Монадный комплекс

Алексей кивнул вежливо, но не стал вставать.

– Объект не дверь, – произнесла Гуна, будто в никуда. – Объект – глаз. Смотрит изнутри.

Он вздохнул про себя.

– Хорошо. Только бы не ухо, – пробормотал он, почти неслышно.

– Ухо уже было. Оно слушает вон там, у озера. Но этот – смотрит.

– Понятно, – сказал он, делая вид, что записывает данные в планшете. – И что вы предлагаете?

– Ритуал тишины. Иначе он ослепнет. И будет смотреть везде. Как волк в юрте.

– Любопытное сравнение, – заметил Алексей. – Но мы пока ничего не будем активировать. Только наблюдение.

Старуха кивнула, как будто даже не слушала его. Потом, медленно, с неясным намерением, двинулась к насыпи. Алексей и Диляра последовали за ней.

Когда они подошли, Гуна остановилась перед металлическим кругом, склонила голову и что-то пробормотала на своём языке – протяжно, напевно, почти без слов, скорее ритмично, чем осмысленно.

Потом она протянула руки и положила ладони на гладкую поверхность.

В этот момент воздух слегка дрогнул. Это был не ветер. Появилось ощущение, что пространство коротко, почти незаметно изменило плотность. Как будто между деревьями пробежал слабый разряд, но только не электрический, а… странный. Слуховой? Тактильный?

Из-под её ладоней раздался звук.

Низкий, металлический, но ровный, как будто кто-то включил скрытый камертон.

Алексей в момент включил анализатор частот. Линия сигнала была стабильной, чёткой. Он отстранённо зафиксировал:

– Четыреста тридцать два герца, – пробормотал он.

– Что это значит? – спросила Диляра.

– Это… ничего не значит. Это просто частота. Хотя… – он замялся. – Есть миф, что четыреста тридцать два герца – "чистая частота", естественная гармония вселенной. В общем, эзотерическая муть.

– А если это не миф?

– Тогда, возможно, у люка хороший музыкальный вкус, – сухо ответил он. Но прибор в руке подсказывал другое. Он не чувствовал ни колебаний в воздухе, ни давления – звук был, но не проходил через физическое пространство. Как будто шел прямо в мозг, минуя уши.

Анализатор показывал стабильность волны, но не регистрировал источник.

– Это невозможно, – сказал он уже тише. – Ни акустики, ни резонанса. Нет даже механической отдачи.

– Он открылся, – произнесла Гуна с благоговейным ужасом.

– Нет, он не… – начал Алексей, но вдруг почувствовал, как звук оборвался. В одно мгновение вокруг наступила тишина. Не просто отсутствие звука, а почти вакуум восприятия, будто на мгновение исчез весь окружающий фон: дыхание леса, жужжание приборов, даже собственное сердцебиение. Только взгляд Гуны, пристальный, как будто она слышала то, что ускользало от остальных.

Алексей невольно поёжился.

– Всё, – сказала она. – Теперь вы с ним связаны.

И ушла, не оглянувшись.

Он остался стоять у люка, ощущая себя немного глупо и странно пусто. Как будто у него из головы вынули часть мысли и не поставили ничего взамен.

– Ну, – произнёс он наконец. – Это официально самый абсурдный день в моей научной карьере.

– А ведь ты только начал исследования, – сказала Диляра и невесело усмехнулась.

***

Сумерки на Алтае наступают быстро. Тени от сосен будто нарочно вытягиваются и сплетаются в замысловатые узоры на земле, и даже огонь костра, разожжённого в стороне от лагеря, кажется скорее островком внутри полутени, чем настоящим светом.

Они сидели у огня втроём: Алексей, Диляра и Гуна. За их спинами мерно жужжали приборы, мигая тусклыми огоньками, как если бы кто-то пытался придать научной аппаратуре уютную ламповую ауру.

Гуна молчала долго, как будто сама решала, говорить ли. Её лицо освещалось снизу, и это придавало ему вид маски – неподвижной, чуждой, высеченной из древесной коры.

– Ты не первый, кто приходит, – наконец сказала она, глядя в пламя. – Но он пока не проснулся. Снится ему. Мы – часть сна. Если разбудим – он проснётся. Если не разбудим – останемся сном навечно.

– Кто "он"? – уточнил Алексей, сохраняя вежливо-ироничную интонацию.

