Sophie

– Принеси мне кофе и булочку, – шепотом сказала она.

Я снова вернулась в приемную схватила полный термос, кружку. Бегом вернулась обратно. Поставила перед хозяйкой чашку. Налила из термоса кофе. Сбегала на кухню за булочкой. Положила ее перед ней. Села в кресло напротив. Что же делать в таких ситуациях? Как себя вести? Как помочь? Мне ни каких указаний на этот счет не поступало. Может надо вызвать врача? Или обратиться за помощью к тому пожилому человеку из аптеки? И только я было приняла решение бежать за помощью, как раздался шепот:

– Не переживай девочка, – Анна Леопольдовна взяла кружку и булочку.

Откусила кусок и запила из кружки. Совершенно не открывая глаз. Еще немного посидела не двигаясь. Но потом, еще после пары кусочков, она глаза открыла. Посмотрела на меня сочувственно.

– Софи, – начала она вздохнув, – я должна была тебя предупредить, но увы, побоялась, что ты тогда откажешься мне помогать. Я так надеялась, что ты поработаешь пару дней. Тебе понравится. И только после этого я собиралась полностью тебе все рассказать. И это тоже.

– Что – это?

– Что я занимаюсь гаданиями и предсказаниями. Я ясновидящая.

– Это я поняла.

– Я редко принимаю подряд несколько клиентов. Потому, что мне это очень тяжело. Отнимает очень много сил. Вот, как сейчас. Для того, что бы восстановиться мне нужна подпитка. Сейчас кофе и булочка немного мне помогли, но все силы мне не вернули. Я чуть позже тебе все расскажу. Сейчас оставь меня пожалуйста.

Я посидела, решая, точно ли можно ее оставить одну. А потом подумала, да кто я такая спорить с пожилой женщиной, которая прожила вдвое (а то и в трое) больше меня. Да еще ясновидящая.

И я послушно ушла на кухню. Сварить еще кофе и чай в опустевшие термосы. Остаток чая я допила сама. Пока разогревался чайник на примусе я старалась не думать. Машинально протерла стол, вымыла термосы. Заново заварила кофе.

Через час она заглянула ко мне. Попросила помочь подготовить комнату для следующей посетительницы.

Я безропотно пошла следом за ней намереваясь выполнять простые манипуляции: протереть стол, помыть полы. Но оказалось все гораздо сложней и интересней.

Сначала я, как и предполагала, убрала все со стола. Только было открыла рот спросить где взять ведро с тряпкой, как хозяйка меня огорошила предложением взять мел в руки. И вместо того, чтоб помыть пол, наоборот его испачкать.

– Мне наклоняться тяжело, – оправдывалась Анна Леопольдовна, – голова кружится. А без этого ауру в комнате не почистишь. Так и висит тут ком ее тяжелого присутствия.

Для меня слова «аура», да еще и «ком ее присутствия» были полной абракадаброй.

Но я послушно чертила мелом на полу значки, которые мне показывала ясновидящая в местах, которые она указывала мыском своих туфель. Получалось у меня не сразу и не все. Первый знак был простым, на первый взгляд: устремленная вверх продолговатая запятая. Но я с ней промучилась не меньше получаса. То короткий хвост, то не тот изгиб, то нажим слабый. Видя мои мучения и неумение действовать по устному описанию, Анна Леопольдовна, хлопнув себя по лбу, вышла в приемную и оттуда вернулась с тоненькой книжицей. Она была сильно потрепанная, видно, что ею пользовались часто. И открыв нужную страницу показала мне весь рисунок, который должны были образовывать значки на полу. Я стараясь разглядеть каждый значок и уловить его долго всматривалась. Дальше дело пошло получше. С третьего раза мое творение было похоже на знак из книжки. Так, вооруженная мелом, книжкой и мокрой тряпицей я смогла изобразить почти точь-в-точь рисунок. Анна Леопольдовна осмотрела и похвалила меня за старания. Мне было очень приятно. Она зажгла свечку и прошлась по всей комнате, что то бормоча себе под нос.

Колокольчик на двери звякнул и я не выпуская из рук книжки, и мела с тряпкой побежала в приемную. Мы как раз успели все к приходу посетительницы.

