Фобос

Дверь, как и прежде, не закрыта, но Илья всё равно каждый раз прилагал немало усилий, чтоб открыть её – деревянная дверь советских времен плотно сидела на петлях. Вот и сейчас Илья по привычке взял ручку и сильным одним рывком открыл дверь. Раздался знакомый вибрирующий скрипучий звук. За этой, покрытой красным лаком дверью, была ещё одна, чёрная. Открыв её, Илья тут же встретился с приятным взглядом отца.

– Ого! Ну ты зарос! Похож на сморщенную волосатую картошку! – усмехнулся отец.

С ним невозможно было не согласиться. Илья снял обувь и, раскрыв в улыбке рот, подошел к отцу.

– Лучше веди меня на чай и шахматы и расскажу почему на роже такой бардак.

Владимир Александрович Бродский (при рождении Климов) был ниже Ильи сантиметров на двадцать и смотрел на него снизу вверх, чему совершенно не смущался. Потому что знал, что для своих пятидесяти пяти выглядит отлично. Он был седым, короткостриженым крепким мужчиной с чёрными усами. Илья иногда думал, что отец их красил.

Владимир хлопнул сына по плечу и, улыбаясь, пошел на кухню. Его квартира была пусть и современного покроя, но по духу оставалась чисто советской. В ней было три комнаты. Большая расположилась сразу перед входом. Ещё две маленькие были справа. Чтобы войти в них, нужно было пройти по коридору к глухой стене и повернуть налево – в бывшую детскую, или направо – в спальню. В одной из них, еле слышно, пел Магомаев. «Дальние дали… Подаришь прибой…».

Илья повесил куртку на вешалку, и сразу прошел вслед за отцом мимо санузла к кухне. Кухня представляла собой тёмную комнатку, где вечно светила люстра. На столе стояли две кружки горячего чая, зефир и шахматная доска. Всё это отец страшно любил. Чего уж говорить, Илья тоже.

– Сегодня ты чёрный, – усмехнулся отец.

– Я не против.

Отец сделал первый ход и заговорил:

– От тебя несет перегаром и просто воняет. И так уже вторую неделю. Что происходит?

Илья сделал свой ход. Отец, не помедлив ни секунды, сделал новый.

– Я не пил эту неделю. Откуда ты запах уследил?

– А ты костюм-то менял?

Илья сделал ход уже не пешкой, а конём, разыгрывая одну из своих любимых партий.

– Не менял, ты прав.

Отец снова сделал ход. Как делал это всегда, не думая.

– И рожу ты не брил. Что с тобой, Илья?

– Да так, просто повода нет. – Илья сделал ещё один ход, снова конём.

На сей раз отец поднял брови и уставился на доску. Хмуря брови, он смотрел на неё, и Илья почти слышал, как шевелятся нейронные связки в голове отца. Он смотрел на него и думал о старости. Он думал, что хотел бы состариться как он. Видеть, что силы не покинули тебя, спина не сгорбилась (в чём он уже промахнулся) и понимать, что многое ещё впереди.

С другой стороны, он не хотел никакой другой старости. Господи, если б так можно было, то, как только поняв, что он превращается в нечто бесформенное и сморщенное, Илья же принял эвтаназию. Черт побери, когда лев стареет он всё ещё лев, но, когда стареет человек, он на себя уже не похож. Потому что он не должен столько жить – эволюцией это не предусмотрено. Илья всегда смеялся над теми инфопроститутками с накаченными губищами, которые трындят про продление жизни через правильные продукты, спорт и так далее. Да, он верил, что некоторые вещи в жизни могут улучшить ее качество, но вот продлить… Ради чего? Увидеть, как перенаселение приведет к коллапсу по всей планете? Начать срать под себя? И это если повезёт. Бывает ведь и деменция, при которой пол жизни пропадает в никуда.

Отец всё ещё думал над ходом, который сделает дальше. Илья знал, что отец уже проиграл – сейчас он сделает ход, который Илье и нужен и тогда он перекроет отцу все выходы и входы. Но отец всё-таки любил проигрывать. Он любил, что его обыгрывает родной сын, а значит исполняет главную мечту любого отца, мечту о том, что воспитанный тобою сын оказывается лучше тебя. Наконец он поставил коня именно на то место, о котором Илья думал. Теперь партия побежит к новому раунду. Илья сделал свой ход.

– Этот повод… Тот, о котором я думаю?

Отец сделал новый ход, быстрый и необдуманный. Илья же медлил.