– Он не имя. Он – безоблик. Был до лица. До форм. До того, как люди начали думать, что они настоящие.

– Очень философски, – заметил Алексей, потянувшись за кружкой чая. – Почти Платон, если заменить пещеру на бетонный бункер.

– Нет, – покачала головой Гуна. – Платон – отголосок. Этот – до слов.

Она замолчала. Пауза затянулась. Алексей отпил немного из кружки и посмотрел в огонь. Не хотелось спорить. И не потому что он вдруг проникся, а просто… здесь, на этом склоне, под этим небом, с этой женщиной, спор выглядел бы как детская попытка спорить с ветром.

– И что будет, если мы "разбудим"его? – спросила Диляра, не с иронией, а почти с интересом.

– Мир начнёт видеть себя, – ответила старуха. – Но не глазами. Внутренним образом. И тогда… – она не закончила.

Алексей подумал, что это очень эффектный и удобный приём – недоговаривать. Подвешивать пугающие образы в воздухе, чтобы каждый додумал их сам, исходя из собственных страхов. Так работают любые эзотерические практики: они зависят не от того, что сказано, а от того, что ты себе домыслил.

– Есть такое явление, – сказал он вслух, – психогенный резонанс. Изоляция, непривычная среда, отсутствие знакомых звуков – всё это может вызывать субъективные образы. Особенно при наличии культурного контекста. Ну, вроде ваших преданий.

Гуна посмотрела на него спокойно.

– Ты хочешь быть прав. Это делает тебя слабым.

Алексей усмехнулся.

– Или просто делает меня учёным.

Огонь треснул – один из углей лопнул, разбросав искры, будто подтверждая или опровергая чью-то реплику. Над лесом пронёсся короткий порыв ветра, и ветви в вышине прошептали что-то неразличимое. Пахло хвоей, золой и чем-то ещё… металлическим, будто до них дошел далёкий запах железа, которого здесь не должно было быть.

– Ты всё равно войдёшь, – сказала Гуна. – Это написано. Ты как нерв в теле этого места. Оно тебя позвало.

Алексей ничего не ответил. Он чувствовал лёгкое давление в висках – возможно, виной всему усталость, возможно, высота. Он попытался отогнать это ощущение и встал.

– Завтра с утра осмотрим периметр и приступим к сверке данных. Нужно хотя бы понять, насколько глубоко этот… "глаз", как вы его называете.

Гуна не ответила. Только глядела в огонь, будто всё, что следовало сказать, уже было сказано.

Диляра встала вслед за ним и, проходя мимо, тихо сказала:

– Она не врёт. Просто говорит не с нами. С кем-то другим. Или с чем-то.

Алексей пожал плечами, но мысленно отметил для себя кое-что странное: он ожидал, что будет смеяться над словами шаманки. А вместо этого почему-то молчал. И в тишине между словами что-то эхом звенело в голове – тихим, еле различимым, но упрямым звуком на частоте четыреста тридцать два герца.

***

Ночь выдалась на удивление тихой. Ни шороха, ни скрипа, даже ветра почти не было – только редкое потрескивание углей в почти угасшем костре и далёкое уханье филина. Алексей не спал. Он долго лежал в палатке, уставившись в потолок, ощущая странную тяжесть в теле, словно сам воздух давил на него чуть больше, чем положено.

В конце концов он не выдержал. Осторожно выбрался наружу, прихватив портативный спектральный анализатор и гравиметр – на всякий случай. Он двигался без фонаря, в мерцании звёзд и тусклом сиянии фосфоресцирующего индикатора, который показывал ровную, ничем не примечательную кривую. До поры.

Металлический люк стоял в центре насыпи, как и прежде – гладкий, холодный, чужой. Алексей приблизился, остановился в паре метров. Прибор издал лёгкий щелчок, засветился вторым индикатором. Небольшое, но чётко зафиксированное отклонение в гравиметрии – слишком стабильное для случайного фона.

Он нагнулся, чтобы сверить координаты.

– Ты – не ты, пока не поверишь в другое.

Голос был не громким, но отчётливым. Ниоткуда. Ни снизу, ни сверху, ни сбоку. Он просто был – где-то в пространстве между ним и люком. Глубокий, как будто старческий, но без признаков живого дыхания за словами. Без эмоции, без интонации. Констатация, не обращённая ни к кому конкретно и одновременно лично к нему.

