Он останется

Дионисий Шервуд

Он останется

Пролог

.

Гемоксин

Сначала его совершенно не замечали.

Газ, без цвета и запаха, появился в отчётах океанографов как небольшое отклонение от нормы. Где-то в южной части Тихого океана, в глубоководной впадине, фиксировались редкие, но регулярные выбросы соединения нового типа. Гемоксин – так его назвали несколько позже. В начале же XXI века никто не придал этому значения.

На Земле прошли десятилетия. Количество хронически больных начало расти в арифметической прогрессии. Исследования связывали это с меняющимся климатом планеты, с загрязнением окружающей среды, с образом жизни человечества. Только ближе к 2080-м годам стало ясно, что все проблемы были связаны с водой, а точнее – с испарениями с её поверхности. Дожди стали приносить не влагу, а болезни. Повышалась тревожность, сбои иммунной системы, ухудшалась репродуктивная функция. Все это происходило хоть и медленно, но неотвратимо.

Учёные доказали, что Гемоксин накапливается в гидросфере и затем рассеивается в атмосфере. И самое страшное – он не был побочным продуктом человеческой деятельности. Это была часть неизвестного природного цикла, начавшегося в глубинах океана.

Земля переставала быть безопасной. Правительства реагировали на изменения с большим запозданием. Лишь в 2095 году Объединённый научный совет объявил об ускоренной программе терраформирования Венеры и Марса. Меркурий и спутники газовых гигантов пока не подходили для этого.

Каждая из выбранных планет предлагала решить человечеству небывалые до сих пор задачи. Марс был первой целью. Жидкое ядро планеты практически не вращалось, отчего магнитосфера отсутствовала как таковая. Венера же, несмотря на свою кислотную атмосферу, сохраняла плотную оболочку и потенциально пригодную геологию. Начались первые миссии на эту планету. Станции парили в верхних слоях атмосферы Венеры и благодаря достижениям в материаловедении, исследовательские зонды и дроны спускались всё ниже и ниже, приближаясь к самой её поверхности.

Именно тогда, в рамках одной из экспедиций к южному хребту, и был найден Купол.

Глава 1. Венера

Золотисто-зелёные облака Венеры раскинулись под брюхом челнока, как океан гниющей пены. Тяжёлые, ядовитые, они текли волнами, накатывались друг на друга, скручивались, оставляя воронки и плотные завихрения, будто кто-то невидимый, чудовищный, ворочался под серной кожей планеты.

Рафаэль Лем сидел в кресле рядом с иллюминатором. Он не смотрел вниз – его взгляд был направлен только вперёд. Его глаза привыкли к подобным видам: к плотным завесам Юпитера, к ледяным иглам Европы, к медным бурям Марса. Венера не пугала его, но почему-то сильно раздражала и при этом притягивала, как магнит.

Челнок нырнул в облака, и за иллюминатором всё стало мутным, словно кабину окунули в молочный раствор с ртутью. Только лампы на обшивке давали понять, что челнок всё ещё движется. Где-то вдалеке завыл стабилизатор, и корпус завибрировал.

Рафаэль вытащил из кармана разрешённый для применения ингалятор – короткий цилиндр с чередой маркировок, среди которых выделялись три буквы: ПТСР. Он прижал мундштук к губам, вдохнул. Привкус был горьковатый и чуть металлический. Сразу стало легче. Мысли выровнялись.

– Чёртова планета, – проворчал пилот, наклонившись к приборам. – Не люблю летать сюда. Каждый раз – как последний.

Рафаэль не отреагировал. Он уже давно убедился в том, что большинство пилотов болтливы в те моменты, когда нервничают. Особенно здесь, у этой планеты.

– Видели когда-нибудь, как станция уходит под облака? – продолжал тот. – Говорят, был случай с Калисто III. Электростатический пробой, отказ реакторов… и всё, плавно вниз, как по лестнице в ад. Месяц искали, пока кислотой всё не сожрало.

Рафаэль слабо усмехнулся, не отрывая взгляда от панорамного экрана. Там, сквозь завесу, начал проступать тёмный силуэт. Вначале он был едва заметный, как пятно на стекле. Потом стал проявлятся всё отчётливее. Станция.

"Калисто VI" висела в атмосфере, как нечто древнее и полузабытое. Её конструкция напоминала гигантский дирижабль XIX века: обтекаемый корпус, продольные рёбра, гондолы, тянущиеся вниз, как сталактиты. Антенны, сенсоры, подвижные купола и балки торчали во все стороны, будто механические шипы. Некоторые участки оболочки были заклеены – их явно ремонтировались наспех.

