скачать книгу бесплатно
Он быстро опустил стекло и, высунув голову из кареты, стал издали всматриваться в карету архиепископа, желая убедиться, не показалось ли ему все это.
Со своей стороны, и монсеньор де Келен, узнав карету монсеньора Колетти, сделал то же самое. И, высунув голову из окошка, он узнал епископа в тот же самый момент, когда епископ узнал его.
Выражение лица монсеньора Колетти вовсе не огорчило монсеньора де Келена. Но здоровый цвет лица монсеньора де Келена глубоко огорчил монсеньора Колетти.
Так пожелала судьба: sic fata voluerunt[1 - Sic fata voluerunt (лат.) – так было угодно судьбе. (Прим. изд.)]. Приезд в Тюильри архиепископа означал конец всем честолюбивым планам: возведение монсеньора Колетти в сан архиепископа утонуло в реке или же откладывалось на неопределенное время.
Прелаты сошлись и после взаимных приветствий поднялись по лестнице, которая вела в королевские покои.
Аудиенция у короля была непродолжительной. По крайней мере для монсеньора Колетти, который видел, что на щеках и в глазах архиепископа играли лучи здоровья.
Монсеньор Колетти почтительно поклонился королю и, под предлогом того, что тому надо было переговорить с глазу на глаз с монсеньором де Келеном, покинул дворец и помчался во весь опор к графу Рапту.
Хотя новоиспеченный пэр Франции и был великолепным артистом, он с большим трудом смог скрыть то огромное неудовольствие, которое причинял ему визит монсеньора Колетти. Тот заметил нахмуренные брови графа, но, казалось, не придал этому значения и ничуть не удивился. И почтительно поприветствовал графа, который заставил себя ответить таким же поклоном.
Усевшись, епископ некоторое время молчал. Казалось, он собирался с мыслями, размышлял и взвешивал слова, которые собирался произнести. Господин Рапт тоже хранил молчание. И так умело, что они не успели обмолвиться ни единым словом, когда Бордье, секретарь господина Рапта, вошел в комнату и вручил графу письмо. После чего он вышел из комнаты.
– Вот письмо, которое пришло очень кстати, – произнес пэр Франции, показывая епископу штемпель и конверт.
– Оно пришло из Рима, – сказал, покраснев от удовольствия, монсеньор Колетти, в буквальном смысле пожирая письмо глазами.
– Так оно и есть, монсеньор, оно пришло из Рима, – сказал граф. – И если судить по штемпелю, – добавил он, поворачивая конверт, – то от самого папы римского.
Епископ осенил себя крестом, а господин Рапт незаметно усмехнулся.
– Позвольте, я прочту письмо от нашего святого отца? – спросил он.
– Пожалуйста, пожалуйста, господин граф, – торопливо сказал епископ.
Господин Рапт распечатал письмо и быстро пробежал его глазами. В это время монсеньор Колетти, глядя на святейшее послание горящими глазами, находился во власти лихорадочного ожидания, испытывая те же чувства, которые овладевают подсудимыми во время оглашения приговора.
Или оттого, что письмо было очень длинным или труднопонятным, или же оттого, что пэр Франции решил доставить себе удовольствие в продлении волнения епископа, но господин Рапт так долго оставался погруженным в чтение, что монсеньор Колетти не удержался от замечания.
– Почерк Его Святейшества очень неразборчив? – спросил он, чтобы начать разговор.
– Да нет, уверяю вас, – ответил граф Рапт, протягивая ему письмо. – Прочтите сами.
Епископ жадно схватил письмо и прочел его единым махом. Оно было коротким, но очень выразительным. Это был отказ. Отказ категорический, явный и прямой человеку, чей образ жизни вызвал суровые нарекания Римского двора.
Монсеньор Колетти побледнел и пробормотал, возвращая письмо графу:
– Господин граф, не будет ли с моей стороны непомерной просьба помочь мне в этой неудачно сложившейся обстановке?
– Не понимаю вас, монсеньор.
– Меня явно оговорили.
– Возможно.
– Меня оболгали.
– Может быть.
– Кто-то злоупотребил доверием Его Святейшества для того, чтобы опорочить меня в его глазах.
– Я тоже так думаю.
– Так вот, господин граф, я имею честь просить вас использовать все ваше влияние, а оно безмерно, для того, чтобы вернуть мне расположение Рима.
– Это невозможно, – сухо ответил пэр Франции.
– Для такого гениального человека, как вы, нет ничего невозможного, господин граф, – возразил епископ.
