скачать книгу бесплатно
– Вы кому-нибудь доверили эту заботу? О, герцогиня!
– Некто немой, как ваше величество, немой, как я; предположим, что это была я сама. Это лицо, проезжая через некоторое время в Турень…
– В Турень?
– Узнало гувернера и ребенка… простите, ему показалось, что оно узнало. Оба были живы, веселы и счастливы, оба цвели, один бодрой старостью, другой нежной юностью. Судите сами после этого, можно ли доверять слухам? Можно ли после этого верить чему бы то ни было на свете? Но я утомляю ваше величество. О, я совсем этого не хотела, и я сейчас же уйду, только еще раз выразив мою почтительную преданность вашему величеству.
– Подождите, герцогиня. Поговорим о вас.
– Обо мне? Ваше величество, не опускайте так низко ваш взгляд.
– Почему же? Разве вы не стариннейшая моя подруга… Разве вы сердитесь на меня, герцогиня?
– Я? Боже мой, по какому поводу? Разве я пришла бы к вашему величеству, если б у меня была причина сердиться на вас?
– Герцогиня, годы надвигаются на нас; нам надо теснее сплотиться против грозящей смерти.
– Ваше величество, вы меня осыпаете милостями, говоря такие ласковые слова.
– Никто так никогда не любил меня, никто так не служил мне, как вы, герцогиня.
– Ваше величество помнит об этом?
– Всегда… Герцогиня, дайте мне доказательство дружбы.
– Все мое существо принадлежит вашему величеству!
– Попросите у меня что-нибудь.
– Попросить?
– О, я знаю, что у вас самая бескорыстная, самая высокая, самая царственная душа.
– Не слишком хвалите меня, ваше величество, – сказала обеспокоенная герцогиня.
– Я никогда не смогу вас похвалить достаточно по вашим заслугам.
– От возраста, от несчастий очень меняешься, ваше величество.
– Да услышит вас Бог, герцогиня! Прежняя герцогиня, красивая, гордая, любимая Шеврез, ответила бы мне неблагодарно: «Мне ничего не нужно от вас». Да будут же благословенны несчастья, если они вас изменили, и вы теперь, быть может, ответите мне: «Принимаю».
Взгляд и улыбка герцогини стали мягче. Она была очарована своей любимой королевой и не скрывала этого.
– Говорите, дорогая, – продолжала королева, – чего вы желаете?
– Мне надо сказать?
– Не раздумывая.
– Ваше величество может принести мне несказанную радость, несравненную радость.
– Ну, говорите же, – сказала королева, слегка охладев от беспокойства. – Только, моя добрая Шеврез, помните, что я теперь во власти сына, как была прежде во власти мужа.
– Я буду скромна, дорогая королева.
– Называйте меня Анной, как прежде, это будет сладким напоминанием о прекрасной юности.
– Хорошо. Итак, моя милая госпожа, моя милая Анна…
– Ты еще помнишь испанский язык?
– Конечно.
– Скажи мне твою просьбу по-испански.
– Вот она: окажи мне честь и приезжай на несколько дней ко мне в Дампьер.
– Это все? – воскликнула пораженная королева.
– Все.
– Только всего?
– Боже мой, разве вы не видите, что я прошу у вас громадного благодеяния? Если вы так не думаете, значит, вы не знаете меня. Принимаете ли вы мое приглашение?
– Да, от всего сердца.
– О, благодарю вас!
– И я буду счастлива, – продолжала недоверчиво королева, – если мое присутствие будет вам чем-нибудь полезно.
– Полезно! – засмеялась герцогиня. – О нет! Приятно, сладко, радостно, да, тысячу раз да! Значит, вы обещаете?
– Клянусь вам.
Герцогиня схватила прекрасную руку королевы и покрыла ее поцелуями.
«Она, в сущности, добрая женщина, – подумала королева, – и… великодушная».
– Ваше величество, – продолжала герцогиня, – даете ли вы мне две недели?
– Конечно. Но для чего они вам?
– Потому что, зная, что я в немилости, никто не хотел дать мне в долг сто тысяч экю, которые мне нужны, чтобы привести в порядок Дампьер. Но теперь, когда станет известно, что я собираюсь принять ваше величество, все парижские капиталы потекут ко мне рекой.
– А, – сказала королева, кивнув головой, – сто тысяч экю! Нужно сто тысяч экю, чтоб поправить Дампьер?
– Да, почти сто тысяч.
– И никто не хочет одолжить их вам?
– Никто.
– Я их одолжу вам, если хотите, герцогиня.
– О, я не посмею.
– Напрасно, герцогиня.
– Правда?
– Честное слово королевы. Сто тысяч экю – это, право, не так много.
– В самом деле?