Алексей резко обернулся. Никого. Посмотрел на прибор – тот мигал, зафиксировав короткий всплеск в нелокальной зоне поля. Источник не определён. Энергия – ничтожна по масштабу, но совершенно не вписывалась в ни одну модель, которой он пользовался. Как будто пространство само чуть дрогнуло.

Он выпрямился. Сердце билось чаще обычного, но не от страха – скорее, от напряжённой сосредоточенности. Он мысленно перебрал возможные объяснения: остаточные колебания, акустический обман, эффект памяти восприятия, миметическое самоподтверждение.

– Запись, – произнёс он вслух. – Вероятно, реликтовый сигнал. Шутка, оставленная военными. Или автоматическая активация от движения.

Он шагнул ближе к люку, медленно, держа прибор перед собой. Теперь уже ничего. Ни всплесков, ни звука, ни вибрации. Только собственное дыхание, немного сбившееся, и лёгкое дрожание стрелки на дисплее – как будто устройство тоже чем-то озадачено.

Он постоял ещё немного, прислушиваясь. Потом выключил прибор и развернулся. Шагнул в сторону лагеря.

– Пока не поверишь…– прошептал он на ходу.

Глава 2. Министерство Альтернативного Просвещения

Утро началось с тишины, такой плотной и неподвижной, что даже птицы в кронах лиственниц казались нарисованными. Алексей сидел за складным столом в палатке, сутулясь над дисплеем анализатора. Приборы были настроены с вечера – он не спал почти всю ночь, пытаясь привести ночной импульс к хоть какой-то логической модели. Увы.

Частота – 432 герца, фиксировалась с завидным упрямством, будто сама природа намеренно выбрала эту ноту. Но проблема была не в частоте. Энергетический профиль сигнала напоминал всплеск – резкий, локализованный, но при этом безо всякого видимого источника. Вектор напряжённости не указывал ни на одну точку, а как будто исходил из самого пространства. Энергия без направления, структура без носителя. Математически это выглядело как ошибка ввода, но приборы не врали: данные записывались на нескольких устройствах, параллельно.

Алексей посмотрел на график, где кривая словно колебалась между измерениями, и тихо вздохнул. С точки зрения физики, такого сигнала быть не могло. С точки зрения здравого смысла – тоже. Он записал в блокнот:

"Проверить перекрёстную интерференцию. Сравнить с аномалиями над Чарамой в 2029-м. Проверить, нет ли связи с ускорением локального времени. Если нет, то честно признать: я не понимаю, что это".

Он потянулся за кружкой – остатки остывшего чая прилипли ко дну, образовав вязкую корочку, похожую на что-то среднее между болотной тиной и ритуальной глиной из рекламы "Тоников Третьего Глаза".

И тут над лагерем раздался низкий звук: нечто среднее между ревом лопастей и надвигающимся кризисом. Сначала один вертолёт, потом второй. Чёрные, с гербом без названия: переплетённые кольца, внутри которых – нечто, похожее на лотос, схематичный глаз и волны. На боку было выведено:

"М.А.П."

"Министерство Альтернативного Просвещения."

– Ну вот, – тихо сказал Алексей. – Теперь всё и начнётся.

Они приземлились почти синхронно, подняв волну пыли. Из первого вышли военные – сухие фигуры в камуфляже без знаков различия. Без слов они начали выставлять периметр.

Из второго высыпала более разношёрстная компания.

Первым шёл мужчина лет пятидесяти, в чёрном костюме, идеально выглаженном, с бирюзовым галстуком. Поверх лба – меховая повязка с узором, подозрительно похожим на QR-код. В руках – папка с золотым тиснением. Его выражение лица напоминало одновременно прокурора, сенсея и продавца лицензий на астральную безопасность.

За ним двигалась девушка лет двадцати пяти. Белое платье до пола, закрытая шея, длинные рукава. Всё напоминало церковное облачение, но с постмодернистским уклоном: вместо креста – брошь в форме бесконечности, а на поясе – планшет в чехле. В правом нагрудном прозрачном кармане виднелось удостоверение, где крупными буквами читалось:

"Инспектор по сакральной этике, 3 класс."

Замыкал процессию молчаливый мужчина с массивным устройством на плечевом ремне. Устройство издавало глухое жужжание, пыхтело и сверкало лампочками. Выглядело оно как пылесос скрещённый с рентгеновским аппаратом и было снабжено табличкой:

"Фиксатор духовного фона. Не приближаться без сертификации."

