Он останется

Он сидел в тесном кресле, слегка откинувшись назад. Лицо было затемнено полутенью, освещаемое лишь колеблющимся светом индикаторов. Слева разместился пилот Дрейс, молчаливый технарь с лицом механического хищника. Справа, в соседнем кресле, маячила беспокойная фигура связиста – того самого юноши, имя которого Рафаэль уже забыл. Это было сейчас совершенно неважно. Но он запомнил главное: страх в его глазах, когда давление прыгнуло на треть в момент входа в нижние слои атмосферы.

– Проклятое место, – пробормотал пилот. – Здесь всё либо плавится, либо навсегда исчезает.

Рафаэль не ответил. Его пальцы машинально сжались на ремне. В этот момент в памяти всплыло лицо Марины на фоне багровых марсианских колоннад. Марина улыбается, указывая на трещину в песчаной плите. Она как-то сказала: "Истории дышат. Просто слушай".

Рафаэль прищурился.

"Если ты была права, Марина, – я сейчас на самой границе её дыхания."

Батискаф содрогнулся. Раздался скрежет – как будто тысяча игл прошлись по обшивке. Индикаторы на мгновение мигнули. Всплеск электростатики срезал внешний контакт, и в наушниках на секунду возникла полная тишина. Ни слова с орбиты до них не доходило. Ни даже эха.

– Что это было? – выдохнул связист дрожащим голосом. Он схватился за подлокотник, словно тот мог его спасти. – Мы должны немедленно подняться!

– Спокойно, – сказал Рафаэль. Тон его был ровным и невероятно спокойным. – Ты здесь не для того, чтобы паниковать.

– Мы не знаем, что это! Мы даже не знаем, что за сигналы были на спектральном приемнике! Может, это… может, это вообще живая форма!

Рафаэль обернулся. Его голос стал жёстче:

– Если оно живое, тем интереснее. Сосредоточься лучше на приборах. Займи мозг работай и думай, а не кричи на весь батискаф.

Юноша прикусил губу и откинулся в кресло. Его глаза теперь не отрывались от монитора.

В этот момент приборы словно сбесились.

– Зафиксирована аномалия, – прошептал пилот. – Четыре спектра. Инфракрасный, ультрафиолет, электромагнитный и… что это?

На центральном экране появилось нечто. В пелене, в просвете между двумя грозовыми слоями, вспыхнула полусфера. Тёмная, идеально гладкая, будто из стекла. Она появилась буквально на долю секунды и потом исчезла.

– Вот он, – прошептал Рафаэль. – Купол.

Батискаф входил в кратер. Давление возрастало. Иллюминаторы мерцали. Снова затрясло корпус аппарата.

Но Рафаэль больше не замечал ни шума, ни вспышек. Перед его внутренним взором вновь встала Марина, и её голос эхом звучал в черепе:

"История дышит. Просто слушай."

Он смотрел вниз, туда, где старая Венера хранила свою правду – под слоями серной бури, под пеплом миллиардолетних ветров.

"Охотник-9" опустился с едва уловимым толчком. Тонкие стабилизаторы зацепились за вязкую поверхность, оставляя за собой хлюпающий след. Рафаэль слышал, как за бортом шипит – возможно, испарения от внутреннего жара машины или сама Венера пробовала их на вкус. Привычного воздуха тут, естественно, не было – только кислотный пар, вязкий, как сгусток тягостного сна, и такой же тяжёлый.

Рафаль вышел первым. Скафандр отозвался легким стоном гидравлики, искажённым через внутренний канал связи. За ним последовали остальные – пилот, молчаливый и уверенный, связист-юнец, сжавшийся под тяжестью аппарата, один из биологов и инженер Гайо, тяжёлый и мощный, как домкрат, с множеством приборов, свисающих с пояса.

Под ногами – нечто среднее между грязью и стеклом. Почва подрагивала при каждом шаге, пружинила. Всё было цвета обугленного янтаря, но без тёплого блеска: только холодное отражение чего-то давнего, выжженного.

– Давление стабильно, – буркнул Гайо. – Но эта дрянь не то, что бы настоящая почва. Это почти гель какой-то.

Рафаэль ничего не ответил. Его взгляд был прикован к центру кратера.

Купол. Он высился, как замерший пузырь из древнего стекла – идеально полусферический, почти 900 метров в диаметре, и весь в мягком, колеблющемся мерцании. Цвет у него был неуловимый, как у старой пленки – серо-дымчатый с лёгким отливом зелёного. Границы казались расплывчатыми, и сам купол будто дышал, каждый миг меняя плотность, пульсируя в унисон с чем-то невидимым под почвой.