– Приёмная зона под нами, – сообщил пилот. – Через две минуты стыковка.

Рафаэль посмотрел на него. Молодой, с подрагивающими руками.

– Сколько ты работаешь на этом маршруте?

– Полгода. Уже пять рейсов. Этого хватает, что бы расшатать нервную систему.

– И всё ещё летаешь?

Пилот пожал плечами, не глядя.

– У меня контракт. У вас, вроде как, он тоже особенный. Поговаривают, вы прибыли прямиком с Марса. Оттуда, где археологи раскопали что-то в кратере, от чего весь ученый мир с ума сошел.

Рафаэль не ответил. Вместо этого достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист – старая распечатка спектрограммы. На ней видна куполообразная структура, полуразмытая, окружённая вуалью теней. Он пригляделся к ней в очередной раз, хотя уже знал каждый пиксель наизусть.

Когда Рафаэль впервые увидел это изображение, он не поверил своим глазам. Из-под слоя пыльных отложений, словно вылепленный из янтаря, поднимался полусферический объект, вопреки всему сохранивший идеальную форму.

– Это не может быть созданием природы, – тихо сказал он тогда, касаясь пальцами гладкой поверхности.

Купол был цел и невредим. На его поверхности ни трещин, ни следов эрозии. Пески Венеры, вечно движущиеся под давлением и жаром, словно обходили его стороной. Как будто он появился здесь не давным-давно, а словно он вообще существовал вне времени.

Пилот прищурившись бегло взглянул на изображение.

– Это оно? То, что вы пришли искать?

– Не совсем, – сказал Рафаэль. – Я пришёл искать то, что под ним или внутри него.

Челнок дёрнулся – магнитные замки сработали четко и они пристыковались. Послышался стук, шипение уплотнителей. Над головами мигнули лампы: "стыковка завершена".

Рафаэль убрал лист обратно в карман, снова взял привычным движением ингалятор, но через мгновение передумал. Вместо этого сказал, почти шепотом:

– Если под этим куполом есть история… я её вытащу. Даже если она будет кусаться.

Пилот молча посмотрел на него. Он явно не знал, как отреагировать на услышанное.

Предупредительный желтый сигнал на панели сменился зелёным. Дверь шлюза с щелчком мягко открылась всторону. Внутрь потянуло тёплым воздухом и чем-то резким – как запах раскалённого железа и озона после грозы.

Рафаэль поднялся, поправил куртку, надел очки с фильтрами. Он входил в самое сердце "Калисто VI". И где-то, в сотнях километров ниже, под облаками, в полной темноте и под огромным давлением, в тени древнего купола, что-то уже ждало его.

Вентиляторы шлюзовой камеры гудели на полную, но едва справлялись со своей задачей. Стены покрывали пятна копоти, в углах виднелись наспех прикрученные панели. Под ногами скрипели решётки настила, и каждый шаг Рафаэля отзывался глухим эхом вглубь коридора.

Станция жила, но дышала тяжело – будто организм на грани воспаления.

Он шёл молча, следуя за высоким человеком в тёмно-синем комбинезоне без знаков различия. Тот даже не обернулся – просто кивнул на выход из шлюза и двинулся вперёд, как будто Лем не гость, а лишний элемент системы, который нужно как можно быстрее передать по назначению.

У поворота их ждал ещё один человек – худощавый, с костистым лицом и точёными чертами. Его глаза – серые, не мигающие, – встретились с Рафаэлем.

– Доктор Рафаэль Лем, – сказал он без какого-либо приветствия. – Я координатор проекта Синклэйр.

– Просто Лем, – ответил тот. – Я не в академическом штате.

– Это мы заметили.

Синклэйр жестом указал в сторону бокового коридора.

– Прежде чем вы сядете рыться в отчетах в отрыве от реальности, вам стоит ознакомиться с обстановкой. Последние сорок часов у нас происходит полный бардак.

Они пошли через узкий переход, где от потолка до пола тянулись трубы, кабели и пустые крепления. Свет дрожал. Где-то в глубине глухо щёлкнуло реле. Запах сгоревшей проводки усилился.

