Кривые зеркала

Он и сейчас был одет в тот же костюм, словно специально облачился в него, к нашему приходу. Только улыбка стала немного теплее, или мне так показалось. Он так же полулежал на подушках во главе этого довольно большого, застеленного спадавшей с него изящными драпировками бархатной скатертью, стола. Не возникало никаких сомнений, кто в этой комнате главный. Хорошо, хоть из верзил в комнате присутствовал только Арно, который не назойливо, но с видимым подобострастием, предлагал различные блюда и готов был незамедлительно наполнить тарелку любым блюдом, на которое укажут, а бокал напитком. Остальные его клоны остались за дверью, вероятно, чтобы у нас не возникло неожиданного искушения стукнуть хозяина дома чем-нибудь тяжёлым и свалить по-тихому.

– Ну и как же вас зовут, молодой человек? – Сидевшая по левую сторону от мэра Лика сверлила сердитым взглядом стоявшую перед ней тарелку, похоже, намереваясь проделать в ней отверстие. Сам же мэр неотрывно смотрел на меня. Получается, что с ней он уже познакомился, и сейчас его интересует моя персона.

– Костя, – слово пришлось проталкивать через засевший в горле ком, отчего голос звучал сипло и сдавлено.

– Константин, значит. Хорошее имя. Можно сказать, царское. Стойкий. Постоянный. – Он словно смаковал слова на вкус. – Ах, как это было бы прекрасно, хоть какое-то постоянство в таком непостоянном и изменчивом мире. Вы не находите?

– Ну… Может быть. – Я старался не смотреть на него, скользя взглядом по расшитым яркими нитями гобеленам с изображениями диковинных чудовищ, сцен охот и военных баталий. Было очень светло, хотя кроме свечей в комнате не было других источников света. Зато свечи горели буквально повсюду – на высоких подсвечниках, на столе, они стекали восковыми слезами с оснований обсидиановых статуй, свисали на изящных цепочках с потолка и даже просто стояли на полу. Комната, как и весь дом мэра, после жутковатых катакомб впечатляла обилием света, красок и множества прекрасных произведений искусства. Даже огромная старинная ванна, которую мне предложили для купания перед ужином, оказалась из чистой меди.

– А меня вы можете называть Луций, ну или господин мэр, если вам угодно. – Говорил он легко, а улыбка, похоже, была довольно искренней. – И как вам у нас нравится, Константин?

– У вас – это у вас дома или вообще? – Я развёл руками, описав перед собой окружность. Мне никак не удавалось вспомнить хоть что-то о себе, однако я, кажется, начинал что-то осознавать относительно того места, в которое попал. И что я понял точно, это то, что в этом грёбаном Лабиринте ничего не бывает простым и часто оказывается не тем, чем может казаться. Как-то так. В доме удовольствий ты можешь пребывать в полной эйфории, сколько захочешь, но при этом, чем дольше там находишься, тем меньше шансов когда-либо оттуда выбраться. Опять же этот лабиринт в Лабиринте, эти гнилые катакомбы полные старых скелетов и забытых долгов… Лика, крутая девчонка, которая хотела, чтобы я помог ей вынести золото, и хорошо знала, каким образом этого от меня добиться. Ещё бы знать, что из сказанного ею, правда… Единственным островком чего-то настоящего во всём этом бреду был трамвай, но толку от него тоже сейчас мало, потому что ни он, ни его спившийся от тоски трамвайщик оказались никому не нужны. Ещё оставались рельсы, но я сам ушёл от их успокоительной синевы, поддавшись на уговоры. Оставалась, правда, слабая надежда на депо…

Я ведь и не заметил, как позволил втянуть себя в какую-то игру, в которой даже правил-то не знаю. Причём складывалось ощущение, что играть в неё мне предстоит с опытными шулерами. А может игра началась с того самого момента, как я здесь оказался? Или даже ещё раньше. Очень странное чувство – вроде сижу на удобной мягкой подушке, а кажется, словно повис над бездной, которая уже разинула пасть, чтобы проглотить меня. Понять бы ещё мотивы этого мэра. Он-то какую цель преследует? Чего хочет добиться?

