Городские байки

И тут все странные звуки и ощущения исчезли. Чуть-чуть приоткрыв глаза, девушка поняла, что в ванной снова включился свет. Но она ещё долго не решалась пошевелиться, хотя от напряжённой неудобной позы, в которой она застыла, у неё уже стало покалывать в спине.

Однако странных звуков не было, всё казалось совершенно нормальным, и Лариса стала себя уговаривать: "Это всё только показалось. Всё от стресса. Монстров не бывает". Она решительно выключила воду и собралась отодвинуть шторку, но тут её снова накрыла волна страха: а вдруг тот, кто забрался к ней в квартиру, сейчас стоит там, за шторкой, и просто ждёт, когда она сама уберёт эту последнюю границу между ними.

Но что она может сделать? Закричать? А вдруг он бросится на неё? Да и не услышит никто – в доме отличная звукоизоляция. Взгляд упал на насадку для душа, которая можно было легко вытащить. Потихоньку, стараясь сделать это как можно бесшумней, Лариса извлекла увесистую конструкцию. Взвесив её в руке, девушка почувствовала себя гораздо уверенней.

– Ну, монстр, погоди, – тряхнула она головой, замахнулась насадкой, зажмурилась и, решительно отдёрнув шторку, изо всех сил опустила своё оружие туда, где должно было находиться чудовище. Что-то схватило её за ногу, больно укусило за руку, Лариса упала, ударившись головой о раковину, и потеряла сознание.

– Ларочка, очнись! – откуда-то издалека донёсся до девушки смутно знакомый голос. Она шевельнулась и застонала, всё тело ныло, а голова просто раскалывалась.

– Лариса Николаевна, вы меня слышите? – этот голос был совсем не знаком. – Вы можете открыть глаза?

Лариса попробовала разлепить веки, которые отчаянно этому противились. Наконец, один глаз ей удалось открыть, второй же никак не поддавался.

– Ларочка, всё в порядке, почти, – снова раздался полузнакомый голос. – Ты в душе упала, но ничего не сломано, только синяки.

Точно, Наташка! Её голос. Это узнавание прояснило сознание Ларисы, а вместе с этим пришли и воспоминания о кошмаре.

– Монстр, там был монстр… – прошептала она непослушными, пересохшими губами.

– Хм, – озадачился незнакомый голос где-то сбоку, – похоже, сотрясение всё-таки есть.

Сильные умелые руки приподняли её и начали ощупывать голову, а потом в открывшийся глаз ворвался свет медицинского фонарика.

– Нет, не похоже на сотрясение, но всё равно лучше отвезти её в больницу, – констатировал голос.

Лариса с трудом повернула голову – рядом с ней находился пожилой мужчина в домашнем халате, а из-за его плеча выглядывала Наташа.

– Кто… вы… – выдавила из себя Лариса.

– Ларочка, это Борис Петрович, твой сосед. И доктор, – зачастила подруга. – Я волновалась, звонила тебе, ты не отвечала. Я сюда приехала, а у тебя дверь закрыта. Я стучала, а тут Борис Петрович вышел. Он помог мне дверь открыть. Мы тебя в душе нашли.

– Да-да, именно так, – подтвердил мужчина. – Я всё-таки рекомендую поехать в больницу.

– Нет… – качнула головой Лариса. – Не хочу…

Борис Петрович покачал головой:

– Конечно, заставить я не могу, но так было бы разумней.

Он встал:

– Девушки, с вашего позволения я удалюсь к себе. Наташенька, уложите её поудобней и дайте чаю. Если что, зовите. И подумайте о больнице.

Когда сосед ушёл, Лариса рассказала Наташе о том, что с ней приключилось. Как обычно, подруга слушала, не перебивая.

– Лара, монстров не бывает, ты ведь и сама знаешь. Думаю, это всё коньяк. Сколько ты выпила? Кстати, от тебя до сих пор пахнет.

Наташа была очень практичной и, конечно, предложила самое разумное объяснение.

– У тебя синяки по всему телу, но ничего больше, никаких необычных царапин или укусов.