– О каком поводе ты думаешь?

Новый ход и тут же ответ от отца. Всё идёт по плану Ильи.

– Я знаю про Маргариту. – Илья оторвал взгляд от доски. Увидел жесткий взгляд отца. – Даже не смотри на меня так. Думал, я ничего не видел? Запомни навсегда, Илья, родители всегда видят перемену в своих детях, даже незаметных. Я и сейчас вижу, как у тебя щёки загорелись.

Отец усмехнулся, снова уставившись в доску, а Илья взгляда с него не мог свести. Стало как-то противно на душе.

– Живи как хочешь, Илья, но о ней забудь. Как я Сашке в глаза смотреть буду? – он говорил негромко и спокойно, но все его слова пронзали Илью в самое нутро. Отец говорил о его двоюродной сестре, Маргарите, и своём брате (её отце) Александре.

– Он ведь уголовник в бегах. Когда ты вообще в последний раз его видел?

Владимир Бродский промолчал и даже глазом не повёл. Закрытая тема. Давняя душевная боль. Два брата – один полицейский, другой – поднявшийся в девяностые киллер.

– И где твой ход? – спросил отец, не глядя на Илью.

Илья посмотрел на доску отсутствующим взглядом, измерил её, вернулся к своим мыслям о ходе партии и поставил королеву, куда ему нужно было – ближе к середине. А затем спросил о том, что вызвало в отце старые мысли. Мысли об умершей жене.

– Ну… А ты выбирал кого любить, м?

Отец поднял голову и вдохнул, чтобы ответить сразу, но вдруг остановился. Взгляд его потускнел. Он снова вздохнул и заговорил, всё также смотря в никуда:

– Нет… Твоя мама была прекрасным человеком. Мы познакомились в общежитии и как бы родственниками не были…

– Ой, пап, давай не будем об этом… – Илья фыркнул, скукожился, словно на морозе и отвернулся от него.

– Я тебе серьёзно говорю. Лучше будь как все и не ведись на это дурацкое чувство.

– Я и не ведусь… У меня это всё не из-за неё вовсе.

– Из-за прошлогодней командировки?

– Нет. У меня была девушка, отец, – назвать девушкой сорокалетнюю женщину, конечно, язык не поворачивался, но отцу не нужно знать подробностей. – Просто сейчас… У нас всё прекратилось.

– О! – махнул рукой отец. – Это пройдёт. Их на свете Легион, так что забудь.

Он вновь склонился над доской и принялся за изучение доски. Илья смотрел на отца и думал о его наставлениях и советах. Вдруг невольно усмехнулся.

– Ты чего? – отец сделал новый ход.

– Да так. Ты, конечно, ерунды не говоришь и советы дельные даешь… А вот тебе кто-нибудь советовал фамилию не менять?

Владимир поднял глаза… Суровый взгляд прошелся по Илье и остановился на его смеющихся глазах.

– Давай-ка, в душу старику не плюй… Тоже, нашелся мне… Как и мать твоя, коммунистка. Я этого человека уважал и потому фамилию его взял! Не нравится – меняй, Илья. Выбор твой… – он опустил взгляд, расстроившись.

Илья улыбнулся и, протянув руку над столом, хлопнул его по плечу.

– Не напрягайся. Я пошутил.

– Угу… – Владимир делал вид, что думает над партией.

– Скоро у меня новая командировка. Твой рюкзак ещё живой? – Илья решил перевести разговор в более спокойный тон. Он любил спорить с отцом, но доводить до крайностей не хотел.

– А что с ним сделается? Он вечно живой. – голос Владимира оживился. Он поднял взгляд к сыну. – А куда едешь-то?

– Недалеко от Сочи есть местечко. Удалось договориться с начальством.

– А… Это хорошо. Может солёный воздух из тебя всю дурь выветрит.

Илья снова улыбнулся, но даже представить не мог, насколько отец окажется прав.

Он сделал новый ход.

– Мат, – королева Ильи, о которой отец забыл, перегородила королю все пути.

Владимир Бродский поднял брови, как бы удивившись, но губы его расплылись в широкой улыбке.

– Теперь я негр, получается.

– Теперь ты.

Они поменялись сторонами доски.

Шел пятый час субботнего вечера.