– А разве есть разница? – он рассмеялся приятным бархатным смехом, – весь этот город и есть мой дом, – он с улыбкой пожал плечами.

– С самим городом я ещё не имел чести познакомиться, а вот то, что успел увидеть в лабиринте, выглядит довольно – я закусил верхнюю губу, подыскивая нужное слово – однообразно. Зато ваш дом весьма впечатляет. Любите искусство?

– Очень рад, что хоть кто-то смог это оценить, – он даже хлопнул в ладоши от удовольствия, – но вы ничего не едите, разве вы не голодны?

– Благодарю, но я действительно не голоден – это было чистейшей правдой, голода я не ощущал, к тому же живот сводило спазмами. Да и сомневаюсь, что смог бы протолкнуть еду через засевший в горле комок, хорошо, что хоть говорить получалось.

– Может тогда вина? Лично я предпочитаю бургундское, а вы? – Арно тут же наполнил поднятый бокал тёмно-алой жидкостью.

– Честно говоря, без понятия.

– Ах! Ну да, ну да! Ох, уж эти особенности перехода, – он покачал головой, указав Арно вилкой на какую-то запечённую птицу, кажется утку, – но это даже хорошо. В нашем замечательном мире каждый может начать абсолютно новую жизнь, какую сам захочет. Так сказать с чистого листа. – Оторвав у утки (или это была индейка?) внушительных размеров окорок, он швырнул его на пол, рядом со столом. – Уверен, привратник упоминал, что у нас тут настоящая демократия. Было бы весьма любопытно узнать, какую жизнь хотели бы для себя вы? – из-под спадавшей до самого пола скатерти вылезла тощая, похожая на мумию, рука и, схватив окорок, нырнула обратно под стол, откуда тут же донеслось приглушённое жадное чавканье. Ком в горле явственно вырос в размерах, я старался никак на это не реагировать, но, кажется, всё-таки немного вздрогнул от неожиданности.

– Вообще, я думал о том, чтобы найти выход из Лабиринта, так сказать вернуться домой. – Я поймал себя на том, что непроизвольно поглядываю на лежавший у моих ног край скатерти, словно ожидая, что из-под неё вот-вот кто-то выскочит.

– Неужели привратник опять травил эти глупые байки? – расхохотавшись, мэр замахал руками. – Ох, уж этот старый маразматик, только не говорите, что и вы поверили во всю эту чушь, – он промокнул салфеткой скатившуюся из глаза слезу, – выход из Лабиринта. Вот ведь насмешили, право. Уверяю вас, что всё это не более, чем фантазии. Нет никакого дома и выхода из Лабиринта тоже нет. Да и не было никогда. Точнее, выходов конечно огромное количество, но все они такие же частички Лабиринта, как и эта зала – он покрутил в воздухе вилкой – всего лишь кусочки одного и того же паззла. Если угодно, выход – это то место, где вы захотите остаться. Там же соответственно будет и дом. Причём такой дом, который вы сами для себя захотите, а не какой-то выдуманный, который в глаза никто не видел.

– А что по поводу… – не в силах более точно сформулировать вопрос, я кивнул в сторону стола – этих? – Лика, гонявшая по своей тарелке несколько маслин, впервые за всё это время покосилась на меня. Может, она просто не заметила? Ведь мэр бросил окорок по другую от неё сторону стола.

– А что с ними? – мэр был явно озадачен. – Они тоже выбрали дом по своему вкусу – он развёл руками – здесь каждый выбирает то, что ему по душе, чего ему больше всего хочется. Вот и эти господа так же. Больше всего им хотелось лакомиться деликатесами, вот они и выбрали у нас место максимально близкое к самым изысканным блюдам. – Я потянулся к краю скатерти, желая заглянуть под стол. – Костя. – В голосе появились властные нотки, но когда я поднял на него глаза, они сразу исчезли. – Можно я буду называть вас Костя? – Я кивнул. – Уверяю вас, зрелище, на которое вы хотите сейчас взглянуть, совершенно не так изыскано как, к примеру, эти статуэтки. Не думаю, что оно может доставить вам хоть какое-то удовольствие. Однако, как вам угодно.