Лариса и сама уже думала, что ей всё почудилось. Окончательно успокоившись, она вскоре уснула. А Наташа, прикрыв дверь в кухню, ещё долго пила чай и рассматривала странный, похожий на зуб, осколок, который она подобрала с пола в ванной, рядом с Ларисой. Она не стала показывать его ни подруге, ни доктору. В конце концов, это мог быть и просто кусочек эмали, отколовшийся от раковины, на которую пришёлся удар тяжёлой насадкой для душа. Так зачем лишний раз пугать людей?

Мой человек

Когда я увидела его в первый раз, он возился с ключами у двери. Обычный мужчина с печальными глазами и поникшими плечами. Его руки дрожали, когда он открывал дверь. Я парила в коридоре и наблюдала за ним, как наблюдала за многими другими в этом доме после моей смерти.

Но с этим человеком что-то было не так.

Даже я ощутила безысходность, которой от него веяло. Я привычно проплыла за ним в квартиру сквозь дверь, когда он закрыл её за собой.

В квартире царил беспорядок – не тот обычный, который бывает там, где живут люди, а запущенность, говорящая о безразличии. В раковине громоздилась посуда, на столике у дивана засохли пятна от пролитого кофе, стулья были завалены одеждой. Он поставил коробку у двери и направился прямиком на кухню, открыл холодильник лишь для того, чтобы со вздохом закрыть его снова.

"Тебе нужно поесть", – сказала я, хотя знала, что он меня не слышит. Никак не удавалось избавиться от привычки разговаривать с живыми, как будто они могли мне ответить. В большинстве случаев я оставалась на несколько дней, а затем уходила, чтобы наблюдать за другими жизнями, другими историями. Но в этот раз что-то заставило меня остаться.

Каждый день я ждала у двери, когда он вернется домой. "С возвращением", – говорила я, и он проходил прямо сквозь меня. Я сидела за кухонным столом, пока он ел разогретый в микроволновке ужин, и спрашивала его о том, как прошёл день. Иногда он смотрел в мою сторону, сквозь меня, и мне нравилось представлять, что он слушает.

Из фраз, которые он шептал сам себе, из редких разговоров по телефону я узнала его историю – она была банальна настолько же, насколько удручала: жена ушла к его другу, а он никак не мог это пережить, стал избегать семью и друзей, начались проблемы на работе. "В офисе ужасно, – бормотал он, гоняя еду по тарелке. – Светлана Петровна всё время смотрит на меня как на бездомного щеночка". Я сочувственно кивала, хотя он и не мог меня видеть. "Ну что они все от меня хотят? Пусть уже оставят меня в покое!" – морщился он после редких звонков от тех, кто ещё не махнул на него рукой. Я пожимала плечами.

И всё это не давало мне уйти.

Вечерами я сидела рядом с ним на диване, пока он бездумно переключал каналы. "О, мне нравится этот!" – иногда восклицала я, а он иногда задерживался на канале дольше обычного, и мне хотелось верить, что это не просто совпадение.

Когда он ложился спать, я проводила по его волосам рукой – как это делала моя сестра, когда я была маленькой. Конечно, я не могла дотронуться до него – моя рука прошла бы насквозь, – но всё равно повторяла этот жест. "Спокойной ночи", – шептала я, наблюдая, как он ворочается с боку на бок, пока наконец не засыпал.

Так проходили недели, и я начала замечать небольшие изменения. Он начал чаще мыть посуду. Иногда готовил настоящий ужин, а не просто разогревал замороженные блюда. Иногда он даже улыбался, хотя лишь одними губами – глаза так и оставались печальными.

Затем наступил вечер, который всё изменил. Он вернулся домой позже обычного, совершенно опустошённый. Я наблюдала, как он плюхнулся на стул за кухонным столом, даже не потрудившись разогреть ужин.

– Как прошёл день? – спросил я, как обычно.

– Ужасно, – машинально ответил он и замер на полуслове. Краска отхлынула от лица, когда он медленно оглядел пустую кухню.

– Кто здесь? – спросил он дрожащим голосом.

Я замерла, хотя он всё равно не мог меня видеть. А ещё показалось, что бешено заколотилось сердце, которого у меня больше не было, – впервые после смерти кто-то меня услышал.