– Станция построена пятнадцать лет назад, – произнёс Синклэйр, не поворачивая головы. – Тогда ещё была мода на возврат к модульным дирижабельным конструкциям. Надо сказать, дизайн и материалы оказались устойчивыми к воздействию планеты и времени. Кислота его не жрёт. Но ресурсы у нас на пределе, а аномалии учащаются.

– Какие именно?

– Электростатические выбросы, отклонения в гравиметрии, резонансные всплески. Зонды теряем один за другим. Последний ушёл с рапортом: "Температура упала. Объект движется".

– Объект?

Синклэйр бросил на него сухой взгляд.

– То, что вы называете "куполом". Мы зафиксировали его месяц назад – на глубине восемьдесят семь километров под нами. Абсолютно симметричная структура, явно не природного происхождения. Состав – сплав неизвестной плотности. Эмиссия – нулевая. Мы не можем даже просветить его.

– И всё же вы решили меня пригласить.

– Я не приглашал. Ваш контракт заключён через иную службу. У нас лишь приказ – оказывать содействие. Но не рассчитывайте на особое отношение.

Они вошли в ангар.

Это было просторное помещение с пологими стенами и сводчатым потолком. В центре, под матовыми лампами, стоял батискаф – сферическая кабина с длинными захватами и креплениями, чёрная от нагара и кислотных следов. Его правая сторона была пробита – будто что-то изнутри рвануло наружу.

– Это "Кассандра", – сказал Синклэйр. – Судно осуществило единственный спуск на глубину ниже шестидесяти километров. Первый и последний пилот Льюис Торн пропал. Все это произошло три дня назад.

– Как – пропал?

– Сигнал оборвался через двадцать минут после входа в нижние слои атмосферы. Затем аппарат всплыл. Пустой.

Рафаэль подошёл ближе. Обшивка батискафа была искорёжена. На стекле – тёмные потёки, как следы ладоней. Он не стал разбираться, снаружи они или изнутри.

– Дело не в людях, – сказал кто-то за его спиной.

Он обернулся. Это был молодой техник, в сером комбинезоне с разорванной биркой. Он держал в руке планшет, но смотрел не в него.

– Всё оборудование сходит с ума. Навигация сбивается, датчики дают помехи, как будто их кто-то глушит. Я сам видел запись. Купол… он пульсировал. Как будто дышал.

Синклэйр резко обернулся.

– Эванс, выйди из ангара.

– Но я только…

– Вон.

Тот полушно ушёл, прижав планшет к груди.

Рафаэль проводил его взглядом. Потом снова посмотрел на обгоревший батискаф.

– Я хочу спуститься.

Синклэйр промолчал. Лишь подбородок его дрогнул.

– Здесь не акватория, Лем. Это Венера. На такой глубине давление – почти сотня атмосфер, температура – четыреста семьдесят градусов. Даже сверхпрочный батискаф держится там с трудом, а людям в скафандрах…

– Я видел ситуации и похуже.

Синклэйр сжал губы.

– Подготовка займёт сутки. И не думайте, что получите большой штат – я не намерен вот так просто рисковать своими людьми.

– Мне большой и не нужен.

Они стояли над чёрной глыбой останков когда-то совершенной техники. Станция тихо стонала, и где-то за её стенами, под слоями кислотных облаков, купол словно ждал человека.

Рафаэль чувствовал это – кожей, нервами, шрамом на щеке, – что там находилась до сих пор неизвестная история Солнечной системы. История, о ходе которой человечество даже не догадывалось.

***

Комната для брифинга была тёмной, как гортань зверя. Только проекторы, вмонтированные в стол и стены, отбрасывали бледный, синий свет. Экран дрожал, пиксели сходили с ума – в этом мерцании уже угадывалось невидимое напряжение, как от грозы.

Рафаэль стоял в стороне, держа руки за спиной. Он так и не присел, игнорирую пригласительный взмах руки Синклэйра.

Синклэйр пожал плечами и провёл рукой по сенсорной панели. На экране появилась видеопроекция: гладкий, чёрный купол, уходящий в пелену кислотного тумана. Камера медленно облетала его сверху, фиксируя чёткую симметрию – идеальная полусфера, почти девятьсот метров в диаметре. Ни трещин, ни пор, ни следов эрозии. Будто выточена гигантом по чертежу неизвестного архитектора.

– Кратер Бартон, – сказал Синклэйр. – Доступ только при условии стабилизации давления. Атмосфера нестабильна, электромагнитное поле – аномальное.

Он переключил ракурс.

Теперь экран показывал тепловую карту. Вокруг купола расходились беспорядочные волны тепла, словно он не отражал, а искажал температуру.