Я отпустил край скатерти и выпрямился на подушке.

– Но как же тогда трамвай? Он же куда-то ходил? Раньше.

– Ну конечно ходил. Катался себе по Лабиринту, пока были желающие. У нас даже и трамвайное депо – значит, депо действительно существует – если хотите, можете называть домом его.

– Получается, нет никакого смысла куда-то ходить? Можно просто оставаться в том положении, в котором находишься, и незачем что-то искать, куда-то стремиться. Если куда-бы ты ни шёл, по сути, остаёшься там же, где и был.

– Ну почему же. Смысл конечно не большой, но он всё-таки есть. – Вино в высоком бокале как-то уж очень сильно походило на кровь, или это из-за освещения? – Ведь у каждого из нас есть свои желания: кто-то стремится накопить побольше золота, кто-то вкусно покушать, а кто-то, например, очень любит играть в войнушку. Если желание достаточно сильное, оно уже само создаёт для нас смысл, становится нашей целью. Если мы следуем за этой целью, развиваем её в себе, она становится жгучей страстью, источником наслаждения, становится неотъемлемой частью нас самих. И достаточно логично, на мой взгляд, что впоследствии и мы становимся частью нашей страсти. Так мы и обретаем свой дом. – Лицо горело, казалось, откуда-то изнутри поднимается волна нестерпимого жара, и я всерьёз опасался, что меня вот-вот может стошнить. – В конце концов, что нами движет, как не наши желания. Вы вот, например, сказали, что хотите домой. Но я предполагаю, вы плохо представляете себе, как он вообще выглядит, этот ваш Дом. Как по мне, это больше похоже на смутное желание обрести какое-то своё место в этом мире. Но ведь у вас есть и другие желания? Что-то подсказывает мне, что если бы не эта нелепость с колючками, вы могли бы надолго задержаться в том доме – впервые за всё время он, как-то игриво подмигнул мне. Значит, он всё обо мне знает? По крайней мере, некоторые подробности моего пребывания в Лабиринте ему известны. Может даже думает, что видит меня насквозь? – Если вы хотите понять себя, узнать себя, а мне кажется, вы очень этого хотите, то не следует пренебрегать своими желаниями. Что ещё может рассказать нам о нас больше, чем наши желания? Ведь именно наши самые сильные желания становятся привычками, а не зря же говорят, что привычка – вторая натура. Вы ведь ещё не поняли, чего вам хочется больше?

– Я как раз в процессе, – кажется, в комнате становилось душновато. Раскалённый воздух с оглушительным свистом врывался в лёгкие, наполняя их песком и пеплом.

– А как вы относитесь к Лике? – Один из охотников с огромным белым пером на шляпе уже занёс своё копьё для броска. Только непонятно, является ли его целью изображённая на гобелене лань, или же он целится в меня? Судя по напряжённой позе, лань уже почуяла опасность и готова в любой момент сорваться с места, а вот мне со своей подушки деваться было некуда…

– В каком смысле?

– Как я понимаю, вы с ней практически неразлучны? Не сомневайтесь, я вас нисколько не осуждаю. Напротив, я нахожу, что вы прекрасно смотритесь вместе.

– Может быть. Я как-то не думал об этом.

– Но ведь она вам нравится? – он снова подмигнул, поскрипывание вилки по тарелке с маслинами резко оборвалось, а разноцветные глаза заметались из стороны, в сторону косясь то на меня, то на мэра.

– К чему вы клоните?