– Я знаю, что вы никогда не продавали ваше молчание за цену, которую оно стоило. Подвиньте мне этот стол, герцогиня, я напишу вам чек для Кольбера; нет, лучше для Фуке, который гораздо более воспитанный человек.
– А он заплатит?
– Если он не заплатит, заплачу я. Но это был бы первый случай, когда он отказал бы мне.
Королева написала записку, вручила ее герцогине и, весело поцеловав, отпустила ее.
V
Как Жан де Лафонтен написал свою первую басню
По исчерпании всех этих интриг человеческий ум, столь разнообразный в своих проявлениях, мог удобнее развернуться в трех последующих главах, которые мы ему предоставили в нашем повествовании.
Быть может, будет еще речь о политике и интригах в картине, которую мы собираемся писать, но ее пружины будут так скрыты, что читатель увидит только цветы и краски, совсем как в ярмарочных театрах, когда появляется на сцене великан, приводимый в движение маленькими ножками и слабыми ручками ребенка, спрятанного в его остове.
Мы возвращаемся в Сен-Манде, где суперинтендант, по своему обыкновению, принимает избранное эпикурейское общество.
С некоторых пор хозяин переживает тяжелые дни. Каждый приходящий к нему в дом ощущает затруднения, легшие на плечи министра. Нет уж больших и веселых собраний. Финансы – вот предлог, который приводит Фуке, и никогда, как остроумно говорил Гурвиль, предлог не был более обманчивым – тут вообще нет финансов.
Господин Ватель пытается поддержать репутацию дома. Между тем садовники и огородники, которые поставляли на кухню продукты, жалуются на разоряющую их задержку выплаты; экспедиторы, снабжавшие дом испанскими винами, часто посылают счета, которые никто не оплачивает. Нормандские рыбаки, нанятые суперинтендантом, вычисляют, что, если б они были оплачены, эти деньги дали бы им возможность бросить рыбную ловлю.
Однако друзья господина Фуке появляются в приемный день даже в большем количестве. Гурвиль и аббат Фуке говорят о финансах, то есть аббат берет у Гурвиля несколько пистолей в долг. Пелиссон, сидя нога на ногу, дописывает заключение речи, которой Фуке должен открывать парламент. И эта речь – шедевр, потому что Пелиссон сочиняет ее для друга, то есть уснащает ее всем тем, чем не украсил бы для самого себя. Вскоре появляются из глубины сада Лоре и Лафонтен, споря по поводу легких рифм.
Художники и музыканты направляются к столовой. Когда пробьет восемь часов, сядут ужинать. Суперинтендант никогда не заставляет ждать. Сейчас половина восьмого. Аппетит разыгрывается все сильней.
Когда все гости наконец собрались, Гурвиль направляется к Пелиссону, отрывает его от мечтаний и, закрыв все двери, выводит на середину гостиной и спрашивает:
– Ну, что нового?
Пелиссон внимательно смотрит на него и говорит:
– Я взял в долг у своей тетки двадцать пять тысяч ливров – вот они.
– Хорошо, – отвечает Гурвиль, – теперь не хватает только ста семидесяти пяти тысяч ливров для первого взноса.
– Какого взноса? – спросил Лафонтен.
– Вот так рассеянность! – сказал Гурвиль. – Как! Ведь вы же сами сказали мне о маленьком имении в Корбейле, которое должно быть продано одним из кредиторов господина Фуке; вы же и предложили складчину всем друзьям Эпикура; и вы говорили, что продадите часть вашего имения в Шато-Тьери, чтобы внести свою долю, а сейчас вы спрашиваете: «Какого взноса?»
Раздался дружный смех, и Лафонтен покраснел.
– Простите, простите, – сказал он, – это верно, я не забыл. О нет! Только…
– Только ты не помнил, – заметил Лоре.
– Вот истина. Он совершенно прав. Забыть и не помнить – это большая разница.
– А вы принесли вашу лепту, – спросил Пелиссон, – деньги за проданный кусок земли?
– Проданный? Нет.
– Вы не продали свое поле? – спросил удивленный Гурвиль, знавший бескорыстие поэта.
– Моя жена не захотела, – отвечал тот.
Раздался новый взрыв смеха.
– Ведь вы же для этого ездили в Шато-Тьери!
– Да, и даже верхом.
– Бедный Жан!
– Я загнал восемь лошадей. Я изнемог.
– Несчастный!.. А вы там отдохнули?
– Отдохнул? Ничего себе отдых! Там у меня была работа.
– Как так?
– Моя жена кокетничала с тем, кому я собирался продавать землю. Этот человек отказался. Я его вызвал на дуэль.
– Очень хорошо! И вы дрались?
– По-видимому, нет.
– Вы этого точно не знаете?
– Нет, вмешались моя жена и ее родственники. В течение четверти часа я держал шпагу в руке, но я не был ранен.
– А противник?
