Чудеса у меня под ногами. Очерки о находках

Во время перекуров ко мне подходили любопытствующие, спрашивали, что, мол, за камни я собираю. Приходилось устраивать короткие лекции. Порой я говорил, что в этих горах, по всем признакам, должно быть золото. И это утверждение не было рекламным ходом. Я действительно был уверен в том, что где-то поблизости, в горах, могут находиться золоторудные жилы. Мне удалось установить, что ближайшие горы сложены гранитами, гнейсами и кислыми вулканическими породами, а состав речной гальки свидетельствовал о широком развитии в этих породах гидротермальных образований. Особенно много было белого кварца и эпидота. Всё это указывало на вероятность развития в жилах, золотого оруденения. И каково же было моё удивление, когда через пару лет в СМИ промелькнуло сообщение о том, что в Казахстане, в горах Заилийского Алатау обнаружены месторождения руд с промышленными концентрациями золота.

Для дальнейшего прохождения службы я был направлен в «золотое сердце» Узбекистана, расположенное в Центральных Кызылкумах, у городов Учкудук и Зарафшан. Благодаря известной песне, Учкудук ассоциировался в моих представлениях с бескрайней пустыней и песчаными барханами. Но на деле оказалось всё не так. Среди песчаной равнины, утыканной редкими кустиками сухой травы, барханов я не увидел. Плоский ландшафт пустыни разнообразил скалистый кряж, абсолютно голый и безжизненный, железобетонные коробки современного горняцкого городка и нагромождения песчано-глиняных отвалов уранового рудника. Уран здесь начали добывать ещё в 50-х годах. Для того и построили в безводной пустыне город. А потом здесь нашли и золото…

На новом месте службы свободы было несколько больше. Удавалось найти время добежать до гранитного кряжа и побродить по его «инопланетным» ущельям. Среди моих находок были отполированные ветром гальки кварца, полевого шпата, разноцветного кварцита, кристаллики горного хрусталя, вкрапления граната в обломках розового гранита. Признаков золотого оруденения мне не встречалось. Позже удалось узнать, что золоторудные тела здесь концентрируются не в гранитах, а в чёрных кремнистых сланцах. Эти сланцы слагали покатые сопки, увенчанные протяжёнными гребнями, которые располагались к востоку от гранитного кряжа.

Кряж Букантау близ Учкудука и галька, собранная в окрестной пустыне. Фото автора

Через два месяца нашу часть под Учкудуком расформировали. Моя служба продолжилась в соседнем Зарафшане. По-узбекски, «зарафшан» – значит «золотоносный». Правда, первые строители называли этот город Златогорском. Здесь мне удалось более тесно познакомиться с золотоносными породами, поскольку близ города располагалось одно из крупнейших в СССР месторождений драгоценного металла – Мурунтау. Его разработка началась ещё в начале 70-х годов. Рудные тела здесь расположены в таких же кремнистых сланцах, как и под Учкудуком.

«Геологическая уникальность Мурунтау состоит в том, что кроме крупнейших запасов золотых руд, это признанный во всем мире эталон месторождений кызылкумского типа – крупнообъёмного золото-кварцевого малосульфидного штокверкового оруденения в нижнепалеозойских черно-сланцевых толщах».

Информацию обо всём этом я собирал по крупицам из местных газет и из рассказов офицеров. Замполит нашей части, майор Пермяков, узнав о моём увлечении, принёс мне однажды в подарок увесистый образец «золотой руды». Но вкраплений золота в нём не оказалось – камень состоял из желтовато-белого кальцита (карбонат кальция) и сульфидов железа (пирит и пирротин). Позже я узнал, что золото Мурунтау преимущественно тонкодисперсное, невидимое для невооружённого глаза. Оно распылено в руде. Но концентрация его в среднем составляет 11 граммов на тонну породы. Для современных золоторудных месторождений это весьма неплохой показатель, поскольку в других странах практикуется добыча золота из руд, содержащих всего 2—3 грамма драгоценного металла на тонну вмещающей породы. Так что золото в подаренном мне камне всё-таки, наверное, присутствовало. В виде пылевидных частиц оно, вероятно, концентрировалось в сульфидах – в пирите и пирротине.