Та оказалась полной дамой с седыми буклями под модной шляпкой. Дама скептически оглядела меня и кивнув своим мыслям, благосклонно позволила снять дорожную накидку. Под накидкой оказалось не ко времени одетое платье. Такие платья надевают на званый вечер, прием, в конце концов просто на вечерний променад. Но, никак не на прием к ясновидящей. И украшения, их явно был перебор. Перчатки, доходящие почти до покатых, округлых плеч, были унизаны перстнями. «Она боится расстаться со своими сокровищами», – мелькнуло у меня в голове. И я приглашающим жестом показала, что ее уже ждут.

За окном медленно надвигалась тень на нашу витрину, явно стараясь заглотить нас целиком. Я вдруг ощутила, что мне нравится тут. Поддаваясь внезапному порыву и, что уж скрывать, любопытству я стала внимательней осматривать свое место работы. Прошлась до шкафа, отмечая стоящие на полках атрибуты: лежащие в коробочках рассортированные по цветам свечи, странного вида тоненькие палочки с утолщениями. Необыкновенные статуэтки, в ярких обложках книги. Небольшие бутылочки с непонятными названиями. Кубки железные, деревянные. Пара круглых железных мисок с пестиками внутри. Маленький пучок связанных вместе трав. И стоящие в узком, тонком стеклянном стакане перья.

Я подслушивать совершенно не собиралась, но дверь была приоткрыта и голос хоть и был тихий, но слова были произнесены ясно и четко:

– Вы обязаны мне помочь, вы должны, – в тихом голосе посетительницы звучали истеричные нотки, – если вы мне не поможете, я вас ославлю на всю Францию.

– Вы понимаете, что это опасно? – голос хозяйки звучал строго, – вы возьмете на себя такой грех?

– Я все понимаю! Я готова! Вы должны мне помочь!

Я опомнившись, что стою и подслушиваю, как какая-нибудь нечистоплотная горничная, тихо сбежала обратно на свое место. Мысленно ругая себя на чем свет стоит. Давая себе зарок, ни когда не подходить к двери, когда там посетители. «Девушка твоего положения не смеет так поступать», – тут же возник грозный голос маман в моей голове.

Так и просидела на своем месте, боясь пошевелиться до выхода посетительницы. Подала ей накидку и пока она ее надевала коснулась меня своим плечом.

Мне показалось, что вокруг меня закружился вихрь. Лицо обдало холодной волной и чуть не сбило с ног резким порывом. Секунды две и все пропало. Я только качнулась. Дама кивнула головой, поблагодарила и вышла. Только колокольчик звякнул. Я оглянулась, посмотреть откуда в помещении мог возникнуть такой странный ветер, но вокруг было тихо. И только хозяйка стояла в дверях и странно на меня смотрела.

– Вы это видели? – спросила я у нее.

– Что я должна была увидеть? – еле слышно переспросила она у меня.

– Ну, этот вихрь, – пыталась я сформулировать свои ощущения.

– Тебе показалось, – уже громче сказала она и махнув рукой, как бы пресекая дальнейшие мои расспросы продолжила, – давай собираться домой пора. Я устала.

И мы с ней вместе протерли полы, помыли и вытерли посуду. Она показала, как правильно убирать и закрывать в шкафу инвентарь для гадания. И заменять скатерть. Оказалось, что каждый день надо скатерть убирать, а на следующий стелить новую. Из большого бумажного пакета она достала новую и мы постелили.

– А с этой что делать? – спросила я указывая на скомканную, черную тряпку.

– Эту надо сжечь, – пожав плечами сказала хозяйка и подхватив ее в руки повела меня на задний двор.

Там в углу притаившись стоял большой железный ящик. В него то мы и загрузили бывшую скатерть. Анна Леопольдовна вынула из кармана небольшой коробок спичек, чиркнула, немного подождала, пока пламя разгорелась и отправила ее следом за скатертью. Секунду ни чего не происходило, затем ярко вспыхнуло. А потом языки алого пламени жадно слизали тонкую ткань. Я бы стояла и любовалась действием огня еще долго, но меня тронули за локоть и вручив спички указали на открытую дверь.

Закрывая за собой и выключая везде свет мы двинулись к выходу. На улице нас уже поджидал Пьер. Салон хозяйка закрыла на ключ, мы сели в машину и покатили обратно.

Столько произошло всего, странного. В моей голове крутилась куча вопросов. Но место было неподходящее и хозяйка явно дремала на широком сидении. Да и привычка, что на мои вопросы редко следуют ответы, заставляла меня молча ехать рядом с Пьером.

Когда подъехали к дому я словно очнулась ото сна. Пьер помог хозяйке выйти из машины. Я с легкостью выскочила и спросив разрешения побежала проведывать бедного птенчика.