– Он живой что ли? – пробормотал биолог.

Рафаэль шагнул вперёд.

– Или был таковой когда-то очень давно.

В двадцати метрах от купола лежал обломок – тёмный, погнутый, покрытый копотью.

– Зонд, – произнёс инженер. – Один из наших. Мы потеряли с ним связь три дня назад.

Они подошли к обломкам ближе. Рафаэль опустился на корточки, глядя на то, что осталось от аппарата. Корпус был выжжен изнутри. Металл выглядел словно оплавленным температурой. Но поверхность не почернела, как от огня, а стала стеклянной, волнообразной, с крошечными спиральными узорами, будто кто-то оставил отпечатки на жидком зеркале.

– Это не плазма, – пробормотал инженер. – Вряд ли оружие. И точно не геохимия. Я вообще не знаю, что это.

Рафаэль провёл пальцем в перчатке по выжженной кромке.

– Местная система отвергла постороннее тело.

Он выпрямился. Купол переливался, как дыхание чего-то огромного и пока ещё спящего. Тени ползли по нему, но не от их тел в скафандрах, а от света, идущего снизу, из глубины. Рафаэль ощутил, как сжимается в груди, но не от страха, а от предвкушения получить ясные ответы на давно волновавшие его вопросы.

– Мы входим, – сказал он.

Инженер напрягся:

– Лем, мы даже не знаем, как и на каких приципах это… работает. У нас нет анализа данных, нет даже официального допуска для входа. Это не по протоколу.

– Протокол не нашел бы таблички на Церере. Протокол никогда не расшифрует надписей на них. Протокол не ведает, что перед нами сама история.

Он смотрел вглубь полусферы, как в зеркало чужой памяти.

– Я шёл к этому почти двадцать лет. Не могу же я повернуть назад у самого порога.

Биолог шагнул назад.

– А если он… не пустой?

Рафаэль обернулся:

– Значит, будет еще интереснее.

Он первым приблизился к поверхности купола. Та колебалась, как пар, но не оттолкнула его и он прошёл сквозь неё, как сквозь водяную пелену, и исчез с глаз остальных.

Оставшиеся члены команды переглянулись, ворочая тяжеленными скафандрами. Инженер выругался и прошел сквозь оболочку. Связист с биологом некоторое время стояли в нерешительности и все же шагнули следом.

Позади остался жёлто-зелёный туман кратера. Впереди их ждала тишина древней формы, ожидающей прикосновения живого.

***

Поверхность купола не звенела, не издавала шума. Когда Рафаэль протянул руку, она дрогнула, как ртуть, нарушенная касанием иглы. Стеклянная дымка на долю секунды стала вязкой и полупрозрачной – и втянула его, словно вода поглотила камень.

Переход длился мгновение. Тело обдало холодом, но не температурным – внутренним. Рафаэль почувствовал, как на миг исчезает – теряется вес, слух, даже мысли, как будто купол снял с него нечто лишнее, ненужное, суетное.

Он шагнул вперёд и оказался внутри.

Позади мембрана бесшумно затянулась. Затем вынырнули остальные. Первым – Гайо, потом биолог и молодой связист, который едва не упал на колени, с силой сжав шлем обеими руками.

– Пульс учащён, – прохрипел он. – Я… я чуть не потерял себя там. Как будто меня кто-то… отсканировал.

Рафаэль стоял, не двигаясь.

– Ты не потерялся. Ты просто почувствовал, что не один.

Он говорил почти шёпотом, не из-за опасений потревожить нечто враждебное, но из-за грандиозности пространства, которое разворачивалось перед ними.

Внутренность купола оказалась целым миром.

Циклопические арки, уходящие в темноту наверху, были покрыты тонкими линиями, похожими на письмена или неровные узоры. Стены – если это можно было назвать стенами – были чередой колоссальных колонн, между которыми висел туман, переливающийся мягким зелёно-голубым светом, как морская вода на рассвете.

Потолка почти не было видно. Где-то на самом верху что-то двигалось, отбрасывая колеблющиеся тени. Пол был сухой, чуточку пыльный, но не земляной. Он был сделан из плит, идеально подогнанных, испещрённых круговыми впадинами, похожими на древние печати.

– Это не может быть творением природы, – сказал инженер. – Это настоящая архитектура. Древняя, чёрт возьми, и невозможная. Тут миллионы тонн висят без всякой поддержки.