Между тем, подарок майора Пермякова сохранить не удалось. Однажды, в моё отсутствие, кто-то из сослуживцев-завистников разбил камень на мелкие кусочки. Возможно, этот «кто-то» надеялся найти внутри камня золотые самородки. Наиболее крупный обломок размером был с половину спичечного коробка. Его только и сохранил. На фото ниже изображён именно он.

Карбонатно-сульфидная руда Мурунтау. Фото автора.

Через полгода мне удалось побывать в самом «золотом» карьере. Размеры этой горной выработки оказались весьма внушительными. Охраны в карьере никакой не было. Да и охранять тут было нечего: всюду пыль, грязь и камни – однообразные чёрные кремнистые сланцы. Местами они были рассечены кварцево-пиритовыми жилами. А в свежем сколе сланца, на чёрном фоне, можно было заметить многочисленные мелкие гнёзда и линзочки пирита. В них золото, вероятно, и концентрировалось.

Я гулял по карьеру абсолютно свободно, ничего и никого не боясь. Вокруг меня было достаточно безлюдно. Лишь далеко внизу гудела карьерная техника, пылили буровые станки. Экскаваторщики, управляя своими машинами, грузили руду в кузова огромных самосвалов, а потом эти самосвалы, надрывно ревя, поднимались по серпантину карьерной дороги наверх и везли свой груз на камнедробилку. С камнедробилки руда, измельчённая в мелкий щебень, по транспортной ленте подавалась на обогатительную фабрику. К самой фабрике я не подходил, но знал от офицеров нашей части, что она тщательно охраняется вооружённым до зубов специальным батальоном внутренних войск. Да я и не мечтал там побывать, ведь самое интересное для меня было всё-таки в карьере…

Карьер Мурунтау. Источник фото: http://www.alteko.com.ua/knk/knk18.jpg

Когда начал моросить мелкий весенний дождик, на смоченной поверхности безликих чёрно-серых глыб вдруг начал проступать красивый плойчатый рисунок – камни, оказалось, состояли из смятых в мелкие складочки чёрных и серых слоёв. Красота!

В 1990 году, уже после моего возвращения из армии по одному из центральных телеканалов однажды показали сюжет, снятый на золотоизвлекательном заводе Мурунтау. Показывали цеха, простых рабочих, свеженькие золотые слитки, рассказывали о надёжной охране и строгом контроле. Интересный сюжет получился. И хотя многое из этого мне было уже известно, настоящим открытием для меня явились слова о том, что в Мурунтау добывается 25% золота от годового объёма его добычи во всём СССР. Если же учесть, что в 1990 году в СССР было добыто 240 тонн золота, то на долю Мурунтау пришлось примерно 60 тонн! Ради этого действительно стоило строить города в безводной пустыне!

После развала Советского Союза месторождение Мурунтау осталось за рубежом, в Узбекистане. Казалось бы, такой «клондайк» должен был сделать это небольшое среднеазиатское государство процветающим. Но более двадцати лет, с момента развала СССР, неиссякаемый поток гастарбайтеров из Узбекистана в Россию красноречиво свидетельствовал об обратном…

В начале 90-х годов, в пору распада СССР и разразившегося экономического кризиса, стала очень модной тема кладоискательства и «снятия покровов с тайн», связанных с золотом. Газеты наперебой писали о «золоте партии», о «золоте Колчака», о «кладе хана Кучума», печатали «сенсационные» репортажи с золотых приисков Сибири. У обывателя создавалось впечатление, что спасение висящей на волоске экономики страны сейчас зависит напрямую от того, сколько будет добыто золота и будет ли найден тот или иной исторический клад.

