли со злостью, то ли с огорчением.

– Ранен он, угу. Привыкать что ли к тому, что ты ранен? Сам виноват, тебе ляжку вспорола какая-то дохлая тварь без признака интеллекта.

Макс нахмурился. Что-то эта самая тварь никак не тянула на глупую. Если не сказать наоборот.

– Ты ошибаешься.

– Ошибаешься… Ладно. Скажи-ка мне, брат, с чем ты вернулся из поездки? Совершенно не обнаружил у твоем мешке ни червонцев, ни кредитных билетов Альянса, ни, что стоило ожидать, хотя бы какого-то количества серебряных рублей. Я вообще там ничего не нашел.

Мэдмакс пожал плечами.

– У них ничего не было. В смысле, из денег.

Белый вздохнул. Недавно отросшие волосы торчали смешным снежным ежиком. Разве что смеяться из-за этого как-то не тянуло. Белый вообще не любил шуток в свой адрес.

– Макс…

– Что?

– Зачем ты взялся за это дело? Ты же знаешь, нам очень необходимы деньги. Хорошо, крыша есть над головой. А еда? Нормальная вода? Медикаменты, в том числе и для тебя, братишка. Я же отдал практически все военным, лишь бы мне дали хирурга и несколько ампул антибиотиков. Блин!

Белый покосился на Мэдмакса. На неуловимый миг стал тем, кем и являлся без суровости, шрама поперек лица и отсутствующей левой кисти. Двадцатитрехлетним парнем, пяток лет назад нашедшим самого Макса, умирающего в выжженных полях у Итиля.

– Чего скажешь?

Миг прошел и теперь напротив снова сидел старший их группы Братства. Непреклонный и строгий, жесткий и порой жестокий.

– Ну… Кошка молодец.

– Что? – Белый непонимающе посмотрел на него. Непонимание длилось недолго, секунд десять. А потом он развернулся, отодвинул шторку и выглянул в проход лазарета. И поманил кого-то пальцем. Хотя, почему кого-то? Как раз-таки и Кошку.

– Дай-ка мне, милая, вещи, отданные тебе на сохранение этим никак не сдохнущим подонком.

Кошка заглянула за занавеску, сморщила брови, уставившись на Мэдмакса. Тот кивнул: неси, сестренка, пришло время.

Белый аккуратно взял в руки кожаную укладку, развязал тесемки и… выдал такую руладу, что Кошка даже покраснела. На ладони альбиноса, матово отсвечивая, лежал полупрозрачный пластиковый пакет с печатью особого отдела Второй армии ЕИВ.

– Консерва? – Белый облизал губы. – Длительное хранение… чего?

Мэдмакс усмехнулся. Как легко поднять настроение товарищу, только-только горевавшему по почти полностью потерянным сбережениям.

– Скромная, на кадрированный батальон. Вроде как. Но…

– Ну?!

– Батальон тяжелой пехоты для борьбы с Прорывами. С техникой.

Белый покачал головой, не веря ушам. Склад длительной консервации на батальон… Батальон!!! Это же…

– Кто еще знает?

Мэдмакс пожал плечами.

– Никто. Вроде как точно.

Белый вскочил, сухой, смахивающий на богомола.

Где искать то, чего нет? По знакомым проверенным торгашам. Или на рынке, ведь там порой чего только не найдешь. Иногда, такое случается, даже свою собственную судьбу.

Мэдмакс, чуть прихрамывая, опирался на трость. Порой ловил странные взгляды. Скорее всего, знатоки вполне понимали, что трость-то офицерская. И у такого молодого ухаря она явно купленная или украденная. Не говоря о варианте похуже. Ну, так казалось, во всяком случае. Добрый взглядов как-то не ловилось. Да и какая разница? Вряд ли кто захочет что-то сказать… странную компанию, жившую в большом доме на Второй улице, знали хорошо. И побаивались, несмотря на возраст большинства ее участников и их малое количество.

– Пошли, братишка, – Ёж толкнул его в бок, – хорош пнем стоять. Тебе сказали – больше ходить, приходить в норму.

– Угу… – Мэдмакс оперся на трость и потопал в сторону кожевенного ряда. – Пойдем.