Он покачал головой и нервно рассмеялся. "Отлично, теперь я разговариваю сам с собой", – пробормотал он, но я заметила, что он испугался.

Именно в тот момент всё начало меняться, хотя никто из нас ещё не знал об этом – именно в тот момент я начала проникать, просачиваться в его мир. В квартире что-то изменилось, воздух казался другим, более материальным для меня. Я обнаружила, что могу делать то, чего не могла раньше, – сначала небольшие вещи. Когда я говорила, бумаги слегка шелестели. Когда я проплывала по комнатам, занавески колыхались, словно подхваченные легким ветерком.

Он замечал эти изменения. Это было видно по тому, как его взгляд задерживался на потревоженных предметах, как он останавливался на полпути, когда входил в комнату. Иногда он качал головой и бормотал что-то о сквозняках, но иногда стоял совершенно неподвижно, словно пытаясь уловить ускользающие звуки.

Однажды вечером, когда он смотрел телевизор, я сказала, усаживаясь рядом с ним на диван: "Этот актер ужасен. Тот, в оригинальной версии, был намного лучше".

Я увидела, как его рука напряглась на пульте дистанционного управления. Затем он нервно рассмеялся: "Я мог бы поклясться, что слышал что-то…" Я затаила дыхание – остатки рефлексов, наверное, хотя мне уже несколько месяцев не нужно было дышать. Он быстро переключил канал, но я заметила, что он то и дело поглядывает на пустое место рядом с собой.

После этого такие случаи участились. Однажды он проспал, собирался впопыхах, а когда уже одевался в коридоре, я заметила, что он забыл кое-что. "Ты забыл папку с презентациями", – сказала я. Он замер. Затем заглянул в комнату и уставился на свой рабочий стол. Папка была там. Было немного смешно наблюдать, как он медленно идёт к столу, как берёт папку дрожащей рукой, как пятится к входной двери.

Я начала экспериментировать со своими способностями. В конце концов, сосредоточившись как следует, я смогла передвигать легкие предметы – скрепки, колпачки от ручек. Это меня изматывало, а ведь я всегда думала, что призраки не могут уставать. Однажды мне удалось выложить скрепками слово "Привет". Заметив его, он долго стоял неподвижно, а потом прошептал: "Я схожу с ума. Мне нужно поговорить с кем-нибудь об этом".

"Ты не сумасшедший, я здесь", – попыталась возразить я.

Он потёр лоб, прикрыл глаза и снова зашептал: "А если я не схожу с ума, то впору начинать верить в призраков. И я не уверен, что хуже".

Я хотела сказать ему, что не все призраки страшные, не все остаются, чтобы отомстить, некоторые, как я, остаются… Просто остаются, чтобы побыть среди живых ещё немного. Но он по-прежнему меня не слышал.

Переломный момент наступил во время грозы. Я не боялась гроз, когда была живой, я ненавидела грозы с того самого несчастного случая, когда стала призраком. А та ночь была особенно ужасной. Молнии резкими вспышками освещали квартиру, и каждый удар грома заставлял меня вздрагивать. Машинально свернувшись калачиком, я затихла на своём обычном месте на диване рядом с ним.

– Пусть это прекратится, – прошептала я, прижимая колени к груди.

Он резко повернул голову в мою сторону:

– Что это? Тут кто-то есть?

Я постаралась вложить в ответ всю свою энергию:

– Да.

Он вскочил с дивана, резко развернувшись лицом к тому месту, где я сидела. И впервые с тех пор, как я начала наблюдать за ним, мне показалось, что его взгляд сфокусировался прямо на мне. Не за мной, а на мне.

– Боже мой, – выдохнул он.

Я замерла, боясь, что любое движение может разрушить то, что сейчас происходило.

– Ты меня видишь? – спросила я.

Он прищурился, слегка наклонив голову:

– Я вижу… вижу какое-то мерцание. Кто… что это?

Я еле сдержала рыдания – не подозревала, что призраки способны плакать.

– Я тут… составляю тебе компанию, – сказала я. Честно говоря, я совсем не думала о том, что я скажу, когда он меня увидит.

Он снова опустился на диван, но в самый угол, стараясь оставить как можно больше пространства между собой и тем местом, где я сидела.