– Признаться, меня беспокоит её судьба, – он глубоко вздохнул, скрестив пальцы и задумчиво опустив взгляд, – она чудесный ребёнок, но эта её ветреность, все эти затянувшиеся подростковые бунты… Мне как отцу, – кажется, я глотнул слишком много воздуха. Комок из горла провалился куда-то в область солнечного сплетения, – хотелось, чтобы она как-то остепенилась, обрела своё маленькое счастье. И насколько я успел понять мою девочку, все её желания связаны исключительно с вами, дорогой мой Костя – брошенная вилка со звоном заплясала по тарелке. Лика в явном бешенстве сверлила взглядом мэра, который продолжал непринуждённо смаковать вино, не обращая никакого внимания на её попытки прожечь большущую дыру в белоснежном костюме… отца.

– Я…

– Прошу вас, – он замахал руками, – не надо ничего говорить. Я не жду ответа прямо сейчас! Что вы! Я лишь смею надеяться, что её чувства не так уж и безответны. Если у вас вдруг возникнет желание задержаться в этом доме, то это сделает меня несказанно счастливым человеком. Будьте уверены! Вы правда не хотите вина? – я замотал головой – ну что ж – он залпом осушил бокал – тогда прошу меня извинить – глубокий вздох – огромное количество неотложных дел также требуют к себе внимания мэра города и вынуждают меня, хоть и неохотно, покинуть вас, – он заговорщицки подмигнул, прикрывшись ладонью так, чтобы Лика этого не видела, – оставляю этот уютный домик в вашем полном распоряжении. Если вам что-либо понадобится, наш милый Арно всегда к вашим услугам, – толстые губы здоровяка расплылись в подобострастной улыбке, – был очень, очень рад знакомству.

Наверное, вежливость требовала от меня ответить ему что-то в том же духе, о том, как я обрадовался нашему знакомству, но я не мог выдавить из себя ни слова, и лишь промычал что-то невразумительное, вызвав на его лице очередную улыбку.

Глава 5 Кто враг твой?

– Блин, да не знаю я, куда он мог деться! Может он убежал! – Лика подпирала обнажённым плечом чугунный косяк тяжёлой кованой двери, через которую мы вышли к особняку мэра. Признаться, в изысканном вечернем платье и на каблуках она двигалась так же легко и свободно, как и в джинсах с кроссовками.

– Он не мог просто взять и убежать! – я действительно не верил, что Дружок куда-то уйдёт без меня, потому даже привязывать его не стал. Я попросил его подождать меня здесь, и отчётливо видел в его умненьких глазках, что он меня понял. Я точно знал, что он меня дождётся. Но его не было. Я психовал и метался в проходе, не находя себе места. Потеря щенка казалась мне самой большой катастрофой, которая могла со мной приключиться. За время нашего совместного странствия я успел очень к нему привязаться.

– Костечка, милый, ну что ты так переживаешь? Может он просто это, по делам своим собачьим отошёл. Может, вернётся ещё. Я же предлагала привязать его, ты сам не захотел. – Её невозмутимое спокойствие нервировало ещё сильнее.

– Это тебя привязывать надо! – кулак с силой врезался в кладку стены.

– Значит, теперь я во всём виновата? – она обижено надула губки.

– Вилы говоришь без этого бабла? – я вонзился в неё своим взглядом, надеясь, что он окажется достаточно испепеляющим, чтобы выжечь эти разноцветные глаза, которые она тут же опустила вниз, изучая острые носочки своих туфель.

– Нууу… Может я слегка преувеличила, – она свела большой и указательный пальцы, оставив между ними небольшой просвет, – совсем капельку, но ты же на меня не сердишься, правда?

– А ещё он твой отец! – у меня вырвался истеричный смешок.

– Не родной, – она пожала плечами, – да и что в этом такого? В конце концов, родственников не выбирают.

– Да ты блин меня подставила!

– Вовсе нет! – её удивление выглядело очень искренним – Я правда не ожидала, что Луций устроит что-то подобное, обычно он по уши в делах. Да ведь ничего страшного и не произошло. Было даже круто, скажи. Неужели тебе не понравилось? А золото?

– Да срал я на твоё золото!