Добежала до своей комнаты и перед закрытой дверью увидела сидящего кота.

– Ах, ты наглая морда, брысь! – топнув на него ногой прогнала его.

Открыла дверь и бегом добралась до окна. Коробка пуста. На глаза навернулись слезы. Не уберегла. Маленького. Несчастного.

– Мадмуазель Софи, – услышала я сзади застенчивый голос.

Люсьен стоял позади меня и улыбался. У него на плече сидел нахохлившись птенчик.

– Ой, он жив, – не сдержавшись воскликнула я, – а я перепугалась, что дурацкий кот его съел. Спасибо, Люсьен!

Птенчик, услышав мой голос, чуть выпрямился на своих лапках и тихо пискнул.

– Он вас узнал, – Люсьен аккуратно пересадил его на ладошку и протянул мне, – а кот не противный, кот обыкновенный, у него просто отняли еду. У них, у кошек, это вполне естественно охотиться на птичек.

– Спасибо, – еще раз я поблагодарила парнишку, принимая птенчика.

– Вы только не оставляйте его, – предостерег он меня, – кот будет постоянно стараться до него добраться.

Раздался стук в открытую дверь и Эванс напомнил, что мне нужно переодеться и спускаться к ужину.

За столом нам разрешили сидеть вместе, не смотря на явное недовольство Марты. После ужина хозяйка сказала, что я свободна и посоветовала погулять в саду. А сама ушла отдыхать «после сложного и трудного дня».

Вечером, сидя в саду с Эвансом и Люсьеном мы пытались придумать ему кличку. Дворецкий предлагал громкие имена известных личностей, Люсьен настаивал назвать Циклопом – намекая на его одноглазость. А я молчала слушая их перепалку и смотрела, как деловито птенец расхаживает в травке, выискивая насекомых. И тут мне пришла светлая мысль в голову.

– А, что это за птица? – спросила я обращаясь к Люсьену.

– Что? – с недоумением в голосе переспросил меня Эванс.

– Ну, какой это птицы птенчик? – попыталась я расшифровать свой вопрос.

– Так это вороненок, – пожимая плечами сказал мальчишка.

– Карл, его будут звать Карл, – выдала свою мысль я.

– Почему? – удивленно, почти в унисон они задали мне вопрос.

А я улыбаясь рассказала, что по-русски вороны говорят: «кар», то есть каркают.

По-французски ворон изображают по другому. И мое русское «кар» было для них смешно и они просили меня повторить вновь и вновь. Но согласились, что Карл самое хорошее имя для маленького вороненка.

И тут я краем глаза заметила движенье в кустах. Как я умудрилась подхватить птенца, за секунду до того, как кот материализовался на месте, где только что тот сидел.

– Вот ведь настырный, – покачал головой Эванс.

Люсьен взял в руки упирающегося кота и сказал, что отнесет его на кухню, даст кусок мяса, надеясь, что это послужит достойной заменой. И мы с Эвансом тоже двинулись обратно к дому. Уже темнело и потянуло холодом.

На ночь коробку Карла я поставила рядом с кроватью.

Утром, получив разрешение взять Карла с собой на работу, накрошила остатки мяса для птенца и мы все вместе поехали работать. Хозяйка предположила, что ворона в салоне будет привлекать внимание. А я просто тихо радовалась, что у меня есть маленькая отдушина. Мне теперь не будет скучно сидеть на своем рабочем месте, пока Анна Леопольдовна будет занята клиентами.

За пробежавшее лето Карл вымахал в большую черную птицу. Раз и навсегда прогнал дотошного кота: однажды задал ему трепку прямо на лестнице. После тот обходил ворона стороной и больше не караулил его. Карл важно сидел за стеклом и привлекал внимание праздно шатающихся. Дети мило тыкали пальцем в стекло и спорили живой он или нет. А ворон, как бы зная тему их спора, долгое время сидел неподвижно, а потом вдруг расправляя крылья размахивал ими на радость детям. Посетительницам он внушал священный трепет, да и хозяйка на все вопросы отвечала, что он нам послан свыше. Иногда она вскользь упоминала цыган. Иногда говорила, что возник он из огня. А некоторым намекала, что это душа вызванного ею и не успевшая уйти обратно в потусторонний мир. К началу осени отбоя от клиентов у нас не было. Даже были дни, когда Жан прибегал и приносил сам наши утренние круассаны. И всегда у него был гостинчик для Карла. Тот увидев его в окно спускался с подоконника и спешил по полу ему на встречу и нетерпеливо пританцовывал у двери.