Ближе к восьми часам, когда партия пошла на шестой круг, а чай на восьмой, Илья задумался о возвращении домой. Сделав очередной ход, Илья достал телефон и посмотрел стоимость такси до дома. Слишком дорого. Отец снова задумался и не видел, как Илья закрыл глаза, размышляя о дальнейших планах. А они появились. Поблизости, буквально через две улицы, стоял бар, «Пипл бар», в который он любил заходить. Цены приемлемые, персонал дружелюбный. Но ему надо собираться домой, пусть и на автобусе, но домой. У него есть сила воли. Точно есть.

Отец сделал новый ход, но Илья ему не парировал. Он протянул отцу руку.

– Давай на ничью. Мне собираться надо.

Владимир Бродский хохотнул и пожал сыну руку.

– Ты пока допивай – я рюкзак принесу. – он встал и вышел с кухни. Илья же последовал совету отца и допил чай, надеясь, что он станет последним крепким напитком на сегодня. Илья надеялся, что не услышит манящий голос бара, который как на зло будет стоять прямо напротив автобусной остановки.

– Ну вот и он, родимый, – отец вернулся на кухню с выцветшим серо-зелёным рюкзаком. Он держал его раскрытым, так что запах старой пыли ударил Илью в нос и вызвал зуд. – Ещё с армии со мной.

Илья вспомнил, как уезжал с этим же рюкзаком в командировку год назад. Вспомнил суровую глухую тайгу и прочие «прелести» той поездки. По телу пробежала дрожь, но Илья смог её приглушить. Он встал и взял рюкзак.

Они попрощались. Попрощались без обиняков и подозрительных намёков. Иногда Илье казалось, что их вечные перепалки в начале разговора всегда как бы выводят из них напряжение, все накопившиеся упрёки друг к другу и способствуют нормальному диалогу в дальнейшем. Так было и в этот раз, поэтому Илья выходил от отца, желая снова взяться за партию в шахматы.

– До скорого! – Илья поднял руку уже в подъезде.

– Смотри не грохнись! А то света нет! – отец стоял в дверях и следил, как Илья спускается. И только оказавшись на первом этаже, Илья услышал, как дверь с грохочущим скрипом закрылась. И только сейчас он осознал, что сможет прийти к отцу только через месяц. А то и через два.

На душе стало паршиво.

Улица встретила его снегом. Илья даже не заметил его, пока гонял чаи и фигуры по доске. На улице снег, а он в костюме и весенней курточке. Отлично. Он повернул от подъезда в переулок. Прошел по нему, петляющему между старых деревянных зданий, и вышел на улицу имени Ленина. В каждом уважающем себя российском городе есть эта улица или проспект, что роднит между собой и Москву и Анадырь. И Омск.

Илья точно знал, куда идти. Ближайшая остановка налево, метров двадцать, за стройкой. Он прошел мимо вечно строящегося здания и увидел, как отходил от остановки его автобус. Илья даже не бежал – всё равно было поздно. По правде, его остановило не только это, но и страх. Страх оказаться смешным. Бегущий под снегом мужчина с нелепым рюкзаком за спиной – прекрасный объект для насмешек. На остановке стояло человек пять, так что Илья точно стал бы объектом для злобной улыбки. Он прошел мимо остановки, отдалился от неё. Пусть и под снегом, но не рядом с людьми. Он достал сигарету, желая согреться. Бережно прикрыв сигарету ладонью, он поджёг её и затянулся. Стало лучше. Он посмотрел на дорогу, остановку и вдруг… взгляд его зацепился за «Пипл бар». В окнах горел свет, веселились люди, плескалось пиво, Илья даже видел тёмный уголок за широким окном, куда бы он мог сесть… Но он отвернулся. Ну уж нет: пусть ему ждать автобус минут двадцать, пусть не хочется тратить деньги на такси, пусть новый литр пива кажется столь приятным, всё пусть. У него есть сила воли… Илья снова, как бы невзначай глянул на двери бара.

У него есть сила воли.

Это точно.

Почему-то было шумно. Невнятное гудение сокращало свою тональность и снизошло до писка. Он, в свою очередь, оказался таким громким и таким противным, что Илья проснулся.