Внутри поднималась неудержимая волна ярости, словно какое-то страшное чудовище рвалось наружу. Я снова и снова бил по стене, не чувствуя боли, пытаясь хоть так выплеснуть эту злобу, рвущую своими острыми когтями мои внутренности. Но с каждым ударом злоба росла и становилась сильнее. Ликино лицо оказалось неожиданно близко, обдав ароматом цветочных духов.

– Котик, я бы никогда не причинила тебе ничего плохого, – её шёпот обжигал лицо, – я хочу тебя, хочу безумно. Я всегда хотела только тебя, – клацающий зубами монстр уже добрался до горла и рвал на куски лёгкие, – как же я завидовала тем девицам, которые оказывались рядом с тобой. Но их больше нет, а я есть, и я исполню любое твоё желание, сделаю всё, что захочешь. – Её голос доносился словно издалека, хотя влажные губы шевелились совсем рядом. Через заполнявший галерею багровый туман я увидел, как сведённые судорогой пальцы сомкнулись на тонкой шее, накрыв чёрную надпись татуировки.

– Мой… – в меня плеснуло новой волной испепеляющего жара. Закрыв глаза, она запрокинула голову, губы чувственно приоткрылись. – Сделай… Это… – Слова вырывались из неё толчками, языками неистового пламени, пожиравшими всё на своём пути. – Убей… Меня… – Я видел, как участилось её дыхание, одна из лямок платья соскользнула с плеча, почти полностью обнажив белоснежную грудь. Видел, как пальцы на горле сжимаются все плотнее, вдавливая её в холодную стену. Перед глазами всё плыло в багровых волнах, а тело жило своей жизнью, и я не мог это контролировать, не мог остановиться. Все мои мысли и чувства безнадёжно тонули в бушующем урагане дикой животной жажды. Ещё немного и этот зверь вырвется наружу… – Покажи… Мне… Да… – В доносившийся издалека голос стали вплетаться частотные помехи, превращая его в неразборчивый хрип.

Меня словно выбросило из собственного тела. Всё происходило, как в замедленной съёмке, и я знал, что будет дальше. Сейчас эти руки свернут тонкую шею, а потом начнут рвать её на куски, выплёскивая захлестнувшую всё существо ярость. Но в ней не было ни капли страха или сомнения. Она повисла на сжимавших её руках, скользя пальцами по обнажённой груди, словно испытывала сейчас не боль, а невероятное наслаждение. Она тоже знала, что сейчас будет и… Хотела этого! Словно бы сейчас она испытает не мучительную смерть, а сильнейший оргазм. Почему-то схватившее её тело (моё тело?) напоминало куклу-марионетку, подвешенную на невидимых ниточках, а от Лики словно тянулись такие же невидимые щупальца, дёргающие за эти самые ниточки.

Ну уж нет!…

– Показать… – через плотную пелену тумана медленно проступали широко раскрытые глаза, в которых читалось неподдельное изумление. – Говоришь… – слова больше походили на рычание, но я увидел, что левая рука, оставив шею, вжималась ладонью в стену над её плечом. Рубашка прилипла к телу, по лицу непрерывными потоками стекала густая солёная жижа. Зверь внутри давил изо всех сил, не желая отступать, но правая рука уже медленно соскальзывала с прочертившей белую кожу широкой багровой полосы. – Тебе… – сжатый кулак впечатался в стену рядом с её головой, расколов плитку. На левом ухе и на щеке проступили несколько алых штрихов, прочерченных брызнувшими осколками.

– Котик? – получилось сделать один шаг назад.

– Ты… – ещё шаг – больная.

– Конечно, – Лика скользнула следом, прижалась к мокрой рубашке, оплела шею тонкими руками, – и это так сладко… – от сильного толчка она снова впечаталась обнаженной спиной в покрытую паутинами трещин и выбоин стену. Её глаза смотрели не моргая. Каждое движение давалось с огромным трудом. Монстр внутри продолжал рваться наружу, но застилавший глаза туман постепенно слабел, и я снова мог управлять своим сведённым судорогами телом.