– Мы называем это "радиоактивной тенью". На его куполе – полное радиомолчание. Но по периметру идут всплески, будто кто-то сканирует с обратной стороны.

Рафаэль молчал.

Следующим было спектральное изображение. В нём купол светился изнутри – тонкой пульсацией, как сердце, бьющееся в медленном ритме.

– Состав – кремниево-углеродная матрица, с вкраплениями тяжёлых элементов. Магний, церий, возможно – изотопы, которых у нас нет в таблице. Мы пытались сделать срез… но, ничего не вышло. Последний зонд записал исходящий импульс…

Он коснулся панели, и раздался низкий, гудящий звук. Он не был похож ни на сигнал, ни на музыку. Это было что-то между эхом и биением сердца.

Рафаэль сделал шаг ближе. Приглушённый свет отразился в его глазах. Он всматривался не в купол, а в то, что было за ним – в смысл.

– Что вы видите? – спросил Синклэйр.

Лем наклонился над голограммой. Его пальцы коснулись изображения краёв купола. Он очертил дугу. Потом вторую, внутреннюю.

– Здесь. Видите? Эти линии – как на табличке из коллекции Джал-Каар. Они тоже были вырезаны, будто лазером, какой-то из неизвестных культур. Символ назвали "текар-дан". В дословном переводе: "пасть глубин". И нечто похожее мы нашли… на Церере.

Он выпрямился.

– Я туда спущусь.

Комната замерла.

– Мы не отправляем людей вниз, – сказал Синклэйр. – Мы даже зондов больше не отправляем. Это против протокола безопасности. Здесь не Земля, Лем. Здесь давление, кислотный шторм и нестабильная плазма в воздухе. Это уже не археология – это настоящее самоубийство.

– Я не прошу разрешения.

Рафаэль достал из внутреннего кармана идентификационный модуль и положил его на стол. На дисплее зажёгся герб "АЭОН", подписанный главой вневедомственной комиссии.

– Я – независимый исследователь с правом доступа к незарегистрированным структурам в зонах повышенного риска. Согласно Уставу 12–Н, я могу вести индивидуальную разведку при наличии личной страховки. Страховка у меня есть.

– Устав 12–Н действовал до последней редакции правил исследования планет, – сказал Синклэйр. – Вы идёте по краю пропасти.

– История не живёт в комфортных коридорах. Она лежит там, внизу. И если вы хотите знать, кто построил этот купол, то я единственный, кто принесёт вам ответ.

Он поднял планшет, на экране которого всё ещё горела мерцающая полусфера. Приглушённый свет скользнул по его шраму. Глаза Рафаэля были тёмными и полными уверенности. Он не вел торгов и не играл в дипломатию.

На секунду все замолчали.

Где-то далеко за стенами станции раздался глухой, раскатистый треск – как если бы небо раскололось. Свет на потолке моргнул. Потом снова дёрнулся, как в судороге. Одна из ламп взорвалась с лёгким щелчком. Электрические сполохи прошли по металлическим панелям.

– Вот оно, – сказал Рафаэль негромко. – Оно уже рядом.

Он развернулся и вышел, унося планшет.

Двери за ним закрылись, и в брифинг-зале снова воцарился полумрак. Только изображение купола продолжало пульсировать на экране, как чужое сердце под толстыми венерианскими облаками.

Каюта, выделенная Рафаэлю, была узкой и низкой, как отсек субмарины. Металлические стены обшиты термопанелями, воздух пах технической смазкой и старым пластиком. Не было ни единого окна, только вентиляционные жалюзи за которыми раздавалось едва ощутимое гудение. Свет ламп освещал тесное пространство с легким зеленоватым оттенком, свойственным станциям, дрейфующим в нижних слоях Венеры. В этом свете кожа казалась бледнее, чем была на самом деле, а глаза – темнее.

Рафаэль Лем сел на койку и оперся локтями на колени. Перед ним лежал планшет старого образца, покрытый царапинами, а краска на корпусе местами совершенно стерлась. Он не смотрел на экран. В его руке была тонкая почти выцветшая фотокарточка.

На фотографии застыла женщина, стоящая на фоне разрушенного купола, засыпанного марсианским песком. Волосы растрепаны, хотя под защитным сооружением, накрывшим немаленького размера археологическую находку, ветра быть не должно. На ней – защитный костюм, расстёгнутый у горла. Улыбка едва заметна, но зато она настоящая, искренняя. Справа, вдалеке, видны очертания руин – узкие колонны, оплавленные, будто их лизал огонь самого Солнца. На обороте – надпись маркером: "Сектор XII. Внутри – зеркала. Вернёмся – расскажу тебе всё. – М."