А я постепенно научилась чертить круги силы, нужные для сеансов знаки и знала не только их названия, но и назначения. С постоянными клиентками у меня сложились доверительные отношения и они мне, как своей, рассказывали свои истории. В свой законный выходной я оставляла Люсьену Карла и часто сама, иногда мне составляла кампанию Анна Леопольдовна, ехала в центр Парижа и гуляла по прекрасным улочкам. Сидела в маленьких кафешках. Присматривала наряды. У меня, как у любой французской мадмуазель, появились милые модные шляпки. Особенно мне нравилась летняя. Светлая, с широкими полями. Я себя в ней чувствовала истинной француженкой. А иногда, Пьер учил меня водить машину. Пару раз я даже объехала вокруг дома сама. С горничной так ни чего и не сложилось, но я пока справлялась сама.

Пробежал сентябрь месяц и с каждым днем надо было одеваться теплее. На свои прогулки я стала чаще брать зонт. Научилась пользоваться диковинной машинкой на своем столе. Просто чудо инженерной мысли. Как мне объяснила хозяйка: некоторые клиентки верят больше видимому эффекту. Вот этот агрегат и позволял сделать невидимую работу – видимой. Нажав у себя на столе на нужную клавишу машинки – в кабинете у хозяйки из под стула начинал валить густой дым. Смотрелось это эффектно. Еще были кнопки со звуками: нежная мелодия, страшный вой, тихое поскуливание и завывание. Просто надо в определенное время нажимать нужную кнопку. Я справлялась с этой задачей на отлично. Так и пробегали дни за днями. Совершенно закрутилась. Все, казалось, забылось.

И в тот день, совершенно неожиданно, на звякнувший колокольчик, мельком глянув на посетительницу, поздоровавшись, по привычке спросила: «Мадам, вам кофе или чай?». Я с чашкой в руке застыла. Не поверив своим глазам.

Она оглядывала меня с головы до ног. Я четко чувствовала, ее недовольство слишком коротким платьем, открытыми плечами, неубранными волосами. Рука невольно заправила локон за ухо. Затем ладонью попыталась потянуть платье вниз, как будто оно от этого сразу станет длинней. Язык прирос к небу.

– Как была, так и осталась невоспитанной, – вместо приветствия услышала я стершийся из памяти голос маман.

– Вы, маман, – совершенно забывшись, выдала я, – что воспитали, то и получите.

И с ужасом осознав, что сорвалось у меня с языка, прикусила его.

Ее глаза сверкнули, надменно вздернулся подбородок и она помедлив, специально растягивая слова сказала:

– Поэтому, тебе тут самое место.

И вышла.

Колокольчик снова звякнул. Я от звука дернулась, как от пощечины. Карл громко каркнул.

Я разревелась от обиды. Теплые, нежные руки обняли меня и повели на кухню. Там сунули в руки чашку с горячим чаем. И успокаивающее, что то рассказывали. Карл, сидя на столе, единственным, удивленным глазом поглядывал на меня. Я с трудом успокоилась.

– Я тебе должна сказать, – серьезно взглянув на меня произнесла Анна Леопольдовна. У меня внутренне все сжалось.

– Прости и забудь ее, – продолжила она глядя мне в глаза, – жизнь так сложилась, и как я вижу не изменится, поэтому научись жить своей жизнью. Забудь все что было раньше: свое положение, свою истинную фамилию, свою семью. Только тогда ты выживешь. Как истинная ясновидящая я могу точно тебе сказать, что возврата обратно не будет. Лет через сто, чуть меньше, ты сможешь признаться и назваться своим истинным именем. Но до этого дожить еще надо. История сделала крутой поворот. Поэтому сейчас нужно все забыть. Только тогда ты выживешь. Мама твоя уже все потеряла. Ее можно только пожалеть. И умрет она в угрызениях совести, но будет поздно. Пожалей и прости. Они завтра уезжают в Америку, так она захотела. Только ее представления о жизни там совершенно разойдутся с реалиями. Увы. Ко мне она не прислушалась.

Я кивала, а у самой сердце разрывалось от жалости к себе. Да и к ней тоже. А думать о малышке Машеньке я себе совсем запретила. «Надеюсь, что она ее тоже кому-нибудь продала, как меня», – мелькнула у меня мысль и была тут же забита в самый дальний уголок моего сознания. Иначе жить я бы уже не смогла.