Газетная «золотая лихорадка» процветала и на Украине. Золото в местной прессе тоже преподносилось как панацея от всех экономических бед. Здесь «искали» золото гетмана Полуботка, якобы заложившего бочонок с ним в один из английских банков. Журналисты подняли ажиотаж: вот, мол, найдём этот золотой бочонок – и вся Украина станет богатой и процветающей. Много также было сделано сенсационных сообщений об открытии «месторождений золота» то в одной части Украины, то в другой. Но в действительности оказывалось, что или золото залегает на недоступной для разработки глубине, либо обнаружены лишь незначительные его проявления.

Продолжая учёбу в Киевском геологоразведочном техникуме, я с интересом наблюдал за подобными публикациями в прессе. Но не более того. «Золотая лихорадка», несмотря на грёзы детства, меня не коснулась. В это время я был с головой увлечён темой происхождения гранитов и мигматитов. В свободное от занятий время я путешествовал по гранитным карьерам Житомирщины, Киевской и Черкасской областей. Не оставлял без внимания и родные кременчугские карьеры…

Золото я не искал. Оно «находило» меня само. Запомнился случай, когда на лекции по курсу «месторождения полезных ископаемых» наш преподаватель, Ширин Владимир Афанасьевич, распределял между студентами темы докладов. Никакой избирательности при этом не было. Перед ним на столе лежало два списка – список студентов и список полезных ископаемых, о которых нужно было подготовить доклады. Оба списка он зачитывал параллельно. Очередь быстро приближалась к моей фамилии. Я лишь успел подумать с отчаяньем: «Обидно, что золото кому-то другому достанется, а я даже образцы с Мурунтау продемонстрировал бы». И вдруг ушам своим не верю: «Коваль – золото». И в следующий момент Ширин решил уточнить: «Согласен? Подготовишь?». Я утвердительно кивнул головой.

Золото в кварце. Мурунтау. Источник фото: http://mos-test.ru/netcat_files/Image/Obrazci_Au.gif

Доклад я подготовил от души, с демонстрацией образцов и цитированием газетных публикаций. Даже поспорили с Шириным по Мурунтау. На моё замечание о том, что золото на этом месторождении сплошь тонкодисперсное, он категорически возразил, ссылаясь на сообщения своего знакомого коллеги, работающего в Зарафшане: на Мурунтау есть видимое золото! Впрочем, жизнь показала, что я проспорил. Спустя 13 лет я вновь побывал в Зарафшане и в местном геологическом музее видел образцы кварца с визуально различимыми вкраплениями золота – около миллиметра в поперечнике.

Зашёл однажды разговор о золоте и с другим преподавателем, с уже известным читателю Николаем Ивановичем Бублиём. Иногда я показывал ему образцы пород, привезённые из различных гранитных карьеров Житомирщины. Как ценителя минералов они его мало интересовали. Просто я сверял с ним точность даваемых мной определений. Но даже его, опытного геолога, добытые мной камни порой ставили в тупик: «И где ты находишь такое!? Навезёшь, а мне потом голову ломать…».

Однажды при виде моих очередных находок Николай Иванович особенно оживился:

– А это ты откуда привёз?!.

– Вот отсюда, – отвечаю ему, тыча пальцем в карту Житомирской области. – Здесь, у станции Ушица, есть большой карьер…

Долго разглядывая образцы в лупу, Николай Иванович продолжал интригующе восторгаться. А потом признался, что точно с такими же породами – кварцево-турмалиновыми метасоматитами – он встречался в Забайкалье, и там с ними было связано золотое оруденение. О существовании же таких пород на Украинском щите он не предполагал…

Ландшафты Чукотки. Источник фото: http://bigasia.ru/upload/iblock/cd2/TASS_678013.jpg

Первую геологическую практику я проходил на Чукотке, и тоже на месторождении золота. Мы прилетели в заполярный город Певек, расположенный на берегу Чаунской губы – залива Северного Ледовитого океана. Через два дня, после прохождения инструктажа, нас перебросили на вертолёте на 250 километров южнее – вглубь Анадырского плато. Там-то мы и участвовали в разведке недавно открытого месторождения…

К сожалению, золото там тоже оказалось невидимым. Тонкие пылеватые частицы его были рассеяны в жилах так называемых вторичных кварцитов, которыми была пронизана толща древних вулканических пород. Мы отбирали пробы глин по заранее намеченным профилям, потом их сушили, просеивали и рассыпали по бумажным пакетикам. В лаборатории спектральный анализ должен был показать содержание золота в каждой пробе. Результатов этих анализов мы, конечно, не дождались: отработали два месяца – и домой, конец практике. Но «инопланетная» чукотская природа запала в сердце на всю жизнь. В дополнение к ярким впечатлениям я увозил с Анадырского плато набитый камнями рюкзак.