Компания направилась к Алексею.

– Алексей Михайлович Рубцов? – начал костюмированный с повязкой, не дожидаясь подтверждения. – Министерство Альтернативного Просвещения. Мы прибыли согласно Постановлению Совета по трансцендентной безопасности и духовно-культурному балансу регионов от 14 июня. Объект Кара-Ой классифицирован как сакральный субстрат государственно значимого уровня.

Алексей поднял бровь.

– Простите… чьего уровня?

– Государственно значимого, – повторил чиновник, делая ударение. – Согласно Приложению номер четыре, он подлежит контролю МАП, с участием официального представителей духовной этики и реестра вибрационных резонансов. С текущего момента все действия на объекте координируются нами.

Девушка в белом безмолвно кивнула. У неё были удивительно ясные глаза и абсолютно пустое выражение лица. Алексей почувствовал, как внутри у него что-то начинает сдаваться.

– А вы кто? – наконец спросил он, глядя на мужчину с прибором.

Тот молча поднял карточку. На ней значилось:

"Кривоногов Т.А., специалист по тонкополевой фиксации. Категория допуска: Е (экстрасубстратная)."

Алексей потер виски.

– Прекрасно, – пробормотал он. – Ещё немного – и появится инспектор по эфирному пейзажу.

Костюмированный не заметил иронии. Он открыл папку, достал бумагу с печатями и протянул:

– Прошу поставить подпись, что вы ознакомлены с документом. Вы входите в зону ССГЗУ – сакрального субстрата государственно значимого уровня. Ваша деятельность временно переводится в статус наблюдательной, без права интерпретации до утверждения архетипического протокола.

Алексей медленно вдохнул.

– Может, сначала вы объясните, что вообще здесь происходит?

Чиновник улыбнулся.

– Происходит осознание. Постепенное, но необходимое. Вы оказались в точке, где рациональное касается метафизического. Но не беспокойтесь- теперь с вами мы.

И только теперь Алексей понял: день действительно начался.

– Слушайте, я не против взаимодействия, – начал Алексей, стараясь говорить ровно. – Но, если честно, пока всё это выглядит как театрализованная постановка с элементами нового шаманизма. У нас тут зафиксирован уникальный аномальный сигнал, и я хочу понять, что это. У вас есть эксперты по гравиметрии? Спектроскопии? По хотя бы базовой физике?

Чиновник в меховой повязке покачал головой с понимающей улыбкой:

– Мы работаем по системе более тонкой настройки. Инструменты вашего научного подхода, конечно, заслуживают уважения, но они не охватывают всей полноты онтологического поля. Позвольте представить вам документ.

Он ловко извлёк из портфеля внушительного вида бумагу с золотистой печатью и протянул Алексею. Тот прочёл вслух:

– "Федеральный Реестр Энергий Тонкой Плотности"… Серьёзно?

– Абсолютно, – кивнул чиновник. – Это утверждённый перечень энергетических модусов, проявляющихся в сакрально-заряженных ландшафтах. Согласно статье четырнадцать точка три, пункт шесть, объекты, обладающие устойчивой вибрационной подписью в диапазоне от трехсот восьмидесяти пяти до четырехсот сорока герц, автоматически получают статус "порогового портала" и подлежат курированию соответствующего ведомства.

Алексей медленно опустил бумагу.

– А это, простите, кто подписал? – Он ткнул в размашистую роспись.

– Верховный Координатор Архетипической Этики, – с гордостью ответил тот. – Орден Седьмой Чакры.

– Угу, – кивнул Алексей и зажмурился на секунду, после чего встряхнул головой.

В этот момент из лесной тропинки появились трое. Один – в короткой ветровке и с прибором в руках – известный геофизик, профессор Кобзев. Рядом с ним – худощавый мужчина с брезентовым чемоданом, биохимик Смоляков. Позади шёл молчаливый, лобастый инженер в очках, чьё имя никто толком не знал.

Кобзев глянул на чиновника с меховой повязкой как на неудачную иллюстрацию к статье "Фолк-наука и правовой произвол".

– Простите, – сказал он, почти ласково, как это делают психиатры, – кто вы вообще такие и с какой стати вы оккупировали научную площадку?

Чиновник из МАП не моргнул глазом.