Он встретил темноту. Странно. Он ведь открыл глаза… Неужели зрение пропало… В панике он перевернулся и зарычал, прикрыв глаза рукой. Свет ударил по глазам – это стало последней каплей. Пульсирующая боль всё нарастала с каждым новым ударом сердца. А билось оно часто. Илья замычал и повернулся, не зная, что лучше – лишиться зрения или терпеть такую боль. Что вчера было? Он даже не хотел напрягаться и вспоминать то, что произошло после перехода на другую сторону улицы, в бар. Амнезия будто покрыла не только первую кружку пива, но и зацепило всё, что было до. Илья решился заново открыть глаза. Горела люстра. Господи, зачем он её включал вообще? Мучаясь от подступившей жажды, он встал, сразу выключил свет и направился в ванную. По пути успел заметить, что рюкзак стоит у входной двери, весь набитый бутылками. Илья остановился. Неужели он столько выпил? Или он… Он посмотрел на костюм, в котором проспал всю ночь и ужаснулся – грязный и воняет. Похоже, подумал Илья, он так напился, что побираться пошел. Пошел неизвестно зачем. Задавая себе вопросы, на которые он не мог ответить, Илья зашел в ванную, где надеялся смыть прошедшую ночь и постирать костюм.

В течении всего оставшегося дня он, закинувшись анальгином и последней бутылкой пива, приводил квартиру в порядок. Наконец смог добраться и до рюкзака. Бутылки весело бренчали и жутко пахли, словно умерший алкаш. Илья порылся в кухонном гарнитуре и смог найти чёрный мусорный пакет. Туда все бутылки и пошли. Ближе к вечеру, когда голова почти перестала болеть, он вынес мусор и немного подышал свежим морозным воздухом. Вернувшись, Илья собрал самый минимум вещей и повесил на дверцу шкафа комплект его любимого бежевого костюма.

Он сел на расправленный диван и посмотрел в открытый, забитый до отказа рюкзак и подумал, что он мог забыть. Вещи, гигиена, любимая кружка с жирафами, блокноты и прочую хрень для работы, всё вроде взял. Илья не любил работать с ноутбуками, считая, что, работая с ними потеряет не только спину, но и зрение. Хотя, он часто ловил себя на самообмане – он хотел бы работать с гаджетом, который мог бы упростить ему жизнь. Ему просто не хватало на него денег. Он лёг и, задумавшись, понял, что забыл сделать.

Илья схватил телефон, но тот оказался разряженным. Подключил к зарядке, подождал, пока белый экранчик загрузки сойдёт, а затем зашел в список контактов. Он был рад, что никто ему не звонил и никто его не терял (правда, потерять его мог только отец), но испугался, увидев двадцать два исходящих звонка. И звонил он, конечно, одному контакту, который значился как «почти она». Илья в ужасе отбросил мобильник. Не только потому, что звонил столько раз бедной женщине, а своей мерзкой натуре. «Боже мой, – подумал он, – это ведь неправильно. Чудовищно неправильно». Он положил ладони на лицо, повернулся на бок и не заметил, как мысли о ней, той женщине на другом конце города, перетекли в сновиденье.

Илья видел всё близко и слишком реально. Он видел, как приближается к ней, женщине, в одиночестве сидящей у бара. Он узнал её чёрные волосы по плечи, её оранжевое лёгкое платье. Сейчас он подойдёт к ней, она обернётся и покажет своё лицо. Острый чуть приподнятый нос, очки с тонкими линзами, решительные карие глаза и конечно же чёрная родинка на правой скуле. Он обожал всё это и хотел увидеть. Он подошел к ней, положил руку на плечо. Женщина обернулась, но вместо её лица было другое. То лицо, о котором Илья не имел право мечтать. В душе нарастал ужас. Она, его запретная муза вдруг прошептала:

– Теперь я та самая?..

Он проснулся и отчётливо помнил увиденное. Илья приподнялся, слушая писк будильника и вдруг смутился. Сон пропадал – распадался на осколки и растворялся словно кофе в кипятке. Остался только один не ускользнувший образ. Лицо его далёкой, запретной любви вместо лица той женщины, которой он звонил половину прошлой ночи. Не очень хорошее начало командировки. На часах было шесть ноль-ноль. Небо за окном окрашивалось в светло-синие краски. Скоро поезд. Пора вставать.

Глава 7

Глупость

Я никогда и ни о чём у Господа не просил. Даже когда умирал мой брат, даже когда умирал мой отец, я ничего у Господа не просил, потому как на всё воля Его. Он не забрал брата, но взял отца и путь так оно и будет. Но теперь я прошу его об одной вещи – убедить меня в ошибке. Пусть всё будет не так, как оказалось! Пусть её пульс снова усилиться! Пусть она снова начнёт дышать! Могло произойти всё что угодно… Я мог, поддавшись эмоциям, не ощутить слабый пульс её сердца… Вдруг я совершил убил его случайно? Вдруг он окажется ни в чём не повинен? Если это так… Да, муки мои будут страшны, но я с радостью обменяю их на правду – на то, что она выжила, а я ошибся. Хоть бы это оказалось правдой! Пусть случиться чудо… Иначе… Нет… Лучше буду думать, что ошибся… Но вдруг, о, Господи, но вдруг я ещё могу ей помочь!? Прошло не так много времени… Я должен вернуться! И я вернусь! Точно вернусь и всё будет, как прежде… Или нет.