Рафаэль посмотрел на табло анализатора, потом медленно снял шлем и понюхал воздух. Сухой, как в музее. Запах камня, которому миллионы лет.

– Гравитация… – начал было биолог, смотря на свои приборы. – Она не венерианская. Она больше походит на земную.

Он несколько раз попрыгал, словно не доверяя полученным показаниям. Рафаэль кивнул.

– Преднамеренная настройка. Под кого-то или под что-то.

Сканеры в руках инженера мигали совершенно бессистемно. Одна из антенн вдруг взяла и совершенно обуглилась сразу после активации, другая зафиксировала сигнал, который тут же исчез. Экраны показывали то пустоту, то значения, выходящие за пределы диаграмм.

– Это невозможно. Пространство не совпадает с топографией. Купол должен быть меньше. Мы будто внутри совершенно другого места, – пробормотал Гайо.

Рафаэль присел у одной из колонн. Поверхность была гладкой, но покрыта символами – не письменами в человеческом смысле, а чем-то похожим на сплетения мыслей. Знаки напоминали те, что он видел на табличке с Цереры – те, что ученые назвали дорегистрированными, потому что они существовали до любой известной человечеству маркировки.

– Они знали, как растягивать пространство. Как формировать атмосферу. Как хранить прошлое, – произнёс он. – Но зачем?

Сзади послышались шаги – один из членов команды пробовал записывать на камеру, но техника глохла, аккумуляторы моментально разряжались. Рафаэль не обращал на это никакого внимания. Он положил ладонь на колонну и почувствовал легкое пульсирующее эхо, будто рука коснулась не мрамора, а кожи.

Внутри было… присутствие. Не разумное… или, по крайней мере, не человечески разумное. Что-то наблюдало за ними, но не как отдельное существо. Скорее это делала сама структура купола.

Рафаэль поднялся.

– Мы здесь не первые. Но, вполне возможно, что мы – последние, кому было позволено сюда войти.

Впереди коридор без крыши уводил команду в сердце купола. В полумраке, за арками, что-то мерцало – возможно, просто камень. Возможно, нечто иное.

Рафаэль не стал ждать. Он пошёл первым.

Центральный зал распахнулся перед ними, как чрево мёртвого гиганта.

Тут не было света, но всё было хорошо видно, но исключительно в серых тонах, как будто пространство само излучало приглушённое сияние. Потолок, казалось, исчез. Колонны уходили во мрак, как стволы древних деревьев в лесу. Воздух был неподвижен, почти вязок. Пространство давило, но не массой, а своей очевидной значимостью. Смыслом, которому не находилось слов.

Рафаэль шёл медленно и торжественно, как по храму.

Центр зала был завален обломками – массивные куски перекрытия образовали пологий склон, заваленный пылью, чёрным песком и плоскими плитами. Но прямо посреди этой разрушенной симметрии возвышался пьедестал. Он был сделан из другого материала – не того тусклого, пыльного камня, как всё остальное, – а из чего-то гладкого, с мягким свечением по граням.

Но главное – на нём лежал клинок.

Рафаэль почувствовал в нем не просто оружие. Это было мыслью, застывшей в металле. Искривлённый, тёмный, будто сделанный из обугленного стекла, он не отражал свет – он его поглощал. Остриё загнуто, само лезвие изогнуто, как язык змеи. Ни одного шва. Ни единого признака ковки. Он словно был выращен на этом пьедестале.

Рафаэль остановился. Команда встала позади него и затаила дыхание.

– Не трогай его, – прошептал кто-то.

Рафаэль не ответил. Он шагнул вперёд и не раздумывая протянул руку. Пальцы коснулись рукояти и в тот же миг купол загудел.

Это нельзя было назвать звуком в привычном для человека смысле. Это было давление в костях, в нервах, в сознании. Низкое, как дрожание земли, как зов глубин. Рафаэль пошатнулся, но не отпустил рукоять.

Образы водопадом хлынули в его разум. Они не были визуальными, скорее это были ощущения, передаваемые через все органы чувств одновременно. Водоворот, воронка времён. Все те же знаки, похожие на письмена с Цереры, но подвижные, изменяющиеся, словно начертанные внутри жидкости. И голос. Точнее, не голос – мысль, но переданная как звук: язык без звуков, речь без слов. Рафаэль чувствовал не фразы, а приказы, запреты, надежду.