Когда идешь в чертовой куме на блины, что важно? Верно, важнее всего до нее добраться. Причем, полагаясь на самого себя и собственные ноги. А ногам, эт правильно, нужна хорошая обувь. А вот сапоги у него изрядно пообносились. И латали, и прошивали, меняли подметки, каблуки… в общем, умерли они, и вся недолга.

Хочешь-не хочешь, ищи замену. Хотя к вещам Макс привыкал накрепко, порой аж прикипая. Ну, сейчас этим никого не удивишь. И правильно, как еще-то? Заводов с фабриками нетути, да давно. А уж хорошие сапожники только-только появляться начали. Пришла беда, смекалка наружу и вылезла. Как мерку снимать, как колодку подбирать, как кроить, как клей варить. Да чего только после Полуночной войны не пришлось русскому человеку, да и не только русскому, заново вспоминать и учиться на собственных ошибках. И уж чему-чему, а будкам умельцев, тачающих обувь, Мэдмакс научился радоваться давно. Как только заработал на первые сапоги.

– Чего-то людей мало.

Кошка пожала плечами.

– Так и не с чего. Год как-бы снова не голодный выдался. Да и Итиль опять же…

Мэдмакс вопросительно уставился на нее. Когда он ушел, получив приказ Белого, никто про Итиль и не вспоминал.

– Нападения по всему фронтиру. – Кошка вздохнула. – Несколько деревень сожжено, людей увели. Осень же, урожай. Многие боятся выходить в дорогу, продовольствие везут караванами. Фермеры прижимают, на продажу еще и не выставили почти ничего. Торг слабый.

– Ясно. – Мэдмакс смахнул пот и поморщился. – Черт…

– Так, – Кошка понимающе скорчила рожицу. – Давай-ка, мил-друг для начала сделаем перерыв. Вон там, где продают явно вкусные, э-э-э, перепечи!

На нее уставилось сразу несколько пар глаз:

– Да ты, девка, видно не местная? – поинтересовался дедок, сидевший на телеге. – Это ж беляши!

– Сам-то, старый пень, откуд сюда причикилял? – фыркнула грудастая молодуха, переворачивающая щипящие и шкворчащие колобки с мясом. – Это вак-бялеш!

– Тьфу, – сплюнул самый натуральный улан с Итиля, если судить по вышитым верховым сапогам. – Все у вас не как у людей! Это балеш!

Мэдмакс, покачав головой, просто сел на освободившуюся лавку самого кончика обжорного ряда, выходившего на кожевенно-шорничный.

– Плохо живут, говоришь? – он усмехнулся Кошке, ну-ну…

Живой-1: намного позже

Голова стонала и почему-то звенела. Таким, ну… Настоящим и тяжелым звоном тех самых церковных колоколов. Д-до-о-он, д–до-о-он… ох, бывает же.

Нет худа без добра. Только вот думал, что нечему болеть будет после взрыва, обрушившего коридор. А раз думал и раз болит, то живой. Интересно, надолго? Интересно, а что дальше?

Ответы пришли сами. Притопали, отдавая жутким грохотам в голове, скрежетали чем-то, навалившимся на него сверху. Пыль, поднятая кем-то, оседала гуще, клубилась вокруг, забивала нос, сочащийся кровью. И даже успел испугаться, когда воздуха вдруг стало не хватать. Горло, перекрытое пробкой из сгустков крови, грязи, цементной крошки, хрипело, прогоняя его в легкие. Из обеих ноздрей при выдохе вылетали колкие и затвердевшие ало-серые сгустки.

В спину что-то упиралось, что-то твердое и тяжелое. Еще когда не опасался на жизнь, попытался разобраться. Показалось или нет… хотя нет, точно, нет. Не показалось. Балка перекрытия, стальная и негнущаяся, рухнула, упершись одним концом точно между стеной и полом. Не придавила, прижала его к плитам, защитила, приняв на себя вес рухнувшего перекрытия. И теперь не отпускала. Вон, только левая рука торчит куда-то между куском потолка и несколькими кирпичами. Не пошевелить, не вздрогнуть, ничего.

Ну, и где те самые грохоталы?! Дышать-то все сложнее…

Заскрипело, балка неожиданно пошла вверх и в сторону. Застучали, падая, обломки, куски штукатурки, осколки бетона и арматура. Пыли стало больше, зато получилось вдохнуть. От ведь, неужели он просто-напросто боится замкнутого пространства?!! В жизни бы не подумал.