Он провёл пальцем по лицу на фото. Движение было почти машинальным, но в нём сквозила осторожность, как будто прикосновение могло стереть последнее воспоминание.

– Если это действительно оно… – пробормотал он.

Голос его прозвучал глухо в металле каюты.

– Тогда у меня больше шансов найти ответы под землёй, чем в этих белых лабораториях.

Он поднялся, прошёл к панели у стены и коснулся сенсора. Над кроватью выдвинулся тонкий, квадратный ящик. Внутри – элементы снаряжения: кислородная маска, магнитные фиксаторы, перчатки, наладонный сканер, изолированный контейнер с герметиком. Всё это – стандартный набор для венерианского десанта. А рядом обшарпанная кобура с плоским резаком. Устаревший инструмент, не входившее в действующие протоколы научной станции.

Рафаэль вытащил планшет, активировал запись.

– Черновик. Защита по голосу. Код: Лем–Аргонавт–восемь.

Система пикнула, подтверждая включение.

Он сел обратно, фотография всё ещё лежала рядом.

– Сообщение. Временная метка. Калибровка: двадцать два ноль семь по станции Калисто шесть. Если я не выйду из купола в течение шестидесяти двух часов – считайте меня пропавшим без вести. Настоятельно прошу – не высылайте спасательную команду. Повторная попытка проникновения приведёт к тем же результатам.

Он замолчал, глаза медленно скользнули по стене, по вентиляционной решётке, по узкому светильнику.

Рука его зависла над клавишей отправки. Он смотрел на неё несколько секунд. Потом, вместо нажатия, выключил запись и сохранил как черновик. Назвал файл просто: "Аргумент-62".

Система снова пикнула. Файл ушёл в буфер, но не был передан. Никто не получит его, пока он сам не прикажет.

Рафаэль откинулся на спинку койки. Потолок нависал низко, словно пытался придавить. Рафаэль прикрыл глаза. В памяти всплыли руины на Церере. Хрупкие таблички, покрытые символами. Те самые, которые никто не смог прочесть. Но он помнил, как она стояла рядом с ними, указывая на те же изгибы символов, что были замечены на венерианском куполе.

– Я же говорил тебе, – заговорил он с той, что была на фотографии, словно с живой. – Всё начинается с изгиба. Угол – это буква. А когда оно пульсирует – это уже речь.

Стук в дверь выдернул его из воспоминаний.

– Лем? – прозвучал молодой женский голос.

Похоже, это была девушка из технического отдела по имени Лана, если он не ошибался.

– Что?

– Батискаф готов. Спуск через сорок минут.

Он не ответил. Только перевёл взгляд на фотографию и аккуратно вернул её в чехол планшета и плотно застегнул клапан.

Когда он встал, лицо его было совершенно спокойным. Шрам на щеке, казалось, потемнел в зелёном свете. Он надел перчатки, пристегнул снаряжение, взял резак и вышел в коридоры станции, где воздух вибрировал от напряжения, а стены словно ждали, когда кто-то снова попробует проникнуть сквозь облака к сердцу планеты.

Металлический переход скрипел под ногами. Рафаэль шёл быстро, не оборачиваясь. Он знал дорогу, каждый поворот, каждый люк – словно они были частью его собственной памяти. Здесь обычно меньше людей, чем в остальных секторах станции. Тут происходило только редкое мельтешение силуэтов техников, спешащих куда-то по своим делам с инструментами в руках, и жужжание кабелей, натянутых вдоль стен, как лианы в мёртвом лесу.

Он свернул в седьмой боковой шлюз. За ним находилась гермозона, окрашенная в стандартный чёрный цвет с крупными белыми номерами поверх. Надпись над дверью гласила:

"ОТСЕК D-9: СПУСКОВАЯ ПЛАТФОРМА / ДОСТУП ОГРАНИЧЕН".

Рафаэль без колебаний потянул рычаг на стене и дверь открылась с сухим шипением.