"Путь закрыт. Путь откроется."

Он стиснул пальцы ещё крепче.

Биолог крикнул что-то, но его голос звучал отдалённо, как из-под воды.

Купол откликнулся.

Потолок начал мигать мягкими, плавными огнями – в нишах, в арках, в самых тенях. Тускло, будто кто-то разжигал лампы, которые горели когда-то, миллионы лет назад.

Вдалеке словно что-то зашевелилось.

Сначала это был просто звук: тяжёлое металлическое эхо, глухое, размеренное. Потом вибрация пошла по полу, словно земля вздохнула. Рафаэль поднял глаза. За колоннами, где ещё мгновение назад была пустота, мелькнул силуэт.

Он резко выпрямился, сжимая клинок обеими руками.

Глаза его стали дикими, от вдруг пришедшей полной ясности в сознании. Он прошёл точку невозврата. Он прекрасно знал, что сделал только что. И так же прекрасно знал, что клинок – не вещь, а его пригласительный билет.

– Назад, – сказал он. – Всем назад к стене.

– Что ты сделал? – спросил Гайо.

Рафаэль взглянул на него с тенью улыбки.

– Я… постучался в дверь.

Глава 3. Переход

Центральный зал дрожал в своём каменном безмолвии, как натянутая струна перед разрывом. Над головой Рафаэля на колоссальном своде мерцали древние символы, бледные, как тлеющие угли. Сквозь полупрозрачные своды купола просачивался тусклый свет – возможно, отражение плазмы, клокочущей в верхних слоях атмосферы. Стены дышали, медленно, едва заметно – или это было лишь ощущение дыхания, внесённое в реальность тяжестью артефакта в руке.

Рафаэль стоял в центре зала, стискивая чёрный клинок. Его истинная форма ускользала от взгляда – он то казался прямым, то изогнутым, то почти невидимым. От него исходило вибрационное пульсирование, неуловимое ухом, но ощутимое в груди, в лёгких, в самом позвоночнике.

Позади замерла группа исследователей. Они не решались подойти – ни Гайо, ни биолог, ни связист со сканером. Все они отошли к границе купола, наблюдая сквозь появившийся дымчатый барьер, как Рафаэль ступил туда, где история переставала быть мёртвой.

– Рафаэль, отступаем, – раздался по внутренней связи вдруг прорвавшийся сквозь помехи голос Синклэйра, резкий и испуганный. – Купол фиксирует нарастающие колебания. Выключи всё, выбрасывай это чёртово лезвие и выходи. Ты нас погубишь!

Рафаэль не ответил. Он не мог. Височная кость вдруг вспыхнула болью, как будто кто-то вбил в неё иглу. Он стиснул зубы, инстинктивно сделал шаг назад, но под ногами дрогнула древняя плита, и по полу побежали тонкие нити света, вплетаясь в узоры, пробегающие вдоль колон.

Они будто включались одна за другой, как пробуждающаяся от сна электронная схема. Купол громко зазвучал – не звуком грома, но чем-то похожим и иным одновременно. Звук был низким и обволакивающим, похожим на дыхание огромного спящего организма. Шум разросся внутри черепа, как набегающий водоворот. Рафаэль опустился на колено. Клинок в его руке завибрировал, и с его поверхности сорвалась пелена черноты, как капля, втягивающая свет.

– Что ты… что ты наделал… – пробормотал кто-то из тех, что стояли поодаль.

Рафаэль попытался что-то сказать, но губы не слушались. Тело стало ватным. Он снова почувствовал этот голос, что говорил без языка, без звука. Он был как внутренний зов. Воронка реальности затянула его буквально за секунду – резкое сжатие, как будто его сдавили в трубку, затем вращение, уносящее вперёд и вниз, вглубь, туда, где не существовало ни времени, ни имени.

Мир подернулся звездной пеленой. Свет погас. Кровь стала не кровью, а огненной нитью, а кости – звукопроводами. Он падал не вниз, а внутрь. Тело рвалось на части, выворачивалось и складывалось вновь. Казалось, он стал вспышкой, летящей сквозь волны времени, и каждый миг был как шрам, оставляющий свой отпечаток.

Он хотел закричать, но не было рта.

Он хотел освободиться, но не было рук.

И тогда всё замерло.

Одно мгновение – и мрак сменился светом. Тёплым, влажным. Воздух был солёным. Вода – реальной. Он ощутил её, как ребёнок ощущает первое прикосновение к жизни. Рафаэль вдохнул и с хрипом открыл глаза.