– Мы действуем по приказу Совета. Объект подлежит сакральной сертификации и контролю. На данный момент осуществляется фазовая идентификация архетипических паттернов.

Он достал пластиковую карточку и демонстративно поднял её в сторону солнца.

На карточке значилось:

"Лицензия № АП-431. Право чтения утверждённых мантр и их интерпретации. Уровень допуска – синестетический."

Подпись – "Школа Духовной Модуляции, Москва".

Смоляков вскинул брови:

– Что вы сказали? Интерпретация архетипических паттернов?! Вы что, собираетесь объяснять геомагнитные аномалии через "тональные пересечения метафизических полей"? Это же псевдонаучная шизофрения, узаконенная министерской печатью!

Чиновник не смутился. Он молча достал планшет – старый, но с инкрустированным корпусом, похожий на гибрид артефакта и калькулятора времён Ренессанса. На экране высветился интерфейс с заголовком:

"Система учёта духовных допусков и квалификационных резонансов."

– Извините, – сказал он, отводя взгляд от Смолякова. – Согласно базе данных, у вас нет допуска к работе с архаическими резонансами. Подайте заявку через Госпортал Духовности. Там стандартная процедура: медитативный отбор, подтверждение через личную ауру, три теста на синергетическую осознанность и рецензия от наставника.

– Рецензия… от… – начал было Смоляков, но у него не нашлось слов.

Инженер просто молчал. Он молча сверлил глазами валик песка у ног, будто пытался взломать земную кору силой воли.

– Господи, – выдохнул Алексей. – Мы что, во сне?

– В пробуждении, – поправил чиновник. – Процесс уже начался.

Из-за спины девушки-инспектора выдвинулся оператор с "пылесосом" на ремне. Устройство мигнуло оранжевым, издав лёгкий скрип, будто старое радио словило станцию вне времени.

– Резонанс подтверждён, – сообщил он. – Фоновое значение – выше допустимого. Рекомендуется ввести ритуал тишины первого уровня.

– Иначе говоря, всем заткнуться, – перевёл Алексей и сел обратно на складной стул.

Чиновник кивнул с довольной улыбкой:

– Наконец-то мы начинаем понимать друг друга.

Над лагерем сгущалось ощущение сюрреалистической ясности – как если бы военный режим, санаторий и фестиваль эзотериков соединились в один прекрасно отлаженный механизм государственного абсурда.

***

Палатка под брезентовым навесом, спешно сооружённая у самого подножия холма, где начинался путь к металлическому "люку", походила на гибрид сельсовета, кружка осознанного дыхания и призывного пункта. Перед длинным складным столом уже выстроилась очередь. Учёные, техника, несколько военных, Диляра и даже Гуна – все стояли в ожидании процедуры, которую представители МАП называли с пафосом: "ускоренное резонансное освидетельствование".

Алексей стоял в очереди с угрюмым лицом.

– Интересно, – бурчал он, – если я подам в Конституционный суд на нарушение свободы мировоззрения, это тоже придётся оформлять через Госпортал Духовности?

Перед ним профессор Кобзев изредка фыркал, а инженер просто молчал, сжав в руках керамический кейс с датчиками. Они были явно не в духе.

У стола восседал чиновник невысокого ранга – низкиймужчина в сером балахоне с нашивкой "инструктор по вибрационной идентификации, категория C". Перед ним стояли коробки с пластиковыми карточками разных цветов. Каждая – с голограммой в виде сияющей спирали.

– Следующий! – позвал он.

Подошла Диляра. Инструктор с улыбкой достал планшет с формой и спросил:

– Архетип, пожалуйста?

– Простите, что? – переспросила она.

– Ваш ближайший архетип. Без этого система не сгенерирует ваш индивидуальный допуск.

Он указал на ламинированный плакат на мольберте за его спиной.

На нём были изображены четыре стилизованные фигуры с подписями:

ХРАНИТЕЛЬ – Стабильность, Защита, Протокол.

МОСТ – Переход, Служение, Переправа.

СОМНЕНИЕ – Вопрос, Колебание, Глубина.

СКАТ – Поток, Эскапизм, Трансформация.

– Выберите, что ближе вашему внутреннему резонансу, – мягко добавил чиновник.

Диляра, привыкшая к подобным процедурам, уверенно ткнула пальцем в "МОСТ".