– Я знаю, что тебе нужно… – она сбросила с плеча вторую лямку, отчего лишённое последней опоры платье упало к её ногам бесформенным куском ткани. Зверь рванулся изнутри с новой силой, схватив меня за горло… И тогда я побежал. Побежал прочь от увитых кованым плющом дверей склепа, прочь от роскошных, набитых золотом апартаментов господина мэра, прочь от этого сочащегося страстью и похотью и неотрывно стоявшего перед глазами обнажённого тела. Не разбирая дороги, но как можно быстрее и дальше от всего этого.

Липкий багровый дурман, всё ещё цеплявшийся за моё тело, неохотно соскальзывал рваными хлопьями от несущегося навстречу влажного воздуха. С каждым поворотом, с каждой вспышкой света он облетал с меня сухими осенними листьями, оставляя после себя боль. Чем дальше я бежал, чем тише звучало внутри злобное рычание клыкастой пасти, тем сильнее становилась эта боль. Она была повсюду. Она разлилась в вонючем воздухе катакомб. Пропитала мокрую, облепившую тело, одежду. Чёрным ядом струилась под кожей вместо застывшей и свернувшейся прямо в жилах крови. Барабанной дробью стучалась в виски и рёбра, ломая кости. Сводила с ума.

Впереди надо мной всплывала восковая морда привратника, она вязкими серыми каплями стекала по разрисованному кафелю стен, с жадным хлюпаньем ныряла в блестящую поверхность долговых луж, взрывая их испуганными брызгами.

– Какая встреча! Константин Викторович, – когтистое эхо скрипело по размалёванному кафелю стен, – теперь-то у вас есть для меня монетка?.. Разве может быть что-то прекраснее золота?.. – голос скрежетал в голове, царапая перепонки, – ну хотя бы колечко-то у вас есть?.. Нет?.. – похожий на визг цепной пилы хохот становился всё громче. – Как же так, Константин Викторович?.. Как же так?.. Стены вздрагивали и расходились огромными трещинами, из которых стремительно ползли толстые сухие, усыпанные длинными кинжалами шипов, ветви. Они тянулись к одежде, бросались под ноги… Поворот. Ещё поворот…

– Ваш билетик?.. – синюшное лицо трамвайщика с огромными чёрными провалами вместо глаз. – Пожалуйста, оплатите проезд… – костлявая рука в засаленном, похожем на старую гармошку рукаве тянулась к горлу. – Мы безбилетников не возим!.. – его вопль перешёл в визг и скрежет металла, словно кто-то дёрнул стоп-кран. Попавший под ноги скелет с сухим хрустом распался на отдельные части, а его беззубый череп, примеривший на себя роль футбольного мяча, укатился куда-то в угол. Снова поворот. Тёмная галерея, без ламп и факелов, с единственной приютившейся в углу свечкой.

– Куда же вы, Константин?.. – две чёрные точки на бледно-сером фоне, узкий кровоточащий разрез рта. – Вы же так ничего и не съели!.. Быть может, желаете бокальчик красненького?.. – Неожиданно глубокая лужа плеснула вверх, до ремня забрызгав бесформенными чёрными пятнами серую ткань штанов. – Вас ведь мучает жажда, не так ли?.. – голоса пронзительными визгами метались в углах и черных провалах ответвлений. – Мы можем удовлетворить даже самый взыскательный вкус… – Расплывшиеся в подобострастной улыбке толстые губы плотоядно причмокивали на мясистом лице, то ли протягивая мне похожий на шипастую дубину окорок, то ли замахиваясь им. – Любое желание, Костя… – Слова оседали едкой смолистой копотью, забивались в глаза и уши…

– Любое твоё желание… – огромный жёлто-карий глаз мигнул, сменившись серо-голубым, тонкие, похожие на щупальца пальцы с длинными розовыми ногтями скользили по моей шее. – Это всё твоё… – голос шипел и извивался под кожей, а в лицо неслись два белоснежных холмика идеально-округлой формы с ярко-алыми вершинами, которые тут же расплылись сизоватым туманом. – А хочешь, я буду твоей собачкой?.. – чьи-то волосы заструились по лицу упругими чёрными кольцами. – Гав… – пламя потревоженного костра заметалось по стенам яркими бликами.