Он был внутри. Где-то ещё. Где-то раньше.

Через некоторое время, если о времени вообще было уместно вспоминать, началось пробуждение. Рафэль начал чувствовать. Сначала появилась только вода. Тёплая, плотная, как будто более вязкая, чем должна быть. Рафаэль медленно всплывал из темноты, словно сквозь гель, насыщенный светом и солью. Он не понимал, где находится. Тело дрожало, каждая клетка отзывалась чужеродным импульсом, как будто кто-то незнакомый пытался освоиться в его скелете.

Он закашлялся, и изо рта вырвался пузырь. Над ним плавно распахнулись полупрозрачные створки – не то двери, не то органические заслонки резервуара. Его тело медленно поднялось, как будто всплывало, и через тонкий слой воды он увидел потолок – керамический купол с гравировками, сплошь покрытый узорами, похожими на сплетёные цепи.

Рафаэль задышал неестественно глубоко, как будто его лёгкие были шире, или давление воздуха более высоким. Влага будто проникала в него через кожу. Он открыл глаза и всё увидел по-новому. Контуры стали чуть размазанными по краям, цвета стали гораздо насыщеннее. Свет проникал в зал сквозь полупрозрачные ткани, свисавшие со стен и потолка, и сам воздух казался подвижным: он струился, как медленно текущая вода, невидимо колебал занавеси, заставлял их ласково шептать.

Рафаэль, если это имя всё ещё принадлежало ему, медленно поднял руку и посмотрел на нее. Она выглядела чужой. Кожа – тёмная, с глубокими оттенками бронзы и зелёного. Пальцы – длинные, сильные, с загрубевшими подушечками. На внутренней стороне запястья пульсировал тёмный символ, похожий на те, что он видел в руинах купола. Он будто светился изнутри, но без излишней яркости – скорее, как тепло, проникающее сквозь плоть.

Он попробовал пошевелиться – движения давались с усилием, но не от слабости, а от инаковости. Мышцы откликались по-другому, нежели раньше, суставы казались словно чуть смещёнными. Его тело двигалось с плавностью, как будто было создано для среды, наполненной гравитацией несколько меньше от привычной.

Он наклонился к поверхности воды – гладкой, как зеркало, – и увидел лицо.

Оно не было его. Не Рафаэля.

Высокие скулы. Глубокие, немного удлинённые глаза, в которых отражались занавеси. Тонкий рот. Волосы – длинные, собранные в плотный жгут. Шрамы, больше похожие на узоры, пересекали висок и шею. И взгляд, который не отражал страха, а только глубокую память.

И тут в его голове раздалось имя. Не голосом, не языком, а просто знанием, которое было всегда при нем, но таилось до этого времени в глубине сознания.

"Т’Шад."

Как будто кто-то в тех же глубинах сознания поставил точку и сказал: "вот, кто ты теперь".

Рафаэль попытался сопротивляться, удержать прежнее "я", но это было похоже на удержание дыхания – инстинкт требовал отпустить и сделать вдох.

На нём была одежда – тонкая, как плёнка, сплетённая из металлосодержащего волокна. Она прилегала к телу, меняя оттенок при каждом движении – от тёмно-серого до переливающегося синего. По груди шла тонкая полоса символов – не обычное украшение, а, возможно, обозначение роли. Или касты. Или его функции.

Он сидел в странной тишине, где присутствовали только звук воды, только его дыхание.

За завесами послышалось движение. Раздался звук мягких шагов, словно кто-то проходил мимо. Что ж, по крайней мере он не один в этом необычном мире.

Рафаэль – Т’Шад – сделал первый глубокий и спокойный вдох новой жизни.

Шаг за шагом он поднимался по влажному каменному настилу, выходя из комнаты, где находился резервуар. С каждой ступенью воздух становился ярче, гуще, насыщеннее. Завеса колебалась позади, отражая бледные огни внутри, и мягко закрылась, словно ткань с вшитой памятью.

Он оказался в галерее, ведущей к открытому пространству. Просторные арки, перетекающие одна в другую, были не вырезаны, а как будто выращены из полированного материала, переливающегося синим и серым. Окна были похожи на раскрытые лепестки цветов – полупрозрачные, текучей формы, мягко пропускающие свет.

Рафаэль… Т’Шад… вышел на балкон. И остановился пораженный видом.