– Я думал, что схожу с ума, – прошептал он. – Все эти недели я что-то слышал, что-то ощущал…

– Ты не сходишь с ума, – заверила я его. – Я просто… ты просто наконец меня увидел.

Снаружи громыхнуло, заставив меня подпрыгнуть. Машинально он потянулся ко мне, словно желая успокоить. Его рука прошла сквозь меня, и я увидела, как он вздрогнул от холода, который ощутили его пальцы.

– Ты боишься грозы? – задумчиво спросил он.

– Да, – ответила я. – С тех пор… с тех пор, как погибла во время одной из них.

Молчание повисло в воздухе между нами, но теперь оно было совсем другим – теперь его можно было нарушить в любой момент. Он только что разговаривал с призраком – с настоящим призраком, и ему нужно было время, чтобы это принять.

После той ночи его – и моя – жизнь стала более яркой. Так могли вести себя близкие люди. Приходя домой с работы, он улыбался в ответ на "Привет", которым я встречала его в коридоре. За ужином рассказывал, как прошёл день. Потом садился на свое обычное место на диване, а я устраивалась рядом. Он говорил, что иногда видит меня ясно – серебристый силуэт в форме девушки, а иногда просто было ощущение присутствия.

– Расскажи мне о себе, – попросил он однажды вечером. – Я живу рядом с призраком, а даже не знаю твоего имени.

– Надежда, – сказала я и наблюдала, как он беззвучно произносит моё имя одними губами. – Мне двадцать два… было двадцать два, когда это случилось. Я только что закончила институт, вся жизнь была распланирована, – я тихонько засмеялась. – Во всяком случае, я так думала.

– Как это случилось? – мягко спросил он.

Я прижала колени к груди – привычка с детства, которая осталась со мной и после смерти.

– Я ехала домой с собеседования. Дождь был такой сильный, и я решила взять такси, чтобы не мокнуть по дороге к автобусной остановке. Помню, как сверкнула молния, а затем… – я пожала плечами. – Говорили, что на машину упало дерево. По крайней мере, все произошло быстро.

Он надолго замолчал.

– Мне жаль, – наконец сказал он. И я почувствовала, что он сказал это искренне.

– Мне тоже, – я попыталась улыбнуться. – Но так было суждено.

В течение следующих нескольких недель мы очень много разговаривали: о своей жизни, надеждах, мечтах. И горестях, конечно. Я рассказала ему о своей семье – о родителях, которые до сих пор каждое воскресенье оставляют цветы на моей могиле, о сестре Кате, которая бросила аспирантуру после моей смерти, не в силах справиться с горем.

– Почему ты не отправилась к ним? – спросил он однажды вечером. – Почему не попыталась связаться с ними так же, как со мной?

Я покачала головой

– Я не могла. Наблюдать за их горем было… это было бы слишком. И это было бы жестоко по отношению к ним. Им нужно исцелиться, двигаться вперед. Чтобы их не преследовало то, что они потеряли.

– Зато ты решила преследовать меня, – пошутил он. Хороший признак.

– Я подумала, что тебе кто-то нужен, – ответила я. – Возможно, и мне тоже.

Именно тогда я впервые заметила, что мои руки стали чуть более прозрачными, чем обычно.

С каждым днём меня становилось всё меньше. Стало сложно выполнять всё то, чему я научилась – передвигать предметы, разговаривать. Но по мере того, как мое присутствие в этом мире уменьшалось, его жизнь, казалось, становилась сильнее, насыщеннее. И это меня очень радовало. В конце концов, призраки не должны оставаться в мире людей вечно.

Он стал чаще выходить на улицу просто так, на прогулку, возобновил общение с друзьями. Иногда он даже смеялся – настоящим смехом, который отражался в его глазах. А моего времени оставалось всё меньше.

Однажды вечером мы сидели на наших обычных местах, и я поняла, что сегодня исчезну.

– Думаю, мне пора, – сказала я.

Он ничего не сказал, но как-то сник и вздохнул – он не хуже меня понимал, что происходит.

– Хочу тебя попросить кое о чём, – сказала я. – Моя семья… помоги им. Они так страдают, особенно Катя.