Перед ним открылся освещённый прожекторами ангар. Пол усеян фиксирующими зажимами, кабелями и грузовыми платформами. В центре, на магнитной подушке, покоился батискаф. "Охотник-9" – представитель старой, но очень надёжной серии. Его корпус был почерневшим, с небольшими вмятинами и царапинами – следами предыдущих миссий. Иллюминаторы были бронированные, затянуты защитной плёнкой. В носовой части находился открытый массивный люк, напоминающий раскрытую пасть подводного чудовища.

У обшивки, с планшетом в руках, стоял оператор. Невысокий, поджарый, в сером комбинезоне. Он не поднял взгляда, пока Рафаэль не подошёл совсем близко.

– Вы и есть Лем? – спросил он наконец.

– Судя по всему.

Оператор кивнул, глядя на его снаряжение, как техник оценивает чужой выбор инструмента.

– Вы спуститесь один?

Рафаэль задержался с ответом. Он провёл рукой по корпусу батискафа – металл был холодным, как океанская вода. На мгновение он прислонился к нему лбом, закрыл глаза.

– Нет, не один, – сказал он. – Мы спускаемся с командой согласно протокола.

Оператор не стал переспрашивать и уточнять. Он нажал на панель, вызвал меню запуска. Механизмы зашипели – медленно, шаг за шагом, шасси батискафа выдвинулись, корпус наклонился. В грузовом шлюзе вспыхнули красные огни сигнала подготовки к выкатке спускаемого аппарата.

Рафаэль вскинул взгляд на экран рядом с выходом. Там шёл прямой эфир с внешней камеры станции. Изображение было мутным, едва прорывавшимся сквозь пелену облаков. Венерианская тьма нависала над горизонтом, желтовато-зелёная, размытая, как в зыбком сне. Но сквозь неё, словно сквозь толщу воды, пробивался контур его цели.

Купол.

Он лежал на дне кратера, чёрный, гладкий, идеально правильной формы. Одна его половина тонула в вязкой атмосфере, вторая – отражала вспышки молний. Вокруг купола простиралась размытая тень, которая дрожала, как испарение над пламенем. Ни одна камера не могла захватить его полностью – что-то в структуре экранировало сигнал.

Рафаэль смотрел на изображение, не мигая.

Буквально за секунду по куполу прошло мерцание. Не вспышка, а именно мерцание. Как будто под гладью структуры пробежала волна.

– Вы видели это? – спросил он.

Оператор мельком взглянул на экран, пожал плечами.

– Здесь всё волнуется. Атмосфера. Электростатика. Нервные люди.

Рафаэль слегка усмехнулся.

Справа, по наклонной платформе, уже поднимались остальные. Первым подошел связист, по выражению лица которого было видно, что новичок в этом деле. Следом подтянулись техник-инженер, отвечающий за систему жизнеобеспечения и два биоспециалиста. Все в скафандрах, с кислородными касками в руках, и абсолютно молчаливые. Рафаэль знал их имена, но пока что они были для него всего лишь функциями. Он не собирался делить с ними купол. Только путь к нему.

Он шагнул внутрь батискафа. Закрыл за собой люк, повернул внутренний замок. Раздалось мягкое гудение, обозначившее, что система жизнеобеспечения активировалась, вокруг стало тише, большинство звуков куда-то ушло. Рафаэль занял место второго пилота. Приборы перед ним были старыми, с аналоговыми шкалами и он чувствовал себя среди них как дома.

Рафаэль включил бортовой журнал. Отметил: "Вход в аппарат. Старт – по готовности и команды со станции."

Снаружи, за стеклом, двигались тени. Техники. Кран.

Пошел последний этап проверки. Рафаэль положил ладонь на панель.

– Если ты ждала там, под пеплом… – прошептал он, – то я иду.

На экране перед ним купол вспыхнул вновь и теперь уже куда как отчетливее. На его поверхности, на краткий миг, проступил геометрический узор. Линии, пересекающиеся, как письмена. Затем всё исчезло.

Рафаэль пристегнулся. Взгляд был направлен только вперёд.

– Погружаемся.

И за стенками станции, за слоями облаков и кислотного дождя, Венера ждала.

Глава 2. Купол

Батискаф "Охотник-9" потрескивал швами, как старый сундук, погруженный глубоко под воду. За бронированными иллюминаторами бушевала золото-зелёная бездна: облака аммиака, сернистые потоки и вспышки серо-белых разрядов, похожих на разрывы молний в вязкой жидкости. Венера дышала, жила, ворочалась под бронёй тумана, и Рафаэль Лем ощущал её кожей – точно кто-то большой и древний наблюдал за ними с безмолвным вниманием.