Перед ним простирался океан совершенно не похожий на земной. Вода была тягучей, с лёгким отливом меди, и в ней отражались три луны, висящие в бледно-синем небе. Солнце было крупнее, чем он помнил, и его свет был белым с золотым – почти осязаемым.

Скалы, обрамлявшие берег, были покрыты плотным, мшистым налётом, переливающимся как слюда. Волны мягко разбивались о камень, испуская аромат соли и чего-то древнего – запах времени, о котором никто уже не вспоминал.

Комплекс, частью которого был этот балкон, не имел прямых линий. Стены стекали, переходили в колонны, те – в потолки, и всё это словно дышало, как будто здание существовало не как замершая архитектурная форма, а живой организм. Поверхность камня отливала перламутром, и в его глубине скользили узоры, словно растущие изнутри.

Слева, из другой арки, появилась женщина.

Высокая, с чётко очерченными чертами. Волосы собраны в узел, украшенный металлическими нитями. Кожа её была цвета утреннего золота. Она остановилась, глядя на него, и глаза её прищурились с лёгкой тревогой.

– Т’Шад… – произнесла она, как будто имя должно было объяснить всё.

Он посмотрел на неё. Внутри что-то дёрнулось: не воспоминание, но как бы их эхо. Отголосок чего-то едва узнанного.

– Ты… – начал он, но слова вырвались на языке, который он не знал и при этом все же понимал.

Она подошла ближе, коснулась его руки. В её взгляде было сочувствие.

– Ты долго был в резервуаре, – сказала она. – Я говорила, что подводный переход может оставить след. Но ты словно… не здесь. Как будто ты… – она замолчала, беспокойно всматриваясь в его лицо. – В тебе что-то изменилось.

Он хотел ответить, но сознание подсказывало, что именно сейчас лучше слушать, нежели говорить.

– Совет ждёт тебя, – сказала она мягко. – Решение принято. Клинок будет отправлен в Хранилище Врат, как ты сам предложил. Конфликт с Диаспорой обостряется, и мы не можем позволить, чтобы они получили к нему доступ.

Слова звучали знакомо и в то же время – как шёпот из снов. "Клинок. Хранилище. Диаспора."

– Ты вернёшься к себе, Т’Шад, – добавила она. – Я уверена. Просто… вспомни, кто ты. Ты был опорой. Тем, кто держал Переход открытым. Не потеряй себя.

Рафаэль стоял молча, глядя на океан и луны над ним. Чужое тело, чужие слова, чужой мир – и внутри всё же что-то откликнулось в ответ. Что-то, связанное с клинком. С куполом. С тем, что осталось на поверхности Венеры в другой эпохе.

Он всё ещё был археологом. Просто теперь он оказался на другой стороне раскопок.

Рафаэль присел на край балкона, спиной к залитому солнцем заливу. Камень под ним был тёплым, чуть пористым. Воздух – влажный и насыщенный, с примесью соли и сладкого, почти анестезирующего аромата, исходящего от висящих над перголой лиан.

Он опустил голову, вновь глядя на свои руки. Да, ему не показалось – это были не его руки. Темнее, жилистее. Сами кости казались чуть длиннее. Пальцы – мозолистые, с рельефом, словно после долгой работы с металлом или камнем. На запястье – уже знакомый символ, выгравированный прямо под кожей, как ожог, тот же, что был на чёрном клинке в куполе.

Рафаэль провёл пальцем по знаку, и тело отозвалось внезапной дрожью – резонансом. Он резко встал, не в силах оставаться на месте. Он шёл по коридорам дворца, всё быстрее, всё беспокойнее, пока не оказался в круглом зале под высоким сводом. В центре раскинулся мозаичный пол, исписанный концентрическими кругами символов. Он узнал их сразу – точно такие же были в куполе.

Он видел эти же узоры, вырезанными на колоннах. Помнил, как сканер скользил по ним, выдавая сбои один за другим. Теперь же они ожили. Здесь они не были тайной за семью печатями. Это был язык. Обычные надписи.

Он ступал по ним, и образы поднимались в сознании, будто вытесненные тени прошлого пробивались сквозь трещины.

…Битва. Гулкие удары в водной тьме. Гигантские корабли, словно раковины, изрыгающие свет. Падающие дома. Вой голосов, говорящих на непереводимом языке.

Он схватился за голову, но видения продолжались.

…Совет. Полукруг лиц. Он – Т’Шад – стоит перед ними и поднимает клинок. Его голос звучит тревожно, но сам он внутренне спокоен. "Мы не победим их силой. Но мы можем пережить".