– Отлично. Архетип активен. Категория допуска – интерпретативный. – Он выдал ей карточку цвета беж.

Кобзев подошёл следующий.

– Я не собираюсь участвовать в этом, – сказал он. – Это профанация.

– Без архетипа допуск невозможен. Пройдите к зелёному шатру для медитативного тестирования, – невозмутимо отреагировал чиновник и указал на палатку, из которой доносился аромат сандала и лёгкое бормотание мантры.

Кобзев отступил, внутреннезакипая.

Наконец подошёл Алексей. Он взглянул на плакат, затем на чиновника.

– А если я просто скажу первое попавшееся слово?

– Главное – искренность. Внутреннее соответствие важно. Но для упрощённого допуска подойдёт и стихийное совпадение.

Алексей пожал плечами.

– Ладно. Пусть будет… "Сомнение".

Чиновник приподнял брови, немного наклонился над планшетом, а затем хмыкнул.

– Сложный, но допустимый, – сказал он. – Сомневайтесь внутри, но будьте смиренны вовне.

Он протянул Алексею карточку – полупрозрачную, с переливом в сине-серых тонах. На ней были выгравированы слова:

"Личный вибрационный допуск: категория Ретранслятор. Уровень: Предпороговый. Архетип: СОМНЕНИЕ".

– Что означает "предпороговый"? – осторожно спросил Алексей.

– Что вы ещё не открыты, но уже склонны к принятию, – ответил тот с просветлённой улыбкой. – И что вам нельзя трогать объекты без ритуального сопровождения.

Позади снова фыркнул Кобзев.

– Словно кто-то собирался их трогать…

В лагере началась фаза странной подготовки. Люди с карточками разных оттенков перемещались между палатками, обсуждали свои архетипы и пытались понять, кто из них получит допуск "вглубь". Операторы МАП возводили небольшую платформу у входа в насыпь – готовился "обряд открытия сакрального доступа". Алексей стоял в тени и вертел карточку в пальцах. На её обратной стороне была надпись:

"Ваша частота – ваш путь. Не пытайтесь быть иным – просто резонируйте."

– Резонируйте… – пробормотал он и медленно закатил глаза.

***

Около полудня долина окуталась лёгким дымом, напоминающим туман, хотя погода была ясная и сухая. Солнечные блики играли на стволах сосен, но над насыпью, где начинался спуск к загадочному люку, теперь вился странный пар. Его источник – керамические чаши, расставленные по кругу с педантичной симметрией. Из каждой струилась полупрозрачная дымка с отчётливым запахом мяты, лимона и чего-то тошнотворно-сладкого, вызывающего лёгкое головокружение.

– Ароматизированный хлороформ с примесью вербены, – заметил Алексей, глядя, как один из чиновников распыляет состав из металлической колбы. – Теперь стало понятно, почему они всё время улыбаются.

Профессор Кобзев закашлялся, отступая назад.

– Боже, вы реально собираетесь всех обкурить перед научной операцией?

– Это не обкуривание, – мягко возразила девушка в квазимонашеском наряде, та самая инспектор по сакральной этике. – Это ритуал подготовки к сакральному контакту. Мы мягко смещаем резонанс восприятия, чтобы снизить риск когнитивного отторжения.

Алексей тихо пробормотал:

– Где-то между "расширением сознания" и "наркотической обработкой"…

Военные, равнодушные и собранные,стояли по периметру. У каждого из них на плече был нашит шеврон нового образца: орёл, держащий в когтях не меч и молнию, как прежде, а кристалл и перевёрнутую спираль. Кто-то из них, скучающе жуя энергетический батончик, бросил взгляд в сторону проводящегося обряда, но вмешиваться даже не подумал.

В центре действия, как дирижёр странной оперы, выступал чиновник МАП – тот самый с меховой повязкой на лбу и папкой, от которой веяло священнодействием. Он читал что-то с планшета, держа его двумя руками, будто это реликварий. Голос у него был поставленный, интонации исходилиторжественные, почти литургические:

– Сим удостоверяется, что в пределах очерченного периметра нами зафиксирован сакральный субстрат, уровень два. С соблюдением ритуала допуска, благословляется переход в фазу контакта. Пусть сосуды истины будут открыты.

К нему тут же подбежал оператор с антикварным прибором – всё тем же агрегатом, напоминающим старинный пылесос, – и начал делать замеры.