– Такой гениальный человек, как я, монсеньор, что бы ни случилось, никогда не станет связываться с Римским двором.
– Даже когда речь идет о друге?
– Даже когда речь идет о друге.
– Даже для того, чтобы спасти невиновного?
– Невиновность уже сама по себе спасение, монсеньор!
– Значит, – сказал епископ, вставая и с ненавистью глядя на графа, – вы полагаете, что ничем не можете мне помочь?
– Я не полагаю, монсеньор, я это утверждаю.
– Одним словом, вы категорически отказываетесь вступиться за меня?
– Категорически, монсеньор.
– Так вы хотите ссоры со мной?
– Я не хочу ее, но и не боюсь, монсеньор. Я согласен на все и жду.
– До скорого свидания, господин граф! – сказал епископ и выскочил из комнаты.
– Как вам будет угодно, монсеньор, – с улыбкой сказал граф.
– Что ж, ты сам этого захотел, – глухо прошипел епископ, угрожающе посмотрев на павильон графа.
И вышел на улицу, полный желчи и ненависти. В голове его уже роились тысячи планов отмщения своему врагу.
Прибыв к себе, он уже имел готовый план действий: он придумал, как отомстить графу. Войдя в свой рабочий кабинет, он достал из ящика стола какой-то документ и быстро развернул его.
Это было письменное обещание графа Рапта, данное им накануне выборов, сделать монсеньора Колетти архиепископом в том случае, если граф станет министром.
Перечитав этот документ, монсеньор Колетти улыбнулся дьявольской улыбкой. Если бы Гёте увидел эту улыбку, он решил бы, что в этого человека переселилась душа его Мефистофеля. Епископ сложил письмо, сунул его в карман, быстро спустился по лестнице, сел в карету и велел кучеру отвезти его в военное министерство, где он попросил аудиенции у маршала де Ламот-Удана.
Через несколько минут слуга объявил епископу, что маршал ожидает его.
Маршал де Ламот-Удан не был, к сожалению, столь же искусным дипломатом, каким был его зять. И уж совсем не мог соревноваться в хитрости с таким искушенным лицемером, как монсеньор Колетти. Но он обладал одним качеством, которое заменяло лицемерие и хитрость. Его ловкостью была откровенность, а сила заключалась в прямоте. Епископа он знал только как исповедника и духовного наставника своей жены. И абсолютно ничего не знал о его политико-религиозных интригах, о его тайных происках, о его ставших всеобщим достоянием поступках и словах. Поскольку его беспредельная честность, делавшая его открытым к добру, закрывала душу перед злом.
Поэтому он принял епископа как священника, ответственного за столь большую драгоценность, какой была совесть его жены. Уважительно поклонившись и предложив кресло, он знаком попросил епископа сесть.
– Прошу вас простить меня, господин маршал, – произнес епископ, – за то, что я отрываю вас от серьезных занятий.
– Мне слишком редко удается увидеться с вами, монсеньор, – ответил маршал, – чтобы я не поторопился использовать такую возможность, когда она мне представляется. Какому счастливому случаю я обязан счастью видеть вас у себя?
– Господин маршал, – сказал епископ, – я – честный человек.
– Я в этом и не сомневаюсь, монсеньор.
– Я никогда никому не причинял зла и не хотел бы делать этого в будущем.
– Я в этом уверен.
– Все мои поступки говорят о том, что я жил честно и праведно.
– Вы – исповедник моей супруги, монсеньор. Что я могу к этому добавить?
– И именно потому, что я являюсь исповедником мадам де Ламот-Удан, я и пришел к вам, господин маршал, для того, чтобы попросить вас об услуге.
– Слушаю вас, монсеньор.
– Что бы вы сказали, господин маршал, если бы вдруг узнали о том, что духовник вашей добродетельной супруги является злым и достойным ненависти человеком? Существом без чести и совести, заговорщиком, замешанным в самых ужасных беззакониях?
– Не понимаю вас, монсеньор.
– Что бы вы сказали, если бы перед вами сидел сейчас самый извращенный, самый бессовестный, самый опасный во всем христианском мире грешник?
– Я сказал бы ему, монсеньор, что ему не место рядом с моей женой. А если бы он заупрямился, я лично выставил бы его за дверь.
– Так вот, господин маршал, тот человек, о котором я вам говорю, не являясь законченным интриганом, хотя его в этом и обвиняют, пришел к вам, самому воплощению честности и порядочности, для того, чтобы добиться справедливости.