Некоторые из моих чукотских находок, с золотом, правда, напрямую не связанные.

Занятно, но следующим летом я оказался единственным счастливчиком из всего нашего техникума, попавшим на практику в Горный Алтай. И опять на месторождение золота!..

Приехав на место прохождения практики, я ознакомился с геологическим отчётом прошлых лет, и вначале не придал значения краткому упоминанию в нём о видимом золоте. Оно, якобы, встречалось в местных рудах в виде чешуек, плёночек и проволочек. Доля нас – студентов – была опять незавидной: мы должны были бродить по таёжным буреломам с тяжёлым стальным шнеком в руках и отбирать пробы глин для отправки их на анализ. Почти как на Чукотке! Только там местность была открытой: каменистые голые сопки перемежались с кочкасто-болотистой тундрой в долинах рек. А здесь – тайга, буреломы и трава местами в человеческий рост.

Несмотря на наличие действующих шахт и штолен, я уже не сомневался в том, что золота мне опять не видать как собственных ушей. Но, к счастью, я ошибся. Однажды, возвращаясь с начальником партии из очередного маршрута, мы проходили мимо заброшенного карьера. Анатолий Иванович, предложил мне заглянуть ненадолго туда. Ему нужны были образцы для отчёта. Пока он ковырялся в центре карьера, я обследовал развалы глыб по периферии. Интересного было много. Основной рудоносной породой здесь были скарны. Они в изобилии содержали минералы меди – халькопирит, борнит, малахит и азурит, а также минералы свинца, цинка, серебра и висмута. Породообразующие минералы скарна – гранат и волластонит – также образовывали местами эффектные выделения. В одном из подобранных камней я заметил скопление крохотных жёлтых чешуек. Царапнуть, чтобы проверить золото это или похожий на него пирит, у меня не было чем. Обратился за помощью к Анатолию Ивановичу…

«Это золото», – так обыденно и невозмутимо ответил он. А у меня от его слов аж дыхание перехватило: вот он, мой «звёздный час» – моя коллекция впервые пополнится образцом с настоящим золотом! Азартно продолжая поиск, я успел отыскать ещё несколько обломков скарна с подобными чешуйками. И это было только начало…

Находки, сделанные в последующие дни, ещё больше меня раззадорили. Крохотные золотые чешуйки, подобные тем, что были найдены в первый раз, вскоре перестали меня интересовать на фоне гораздо более эффектных выделений самородного металла. Круша геологическим молотком одну глыбу скарна за другой, я порой находил на поверхности сколов прерывистые плёночки золота, имевшие размер в поперечнике порой до нескольких миллиметров, а также скопления менее крупных чешуек и отдельные зёрна до миллиметра в диаметре. Прелесть же добытых образцов заключалась не только в наглядности и количестве содержащихся в них золотин, но и в ассоциации этих золотин с другими минералами. Наиболее часто выделения золота располагались в породе на фоне фиолетово-чёрных скоплений борнита – одного из сульфидов меди. В образцах присутствовали также белый параллельно-игольчатый волластонит, зелёный и красновато-коричневый гранат, белый кальцит, изредка кварц. А вот похожие на золото пирит и халькопирит почему-то его «сторонились» и образовывали гнёзда, удалённые от видимых выделений золота.

Количество добытых образцов с золотом быстро росло, уже далеко превысив потребности частной коллекции. Но остановиться я не мог. Азарт подогревался надеждой, что впереди меня ждёт самая-самая удачная находка. Излишками же можно было щедро поделиться с музеями, с преподавателями и друзьями.