Они зовут меня. Снова творить смерть.

Глава 8

Серое море

Илья любил кататься в плацкарте. И он не был мазохистом, вовсе нет: просто именно здесь, в плацкарте, прошла половина его детства. Словно циркачи, они всей семьёй катались по стране, в ту пору, когда отец служил в армии. Иногда Илья катался вместе с матерью на отдых, когда отец не мог к ним присоединиться. Двадцать лет назад они с мамой ехали по этой же дороге в Сочи. Сейчас же, Илья сидел на левой стороне вагона, на проходной, и смотрел в окно. Ему досталось самое дешевое место, оплаченное начальством. Ну и пусть, здесь даже лучше. Соседа сверху не было, а вот справа, на четырех полках сразу, расположилась типичная русская семья. Огромная женщина раскладывала еду на стол: жареную курицу, конфеты, салатики, супчики и прочее и прочее. Дети, сестра и брат, носились по вагону, и никакой силе было с ними не совладать. Мать утробно кричала на детей и параллельно резала хлеб. Отец же, тучный любитель пива, похрапывал на своей кровати, по-ребячески положив руки под щеку.

Илья смотрел на семейство и добродушно ухмылялся. Он прикрывался от них книгой, всё тем же недочитанным Достоевским, и вспоминал своё детство. Вспоминал и стыдился, потому что таким же образом бегал по вагону, не давая матери покоя, особенно когда отца не было рядом. Маленький безумец с мотором в заднице, он довёл мать до того, что веко её левого глаза начало дёргаться после очередной его шалости. Он запомнил этот момент. Запомнил, как смеялся. А теперь жалел. Если б он тогда мог понять ценность этого человека, то научился бы сдерживать свою энергию. Хотя, с другой стороны, он был всего лишь шестилетним мальчишкой с дефицитом внимания.

Понедельник подходил к концу. Солнце заходило там, перед лицом поезда. Завтра будет такой же день, что и сегодня. Среда и часть четверга будут такими же. Ну и хорошо. Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, погрузив эту часть Транссиба во мрак, Илья отложил книгу и краем глаза продолжил следить за соседями. Так, постепенно сомкнув веки, они и уснул, не раскладывая кровать.

Следующие полтора дня действительно не отличались от первого. Илья читал книгу, следил за семьей и посмеивался над ними. Это был такой же смех узнавания, когда видишь старого друга в новой компании. От такого смеха растекается теплота в душе. Илья чувствовал, что несмотря на мерзкую погоду за окном (во вторник их весь день преследовал ливень), поездка пройдёт хорошо, и он сможет забыться на берегу моря, а может даже избавиться от мерзких ступоров.

Но в ночь на среду ступор и дрожь настигли его. Илья снова не разложил кровать, пытаясь уснуть, но нежданные воспоминания нахлынули на него, когда Илья увидел во время краткой стоянки одинокий фонарь в глубине пустующей деревни. Такой же фонарь светил тогда, год назад, в такой же тёмной деревне, где прошла его первая командировка. Не сводя с фонаря взгляда, рука и челюсть Илья задрожали. Всё повторилось, как бывало и раньше. Очнувшись, Илья глянул на семейство и обрадовался, что всё её представители спали глубоким сытым сном. Но в эту ночь он уже не уснул.

Среда пролетела незаметно. Илья приближался к концовке «Униженных и оскорблённых» и не мог этому нарадоваться. Не потому, что ему не понравилось, а потому, что впереди был ещё один роман, «Игрок», который он запросто сможет осилить во время командировки. Семейство снова ело и спало, ело и спало. Ну, а младшая её часть бегала вдоль вагона. Под конец дня мальчик, которому было лет пять или шесть, убегая от сестры, столкнулся с книгой Ильи. Та упала, мать мальчишки завизжала, а Илья посмотрел пацану в глаза, улыбнулся и поднял книгу. Мать мальчика начала извиняться, но Илье было до её извинений всё равно – он глянул в глаза парня, который смущенно смотрел на него и подмигнул. И тихо продолжил читать книгу. Видимо ни парень, ни его нервная мать такого не ожидали и вернулись в свою часть плацкарта. Вечер у них прошел в тишине.