Через неделю, все почти забылось и только иногда я вздрагивала услышав звякающий колокольчик.

По вечерам у нас с Анной Леопольдовной повелось сидеть в ее комнате. Она иногда рассказывала мне особенности своей работы. Применения своего дара. Порой мне казалось, что все так сложно. А изредка, вдруг, я совершенно все понимала. Учила меня раскладывать карты таро. Некоторые мне очень нравились, а некоторых я жутко боялась. Особенно висельника. Он мне казался жутким. Но давались они мне с трудом.

К новому году, когда мы уже думали сократить рабочие дни, хозяйка получила письмо. К ней должен был приехать ее единственный племянник. Я присутствовала при получении письма. Она мне в слух его зачитала. И я видела ее замешательство. Сначала я думала, почему это она не радуется. А потом, вдруг ощутила нарастающую тревогу в груди. И промолчала.

В день приезда племянника, Мишеля, Анна Леопольдовна была сама не своя. То замрет у окна, то судорожно кинется проверять все ли готово.

Пьер уехал встречать на вокзал. А хозяйка закрылась у себя в комнате. Мы с Карлом сидели в столовой и смиренно ждали.

Молодой человек, высокий, светловолосый, в форменном мундире вошел в комнату, оглядел все вокруг, задержал взгляд на мне.

– Ты и есть помощница моей тетушки, та самая София? – неожиданно по-русски спросил он меня. Я, давно не слышавшая родную речь, долго соображала. И поняв вопрос, смутившись вскочила и присела в небольшом поклоне поприветствовать племянника хозяйки.

Но мое приветствие потонуло в громких, раскатистых приветствиях Анны Леопольдовны и Мишеля. Они обнимались и троекратно целовались. И я вдруг подумала, что зря раньше не расспросила хозяйку о нем.

За ужином я иногда поглядывала на него и окружающих. Эванс был сама сдержанность, Марта кидала на хозяйского племянника заинтересованные взгляды. А я, почему то, вздрагивала от его обращений ко мне. А он, как нарочно, то попросит передать солонку, то спросит, как мне с его тетушкой работается. А за чашечкой кофе, когда я уже собралась сбежать к себе, вдруг стал расспрашивать меня о моей семье. Но тут выручил Карл. Раскричался, как только он умеет, когда просится на улицу. Он редко, но летал вечерами в сумерках. И я под предлогом сходить его выпустить, убежала к себе в комнату. Решив, что тетушке с племянником есть о чем поговорить.

Поздно вечером, когда уже ложилась спать и Карл уже притих, и не мигал своим единственным глазом, раздался тихий стук в дверь. Хозяйка присела на мою кровать и долго молчала, видимо решая, что мне сказать.

– Софи, – осторожно начала она после долгого молчания, – я вынуждена предупредить тебя и настойчиво просить, чтобы ты на ночь изнутри закрывалась. Мишель не плохой мальчик, он просто избалованный и слишком самоуверенный. Я знаю, что ты хорошо воспитана и не позволишь глупостям задурить себе голову. Но он воспитан иначе, а верней совершенно не воспитан. Не могу сказать, что он распущен, но безответственен и самовлюблен. А еще тщеславен. Поэтому, я вынуждена тебя просить не говорить ему о твоем истинном положении. Для него ты из обедневшей семьи, сирота. Так он быстрей потеряет к тебе интерес. Мы с тобой договорились?

– Да, Анна Леопольдовна, – я поняла, что эта просьба вызвана заботой обо мне, – я и сама не хотела бы распространяться о своем положении. Мне тяжело вспоминать свою семью.

– Вот и хорошо, – хозяйка встала с кровати и вышла.

Я тут же закрыла за ней дверь на ключ. Обещания надо выполнять. Спать я ложилась с нарастающей в груди тревогой.

Следующие два дня я крутилась, как белка в колесе. В салоне был предпраздничный наплыв посетителей. Дамы гадали на кавалеров, на подарки и на свое будущее. Анна Леопольдовна стала привлекать меня чаще. Даже доверила разложить карты молоденькой актрисе. Они с театром были проездом и решили, что очень весело с подругами зайти в салон «к той самой Сивилле». Пока ее подружка решилась на сеанс ясновидения, я практиковалась в карточном гадании. Вышло довольно мило. Карты были благосклонны, клиентка раскладом была довольна. Выходили подружки от нас весело щебеча. А у меня кружилась голова от напряжения и осознанной ответственности. Мысли крутились: «а все ли я правильно сделала, ни чего не забыла, верно ли истолковала?». И только одобрение хозяйки не дало мне опуститься до банальной истерики. К вечеру, сидя в машине я была уже уверенна, что все сделала верно и хорошо.