Он молча кивнул.

– Найди их. Съезди в воскресенье на кладбище, они бывают там каждое воскресенье. Это новое кладбище, сразу за городом. Поговори с ними. Скажи им… – я помолчала, подбирая слова. – Скажи им, что не горевать – не значит предать. Что двигаться вперед – не значит забыть.

Я видела, что он изо всех сил старается сдержать слёзы. Наконец, он справился с собой и ответил:

– Я сделаю это. Обещаю.

– И еще кое-что, – добавила я, понимая, что с каждой секундой всё больше превращаюсь просто в туман. – Постарайся стать счастливым. Ты этого заслуживаешь.

– Наденька, – тихо сказал он, протягивая руку туда, где сидела я. Его рука прошла сквозь меня, уже не ощущая моего присутствия. – Спасибо.

Я улыбнулась, хотя он уже не мог это увидеть.

– Прощай, – прошептала я и исчезла.

***

В следующее воскресенье он отправился на новое городское кладбище. Найти их оказалось не трудно – семейную пару лет пятидесяти и молодую женщину со знакомыми чертами лица. Он тихонько подошёл к ним и сказал, что знал Надежду.

Катя подняла на него глаза, которые так сильно напоминали глаза сестры, и он увидел в них ту же смесь безысходности и надежды, которую не так давно испытывал сам. Пока они разговаривали, тёплый ветерок пошевелил цветы на могиле, и где-то, на грани слышимости, ему показалось, что он уловил эхо знакомого смеха.

Молчание

– Ну и погода… – пробормотал Витя и тихонько выругался: несмотря на работающие на максимальной скорости "дворники", видимость была ужасной. Если бы он не пообещал сестре забрать её с вечеринки у подруги, ничто не заставило бы его сесть за руль в такую погоду, да ещё и поздним вечером. Хорошо, не нужно было торопиться – они договорились на 11, сейчас было без пятнадцати, а проехать оставалось всего один квартал.

Скорость была черепашьей, потому Витя успел затормозить, когда наперерез машине с тротуара бросилась маленькая тёмная фигурка. Он не успел выбрать из машины, как задняя дверь отворилась, и внутрь скользнула сестра.

– Светка, ты что, с ума сошла? – возмутился Витя. – Чего под колёса бросаешься? Случилось что-то?

Он поправил зеркало заднего вида и нахмурился, разглядывая съёжившуюся девушку. Она молчала. Витя пожал плечами:

– Ну, не хочешь говорить, не надо.

Он знал, что сестра скоро не выдержит и выложит всё. Он помнил себя в её возрасте – сплошные "качели", то буйная радость, то мрачные размышления о бессмысленности жизни. Светке повезло, что у неё был он, старший брат, с которым всегда можно было поделиться всем.

Ехать было не близко – жили они в примыкающем к городу коттеджном посёлке. Витя осторожно вёл машину, посматривая на сестру в зеркало. Её состояние беспокоило всё больше – Света молчала уже полчаса, для неё невообразимо долго.

– Как прошёл вечер? Ты передала Маше мои поздравления? Она уже ощущает себя взрослой? – Витя снова попытался завести разговор с сестрой.

Светкиной подруге сегодня исполнилось шестнадцать, первой из их компании. Но сестра не отвечала. "Ладно, не буду лезть, сама расскажет, в чём дело, когда из кокона вылезет", – подумал Витя. Он включил радио, покрутил ручку, но на всех станциях были ужасные помехи. В тишине ехать не хотелось, но и в доносящемся из динамиков шипении радости тоже было мало. Как назло, он забыл дома диск, на который записал новую подборку.

Наконец, они доехали до дома. Витя, захватив телефон с подставки, выбрался из машины, а сестра замешкалась. Он заглянул в машину:

– Света, ну хватит уже. Что на тебя нашло? Всё равно тут нельзя оставаться, пошли в дом.

Уговаривать сестру, стоя под проливным дождём, не было никакого желания, и он направился к дому. Уже на крыльце он оглянулся. Странно, он не слышал, как захлопнулась задняя дверь, но сестра, сгорбившись, шла за ним метрах в десяти.