– Держи, бро… – дым факелов сгустился в тлеющий кончик папиросы, – расслабься, а то забегался, поди… – из огромной, туго обтянутой алым латексом лысой головы без лица в нос ударила струя сизого дыма с запахом гниющей плоти. – Расскажешь как там дома?.. – кашляющий хохот взорвался огненной каруселью…

Всё перемешалось. Стекавшие по лицу липкие струи чёрного пота разъедали глаза. Ощущение пространства растворилось в безумной пляске огней и неоновых вспышек. Галереи превратились в американские горки, где плавный спуск сменялся резким подъёмом и наоборот. Я не знал бегу ли ещё сам, или меня просто несёт вперёд неуправляемая вагонетка, и только жесткая подошва туфель отдавалась болью в ногах. В кроссовках бежать было бы удобней, но они так и остались в особняке. Морок и бред настолько перемешались с реальностью, что граница меж ними, если она вообще когда-то была, совершенно стёрлась. Иногда я слышал собачий лай и тут же поворачивал туда, откуда он доносился. Или мне казалось, что я его слышу? Думать об этом было некогда. Я чувствовал, что кто-то или что-то гонится за мной. Это была не Лика, нет. Она осталась стоять там, прижавшись к разбитой стене дрожащим от возбуждения телом. Это было что-то другое. Какой-то новый зверь. Более опасный. А может этот тот самый монстр, рвавший меня изнутри, каким-то образом выбрался наружу? Но как бы быстро я не бежал, он бежал быстрее. Он выскакивал на меня из метавшихся беспорядочно теней, завывал под потолком и улюлюкал голосами местных обитателей. Его длинные когти тянулись ко мне из тлевших фитилей и клубов дыма. Медленно отступавшая боль сменялась страхом. Страх шёл не изнутри, он был внешним, осязаемым, он липкой слизью шевелился в корнях волос, хлюпал в лакированных носках модных туфель, залитых маслянистой грязью. А ещё у него было лицо. Я увидел его в прислонённом к стене обломке большого зеркала. Его протянутая ко мне чёрная когтистая лапа, вздыбленная красная шерсть, налитые кровью глаза, тёмно-синяя рубашка в черных разводах свисала выбившимися из-за пояса мятыми краями, узкие алые губы кривились в злорадной усмешке на белом лице. На МОЁМ лице…

Внезапно лишившиеся костей ноги мгновенно забились ватой, едва не бросив меня на колени, но каким-то чудом мне удалось удержаться на дрожащих, подкашивающихся верёвках. Его улыбка гипнотизировала, в голове слышалось змеиное шипение, вещавшее, что мы – одно, что бессмысленно бежать от себя, что всё это не имеет никакого смысла. Я смотрел на его когтистую лапу и гадал, почему она такая чёрная? Я понимал, что сейчас он набросится на меня, поглотит, превратит в ещё одну груду валявшихся повсюду костей… Но я не мог перестать думать об этой протянутой ко мне, похожей на обугленную ветку, руке… Торжествующая ухмылка, сочащиеся кровью глаза… Я чувствовал, что начинаю проваливаться вперёд, в огромное, заполнившее всё видимое пространство зеркало. Или это я вдруг стал очень маленьким?.. Мысли тянулись медленно, как кисель… Зачем вообще думать?.. Это так утомляет… Ещё этот зуд в ушах… Что-то настойчивое пыталось пробиться сквозь толстую кожу перепонок. Какой-то навязчивый прерывистый звук рвался в сознание, требуя к себе внимания… Такой резкий… Высокий… Лай! Чужое ватное тело неожиданным рывком устремилось в проход, из которого только что отчётливо слышался знакомый голос. Сознание ещё только пыталось переварить произошедшее, но тело уже бежало. Заплетающимися ногами, постоянно заваливаясь вперёд и едва удерживая равновесие, но бежало. Даже то, что лай резко прекратился, уже не могло остановить движения постепенно набиравших прежнюю силу ног.