Одна из штолен, выходящих в карьер. Автор на глыбах с золотом.

Со временем, «набив глаз» в расколачивании скарнов, я словно заранее чуял золото в них – почти безошибочно мог угадывать какой камень стоит колотить, а какой колотить бесполезно. Моё особое чутьё позволяло мне быть явно удачливее своего конкурента – Макса, студента из Новосибирска, с которым мы на пару посещали «золотой» карьер. В отличие от меня, его не интересовала научная или эстетическая ценность вкрапленного в скарн золота. Он ножом выскабливал золотины в пробирку, ведя им счёт на граммы. Количество добытого таким образом золота он не скрывал от меня – хвастался. Но меня его успехи не впечатляли: за месяц он наскоблил жёлтого металла не более чем со спичечную головку. Причём это золото содержало в себе не менее трети частиц сопутствующих минералов.

Макс за работой…

Потом у меня появились ещё конкуренты – две студентки из Томска. Наслушавшись наших «старательских» рассказов, они тоже загорелись желанием обзавестись образцами с золотом. Приведя их в карьер, я не стал делать тайны и прямо указал им на место, где нам с Максом везло больше всего. Мне казалось, что это «месторождение» нами уже практически выработано, хотя «третьесортные» золотины, подобные моим первым находкам, там ещё должны были быть. Сам же я тем временем решил испытать удачу в другой части карьера…

И мне опять повезло! Поверхность одного из скальных уступов была густо усеяна мелкими золотинами до миллиметра в диаметре. Правда, выколотить их было проблематично: нигде в скале не было видно ни одной трещинки, с которой можно было бы начать разбор монолита. Тогда я занялся обломками под скалой…

Часа через два ко мне пришли девчонки и стали жаловаться: мол, нет там никакого золота – переколотили столько скарна, но не встретили даже одной крохотной чешуйки. «Такого не может быть!» – с полной уверенностью ответил я, и повёл девчонок обратно, чтобы доказать им на практике обратное. По пути, для подстраховки, заключил с горемыками устный договор: мол, лучший образец забираю себе.

И, как показала практика, правильно сделал! Уже едва ли не после первого удара по первому приглянувшемуся куску скарна в свежем сколе на солнце засияло целое «созвездие» относительно крупных золотых чешуек. Даже у меня от неожиданности перехватило дыхание, а уж девчонки-то как были удивлены! Следующий удар – и отколовшийся осколок породы повис на золотой плёночке, словно крышка шкатулки на металлическом шарнире. «Это я тоже беру себе», – деловито сообщил я. Опять удар – и снова удача…

Я сам не ожидал такого везения. Логичное объяснение этому было одно: видимо, как говорится, успел набить глаз. В результате забрал себе не один, а сразу два самых удачных образца. Девчонки запищали: «Мы так не договаривались!». Но я был непреклонен, и камни оставил себе. После этого случая они втайне прозвали меня «золотым мальчиком»…

Золото в скарне. Горный Алтай. Фото автора.

За время прохождения практики мне удалось собрать шикарную минералогическую коллекцию. В числе моих трофеев были десятки образцов с золотом, борнитом, халькопиритом, волластонитом, эпидотом, зелёным и бурым гранатом, азуритом, образцы скарнов и прочих вмещающих пород. По возвращению домой, лучшую часть этой коллекции передал Кременчугскому краеведческому музею, один образец с вкраплениями золота подарил Музею естествознания Харьковского университета, а потом несколько месяцев одаривал образцами с золотом своих друзей и преподавателей техникума. В конце концов, уже не зная, куда девать мелкие осколки скарна с «третьесортными» золотыми чешуйками, я просто вывалил их на стол в общежитии со словами: «Разбирайте, кто сколько хочет!».

Так в свои 23 года я «сорил» золотом налево и направо. Это было время, когда казалось, что всё только начинается, вся жизнь впереди, и судьба уготовила мне стезю фантастически удачливого геолога.