Витя уже был в прихожей, когда зазвонил его телефон.

– Привет, пап. Я думал, ты уже спишь. Погоди, ты где? Что? Но она… Я только что…

Вмиг заледеневшей рукой Витя толкнул входную дверь – на дорожке никого не было.

– Да, я сейчас приеду…

Как в тумане он пошёл обратно к машине. Уже оказавшись на сиденье, он обратил внимание на мигающее на экране смартфона уведомление о непрочитанных сообщениях и пропущенных вызовах. 10 сообщений и 5 вызовов от сестры. И одно голосовое. Как он мог их пропустить? Ведь телефон всё время был у него перед глазами на подставке.

Витя читал сообщения и чувствовал нарастающий внутри него ужас. Поначалу ничего особенного в них не было – обычная болтовня о том, как круто у Машки. И вдруг всё изменилось.

"Витя! Тут повсюду дым!"

"Мы не можем открыть дверь!"

"Окно не открывается!"

"Нечем дышать".

Машинально Витя нажал значок голосового сообщения. Сдавленный голос сестрёнки: "Я люблю тебя". Время – 10:45.

Витя не помнил, как доехал до дома Маши. Там его встретил отец с рассказом о трагедии. Витя слушал, как во сне. Краем сознания он уловил, что из-за замыкания в проводке в квартире Маши начался пожар. Семеро находившихся там подростков оказались заблокированными в одной из комнат. Никто не выжил.

В крематории

То, как я успел поработать целых две недели подсобником в крематории, я, наверное, не забуду никогда. Прошло пятнадцать лет, а я до сих пор просыпаюсь в холодном поту от ночных кошмаров, навеянных жуткими воспоминаниями из прошлого.

Тогда, из своего захолустья, я приехал устраиваться оператором станка с ЧПУ на завод, мне обещали забронированное место и неплохой оклад. Но возникла какая-то несостыковка с документами, и на работу брали, но только через две недели. А поскольку я уже снял квартиру и просто так не хотел бездельничать или, тем более, возвращаться в опостылевший райцентр, я купил газету с трудовыми вакансиями и буквально сразу нашёл лёгкую, как мне показалось, подработку в крематории. Это заведение совсем недавно открылось, и персонала остро не хватало. Да и побаивались люди с трупами дело иметь, пусть их и привозили, большей частью, в закрытых гробах и открывали крышки только на момент прощания с родственниками. Всяких неприметных личностей, типа бомжей и забулдыг без имеющихся родственников, просто отправляли в кремационные печи, без всякого пафоса. Последних в основном сжигали ночью, так как провожающие отсутствовали. В общем, всё чётко по графику.

Я считал себя крепким парнем, не только физически, но и нервно: психически, то есть. Думал, что мне поплевать на остывшую и неподвижную человеческую плоть. Работа как работа. Собственно, так и было первые полторы недели, пока не настала та самая смена.

Как писал выше, я был помощником, а старшим у меня на время короткого трудового контракта значился хитроватого вида сухонький старичок, которого звали Пётр Глебович. Или просто Глебыч, как он сам просил себя называть. Мужик крайне весёлый, что не особо соответствовало печальному месту работы. Глебыч постоянно зубоскалил на тему смерти, покойников и тому подобного. Изо всех сил он делал вид, что ему всё равно, что его тоже когда-то (а ему было за 70) запихнут в одну из пяти печей. Ну и выпивал он, конечно, хотя правилами у нас это категорически воспрещалось. Но на него это правило вроде бы как и не распространялось. По крайней мере, я ни разу не видел, чтобы начальство ему устраивало выволочку за это нарушение. Пытался и меня подпаивать, но я держался подальше от алкоголя, так как был в моей жизни период, когда бы ещё немного и ох…

Первые смены я только наблюдал, как умело орудует Глебыч, подкатывая гробы к металлическому зеву то одной, то другой печи. Кстати, там я узнал, что трупы горят очень долго, от полутора до двух часов. И кости не сгорают до конца, их потом выгребают специальным совком и отправляют в кремулятор, где их окончательно измельчают в порошок. Вот после этого прах идет в урны и отдается родственникам или просто перевозится в колумбарий.