– Если я правильно вас понял, монсеньор, это именно вас обвиняют в неизвестных мне грехах, и вы обращаетесь ко мне для того, чтобы я добился вашего оправдания. К несчастью, монсеньор, и к моему глубочайшему сожалению, я ничем не могу вам помочь. Если бы вы были человеком военным, тогда другое дело. Но поскольку вы священнослужитель, то вам следует обратиться к министру по делам религий.
– Вы не поняли меня, господин маршал.
– В таком случае объяснитесь.
– Меня обвинил и оговорил перед святым отцом один из членов вашей семьи.
– Кто же это?
– Ваш зять.
– Граф Рапт?
– Да, господин маршал.
– Но какая может существовать связь между вами и графом Раптом? И зачем бы ему нужно было клеветать на вас?
– Вы ведь знаете, господин маршал, какое огромное влияние имеет духовенство на состояние умов буржуазии?
– Да! – прошептал маршал де Ламот-Удан тоном, который говорил: «Увы! Я слишком хорошо это знаю!»
– Накануне выборов, – продолжал епископ, духовенство, использовав доверие, которым оно пользуется у общественного мнения, помогло провести в собрание кандидатов Его Величества. Одним из священнослужителей, чья безупречная жизнь более, чем заслуги, позволила повлиять на результаты выборов в Париже, являлся я, Ваша Светлость, ваш покорный слуга, испытывающий к вам уважение и преданность…
– И все же я не могу понять, – сказал маршал, начинавший уже проявлять признаки нетерпения, – какая связь между клеветой на вас, выборами и моим зятем?
– Самая непосредственная, прямая, господин маршал. Дело в том, что накануне выборов господин граф Рапт пришел ко мне и предложил мне в случае если я помогу ему на выборах, должность архиепископа Парижского, если болезнь монсеньора архиепископа закончится смертью, или же любое другое архиепископство, если монсеньор поправится.
– Фи! – сказал маршал с отвращением. – Какое гнусное предложение, какая недостойная сделка!
– Именно так я и подумал, господин маршал, – торопливо произнес епископ. – И поэтому позволил себе сурово отчитать господина графа.
– И правильно сделали! – живо произнес маршал.
– Но господин граф был настойчив, – продолжал епископ. – Он объяснил мне, и небездоказательно, что редко встречаются люди столь же талантливые и преданные. Что Его Величеству приходится бороться с многочисленными и упорными врагами. И, – скромно продолжил монсеньор Колетти, – предложив мне должность архиепископа, он заявил, что руководствуется только одной целью: дать мне возможность оживить религиозные чувства, которые день ото дня притупляются. Таковы были его собственные слова, господин маршал.
– И что же последовало за этим недостойным предложением?
– Очень недостойным, вы правы, господин маршал. Но оно еще более недостойно по форме, чем по содержанию. Поскольку, увы, гидра свободы и впрямь поднимает голову. И если сейчас не принять надлежащих мер, через год она отравит общественное сознание. Таким образом я был вынужден принять предложение господина графа.
– Если я вас правильно понял, – сурово произнес маршал, – мой зять взял на себя обязательство добиться вашего назначения архиепископом, а вы дали ему слово сделать его депутатом?
– В интересах неба и государства, господин маршал.
– Что ж, господин аббат, – снова промолвил маршал. – Когда вы вошли сюда, у меня было свое мнение относительно морального облика графа Рапта…
– Не сомневаюсь в этом, Ваше Превосходительство, – прервал его епископ.
– А когда вы отсюда уйдете, господин аббат, – продолжил маршал, – у меня будет собственное мнение относительно вас.
– Господин маршал! – яростно воскликнул монсеньор Колетти.
– В чем дело? – спросил маршал высокомерным тоном.
– Прошу Ваше Превосходительство простить мне мое удивление, но, входя сюда, я, признаюсь, вовсе не думал, что все произойдет именно так.
– А что, по-вашему, может произойти, господин аббат?
– Ваше Превосходительство, вы ведь прекрасно это знаете. Если Ваше Превосходительство не приложит все силы для того, чтобы вернуть мне милость святого отца, перед которым я был очернен господином графом Раптом, я буду вынужден предать гласности письменные доказательства подлости господина графа. И не думаю, что вы, господин маршал, будете очень рады тому, что ваше благородное имя станет фигурировать в столь скандальном деле.
– Объясните все поподробнее, пожалуйста.
– Прочтите вот это, Ваше Превосходительство, – сказал епископ, доставая из кармана письмо господина Рапта и протягивая его маршалу.