И только ужины дома напрягали меня. Его серые глаза впивались в меня, руками он постоянно прихватывал меня то за локоть, то пытался погладить руку, а один раз даже приобнять. Карл тоже невзлюбил его сразу. То больно клюнет, то сядет прям на голову. Раньше он никогда себе такого не позволял. В конце концов Мишель уговорил тетушку и Карла больше не допускали в комнаты. Я позорно сбегала каждый раз, как только удавался подобный момент. Закрывалась в комнате и тихо сидела, как мышь. Так мы с Карлом и проводили вечера. Близился мой выходной, последний в этом году и я мечтала его отметить поездкой в город. Присмотрела в магазинчике милую вещицу, в подарок хозяйке. Эвансу и Люсьену у меня уже лежали маленькие подарочки в шкафу. Пьеру, подумывала поискать специальный кофр для инструментов в машину. Мысль, что я весь день проведу подальше от этих буравяще-изучающих серых глаз, меня вдохновляла.

Вечером получила разрешение воспользоваться машиной. Договорилась с Пьером. Довольная ушла спать. Карл, видимо хандрил, часто подскакивал ночью и недовольно бурчал. Утром я к условленному времени была готова и спешила на выход. И только я собралась открыть дверь и выбежать из дома, как услышала за спиной:

– И куда это ты собралась? – голос был сиплым.

Я повернулась, он спускался по лестнице потирая глаза и в полосатой пижаме. Проснулся.

– Мадам меня отпустила, у меня выходной, – пролепетала я и намеревалась выскочить из дома.

– Стой, жди меня! – приказным тоном выпалил он и медленно пошел в сторону столовой, – мне тоже надо в город.

Я изнывала от ожидания и разочарования. Пьер, как мог меня успокаивал. Сначала предложил было отвезти меня, а потом за ним вернуться. Но я понимала, что ему попадет за расточительство. Потому и сидела на сиденьи в машине и терпеливо ждала. Даже стала замерзать. Уже было подумывала вернуться в дом погреться, как он соизволил выйти. Довольный жизнью не спеша подходил к машине. Пьер завелся, Мишель осмотрел заднее сиденье, вздохнул (как будто его насильно усаживали) и мы поехали.

Пьер остановился как обычно на улице Ренуар, она мне очень нравилась. Круто почти сбегая вниз тянулись заросшие зеленые сады до самой Сены. А потом перебравшись через реку, медленно поднимаясь можно было добрести до чуда света – Эйфелевой башни. Ее странная, даже фантастическая красота меня пленяла. Я уже было вышла из машины и собралась пуститься в свой путь, как вдруг меня крепко ухватили за руку.

– Давай заедем в одно место, – он стоял вплотную ко мне, цепко держа меня чуть выше локтя.

– Парень, в Латинский квартал в Синема-де-Пантеон, строго скомандовал он Пьеру и затолкал меня в машину.

Я еще ни разу не бывала в Латинском квартале и только мое любопытство удержало меня от желания выскочить из машины на ходу.

Вечером, отужинав, отмахнувшись парой дежурных фраз, я сбежала к себе. И стоя у окна, поглаживая черные, как смоль перья Карла, недоумевала. «Неужели стоило отрывать меня от моих запланированных дел, что бы отвести меня в новомодную синему? Заставить меня пить, в общем-то неплохой кофе, в незнакомой мне кофейне? Тратить деньги на ненужный мне веер? Маман бы взвилась от такого подарка. Хорошо, что я в руки его не взяла и категорично отказалась», – крутились мысли в голове.

В синематографе мне было некомфортно. Здание большое, красивое. Внутри убранство было шикарное. В самой синеме: темно, душно, тапер играл хорошо, но слишком нервно и громко. И Мишель, все пытался в темноте прижаться ко мне. Благо мест было много свободных и я отсела от него. А картина. Картина была ужас. Мне было совершенно неприятно под громкую, спешащую музыку следить за несчастными влюбленными соперниками. Мне их было очень жаль. А эту вертихвостку я осуждала.

Больше всего я переживала, что на Рождество Пьер останется без подарка. И присутствие восторженного племянника рядом все праздники меня тоже не вдохновляло.