Наконец настал четверг. За окном поднималось солнце. Приближалось девять часов и тогда, подняв с наручных часов взгляд, Илья столкнулся с ним – с морем. С детства он запомнил его синим, приветливым и тёплым, но сейчас оно было серым, источающим прохладу. Вода отражала бескрайнее небо, будто сменившим краску с голубой на серую – настолько плотными и настолько плоскими были облака. Илья смотрел на море, ощущая, как в душе накапливается долгожданное спокойствие. Он далеко от всего. От женщины, которую почти любил. От тягомотной скучной работы. От памяти о тяжелом прошлом. Илья тут же ощутил, как от повреждённой ножом правой лопатки нарастает дрожь и бежит по руке. Но впервые за всё это время он смог забыться, вглядевшись в море и подумав о её холодных волнах.

Типичная русская семья, они же типичные плацкартные соседи собрались на выход, когда поезд остановился в Армавире. Отец и сын ушли первыми. Уходя, мальчик, что сбил Илье книгу, обернулся и помахал ему рукой. Илья ответил тем же. За главами семейства последовали и мать с дочерью. Стало пусто. Поезд приближался к конечной остановке. Илье предстояло высадиться на предпоследней.

Станция «Карто» ничем не отличалась от многих других, что видел Илья по пути. Небольшое здание вокзала находилось прямо посреди города. На перроне стояли люди, большей частью группками – снова семьи, которые, наоборот, ждали поездов домой. Илья стоял в синем мятом костюме и серой рубашкой под ним. За эти три с половиной дня он так и не побрился, но, похоже, рост волос достиг своего максимума, так что его щетина никак не поменялась. Пока он прислушивался к голосу перрона, Илья ощутил, насколько всё-таки теплее здесь, на югах, по сравнению с Омском. Когда Илья уехал, на родине было минус десять градусов. Здесь же температура варьировалась между десятью и пятнадцатью тепла. Хорошо, что он не взял куртку. Хотя, она всё равно бы не поместилась в его рюкзаке. Сам рюкзак он закинул на плечо и направился в здание вокзала.

Помещение встретило его гомоном сотен голосов и полумраком. Привыкнув, глаза рассмотрели привычный вид типичных старых вокзалов, которые были построены ещё в старые, имперские времена и десятки раз реставрированные. Мало окон – мало света. Много колонн и даже мозаики. Осмотревшись, Илья направился к выходу, зная, что там его должен ждать человек. Сослуживец его начальника, капитан Василий Крохин. Илья осматривался по сторонам и увидел его у металлоискателя. Бродский сразу узнал его по лысине, длинному носу и хитрой улыбке. Полицейский стоял в своей форме, уже изношенной и такой же мятой, что костюм у Бродского. Крохин заметил Илью и поднял руку.

– Лейтенант Бродский! – крикнул он.

– Вижу вас, вижу. – Илья подошел к нему, поставил рюкзак, пожал Крохину руку. – И я пока что младший лейтенант.

– Это не имеет значения, всё одно… Замятин был прав… Вас несложно узнать.

– По костюму?

– Да, по этому странному костюму и рюкзаку. Вы сочетаете несочетаемое.

– Такова моя бунтарская натура. – они посмеялись.

– Ну, пройдёмте на выход. Нас ждёт такси.

Они вышли на улицу, и Бродского снова настигли воспоминания. Вдоль всей привокзальной площади стояли ларьки, сидели старики и продавали кто на что горазд – всё, от одежды до сахарной ваты. Столько лет прошло, а здесь, на юге, будто ничего не изменилось. Крохин, поняв, что Илья отстал, обернулся к нему.

– Увидели что-то знакомое?

– Да. Будто снова в две тысячи седьмом.

– Я рад за вас. – Крохин спустился по лестнице к полицейской машине.

Илья последовал за капитаном, кинул рюкзак в багажник и уселся в «шкоду октавию». Новую, удобную машину. На родине он таких не видел. Он сидел рядом с Крохиным на пассажирском сидении и смотрел в окно. Гаишник, что сидел за рулём, завёл двигатель и включил сигналки. Благо, хоть сирену не врубил. Илья следил за движущимися картинками за окном, как вдруг Крохин вновь заговорил.

– Вы же в курсе, что будете моим помощником на время командировки?

– Да, но я ничего не знаю о сроках.