– Быстрее, – пророкотало сверху, перекатываясь горным обвалом, – нужен ей живым…

В ответ рявкнуло, да даже сильнее. Его могильная насыпь затряслась, заходила ходуном.

– Аккуратнее! – обвал превратился в лавину. – Олухи!

Захрустело медленнее, осторожнее. Балку, с уханьем и руганью, не опускали. Держали, оберегая его, заваленного, от нечаянной возможности покалечиться. Хреново. Друзей здесь он не ждал.

Свет лег на лицо, заставил зажмурить и без того слипшиеся ресницами веки.

– Живой… – довольно пророкотал хозяин баса-лавины. – Вытаскивайте. А ты, человек, теперь пожалеешь, что не умер.

Ну да, это и так ясно. Он уже пожалел. Тут его рванули сильнее и получилось спрятаться от страха. Прямо в густую вязкую тьму беспамятства.

– … там вас встретят. Следите за ним, требуется живым.

Голос… женский. Красивый и страшный одновременно. Голос отдавал медом наслаждения и сталью боли. И почему-то думалось, что он его уже слышал. Где, когда?

Неважно. Все, случившиеся за последние сутки, наваливались непроницаемо-черной глыбой, вбивали мысли внутрь, не давали соображать. Все, что успел заметить, о хорошем не говорило.

Пристегнут к откидной лавке внутри КУНГа. Эт точно, ее ребра ни с чем не спутаешь. А машина явно стояла на консервации, не скрипит, не стучит, даже все ящики родные. Да что ящики… Краска на потолке родная, защитная до той степени, что никогда не забудешь. Сволочи, чего только у них нет.

Перед глазами появилось лицо. Рожа. Морда. Харя. Как хочешь назови, не ошибешься. Белесое, до синевы, местами точь-в-точь пластик, плавящийся пузырями. С медными контактами, вросшими вокруг левого, полностью искусственного глаза. Кто это? Странный вопрос для текущего года от рождества Спасителя.

Солдат Полуночи. Порождение человеческого гения, восставшее против создателей. В случае этого солдата – именно так. Иначе, взялся бы он за лицо прикованного человека именно таким макаром? Издевательски, стальной хваткой, до боли и хруста зубов?

– Пришел в себя, а? – Живой глаз плескался изнутри безумием. – Пожалеешь, что не умер.

Осталось только оскалиться. В курсе он, в курсе. Харя исчезла. Вместо нее появилось вторая. Этот смотрелся лучше. Хотя, чего уж, не был Солдатом. Мутантом – скорее всего. А вот каким… да какая разница. Выглядел самым обычным человеком с открытым и располагающим лицом. Без особых примет, так сказать.

– Мне дали указание подлечить вас, – откуда-то появились очки, тут же оседлавшие переносицу, – я это сделаю. Хотя, конечно, это хуже для вас. Пожалеете, что…

– Знаю, – слова вышли наружу с трудом, раздирая глотку, – но я не умер.

– Очень хорошо. – Очки довольно мотнулись вслед за лицом. – С разумом явно все в норме. Начнем.

– Куда меня везут?

Врач не ответил. Чем-то звенел, шелестел, изредка звякал. Краем глаза стали заметны два больших пузыря с прозрачной жидкостью. Ясно, сейчас внутривенно вольют чего-то для бодрости. Что тела, что духа. Значит, нужен. Кому?

Сверху снова забледнел рожей Солдат.

– Уже жалеешь?

Хотелось плюнуть прямо ему в харю. Только сил не было.

– Курить хочешь? – Солдат покрутил в руках толстую «гавану». – Ан хрен тебе.

Хрен так хрен. Захотелось закрыть глаза. Вместе с чертовыми лекарствами наваливалась свинцовая усталость. Солдат закурил. Дымок настоящей «кубинки» поплыл внутри машины, сладкий, густой, настоящий до жути. И откуда у них такая радость, интересно? Хм, тоже мне, загадка… Оттуда же, откуда и у остальных. Из Портов.

Порты, Архангелогородск и Романов-на-Мурмане сто лет назад, Архангельск и Мурман сейчас, северные ворота страны, ледяная прихожая Империи. Два города, выжившие и восставшие из пепла войн, вставшие на ноги и держащиеся до сих пор. Осколки державы, ставшие чем-то другим. Не пахло там остатками государства.