Коротая вечера в студенческом общежитии, мы, конечно же, часто делились между собой «полевым» опытом: рассказывали друг другу кто и где проходил практику, что где видел и находил. Мне запомнился рассказ одного студента, Генки, проходившего практику на Камчатке. Однажды он мыл шлихи на какой-то речке и нащупал в мутной воде галечку. Галечка как галечка – в камчатских речках таких полно. Но когда он отмыл её от налипшей глины, она вдруг ярко засияла на солнце жёлтым металлом.

– Золото! – не в силах сдержать восторга закричал Генка и победно поднял над головой свою нечаянную находку.

– А ну-ка, неси его сюда, – деловито промолвил начальник партии…

Так бесславно Генка расстался с этим золотым самородком. Зато остался чист перед законом. А начальник партии, конечно же, сдал его куда следует. Геологи и археологи никаких вознаграждений от государства за найденные в земле сокровища не получают, ибо находить золото – это их работа…

Другой студент, Витёк, рассказывал о своей работе на Южном Буге. Это на юго-западе Украины. С напарником, штатным геологом, они мыли шлихи, и однажды Витьку в шлихе попалась маленькая золотая чешуйка. Одному Богу было известно, как она попала в местный песок. Витька эта находка заинтриговала: вдруг они находятся на пороге открытия золотого месторождения? Но его напарника эта золотина не обрадовала нисколько, даже наоборот. Проворчав о проблемах с отчётностью, которые якобы может повлечь за собой эта находка, он выбросил шлих вместе с золотиной.

– Будем считать, что мы ничего не находили, – сказал он изумлённому Витьку.

На том история золота Южного Буга и закончилась.

Вообще, самородками называются природные куски золота, размер которых превышает 4 миллиметра. Как правило, самородки находят в россыпях – в рыхлых отложениях по долинам рек. Но далеко не все реки содержат в своих рыхлых отложениях золотые самородки. Для того, чтобы речные отложения стали золотоносными, необходимо чтобы золото содержалось в скальных породах, которые размывает река. «Очищенные» выветриванием от вмещающей породы включения золота перекатываются быстрым течением горной реки и заносятся песком и глиной там, где это течение замедляется.

Добывать золото из россыпей легче всего. Поэтому можно быть уверенным в том, что первое золото, с которым познакомилось человечество ещё в древности, было россыпным, а не рудным. Хотя иногда самородки образуют скопления и в руде – «гнёзда». Так, например, на Урале в своё время нашли «гнездо», масса всех самородков в котором превысила 200 килограммов. Средневековый хорезмский учёный Бируни в своей «Минералогии» упоминает о золотом самородке, найденном в Зарубане (юг нынешнего Афганистана), масса которого составляла в переводе на современные меры примерно 2,5 тонны. Этот самородок, скорее всего, представлял собой такое же «гнездо». Бируни также рассказывает о частых находках кусков самородного золота массой от 24 до 32 килограммов. А на территории нынешней Чехии находили самородки весом 60—70 килограммов.

К сожалению, судить о массе и размерах того или иного самородка, найденного в древности, мы можем лишь со слов автора, сообщившего о нём, так как практически все эти самородки были переплавлены в слитки, монеты или украшения.

Самый большой российский самородок – «Большой треугольник» – муляж которого я видел в Музее природы Харьковского университета, сохранился и пребывает ныне в запасниках российского Алмазного Фонда. Найден он был в 1842 году на уральском прииске вблизи Миасса рабочим Никифором Сюткиным в яме на глубине 3 метра. Как уже писал выше, это была глыба чистого золота весом 36,2 килограмма. Деньги, полученные за свою находку (более тридцати годовых заработков), Сюткин пропил, опустился и умер в нищете.

В 1869 году в Австралии, в колее дороги, был найден самородок «Желанный Незнакомец», массой почти 71 килограмм. Там же, в Австралии, был найден обломок золотой жилы весом 285 килограммов, получивший название «Плита Холтермана». Вес чистого золота в этом обломке составил 93 килограмма. Любопытна история находки самородка «Оливер Мартин» массой 36 килограммов. Его нашёл старатель в Калифорнии, когда рыл могилу для своего умершего компаньона.